1.
Минут пять я топтал тротуар перед зданием театра никак не решаясь войти внутрь. Нелепая конструкция напоминала наполовину зарытое в землю яйцо. Сходство дополняла приличных размеров трещина, которая начиналась у самого основания и по диагонали проходила по всему фасаду, как будто перед тем как закопать яйцо в землю, его долго варили и скорлупа лопнула. Насладившись видом колонн и ступеней центрального входа, я решил обойти заведение и осмотреть его со всех сторон. Ничего примечательного – яйцо оно и есть яйцо… разве что с окнами.
Нужно было уже на что-то решаться, тем более я просто извёлся прежде чем нашёл этот чёртов театр. И городок вроде небольшой – две улицы встречных, три поперечных… но, несмотря на это прохожие у которых я спрашивал адрес, собирали складки на лбу, смотрели куда-то вверх или вбок и, в конце концов – пожимали плечами. Все как один. В итоге театр оказался в самом центре города N – центрее не бывает. Сволочи, – ещё подумал тогда, – а говорят, что в глубинке люди добрее и отзывчивее, нежели в столицах. За руку доведут и перед входом поставят. Хрен там! Видимо и сюда добрались метастазы урбанизации.
Я последний раз взглянул на потешную архитектуру, зыркнул по сторонам и направился к центральному входу. В вестибюле мечтательно спала тощая вахтёрша. Когда я входил, то не заметил отсутствия дверного доводчика, и дверь за моей спиной оглушительно хлопнула и задребезжала. Я вжал голову в плечи, ожидая звуков падающего на мраморный пол разбитого стекла. Вахтёрша даже не вздрогнула; медленно приоткрыла глаза, и мечтательность на её лице сменилась непробиваемым высокомерием.
- Дома тоже так хлопаете? Вы нам дверь сломали.
Голос у неё был замогильно глухим, и вместе с тем – властным. В столичном театре меня знали все служащие, да и двери не хлопали так громко, поэтому я уже и забыл, как следует вести себя в подобной ситуации. Чтобы выиграть время я повернулся и стал внимательно искать следы повреждений. У меня за спиной удушливо молчали, предпочитая не брать инициативу в свои руки. Я состроил озабоченное лицо и дёрнул дверную ручку, проверяя прочность конструкции. В тот момент, когда я уже было собрался сказать, что всё мол нормально, одно из стёкол предательски вывалилось из рассохшейся деревянной рамы и спланировало вниз. Время неимоверно растянулось, и я довольно долго следил за полётом стекляшки, пока она не ударилась о пол и не разлетелась на мелкие части.
- Блядь, – обречённо прошептал я.
- Давайте, поломайте нам всё тут… и так уже театр разваливается.
Я повернулся, собираясь решительно высказаться на счёт доводчика, но не успел и слова сказать. Вахтёрша поднялась со стула и теперь стояла, истощённая и довольная, указывая тонким, как игла перстом на рассыпавшиеся по полу осколки.
- Кто теперь будет это убирать? А стекло вставлять кто будет? Вы даже представить себе не можете, сколько вас тут ходит. Таких вот…
Она театрально взмахнула рукой, характеризуя этим жестом всех входящих в двери яицеподобного театра. При этом она некрасиво растопырила свои длинные пальцы. Так некрасиво, что я поморщился. Но нужно было уже закругляться с этой мизансценой. Я собрался с духом и начал говорить, стараясь сохранять остатки спокойствия.
- Пускай хозяйственник вставит. С первой получки деньги верну. Собственно говоря, я к вашему главному режиссёру… к Звягину. Меня Андрей зовут. Кондратьев. Я ваш новый актёр… из Москвы.
Услышав название столицы, теперь уже поморщилась вахтёрша.
- Понятно тогда…
Что там ей было понятно я выяснять не собирался. Просто спросил, как пройти к Звягину. Она застыла в полной драматизма позе Аркадиной из «Чайки» и  махнула рукой в сторону лестницы. Сказала, что по левой стороне будет дверь с табличкой.

2.
