Маша только что вскрыла вены консервной банкой. Сейчас она сидит напротив зеркала и пялится в отражение. Я в это время залипаю в углу. Ноге мокро. Все из-за розетки. Потек холодильник. Носок полностью промок, и вода перебралась уже на штанину. Не думал, что это случится так скоро. Отец говорил, чтобы я шел учиться на электрика. Когда-то его слова казались мне бредом, но сейчас я так не считаю. У меня даже отвертки нет.
- Ты не умеешь жить красиво, – подруга вновь учит жизни, – наше место предопределенно, но я, как видишь, с этим не мирюсь.
Вероятно, Маша опять просто поцарапала кожу. Слишком уж живо выглядит. Все не решаюсь обвинить ее в трусости. Всегда кажется, что ее следующий раз будет последним. Вода подбирается ко второй ноге. Перевожу взгляд на подругу, на то, как кровь, вперемешку с  томатом и мелкими кусками кильки, медленно стекает по ее рукам. Я думаю, почему дуре не пришло в голову пересыпать рыбу в тарелку, тогда бы это избавило меня от необходимости думать.
- Я маленькая монета, закатившаяся под половицы жизни, – тихо напевает Маша странный мотив, – Я развальцованная ударами табурета труба.
- Машшшш…
- Что? – после минутной паузы отвечает она.
- Это была последняя еда? – все слова я произношу с большими паузами. Мне кажется, что каждое слово длится неимоверно долго и тянет за собой куда-то, куда уходить совсем не хочется.
- Я скоро умру, – спокойно отвечает Маша, – можешь съесть меня, – она едва шевелит губами, но слова выходят слишком четкими, будто уши неожиданно исчезли, оставив возможность всем звукам беспрепятственно проникать в мозг.
- Вряд ли, – выталкиваю из себя два слова и пытаюсь подняться. Тело не слушается, и я остаюсь тонуть в луже.
1.
Реклама стреляла по мне диетической колой, гамбургерами, модными джинсами и порно спамом. Всякое говно летело в мою голову. Но Бог миловал и превратил в бедняка. Или же я сам превратил свою жизнь в бедность. Так или иначе, мне стоит быть благодарным. Кому? Все равно. Три грамма чуда научили девяносто девять процентов вопросов уверенно посылать нахуй. Непригоден для использования – клеймо, которое не надо искать на теле. Собственно я и есть клеймо.
Мое место работы мрачный полуподвальный офис, где люди лишь тени. На огромном столе с разбухшим шпоном беспрерывно гудят принтеры, чуть ниже на длинной тумбе звенят электрочайники. Мы с Машей, как и десяток таких же потухших псевдо личностей, привычно сортируем разноцветные бумажки. Красную к красной, синюю к синей, зеленую к зеленой и так далее. Всего девять цветов. Работа исключительно для даунов. Как раз такая нам и нужна. Как раз такой мы и занимаемся.
- Жизнь, чтоб вы знали – это огромная яйцеклетка, но путь нам туда заказан, – хилый подросток, задыхаясь от счастья, что его слушают, несет очередную пургу.
Следовало бы ответить ему, что ничего невозможного нет, но из моих уст это прозвучало бы еще большей глупостью. Словоблудие здесь единственное средство не умереть от скуки. Иногда обсуждение таких вещей как застегивание пуговицы может затянуться на несколько дней.  И тем не менее душевных тем с каждым разом становится все меньше и меньше, поэтому разговоры все больше напоминают одиночные бессвязные реплики. Слова, слова, слова… раньше мы играли и в них.
СЛОВА – АВАНС – САЛАТ – ТОРШЕР – РИС – СЛОВА – АВАНС…
На третьей неделе игры приступы паранойи свели все на нет. Нам стало казаться, что мы повторяемся. «Глашатай», «сардина», «вахмистр», оставленные про запас, остались не у дел. Их место заняли «огромные яйцеклетки» и прочий хлам. С этой обидой приходиться смириться.
Большая часть людей здесь смачивают пальцы специальной губкой, чтобы было удобней работать с бумагой. Мы с Машей иногда отходим от этого правила и используем собственную слюну. Нам кажется, что это один из способов остаться здесь человеком. Под вечер, когда и этот метод прекращает действовать, мы облизываем пальцы друг другу. Монотонная работа превращает людей в машины. Но только не нас.
