Глянув на себя в зеркало, Иван Красненских остался доволен своим видом: стильно, функционально и ничего лишнего. То, что нужно для ночной вылазки…

Скажите, чего может не хватать человеку, имеющему хорошую денежную работу, просторную квартиру, секс, когда захочется, и яркий разнообразный досуг? Красненских, любивший поразмышлять о смысле жизни, знал, что мог бы прекрасно обойтись безо всего этого. Единственная вещь, которая была ему по-настоящему необходима - это ногти.

Красненских был ногтеедом. В смысле, он ел человеческие ногти.

Впервые эту привычку он обнаружил у себя лет в четырнадцать. Первым делом он съел все ногти на своих руках. Медленно, смакуя каждый кусочек рогового вещества, слизывая сукровицу, выступающую из-под обгрызанных кончиков ногтей. Доев, задумался - что делать дальше? Нужда, как известно, всему научит. Улучив момент, когда кто-то из знакомых стриг ногти, Красненских воровал обрезки, и пулей мчался в свою комнату. Выходя оттуда на следующий день, Иван лучился счастьем и довольством - до тех пор, пока ему снова не хотелось отведать заветное лакомство.

Возмужав, Красненских стал убивать людей. К чисто гастрономическим удовольствиям прибавился азарт охотника.

И вот как раз сегодня Красненских вновь выходил на охоту.

Легким привычным движением Иван отвинтил крышку люка и выбрался на улицу. Встал на ноги, вдохнул полной грудью прохладный ночной воздух, огляделся. Бледный ноготь луны висел над головой, наполняя сердце приятной истомой. В соседнем квартале тарахтел завод - там производили смирительные ползунки. За годы жизни в центре столицы Красненских привык к постоянному шуму. Настолько, что на природе, вдали от городской суеты, он постоянно издавал ртом звуки, напоминающие то лязгание гусениц бульдозера, то грохот отбойного молотка. Сейчас же все шло своим чередом - ползунковый конвейер гремел шестернями, фонарные столбы раскачивались в такт дуновениям ветерка и тянулись фосфоресцирующими ногтями ламп к Ивану. Стены домов слабо пульсировали с едва слышными хлопками. Казалось, вслед за Иваном по бетонным поверхностям идет мерная волна…

…Сегодня Красненских решил избегать привычных маршрутов - душе старого охотника захотелось разнообразия. Поэтому вскоре он свернул с проспекта в неприметный переулок. Сбоку зашевелилась крышка канализационного люка, медленно отползла в сторону, и из черной дыры вылез человек. Так же как и Красненских одетый в мягкую фетровую шляпу, черные очки и с саквояжем в руках. Иван посторонился, пропуская вперед нежданного попутчика. Тот кивнул в знак благодарности и заспешил вперед по своим ночным делам. Красненских остановился покурить. Щелкая подаренным некогда "Ронсоном", он услышал, как где-то неподалеку завизжала женщина…

…Иван вновь свернул. Перед ним открылся городской парк. Днем - средоточие семейных пар. Ночью - довольно опасное место. Впрочем, опасное для кого угодно, только не для Ивана. Кое-с кем из ночных обитателей парке он даже свел дружбу. Например, с Мюслей-Коловоротом, отвратительным, дурно пахнущим злобным карликом, который обожал высверливать бор-машинкой в головах у стариков затейливые узоры. Подумав о своем друге, Красненских внезапно увидел, как в метре от него по извилистой линии начала вспучиваться земля. Иван отпрыгнул в сторону, не желая испачкать модные брюки. Земля вдруг брызнула фонтаном, и наружу с тонким радостным хохотом вырвалось Уёбище с частоколом иглообразных зубов, украшающих откляченную зазубренную крышку и обод. Существо сделало пару разведочных прыжков - метра на два в высоту - и тут же ускакало в заросли шиповника.

Пройдя вдоль аллеи, Красненских обнаружил на скамейке парочку, которая предавалась страстному поцелую. Красненских поневоле остановился - чужое счастье всегда волновало его чрезвычайно. Мужчина самозабвенно присасывался к женскому рту. Женщину трясло мелкой дрожью, тело сводили судороги, тонкие шпильки туфель взрывали парковый чернозем. Вдруг женщина затихла. Мужчина наконец оторвался от ее рта. Обернулся. Посмотрел на Красненских, погрозил ему пальцем. Потом свел руки над головой и медленно взлетел, оставляя за собой в воздухе слабый фосфоресцирующий след. Иван потерял к мужчине всякий интерес и вновь посмотрел на женщину. Она была молода и, возможно, красива - если бы не гримаса ужаса, перекосившая ее посиневшее лицо. Из уголка рта женщины медленно потекла струйка пены. Иван еще минут пять наблюдал, как на ней начало обугливаться платье, как бледная кожа неширокими полосками поползла с рук и ног, открывая иссиня-красные мышечные волокна и влажные ремни сухожилий. Когда из ее тела полезла сакура, Красненских вспомнил о своей цели и пошел дальше.