Анатолий Петрович Звягин встретил меня приветливо и для начала попросил рассказать о моей предыдущей работе, о ролях, о желательных и нежелательных амплуа, о специфике столичной театральной жизни и так далее. Главный режиссёр оказался уже далеко не молодым, но достаточно живым и лучезарным персонажем; в течение всего разговора он не переставал улыбаться, постоянно потирал пухлые ладони, чесал за ухом или тормошил волосы на затылке. Несмотря на полноту, он постоянно вскакивал с места и почти вприпрыжку расхаживал по кабинету. Из-за его нескончаемой мельтешни я вынужден был всё время крутиться на стуле и, в конце концов, чуть не свернул себе шею. Внезапно он оборвал меня на полуслове.
- Компоту хотите?
- Что?
Мне показалось, что я ослышался.
- Компоту. Софья Павловна замечательный компот варит. Вишнёвый.
Анатолий Петрович Звягин снова почухал себя за ухом и добродушно уставился на меня. Компоту я не хотел, кто такая эта Софья Павловна не знал, да и знать не желал. Из всех работников театра я был знаком только с одним персонажем женского пола. И что-то подсказывало мне, что именно она могла оказаться этой самой пресловутой Софьей, готовящей замечательный вишнёвый компот. А с её рук я поостерёгся бы пить даже водку.
Я отказался от угощения и ответил, что устал с дороги. Мне бы хотелось узнать, как обстоят дела с обещанным общежитием, забрать из камеры хранения чемодан, устроиться и немного поспать. А после обеда зайти в театр, чтобы ознакомиться с предстоящей работой и заодно уже испить Софьиного компоту, если режиссёр так настаивает. Выслушав мои пожелания, Звягин на мгновение задумался и, блуждая взглядом по углам кабинета, спросил:
- Футбол вчера не смотрели?
Мне снова показалось, что я ослышался. Я даже потормошил пальцем в ухе. Меня начинала раздражать невнимательность Звягина. Я напомнил ему о своём вчерашнем времяпровождении, пытаясь сделать это по возможности более тактично.
- Нет, не смотрел. Я же сутки в поезде ехал.
Пожалуй, впервые за всё время разговора Звягин нахмурился и снова почесал за ухом. Посмотрел на меня и сказал:
- А зря.
- Что именно? Зря приехал?
Звягин не ответил, махнул рукой, обошёл стол и плюхнулся в кресло. Снова его лицо расплющилось в улыбке, и я уже испугался, что он начнёт пересказывать мне ход вчерашнего матча или предложит рыбных котлет от звукорежиссёра. Вместо этого он нажал на кнопку селектора и сказал в микрофон:
- Антоша, зайди, пожалуйста.
Затем Звягин откинулся на спинку кресла и, светясь улыбкой, уставился на меня. Я отвернулся в сторону и разглядывал вздувшиеся обои на стене кабинета, желая только одного – скорейшего появления Антоши. Время шло, Антон явно не спешил и пауза затянулась. Изучив обои я принялся за потолок, затем за оконную раму и наконец, встретился взглядом со Звягиным. Он сидел всё в той же позе и с тем же выражением безграничного счастья на физиономии. Если бы он только что не мотался по кабинету, можно было подумать, что режиссёра хватил внезапный паралич. На всякий случай я решил проверить, жив ли мой собеседник.
- Странная архитектура у вашего театра, Анатолий Петрович. Он на яйцо похож.
- Так и есть. Яйцо. Это своего рода символ… так сказать – от конкретного яйца к яйцу мировому. Он заключает в себе четыре стихии: воздух, огонь, воду и землю. И достраивает всю эту схему до пятой – эфира. В Вавилоне из яйца появилась богиня Иштар. У греков – Елена. У древних египтян – Исида. Жрецы египетские ведь не кушали яйца… именно поэтому, да.
- Не знал – ответил я благодаря создателя за то, что разговор пошёл не о футболе, который я терпеть не могу.
- Опять же… извечный вопрос, почти как у Шекспира: что первично – яйцо или курица.
Я пожал плечами, с трудом представляя себе аналогию с вопросом Гамлета. Но спорить не стал. Тем временем Звягина понесло. Он рассказал и про Брахму, развившегося под яичной скорлупой и про семя Демиурга из которого якобы возникло первое яйцо. Я думаю, Звягин вспомнил бы и о Кощеевой смерти, не появись в приоткрывшейся двери голова покрытая рыжей всклокоченной шевелюрой.