- Скоро нас всех попрут, – худой невысокий старичок часто кивает, походя чем-то на больного голубя. Раньше он реставрировал картины. Придя к нам, всё размышлял о высоком, и пытался доказать, что квадрат Малевича не мазня. Теперь же он жалкий торчок. Такой же, как и мы. Каждый рабочий день Старик начинает с одной фразы:
- Новая машина заменит нас и еще даст сто очков форы. Вот увидите. Я уже эту школу проходил.
Какая машина когда-то заменила его, мы не спрашивали. Нам это просто не интересно. Но находятся те, кто готов воспринимать старика всерьез.
- Максимка, ты дурак, – один из молодых сортировщиков, который только-только подсел на таблетки, смотрит на бывшего реставратора чуть ли не с ненавистью. Никто не вступается. Здесь нет людей, которые могли бы кого-то уважать.
- Представь, каких размеров должна быть твоя машина, – парень поднимает указательный палец и упирается им в потолок, – Мы делаем уникальную работу. Уникальную.
***
Маша постоянно упрекает меня за то, что я не стремлюсь жить красиво. Время от времени мне приходится доказывать ей, что она не права. Несколько дней назад я купил коробку апельсинового сока. Деньги откладывал неделю. Иногда такие вещи, как апельсиновый сок или шпроты на время могут создать иллюзию, что в нашей жизни не все так плохо.
В телевизоре худая девица, развалившись на гамаке, потягивает желтую кислятину. Я смотрю на свою кружку, на ту же жидкость, что и в рекламе и нахожу ее прекрасной.
- Маш, скажи, что сок – это хорошо.
- Сок – это хорошо, – выдыхает Маша.
- Хорошо, что я купил его, да?
- Ты молодец, – безразлично плюет словами подруга.
Я знаю, что ей сейчас не до меня и не до сока, и все-таки зачем-то упорно пытаюсь создать картину обычной жизни.
Сегодня должен прийти Илья – наш почтальон. Время как товарняк на переезде, кажется бесконечно долгим. Но момент истины рано или поздно наступает. Через полчаса попыток разговорить Машу, в дверь наконец стучат. Шлагбаум поднят.
Подруга вскакивает с лежака и, спотыкаясь, летит в прихожую. Щелчок шпингалета, шарканье ног, через несколько мгновений, чуть пригибаясь, в комнату входит жизнерадостный Илья.
- Ты все-таки пришел, – трется вокруг гостя Маша, – все-таки пришел, а я уже подумала, что случилось чего.
- Да что со мной может случиться? – Илья обнимает Машу и кулаком трет ей голову.
Я не ревную. У нее должны быть хоть какие-то друзья. Хотя назвать Илью другом было бы не честно. Мы знаем, случись что – он не выручит.
Однако Илья само дружелюбие. Он подходит ко мне и протягивает руку. Я смотрю вниз на его ладонь, на которой лежит небольшой красный нож.
- Держи. Это тебе.
- Что это? – спрашиваю.
- Подарок, – весело отвечает Илья.
- Какой подарок?
- Замечательный складной нож фирмы чинезе. Подарок лучшему сотруднику месяца.
- У нас что макдональдс?
- Просто возьми, – опускает глаза Илья.
Первый раз вижу, чтобы ему было стыдно. Беру нож и небрежно засовываю в карман.
Мы сидим на топчанах, образовывая треугольник, и неловко молчим. Илья успокаивающе хлопает себя в район сердца, тем самым показывая, что наша зарплата у него. Можно было бы перейти к сути, но сначала очередная пародия на обычную жизнь. Зачем? Кому это надо?
- Артур вчера рассказал, что таблетки дело рук китайцев, – начинает рассказ Илья. Каждый месяц он приносит нам новую историю о возникновении нашего чуда-лекарства, услышанную из уст рабочего, – Мол, они испытывали их на обезьянах в качестве какого-то стимулятора. Пытались научить макак разговаривать.
- Разговаривать? – смеясь переспрашивает Маша, – Артур может, да. Почему бы и не обезьяны…
- Но потом кто-то из персонала въебал дозняк себе, – Илья не обращает внимания на Машу, он внимательно смотрит на стену, а точнее на листок с надписью «Найди себя», который я повесил для того, чтобы подруга не зарывалась. – Вроде как рак, типа решил отъехать.
