Бутылка стояла, грелась, но разливать никто не решался. Ждали чувств, эмоций, а в голову лезли только бездушные интеллигентские глупости.
– Надо бы… – пробормотал студент, самый молодой и торопливый.
– Какой надо! Без диспута, нет в водке силы, – возразил доктор.
Кандидат согласно закивал. Включили радио, поплевались от кабзона и Иванушек, но тыркнуло слабо.
– В Древней Греции народ толпами на Эсхила валил, а нынче? – предпринял попытку студент. – Сейчас театры превратились в мавзолей!
– Гавно проброс, – не поддержал кандидат. – Древнегреческий масскульт от теперешнего не сильно отличается. Сплошной эпатаж и онанизм.
– А в Риме… – вновь попытался студент.
– Рим это вообще лежбище Сорокиных, там только ленивый детей не трахал, – вновь опустил кандидат.
– Зачем же мы тогда пьем? – не выдержал студент.
– Вот! – важно произнес доктор и ткнул пальцем в бутылку. – Разливай.
Студент поспешил разлить.
– А пьем мы ради политической стабильности в стране!
– Хороший тост! – воскликнул студент, не столько от желания польстить, сколько от приятной прохлады пластикового стаканчика, в котором собственно и плескалось.
– Это не тост! – воскликнул доктор. – Не опошляй. Это смысл, внутренняя суть процесса. Ради чего все и вертится.
– Объяснись! – предложил кандидат.
– Объяснюсь! – согласился доктор и выпил.
Присутствующие поспешили за ним.
– Разливай! – приказал доктор, крякнув от удовольствия.
Студент разлил. Доктор взял бокал и посмотрел на скромный бюст Ленина, который непонятно как оказался на кафедре.
– Вот такой вопрос. Откуда революция в семнадцатом вылезла?
Студент и кандидат тоже посмотрели на бюст, но с выводами спешить не стали.
– От трезвости, – заявил доктор. – Простой же народ у нас к питию приучен всегда был. И тут вдруг, Николай-царь, отменить уклад питейный решил. Сухой закон ввел. Нет, поначалу все с энтузиазмом восприняли. Война же, понятное дело, патриотизм. Первые гробы, первые калеки, грех пить в таких условиях. А потом как-то приелось обществу вся эта карусель. Безногие и покойники только первое время пугает, примелькаются и никакого катарсиса. Стало общество трезветь.
– Чтобы у нас и нашло? – засомневался кандидат.
– Находили, конечно! Отдельные особи, только в крупных масштабах, единица – нуль. Где там что чайниками разливают, никакого положительного эффекта на общество не производило, попускало его. И протрезвев окончательно озлобилось оно, контроль над всем потеряло. А что после такой резкой завязки никому объяснять не надо…
– Белочка! – предложил студент.
– Белочка, – передразнил кандидат. – Писец.
– Именно, друг мой, именно писец, – обрадовался доктор. – Уловили вы мою мысль! Сорвало от злости крышу, плюнул на все народ и в загул ушел.
Выпили.
– И что? – спросил студент, разливая.
– Что – «что»? Русский народ в загуле страшен и к чудесам склонен, более чем все остальные.
– Спорно, – заявил кандидат.
– Недоказуемо! – поддержал студент.
– Да как два пальца об асфальт доказать! Вспомните как Союз развалился? А? После перестройки ликероводочной промышленности и горбачевского сухого закона. Одинаковое воздействие – одинаковый результат.
Выпили.
– ГКЧП тогда жалко, – заявил кандидат.
– Почему? – спросил студент.
– Они же нормальные были, пьяные, не то, что эти трезвенники-язвенники, с язвой демократизма.

Tweet