- Вызывали?
- Антоша, зайди. Тут товарищ приехал из столицы. Будет у нас работать… надо бы пристроить на проживание.
Антоша, не заходя в кабинет ещё больше вытянул шею и уставился на меня. Кивнул. Я тоже кивнул в ответ и посмотрел на Анатолия Петровича.
- Я пойду?
Тот утвердительно зажмурился и ещё больше растянул уголки рта, отчего его пухлые губы стали совсем тонкими, а лицо исполосовали глубокие добродушные морщинки. Я постарался побыстрее покинуть кабинет, пока Звягин не вспомнил ещё что нибудь эпически поучительное про яйца.

3.
Кивая косматой рыжей копной, Антон Круглов сообщил мне о том, что общежитие ремонтируется, и на проживание в отдельных палатах рассчитывать не стоит.
- Перекантуешься первое время у моей хозяйки, а там посмотрим. Вдвоём веселее.
- Втроём, я так понял…
- Что?
- Хозяйка тоже совместно проживает?
Антон утвердительно кивнул и сказал, что нет. Хозяйка проживает отдельно. Я заинтересовался его противоречивой жестикуляцией и спросил, давно ли он работает в театре. Получив утвердительный ответ и отрицательное покачивание головой, я несколько успокоился; видимо у него это получается само собой, вследствие постоянного нахождения под куполом театра – яйца. Вызревает, стало быть, барахтаясь в семени Демиурга. Одновременно с этим, я немного взволновался относительно своих перспектив; не стану ли я со временем таким вот чудаковатым идиотом.
Антон составил мне компанию, и мы отправились на вокзал, за моими вещами. Обратно добирались на чем-то отдалённо напоминавшем автобус.
Квартирка сразу макнула меня в детские воспоминания. Высокие потолки, тёмные помещения и таинственные углы: все атрибуты старого дома были налицо. Имелся даже висящий на стенке коридора велосипед. Комнат было две и одна из них предназначалась для меня. Это была даже не совсем комната. По размерам она больше напоминала большую кладовку с высоким окном – бойницей. Ну, да ладно… основное время я собирался проводить на работе. Для того чтобы в конце дня вытянуть ноги места хватит.
Антон, которого из-за рыжей шевелюры и веснушек я сразу про себя назвал Антошкой (Пойдём копать картошку), непонятно откуда приволок старый полосатый матрац и уронил его на пол, подняв столб пыли. 
- Кровати нет, – радостно произнёс он.
- Хуй с ней.
Я постарался ответить не менее радостным тоном. Антошка продолжал стоять в дверях; уходить он явно не собирался. Сейчас начнёт расспрашивать меня про столицу, – подумал я. Так и вышло.
- Каким ветром к нам?
Почему-то его добродушный тон располагал к откровенности. Да и спать мне не очень-то и хотелось. Я присел на матрац, расстегнул молнию на чемодане, откинул крышку и задумался.
Попал я в переплёт с год назад; афера с квартирой, суды, долги… пришлось продать собственную хату. Жить в столице на съёмной квартире было накладно, какое-то время я ещё держался на плаву, а потом понял – тону. Актёрская карьера тоже пошла прахом. Сломался, короче. Нужно было срочно менять место жительства и работу. И тут попалась мне на глаза вакансия в театре города N. Я созвонился, упаковал чемодан и приехал, особо не интересуясь – что и как. Решил, что на месте всё утрясётся. По крайней мере, с кладовкой для спанья и матрацем утряслось. Посмотрим, что дальше будет.
- Да так… романтики захотелось – ответил я, – столичная богемная жизнь изматывает… чистый ад. 
Антошка понимающе поджал нижнюю губу и замотал головой. На языке его мимики это означало – «Я в теме, брат».
- Что главный сказал?
- Я особо не расспрашивал. Больше о себе. Вечером посмотрим, что предложит.
Антошка оглянулся через плечо, и хотя в квартире мы были совершенно одни, сказал полушёпотом:
- Наверняка Петрович на главные роли будет тебя продвигать. Это уж как пить дать. Ты это… я вот что хотел сказать тебе, – Антошка снова оглянулся через плечо, сел рядом со мной на матрац и зашептал мне в самое ухо, – ты подумай хорошенько… сразу не соглашайся. У нас тут такое… такое дело, короче…
- Не темни, Круглов. Не люблю я эти интриги. Конкурентов не боюсь, если что…
- Не будет у тебя тут конкурентов, Андрей.