Наш почтальон внезапно выпадает из реальности. Состояние полной прострации. Мы привыкли. С ним такое случается. Несколько минут он тупо смотрит в пол, затем, как ни в чем не бывало, продолжает:
- Так вот после этого случая уже через неделю весь персонал сидел на наркотике. Причем, абсолютно себя не выдавая, – Илья снова рассказывает в своем привычном бодром темпе, энергично жестикулируя и плюясь.
- Это да, – улыбается Маша, – О таком говорить не захочется, если не уверен в окружающих людях, – она вытаскивает маленький кошелек в виде лягушки-балерины с выпученными глазами: ее скрещенные ножки – защелки кошелька. Маша отводит ножки в стороны, вытаскивает из тряпичной утробы синюю таблетку, прижимает к себе и кладет обратно в кошелек, – Мое сокровище.
Все наши разговоры только об одном или около одного. Центр вселенной совсем рядом в виде маленькой синей таблетки. Было бы глупо игнорировать центр вселенной.
Илья медленно встает с пола и стряхивает прилипший мусор с колен.
- Жизнь пролетела мимо, словно блестящий боинг, – зачем-то говорит он и достает из куртки две небольшие трубки, обмотанные бумагой, – Я только и успел, что раскрыть рот, глядя на счастливых пассажиров.
- Тебе захотелось полетать? – сочувствующе спрашивает Маша. Ее лицо настолько искренне, что мне на какое-то мгновение кажется, будто она позабыла о том, чтоИлья держит в руках.
- Да… – наш почтальон задумчиво вертит свертки, – Мне захотелось присоединиться к ним. Я даже закричал подождите, и побежал за набирающим скорость самолетом, – он улыбается.
- Догнал? – сразу же спрашивает Маша. Теперь видно, что она притворялась, что Илья ей не интересен. Взгляд полностью прикован к трубкам.
- Как видишь, – выдыхает почтальон и бросает трубки на пол, – получите, распишитесь, ваша месячная порция счастья. А мне надо кончать со всем этим.
***
- В начале было слово… и слово было любовь, – смеется Маша. Она вытаскивает из трубки затычку – белую пластмасску с накарябанным на ней красным сердечком, высыпает две синие таблетки на ладонь, затем бросает их в немытый стакан и заливает водой из чайника.
У каждого из нас когда-то было начало. Многие, кто уходил, говорили о таблетках, как о начале конца. И я полностью поддерживаю это мнение. Но ничего не могу с собой поделать.
Маша упирает руки в бока и представляет себя звездой, отвечающей на занудные вопросы очередного репортера.
- Зачем я это делаю? – говорит она, – В этом вся я. Это мое искусство. Искусство унижаться. Вы смотрите на меня и говорите: какая мразь. И я цвету от ваших слов, потому что умею быть мразью, как никакая другая женщина.
- Машь… – хриплю я, – харе пиздеть. Че ты там умеешь. Не до этого.
- Наркоман, – обижается подруга, но все-таки берет вилку и размешивает содержимое стакана.
Пройдет час, и мы превратимся в комнатные растения, которых впереди ждут цветные и яркие сны, то, ради чего по-настоящему стоит жить, то, ради чего стоит умереть. Ну, а пока мы засоряем воздух бестолковыми разговорами в ожидании сказочного прихода. Запасы пополнены. Это не может не радовать.
2.
Я бегу от самолета, который вот-вот врежется в землю. Ветер обдувает тело, и, как никогда, я чувствую его реальность. Рядом ни единой души. Все люди – второстепенные персонажи, ждут меня на следующих страницах. Там, как и здесь – приключения. Детская мечта исполнилась, счастливый билет выпал из чужого кармана. Я нагнулся, чтобы поднять, но вдруг поймал себя на мысли, что счастливые билеты просто так не падают. И в этот момент кто-то очень подлый ударил сзади.
Самолет ударяется о землю и разваливается на куски совсем рядом. Он не взрывается. Отчетливо,  будто в замедленной киносъемке  видны разлетающиеся кресла и синие коробки с фастфудом. Можно предположить, что кто-то уцелел, но я прекрасно знаю, что в отличие от другого далекого этот самолет пуст. Ветер снова атакует, залезает в уши, за шиворот, хочет вытряхнуть меня из одежды и тела, сделать таким, каким я был несколько лет назад.
- Что ни говори, а мы умели мечтать, – шепчет Ольга.