…Он вновь шагал по городской улице. Ноги глубоко проваливались в разогретый луной асфальт. Чьи-то перепончатые крылья задевали его шляпу, чье-то пушистое тело присосалось к спине где-то в районе лопатки. Иван перестал обращать внимание на происходящее. Он мог думать лишь о ногтях. И все же утробный рык в подворотне справа вывел Ивана из транса. Он встал, как вкопанный, прислушиваясь к возне. Оттуда раздался характерный хруст сворачиваемой шеи, и в стену напротив немедленно плеснула струя тягучей зеленоватой субстанции, которая немедленно дала сильный столб желтоватого пара. Красненских тут же вспомнил колледж, и улыбаясь своим мыслям побрел дальше. Под ногами пищало, воздух постепенно наполнялся говорящими насекомыми, рука, вооруженная мачете, без устали рубила лианы. Поправив треуголку с кокардой Третей Династии, Красненских бесшабашно сплюнул себе под ноги. Дал пинка некстати подскочившей иглокожей болонке. Во весь голос засмеялся от удовольствия - жить, как ни крути, было весело!

И тут он услышал голос. Вне всякого сомнения, голос обращался к нему. Продираясь сквозь заросли мясных свастик, Красненских направился к обочине. Там увидел витрину дорогого бутика. На красном бархате стояли трехлитровые банки с заспиртованными китайскими младенцами. Ивану было плевать на китайцев, да и на всю желтую расу в целом. Воюя во Въетнаме три года, он так и не постиг прелестей геноцида. Его привлекало лишь собственное отражение в стекле витрины - Красненских знал, что обращалось к нему именно оно. Отражение опять что-то сказало. Иван уловил лишь последние слова: "…потому что они этого не хотят". Иван переспросил, и в ответ вновь услышал конец фразы: "…не знаешь, чем обернется этот бадминтон".

Ярость, как молния, ударила Ивану в голову. Кроме нехватки ногтей, его могло вывести из равновесия только одно: неумение собеседника формулировать свои мысли. Красненских выхватил бластер и всадил в витрину сразу всю обойму. Стекло разлетелось на куски, под ноги Ивану со звоном полетели банки с младенцами. Поскользнувшись на одном из них, Убырь упал на все шесть лапок и злобно зажужжал, мотая рогатой головой из стороны в сторону.

…Вдруг все кончилось. Красненских вновь стоял посреди улицы - совсем один. Ни летуны, ни мохнатые кровососы ему больше не досаждали. Лишь одинокий кустик мясных свастик тихо причитал на холодном ветру. Иван сдвинул шляпу на лоб и робкими, неуверенными шагами пошел по направлению к бульвару.

Красненских совсем было увлекся процессом ходьбы, если бы не почувствовал чьи-то мощные челюсти на своей кисти. Реакция сработала мгновенно - рука описала широкую дугу, ребенок лет трех, повисший на ней, с визгом отлетел и шлепнулся об стену. Первой мыслью Ивана было раздавить детский череп тяжелым ботинком. Уже занеся ногу над голым хнычущим ребенком, Хэ заметил кровавые ошметки мяса, украшающие кончики детских пальцев. Остановился. Убрал ногу. Присмотрелся к ребенку повнимательней. "Хехе, ногтеед! Молодой, да ранний", - понял Красненских, внезапно преисполнившись умилением. Ребенок ему определенно нравился. Острая волна жалости вдруг стиснула его суровое сердце. Вселенная внезапно сошлась резким углом на этом хнычущем, истекающем соплями и сукровицей куске протоплазмы. Повинуясь мгновенному желанию, Иван шагнул вперед и взял ребенка на руки. Тот доверчиво прильнул к широкой груди Ивана и обхватил его шею кровавыми ручонками. Два ногтееда - большой и маленький - двинулись сквозь застывший воздух, внимая шорохам ночной жизни. Их сердца бились в унисон. Ребенок умиротворенно зашипел над ухом Красненских.

Внезапно впереди замаячил женский силуэт. Сердце Ивана сладко екнуло. Так бывало каждый раз, когда он настигал свою добычу. Счастливый исход ночной охоты ему подсказывал инстинкт. Вот и на этот раз чутье говорило о скором лакомстве и долгожданном сытом покое. Встреча с ребенком определенно принесла ему удачу.

Красненских повернулся к ребенку:

- Все будет хорошо, малыш. Сейчас дядя даст тебе чего-то вкусненького!..

Алкей.