- Тогда в чём дело?
- Тут короче такое дело… как только Петрович встал у руля, что ни премьера – покойник. И каждый раз – ведущий артист.
- Не понял!?
- Год назад Тихонов преставился. Сразу после спектакля. Ну, там всё как бы понятно; он уже в возрасте был. Сердце привстало. Давно его подкручивало – не сдюжил. А с полгода где-то Пашка Зельман… тоже после премьеры. Отгулял и в райцентр поехал, к девкам… перевернулся на трассе. И машина и сам – вдребезги. Ну, подвыпивши был, ясное дело.
- И что? Я не старый, за рулём не употребляю… да и машины у меня нет. Вот, матрац есть, – я хлопнул ладонью по полосатому боку, и тюфяк дружелюбно выдохнул клубами пыли, – разве что задохнусь тут. 
Антон отмахнулся от моих слов, как от назойливой мухи.
- Ты дальше слушай. Ровно через три недели у нас новая премьера. Два проекта почти одновременно готовили… ну, не важно. Зальмана нет, давай искать, кого на роль ставить. Меня пробовали, да я рожей в герои-любовники не вышел. Выписал Петрович своего приятеля из Питера. Тот приехал, солидный такой… сняли ему гостиницу… не важно, в общем. Репетировал – всё путём, талантливый чёрт. А после премьеры пропал. Как сквозь землю провалился. Даже на банкет не пришёл…
- Уехал, может?
- Да! Его и там искали. Мусора были, следователь приезжал. Всех допрашивали, что и как. Короче, не нашли его. А уже четыре месяца прошло.
- Всё? – я старался придать голосу как можно больше равнодушия, но мерзкий холодный червячок всё-таки  начал точить меня изнутри.
- Не, не всё…
В коридоре задребезжал телефон и мой собеседник, резво поднявшись с тюфяка, исчез в дверном проёме. Сказать по правде я был несколько озадачен услышанным. Хотя и не верил никогда подобным мистификациям. Да и главную роль мне пока ещё никто не предложил. Несмотря на это, я поднялся с матраца, подошёл к полуоткрытой двери и прислушался. Антон старался говорить тихо, но я слышал практически дословно весь его разговор по телефону.
- Нормально… я ему матрац дал… нет. Нет! Ну что вы Анатолий Петрович, вы же меня знаете… могила. Могила, говорю. Ничего я ему не говорил… да. Да, хорошо. Ну, как отдохнет, так сразу и придём. Да, всего доброго.
Поняв, что Антон повесил трубку, я попятился назад и, чуть не споткнулся о свой чемодан. В этот самый момент в дверях показался Круглов. Он виновато посмотрел на меня и тут же опустил глаза.
- Петрович звонил… интересовался, всё ли нормально.
Я кивнул, решив не обсуждать ни его разговор со Звягиным, ни трагическую череду смертей театральных артистов. Видимо, Антошка тоже не горел желанием продолжать тему. Он пожелал мне приятного отдыха и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

4.
Мы с Антоном немного запоздали, и когда Круглов толкнул дверь, пропуская меня вперёд, я увидел, что вся труппа яицеподобного театра уже в сборе. В кабинете главного было накурено, как в привокзальной столовке. Мне даже почудился запах недожаренного лангета, которым обычно закусывали водку в подобных заведениях. Все головы повернулись в нашу сторону. Труппа была небольшая, человек двенадцать от силы, включая меня и Антошку. Как ни странно, среди прочих я заметил вахтёршу. Кто бы сомневался; судя по утреннему инциденту, наполненному театральными пассажами, она видимо тоже поигрывала на сцене. Среди остальных артистов моё внимание в первую очередь привлекли двое: миловидная девица с короткой стрижкой и здоровенный и розовый как боров мужик, сидевший по правую руку от неё.
- Проходите, проходите… присаживайтесь.