- Да, – киваю.
- Жаль, что так получилось.
Мы трахались каждую свободную минуту где придется. А потом продумывали будущее до самых мелочей, решали, какого цвета будет плитка в ванной, и каким именем назовем будущего ребенка. Я был уверен, что нашел, как это говорят, вторую половинку.
Но потом что-то пошло не так. Страсть неожиданно закончилась, и начался изнурительный марафон лжи. Мы стали смотреть друг на друга, как на отслужившие срок тюбики зубной пасты, каждый день пытаясь выдавить друг из друга хоть что-то, что могло напомнить о просранном счастье. День за днем мы обрастали паршивыми интересами, подсмотренными у «более успешных» знакомых и в какой-то момент перешли границу, за которой уже можно было спокойно наблюдать, как умирает наша мечта, стремительно разваливается Советским союзом, превращаясь в холодную и совершенно чуждую всей нашей природе бытовуху.
Я помню тот день, когда понял, что лучшая часть жизни закончилась. Прислонившись к машине скорой помощи, я смотрел на пожелтевшие обрывки объявлений. На небе висело одинокое солнце, ветра не было и казалось, что жизнь специально для меня нажали на паузу. Но продолжалось это недолго. Дверь в подъезде скрипнула и два человека в белых халатах вынесли накрытую простыней нашу соседку. Вынесли спокойно, без шума, как выносят легкий строительный мусор. Тетя Лена была одиночкой. Я никогда не видел, чтобы к ней кто-то приходил в гости, приезжали навещать дети или хоть какие-то родственники. Все, что у нее было, так эта страсть ко всякого рода пустякам, которыми так любят развлекать себя взрослые люди. У теть Лены была небольшая дача за городом. И каждый год она таскала оттуда корзины с овощами, фруктами и ягодами, делала из них закатку и складировала это все в старом деревянном сарае рядом с домом. На небольшой глубине под подранным и заляпанным куриным дерьмом  куском линолеума (полгода назад женщина пыталась разводить в сарае куриц) аккуратно на полочках стояла невостребованная армия Урфина Джуса – баллоны с вишней и черешней, персиками и малиновым варением. В тот день я взломал сарай и перетащил к себе на лоджию всю закатку. Ближе к ночи пришла «она» – пьяная и злая, посмотрела на меня, как на куриное дерьмо с линолеума, взяла сумку и уехала в аэропорт. Я знал, что если она уйдет, то это будет конец, но не остановил ее. Полночи просидел на диване, просто пялясь в телевизор. Рядом на табурете стоял открытый баллон с вишней и пепельница с горою наполненная косточками. Я капитулировал. Сложил игрушечное оружие самолюбия и отрекся от гордого Я. Мир вдруг стал плоским и до тошноты простым. Жизнь стала не интересной, и в какой-то момент я решил, что было бы неплохо умереть.
Но прежде нужно было сожрать всю закатку.
3.
Очередное утро. Мы с Машей привычно плетемся на работу. Через весь город. Общественный транспорт для нас роскошь, о которой только мечтать. Утренние разговоры обрывочны и больше походят на не переваренные сознанием остатки ночного бреда.
- Смотри, мужчина–арлекин. Кто-то дергает за ниточки, а он и не видит, – Маша указывает на гражданина со странной прыгающей походкой.
- Ага, – киваю, – всё так. Кукольный театр под открытым небом. Одно из немногих зрелищ, за которые не надо платить деньги.
- Если бы я выбирала место, где свихнуться, то выбрала бы именно кукольный театр, – отвечает подруга, – Бесконечное число кукловодов, манипулирующих друг другом.
- Хочешь не хочешь, а о Боге задумаешься, – соглашаюсь.
- В этом и есть главный закон вселенной, – Маша сходит с тротуара. Хватаю ее за локоть и возвращаю на прежний путь. Время от времени она пытается научиться ходить с закрытыми глазами и каждый раз у нее это не получается.
Чтобы взбодрить себя и подругу начинаю рассматривать проходящих девушек. Долго ждать не приходится.
- Ты на кого это смотришь?
- Да так. Ни на кого.
- Я все видела.
Сцена ревности, позаимствованная у знакомых, реакции срисованы с книжек и фильмов. Мир, выстроенный из воспоминаний. Всегда знаешь, как хуже, чтобы было лучше.