Звягин улыбался всем своим естеством. Казалось, даже его мясистые уши участвуют в этом процессе. Я отыскал глазами свободный стул возле входной двери и сел, чуть подвинув его вдоль стены, чтобы иметь возможность держать в поле зрения брюнетку со стрижкой каре. Ну да, да… я по натуре достаточно влюбчив. Тем более, последние события в моей жизни напрочь лишили меня женского внимания; кому нужен нищий и бесперспективный актёр. Но в сегодняшнем курятнике у меня совсем иной статус. Для этого гоголь-моголя я словно порция сахара, без которой безе не получится, хоть ты тресни.
С нашим появлением все присутствующие загомонили каждый о своём. Я заметил как вахтёрша,  склонив голову набок, нашёптывала своему соседу, похожему на разорившегося клоуна, какие-то гадости. Тот затравленно посматривал в мою сторону, из чего я решил, что гадости были про меня. Я мысленно плюнул на подёрнутую сединой макушку хранительницы дверей и более внимательно присмотрелся к привлекательной соседке борова. У неё были большие тёмные глаза и изящный маленький носик. Слегка выдающиеся скулы говорили о том, что её предков в своё время по-взрослому потоптали хазары. Или наоборот – хазаров потоптали… не важно. Важно то, что топтания эти самым замечательным образом отразились на внешности девушки, добавив ей тонкого шарма.
Навязчивый боров постоянно наклонялся к брюнетке и отпускал короткие реплики; она иногда смущалась и краснела, а иногда улыбалась и отворачивалась в сторону, прикрывая ладонью растянутые в улыбке пухлые губы. Наверняка, обсуждались все присутствующие, что впрочем свойственно для любого творческого коллектива. Звягин несколько раз хлопнул в ладоши, призывая собравшихся к тишине. Обвёл взглядом присутствующих, дежурно почесал за ухом и потёр ладошки.
- Тэ-экс… продолжим. На чём мы остановились?
- На Кнурове, – подсказал  розовый боров.
- Да, всё верно. Кнуров – уж точно не проблема. Думаю, лучше вас никто с этой ролью не совладает. Характерности в вас – на половину труппы хватит. Комплекция чересчур несколько… хотя, ваш живот вполне может служить прообразом вашего огромного состояния. Думаю, вы и на этот раз справитесь…
Толстяк самодовольно кивнул и попытался подтянуть живот. Я заметил, как по лицу вахтёрши расплылась ироничная, даже скорее язвительная усмешка. Сука, – подумал я, хотя особой симпатии к розовому дельцу Кнурову не испытывал. В следующую минуту я вспомнил, что кнуром в Украине называют хряка. При таком раскладе, даже сам господин Островский не возражал бы против такой кандидатуры. Тем временем Звягин продолжал:
- Леночка, кроме вас в роли Ларисы я никого не вижу.
Я даже ни секунду не сомневался, о ком именно говорил режиссёр. Леночка посмотрела сначала на Звягина, а затем, почему-то на меня. И вот тут я почувствовал, как по моему позвоночнику пробежал слабый разряд, похожий на электрический. Сначала вверх, а затем медленно вниз. Я совершенно размяк, и не мог уже ни о чём и ни о ком думать, коме Лены. 
Выборы Робинзона, Вожеватова, Карандышева и прочих прошли как в тумане. Запомнилась только борьба за роль Хариты Игнатьевны, разыгравшаяся между вахтёршей и ещё одной примой супербальзаковского возраста. Вахтёрша шипела и кусалась как змея. Прима плакала и грозилась уйти из театра. Звягин метался как мангуст между двумя кобрами. В итоге, шипение вахтёрши напугало его больше, чем слёзы примы и он сдался, оставив последней роль тётки Карандышева. Кстати, по ходу перепалки я узнал, что компотных дел мастер Софья Павловна, как раз вахтёрша и есть. Правильно, что я утром от вишнёвого варева отрёкся.
После этого наступила гнетущая тишина, которая отвлекла меня от мыслей о Леночке. Я огляделся и увидел, что все без исключения смотрят в мою сторону. В центре кабинета стоял Анатолий Петрович, плотоядно улыбался и потирал ладони.
- А теперь разрешите мне представить вам нашего нового артиста. Прошу любить и жаловать. Андрей… эээ, как вас по батюшке, запамятовал…
- Владимирович, – подсказал я.
- Андрей Владимирович Кондратьев. Прошу, ещё раз любить, так сказать… хе-хе.
«Хе-хе» прозвучало не меньше чем приговор. Я припомнил сегодняшний разговор с Антошкой и нервно сглотнул, осознав что кандидатура на роль Паратова пока что не обсуждалась. Звягин закинул обе руки за голову и интенсивно почесал за ушами. Настолько интенсивно, что уши налились кровью и оттопырились. Главный стал похож на добродушного нетопыря.
- Я тут вкратце товарищей по цеху просветил на предмет вашей работы в столичных театрах… так что… предлагаю вам с места, так сказать – в карьер.
Звягин переводил взгляд с меня на Антона, пытаясь понять, насколько я в курсе глубины карьера подстерегающего ведущих артистов театра. Всем своим видом я попытался показать режиссёру, что на этот счёт абсолютно не информирован. На то было две основные причины, даже три. Во-первых, не хотелось сдавать Антоху, во-вторых, работа нужна, причём срочно. Ну и, в-третьих, быть любовником Леночки, пускай даже и на сцене – как можно было от такого отказаться? Да никак!
- Что скажете, Андрей Владимирович?
Мне показалось, что вся без исключения мужская половина труппы готова тут же привстать со стульев, угоднически заглянуть мне в глаза и тихонечко захлопать в ладоши. И кто нибудь обязательно елейным голосом скажет, – «Просим». И остальные станут вторить ему и будут сходиться, оттесняя меня в угол кабинета. Пока я не упаду на колени, и не сложу руки в молитве, словно Хома при виде летающей в гробу Панночки. Падать и молить о пощаде я не собирался, ломаться как целка – тоже.
- Как же так… без прослушивания… ну, вам виднее. Я скажу – да. Конечно, Анатолий Петрович. Больше скажу – спасибо за доверие.
Мне почудилось, или я действительно услышал одновременный вздох облегчения? Почудилось, наверное. Реально я услышал только режиссёрское, – «Вот и славненько».

5.
На выходе меня поймал за рукав тучный делец Кнуров. Обволок табачным кумаром и, схватив мою ладонь обеими руками долго тряс.
- Весьма… весьма… извини, брат, не запомнил как звать. У меня вообще на имена память заедает. Можно я буду пока называть тебя Сергей Сергеич Паратов, а? В образе будешь, так сказать. Хе-хе…
Признаться, у меня с именами тоже беда. Я стараюсь прикрепить к имени какой нибудь ассоциативный образ, типа Антошки. Но вот к тому, что моё собственное имя кто-то не может запомнить я был не готов. Тем более этот увалень, имеющий явные виды на Лену. Мне это совсем не понравилось, но я согласился и предложил встречный вариант; называть его Мокием Парменычем или просто Кнуоровым. Он тревожно и гулко засмеялся. Это было больше похоже на лай охрипшей собаки, чем на смех. Я попрощался с Мокием но он так и не отпустил мою руку.
- Ты куда это собрался, Сергей Сергеич? А банкет?
- Какой ещё банкет? – спросил я. Для меня это было новостью.
- Как это? Тебе разве не сказали? Антоша…
Круглов стоял рядом, спиной к нам и на пару  с Леночкой пытался урезонить безутешную приму. Антошка обернулся.
- Антон, ты разве не поставил в известность товарища с Москвы?
- Насчёт?
- Насчёт водки попить.
К нам подошёл главный режиссёр и, поелозив ладонями по волосам, предложил пройти на сцену, где уже был накрыт стол.
- В качестве творческого знакомства, так сказать. У нас без этого никак, да – никак, без этого. Не столичные разносолы, конечно, но…
- Компот будет? – попытался пошутить я, но спохватившись, решил больше не ёрничать.
Отказываться было бы глупо. Могло сойти за снобизм. Тем более я ближе к ночи безумно хочу жрать. Всегда. И тем более унылыми командировочными вечерами. С небольшой натяжкой моё теперешнее пребывание в городе N вполне подходило под это определение. Нужно будет успеть занять место рядом с Еленой, – подумал я и поплёлся вместе с остальными к закулисному проходу, ведущему на сцену.