На работе все тот же привычный набор звуков. Чайники звенят с минутными перерывами. Бесплатное удовольствие низкого качества – Краснодарский чай в мешках со штампами «1985г.».
Смена только началась, мы постепенно набираем нормальный темп работы. Но на лестнице раздается звук шагов, и мы останавливаемся. В цех входит начальник. Белый пиджак небрежно перекинут через плечо. Все смотрят на вошедшего, будто на подвыпившего барина, спустившегося в три часа ночи в подвал к челяди. Для чего? Что ему нужно?
- Господа, торчки, – начальник как всегда держится бодро, демонстрируя свое превосходство, – я вынужден сообщить вам принеприятнейшее известие.
- К нам едет ревизор? – раздается несколько заискивающих голосов. Остатки школьной программы выпрыгивают из сухих ртов как поджаренные куски хлеба из тостера.
- Хуже, – весело отвечает начальник, – Все уволены блядь. Все блядь!!!
Потерять работу проще, чем, порой, кажется.  Потерять жизнь кажется невозможным. Сегодня мы потеряли и то, и другое.
- Что я вам говорил, – довольно шепчет старичок, но его радость быстро сменяется растерянностью.
- И никому вы больше не будете нужны, – подытоживает начальник и пытается разыграть сочувствие – несколько трагичных кивков, – скорее всего вы умрете через несколько месяцев, а кто и раньше при попытке закинуться какой-нибудь дрянью. Я уже эту школу проходил. Можете мне поверить.
- Вы жестокий человек, – обреченно выдыхает старик. Он чуть ли не плачет, стоит, схватившись за щеки, и что-то бормочет. Остальные сортировщики выглядят не менее жалко.
- Вы просто ебнутые, – начальник непонимающе качает головой, – вас вообще не должно существовать. Я только окажу миру услугу, если избавлюсь от вас.
- И что нам теперь делать? – спрашивает Маша, все еще не веря, что отсрочки не будет.
- Вам? – удивляется начальник, – Выметаться отсюда. Ни что не вечно, ничто не вечно, господа. Я больше не могу прикрывать эту богадельню. Вы свободны.
- Свободны? – кричит кто-то из рабочих, – Отдайте нам нашу любовь!
- К сожалению, все запасы, как вы выразились, любви стремительно подошли к концу, – начальник озадачено чешет подбородок, – Одна очень предприимчивая крыса начисто обнесла весь склад… да и еще и настучала куда не следует. Я, конечно, не пальцем деланный, но в этой ситуации вынужден признать, что проще соскочить, чем отбиваться от армии идиотов с камерами.
Начальник выглядит неубедительно, но никто не думает, что это розыгрыш.
- То есть это еще не конец? – выпучив глаза, спрашивает старик, – Все наладится? Вы ведь позвоните, когда все наладится? Да? Скажите куда прийти? Вы ведь не замените нас какой-нибудь машиной?
- Ну, что вы… – зло улыбается начальник, – Я заменю вас пляжами и отелями. Если верить жене, европейские страны мне идут куда больше чем эта сраная дыра.
Я вдруг вспоминаю Илью. Его последний приход, когда он заявил, что хочет покончить со всем этим. Тогда мне казалось, что это очередная исповедь наркомана, которую естественно нельзя воспринимать всерьез. Но сейчас я задумался. Неужели все-таки сумел?
***
Кажется, мы почти дошли до предела. Из всех запасов осталась последняя таблетка. Та, что в Машином кошельке. Это мой подарок, который подруга когда-то обещала разделить со мной. Исполнит ли она свое обещание, когда сил не останется?
Огонь уничтожил подвал за несколько минут. Уличные эксперты сказали, что была неисправна проводка. Но мы-то знаем, в чем истинная причина. Глядя на почерневшее основание дома и на суетящихся рядом пожарных, я вдруг почувствовал чудовищную несправедливость ситуации, а главное мне было стыдно. Проработав с бумагами несколько лет, я так и не понял, для чего они предназначались. Все, что мне было интересно, умещалось на ладони. Как Илье удалось преодолеть жажду жрать эту дрянь ответить сложно. Но, так или иначе, он оказался умнее всех нас вместе взятых. Может быть, потому что сумел остаться человеком. И теперь у него есть все. А у нас ничего. Кроме черных цифр на разноцветных страницах – реальность, превратившаяся в бред.
- Мне стали нравиться звуки человеческой речи, – Маша прикусывает губу. Подруга сильно похудела, руки похожи на два исцарапанных мешочка с костями, – Я услышала по ящику два магических слова… исцеляющих слова. И я уже почти здорова, – чтобы продемонстрировать свою здоровость, Маша зачем-то разводит тонкие руки и трясет головой, – Нужно только произносить их почаще. Захар… и Макар… – она сладко улыбается, – Правда красиво? Хочется произносить вечно. Я хочу, чтобы с нами жили люди. Слышишь меня? Я хочу говорить Захар и Макар. Ты можешь найти таких? Захар… Макар… Божественно… Захар…
- Ты спятила, – снимаю пропотевшую майку и иду в ванную, – Дрочи стены, но не мои уши! – Кричу через дверь, – если не остановишься, единственные, кто к тебе придет, парочка санитаров. И будет счастьем, если их родители окажутся идиотами, которым могло прийти в голову назвать своих детей говноименами.
Включаю воду и слышу через окно в ванной приглушенные:
- Захарррр… Макар….
Спрятавшись в воде, я теперь прекрасно понимаю, что рядом со мной совершенно чужой человек, человек с которым мне не по пути. Однако менять что-либо уже поздно, да и незачем.
***
- Расскажи о своей первой любви, – говорит Маша.
Она лежит совсем рядом. Свет выключен. Через окно видно несколько звезд. Я широко улыбаюсь. Пожалуй, за последний месяц это первая настоящая улыбка.
- Ее звали Оксана, – мой голос охрип, хотя я не помню когда в последний раз кричал, – Мы были очень молоды, – продолжаю, – молоды… нам многое не нравилось в нашей жизни. Хотелось чего-то большего, но это большее не очень-то торопилось прийти к нам. Может быть потому что мы были лентяями, и каждый обвинял в неудачах друг друга. Мы оказались в тупике, каждый в своем. И выход из него нашли только один.
- Вы пытались это обсудить? Как то решить проблему, – Маша говорит в своей привычной манере, разговор ради разговора. Это всегда меня раздражало.
- Нам незачем было говорить. Все было ясно и так.
Я замолкаю. Смотрю в окно и вижу пролетающий спутник. Он летит четко вверх, будто чья-то душа взлетает на небо. Маша ворочается рядом, пытается стряхнуть с лежака несуществующие крошки. У нее не получается, она психует, вскакивает и садится на подоконник, закрыв мне звезды. Вот она моя причина всех неудач. Нервозная дура, непонятно откуда появившаяся в моей жизни.
***
Стало невыносимо дышать. Особенно тяжело дается вдох. Будто наполняешь легкие глиной. Мы все больше лежим и почти не разговариваем.
- Мне кажется здесь повсюду камеры. Я не совсем уверен, но я их чувствую, – несмотря на то, что на мне две теплых рубашки, меня сильно знобит.
- За нами наблюдают?
- Думаю, да.
Маша смотрит мне в глаза и с надеждой спрашивает:
- А те, кто наблюдают… они нам сочувствуют?
Мы молчим. Хочется плакать, но мы просто молчим. Нам жаль самих себя как никогда и мы нарочно усиливаем эту жалость, надеясь, что таким образом сумеем обратить взоры могущественного нечто на нас, маленьких и жалких. Я упираю кулак в подбородок. В какой раз? В тысячный? Сейчас особенно сильно чувство, будто променял что-то очень хорошее и светлое, на что-то плохое и черное и, что главное, сделку отменить нельзя. Кто-то думает о дьяволе, а я думаю о времени, о маленькой планете и большом космосе. Я думаю о шутнике, который затащил меня в это болото. Жизнь – отличная шутка, говорит мне огромный клоун. Но мне не смешно. Я не принимаю этот юмор, хоть часть меня уже приготовилась ржать. Смех – последняя точка, за которой будет пустота. Я знаю. Я чувствую.
Маша снимает майку. На тонком шнурке меж обвисших грудей висит кошелек. Мы не идем, а ползем на кухню. Подруга кидает последнюю таблетку в стакан, заливает водой, размешивает и принимается пить.
- Ты обещала разделить со мной? Помнишь? – я протягиваю руку.