***
Когда я прошёл к столу, Леночку с обеих сторон уже обсадили местные вертопрахи во главе с Кнуровым. Я занял место напротив, между мымрой – вахтёршей и Антошкой. Антон сразу потянулся к бутылке и наполнил свою и мою рюмки.
- Давай, за премье… за встречу.
- Может, подождём остальных? – спрашиваю.
Антошка махнул рукой и выпил. Хрустнул огурчиком и сказал, попутно выронив изо рта часть овоща, что мол нехрен ждать, если трубы горят. У остальной компании, по всей видимости, трубы просто выжгло; они ни в чём себе не отказывали. Звягин постучал вилкой по бокалу, требуя тишины. Все стихли; было слышно только, как разливается по рюмкам водка да надрывно дышит обиженная прима.
- Товарищи артисты. Я не буду долго отвлекать ваше внимание, тем более что практически всё рассказал вам на сегодняшнем собрании…
На самом деле, Петрович солгал. Он втирал не меньше четверти часа. Я за это время успел тысячу раз пожалеть, что сразу не выпил и не закусил вместе со всеми. Единственным светлым пятном во вступительном слове Звягина было упоминание обо мне; Леночка порывалась посмотреть мне в глаза, но всякий раз отводила взгляд в сторону. Я был на седьмом небе, и чувство голода ещё больше усиливало это состояние невесомости. Наконец, Звягин умолк. Я опорожнил рюмку и закусил. И это было хорошо, просто здорово. То, что стояло на столе, было выпито практически сразу. Даже быстрее, чем время, потраченное на прослушивание речи режиссёра. Антошка и парень, которого выбрали на роль Робинзона вышли из-за стола и через пару минут вернулись с двумя ящиками Столичной.
Вечер закрутился перед глазами, как карусель в чешском луна-парке – весело и игриво. Кнур предложил называть друг друга сценическими именами и вообще, относиться к партнёрам так, как было прописано у Александра Николаевича Островского. Все дружно хохотнули и приняли единогласно. Посыпались шутки, на предмет интимных отношений некоторых героев пьесы. В этом месте мне стало совсем радостно. В нарушение замысла автора, сидящая рядом Софья Павловна постоянно гладила меня по руке и говорила, что я хороший. Она совсем забыла про разбитое стекло и постоянно наклонялась в мою сторону, пока её голова не оказалась у меня на коленях.
Видя, как напротив меня Робинзон и Кнуров пытаются прощупать Лену на предмет первичных половых признаков, я рассвирепел, но решил праздника не поганить. Тем более, Лена успешно отбивалась. Толчком ноги я разбудил Софью Павловну, и она звучно приложилась головой о низ столешницы.
Постепенно веселье пошло на спад и теперь все сидящие за столом разбились на пары и мычали друг другу в лицо, совершенно не слушая собеседника. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и я безотрывно смотрел на сидящую напротив девушку с короткой стрижкой. Не занятая мычанием, она подняла взгляд и уже не отпускала его до конца оргии, которая теперь всё больше напоминала поминки.

6.
Как я оказался на матрасе – помнил смутно. Утро началось с полупрозрачного жидовского чая и Антошкиного рассказа о том как я порывался драться с Кнуром, желая защитить Ленку от посягательств. Толстяк был против и столкнул меня в оркестровую яму. Было немного стыдно, ведь я собирался начать новую жизнь. Антошкин рассказ был прерван призывным звяканьем кастрюльки, стоявшей на плите. Кастрюля скинула набок эмалированную крышку и изошла пеной. Мы позавтракали ленивыми пельменями и отправились в театр.
Кнур, как ни в чём не бывало снова вцепился в мою руку и долго тряс, приговаривая «весьма, весьма». Видимо он и сам не помнил о вчерашнем инциденте.  Кнуров похлопал меня по плечу и сказал, что я молодец, раз не испугался.
- Вы о чём?
- Ну как же, – мой собеседник оглянулся по сторонам, – я об этом… ну, вы же не можете не знать, что тут у нас происходит последний год. Призрак оперы какой-то, не иначе…
Он не договорил, потому как в дверях возник улыбающийся Звягин. Он раздал всем задействованным в спектакле распечатанные на бумаге тексты. Мы расселись и теперь я уже не упустил возможности расположиться рядом с Леной. Кнуров сел по левую руку от неё и тут же начал нашёптывать ей в ухо. Тем временем Анатолий Петрович вышел на середину кабинета и сказал, что теперь всё будет зависеть только от нас. Какое то время его несло на предмет многообразия выразительных средств и огромном значении подробностей в искусстве. Ослабив таким образом наше внимание, режиссёр тут же вылил на присутствующих ушат холодной воды.