Маша смотрит на меня с ненавистью, но потом в ней словно что-то обламывается и она послушно отдает стакан. Жадно допиваю остатки. В нашем состоянии мы и так приняли слишком много, но Маша хочет чтобы наверняка. Достает из холодильника открытую банку кильки и начинает крышкой пилить себе руку. Это не первая попытка пустить кровь, чуть ниже видны зажившие царапины словно полоски штрихкода. Но у этого продукта, похоже, закончился срок годности.
4.
Открываю глаза. Напротив меня сидит Илья. Рядом в красной луже, уткнув подбородок в грудь, сидит Маша. Неужели все? Пытаюсь встать, но не получается. Вода добавила мне веса. Штаны полностью промокли. Смотрю на холодильник, но вспоминаю, что одного человека здесь быть не должно. Перевожу взгляд на Илью.
- Что ты здесь… делаешь? – последнее слово дается с трудом.
Илья поднимается. Теперь я вижу то на чем он сидел. Чемодан золотистого цвета с красивой ручкой в виде радуги.
- Тебя жду, – спокойно отвечает Илья.
- Издеваешься? Пришел посмотреть, как мы умираем? Ты отобрал у нас все…
- Ну… все да не все, – улыбается бывший почтальон.
- Все-все… – подтягиваю колени к животу и обхватываю их рукой, – посмотри на нее.
- Ты бы лучше на себя посмотрел. Зеркало подать?
- Иди в жопу, – пытаюсь отмахнуться, но рука бессильно падает, и ноги медленно разъезжаются.
- Ты видишь мир далеко не таким, какой он есть на самом деле, – качает головой Илья.
- Да я уже вообще почти нихрена не вижу…
- Сам виноват. Не надо было начинать.
- Тебе легко говорить. Вор.
- Вор? Я что-то у тебя украл?
- Ты украл у меня работу.
- Ты называешь это работой? Ты перекладывал бумажки с места на место.
- Я за это получал то что мне было нужно!
- То что лежит сейчас в этом чемодане?
Его слова отрезвляют меня. Жизнь, которую пару часов назад я считал оконченной, вдруг снова постучалась в окно сознания.
- Что… целый чемодан таблеток?
Илья довольно кивает.
- Дашь мне немного? Я сделаю все, что ты хочешь, – я понимаю, что жалок, но сейчас мне плевать. Быть жалким вошло в привычку.
- Нет, – качает головой Илья, – это неприемлемо.
Я бы с удовольствием вцепился ему в горло, но сил просто нет.
- От этого говна нужно избавляться или делать на нем деньги. Кстати знаешь, – Илья убирает чемодан подальше от меня и садится на корточки, – недавно один музыкант записал любопытный трек, его сейчас крутят на многих радиостанциях. Так вот основные звуки для него он брал в сортире. Ставил микрофон и записывал как срет. На протяжении двух месяцев. А потом просто выбрал самые лучшие куски.
- Дерьмовый должно быть трек получился, – шучу я.
- Дерьмовый, – смеется Илья.
На мгновение я будто цепляюсь за что-то очень важное, но мозг отказывается вспоминать и анализировать.
- Мир не такой, каким ты его представляешь. Тебе кажется, что ничего изменить нельзя, но это не так. Просто твое сознание увязло в болоте ложных убеждений. Чтобы выбраться из него тебе нужно просто посмотреть наверх, – Илья подсаживается поближе, – Таблетками мы заинтересовались из-за их необычного эффекта. Понимаешь? Нам вообще часто приходится иметь дело с наркотиками. В нашей энциклопедии они есть всех сортов и расцветок. Но этот… не поддавался какому-то конкретному анализу. Потому что долгое время никто не хотел делиться своими ощущениями. Понимаешь? Все как-то отмалчивались, – Илья зачем-то переходит на полушепот, -  Здесь скрывалось что-то настолько личное, что пациенты не могли даже доверить секреты своим родственникам.
Я смотрю на всякий случай вверх, вдруг его слова несут какую-то логику и я действительно чудесным образом прозрею. Но ничего не происходит. Пятна раздавленных комаров все такие же, какие и были минуту назад, день, год, вечность…
- В последствии мы все-таки выяснили, – продолжает Илья, – что главный эффект по которому так тащатся все ваши наркуши включая тебя – это воспоминания. Причем не абы какие воспоминания, а воспоминания самой первой, самой настоящей любви, к которым вдобавок прилагался букет самых лучших ощущений выдернутых из памяти. Пока кто-то делал на вас деньги, вы возвращались к своим Дашам, Ленам, Машам, Катям и вам было хорошо. Ведь так?
- Так, – сглатываю слюну.
- И что удивительно в этих таблетка, так это то, что после принятия их само ощущения счастья уходит постепенно и оставляет четкую уверенность, что при следующей дозе все повторится вновь. Хотя ощущения, которые дарит наркотик, довольно эксклюзивные и по идее они должны были быстро выветриваться. А тут вечный двигатель блять какой-то.
- А кто это вы? – спрашиваю осторожно. Слова Ильи попали в точку.
Он задумывается и смотрит на меня с недоверием. Затем все-таки отвечает.
- Ну, помнишь, ты складывал желтые листы в отдельные стопки?
- Да…
- Так вот. Желтые – это мы. Я помогу тебе избавиться от зависимости, – Илья быстро переводит тему, – тебе нужно просто сказать да, и ты навсегда забудешь то, что принесло тебе столько мучений.
На этом наш бывший почтальон вдруг замолкает и становится неподвижным. Его взгляд прикован к окну, завешенному синей простыней. На простыне приколота еще одна из моих записок «Найди себя». Я понимаю, что Илья опять впал в прострацию. Поэтому у меня есть отличная возможность убежать, прихватив чемодан. Но внутренний голос говорит, что сделать это невозможно: бежать в таком состояние, в котором я нахожусь сейчас невозможно. Вспоминаю про нож, который мне когда-то подарил Илья. Где он? Бью по карманам. Здесь. В правом. На то чтобы вытащить его из мокрых штанов уходит немало времени. Я смотрю на Илью и пытаюсь понять: он все еще в отключке или проснулся и просто притворяется? Выдвигаю лезвие. Короткое. Надо куда-то ударить, чтобы сразу и наверняка, но не знаю куда.
- Господи, я хочу убить человека? – ловлю себя на мысли, – За что? Что он мне сделал?
- Он украл у тебя жизнь, – уговаривает нанести удар нож.
- Но он обещал помочь, иначе, зачем бы он сюда пришел?
Господь предлагает мне выбор, но я не могу сосредоточиться и понять, что лежит на второй чаше весов. Чемодан виден мне хорошо, его содержимое притягивает к себе сильнее, чем разговоры вора.
- Да-да! Вора! – подтверждает лезвие.
Обхватываю плотно нож и упираю его в область сердца, аккурат между ребер.
- А теперь просто ударь по кулаку, – учит нож.
- Просто ударь, – повторяю вслух, – просто ударь и ты заберешь все это богатство себе.
Я даже не понял, что произошло. Один удар. Илья слегка отлетает и опускается на пол. Я ожидал чего угодно, но только не этого. В глубине души видимо надеялся, что он очухается, отберет нож и прочитает мораль. Но теперь Илья здесь, в метре от Маши и вероятно вместе с ней уже поднимается на небеса. Как тот спутник. А я?
Я ползу к чемодану. Под красивой ручкой замок. Должен быть ключ. Ползу обратно. Из Машиной ноздри торчит сороконожка. Гадость какая. Обыскиваю Илью. В карманах нет. Стягиваю кроссовки. Вот он. В носке. Обратно к чемодану. Сейчас-сейчас. Хрустит замок. Приятный щелчок. Открываю аккуратно. Вместо заполненного до отказа трубками чемодана в самом центре его лежит поллитровая банка варенья, окруженная черным поролоном. Хватаю банку. Варенье на вид малиновое. Что за наеб? Прикрываю глаза рукой и кидаю банку в стену. Она не разбивается, отскакивает и попадает мне в ногу. Сука. Кидаю еще раз. Результат тот же, только нога предусмотрительно убрана. На третий раз кидаю банку двумя руками. Разлетается. Но ничего похожего на трубку или просто на таблетки нет. Возвращаюсь к чемодану. Может спрятано? Может тайник?
***
За окном трещат сверчки. В доме тихо. Я сижу на стуле и ем варенье, собранное с пола. Думаю о том, что оно стоило того, чтобы его носили в чемодане. После затяжного голода варенье кажется самым вкусным лакомством на Земле. Рядом лежат мои друзья. Только теперь я понимаю, как сильно люблю их. Но они здесь, а я тут. Но это ничего. Скоро и я присоединюсь к ним.
А пока нужно дожрать закатку. Последняя ложка. Смех.

Tweet