- Сыграйте так… как в последний раз! Как будто завтра вас всех поведут на эшафот! Как будто после премьеры – смерть и небытие! Это особенно вас касается, Андрей.
Я вздрогнул, и почти все собравшиеся посмотрели в мою сторону. Только печальный клоун опустил глаза в пол и забормотал, как мне показалось, какую-то молитву. Анатолий Петрович застыл с улыбкой комодского варана и распростёртыми в мою сторону руками. Вероятно, ждал от меня клятвенного заверения, что так оно и будет – как перед плахой. Мне ничего не оставалось сделать, как пообещать. Интересно, – подумал я, – кто первый подойдёт к гробу после премьеры, чтобы поцеловать меня в лоб? Я тут же отогнал от себя эти дурацкие мысли, решив больше не поддаваться подобным инсинуациям. Что бы там мне ни нашёптывали коллеги по цеху.
Воспользовавшись моментом, когда режиссёр Звягин отвлёк Кнура, я тут же повернулся в пол-оборота к Леночке и спросил, не будет ли она так любезна, показать мне сегодня вечером достопримечательности города N. На что получил утвердительный ответ в качестве лёгкого кивка головой и милого колыхания ресницами. Судя по всему, ответ был положительным, если конечно Лена не страдает синдромом Антона Круглова.
Оставшуюся часть первого творческого собрания коллектива, я провёл в слегка опьяняющем состоянии, представляя как на фоне корявых домиков города N целую Леночку взасос.

7.
Мы встретились на набережной, когда к городу стали сползаться первые сумерки. Через час уже ни черта не было видно, так как действующие фонари освещали только небольшие пятачки у своего основания, а недействующие подслеповато вглядывались в окружающую тьму. Леночка сразу же взяла меня под руку, и мы пошли вдоль широкого плёса, игравшего осколками бледной луны. М-да… так оно и было.
С каждым шагом я старался всё крепче прижать к себе локоть девушки. Мне казалось, что и она пытается плотнее прижаться ко мне. В конце концов, идти стало совершенно невозможно и мы остановились.
- Если мы будем наваливаться друг на друга, то ничего не успеем посмотреть, – сказала Лена, но не торопилась при этом отстраниться, а наоборот, развернулась в мою сторону.
Теперь её лицо оказалось совсем рядом. Как полный кретин я сказал, что смотреть особо не на что. Спохватился и продолжил:
- То, что я хотел – уже увидел. Причём, очень близко и детально.
Получилось, как то уж очень постно и размыто. Наверное, так говорят гаражные мотористы самоучки, разглядывая полуразрушенный оппозитный двигатель, который видят впервые в жизни. Правда Леночка поняла всё правильно. Мне пришла в голову мысль, что мой тучный конкурент и близко ничего подобного ей не говорил; в лучшем случае за жопу мог схватить, в качестве проявления нежности. Я хотел было закрепить успех и отпустить в адрес девушки пару увесистых комплементов, но она опередила меня.
- Знаешь, Андрей… Ты наверняка уже в курсе того что здесь происходит...
Я сразу догадался на какую именно тему пойдёт разговор. Меньше всего мне хотелось сейчас обсуждать череду трагедий, тем более что очередной жертвой должен был стать я сам. Демонстративно прикрыв ладонями уши я всем своим видом показал, что даже слышать ничего не хочу.
- Как знаешь…
Лена предложила пройтись в центр города и посмотреть на светящиеся фонтаны. Я согласился. Мы свернули с неосвещённой набережной и направились в один из боковых переулков. По сравнению с берегом реки, в переулке вообще царил полный мрак. Я ежесекундно спотыкался о неровности дороги, разбросанные ящики, какое-то тряпьё и шипящих кошек. В довершение ко всему, я услышал позади тяжёлые шаги, и чей-то властный голос произнёс за моей спиной – «Эй паря, закурить не найдётся».

(Продолжение будет)

Tweet