Прекрасна издревле славная страна Норэгр. Там, где непокорное северное море веками сокрушает громадные черные скалы фиордов, непреклонных, как и сами люди, населяющие этот суровый край. Почва не особо щедро отдает посеянный в нее урожай, но леса полны дичи и ягод, а в прозрачных ледяных водах в великом множестве гуляет живое серебро, жирная норвежская сельдь. То для тех, чьи богатства растут из земли… но есть и другие. Те, чье добро и слава плавает по морю. И берут они и то, и другое огнем и мечем. Так повелось издревле. И такой была строгая правда тех давних времен.

А за всеми делами, творящимися под серым небом, зорко и неустанно смотрят два черных ворона, два вечных спутника Одина - отца богов. И никто из живущих в Мидгарде не способен укрыться от их всевидящего взора. И каждый получит то, чего достоин по разумению судьбы и закону грозной северной веры...

Рауд осторожно прикоснулся к памятному камню, стоящему на развилке у старой дороги, уходящий в лес. Его поставили тут после того памятного похода за море. Похода, в котором он в бою взял священный меч Хравн, и в котором погибла почти половина всех его людей. Рауд был сыном вождя и по праву назывался сильнейшим среди равных себе. Той же зимой умерла его возлюбленная жена Фрейдис, так и не подарив ему долгожданного сына.

Рауд, вернувшись и узнав о случившимся в его отсутствие, стал против обычного нелюдим и очень угрюм. И время, когда голос его, навечно осипший от холодного соленого ветра, звучал громче всех на пирах и в битве, прошло…Он погладил высеченное на камне изображение женщины, держащей в руках кубок, затем колесницу тора, запряженную двумя волшебными козлами. Он вспомнил снова тот поход и имена друзей, погибших достойно.

Олав, Сигурд, Гудред, Орм… и многие еще, чьим последним приютом стала палуба умирающего корабля…

Потом вспомнил Фрейдис, ее бездонные зеленые глаза, ее улыбку, смех и мудрые речи. Вспомнил, как обнял ее в последний раз, поднимаясь на черный корабль. Вспомнил, как она махала им вслед длинным белым, как снег, платком, желая удачи.

- Когда ты вернешься по весне, я буду ждать тебя уже не одна. Твой сын будет могучим викингом и удачливым воином.. .совсем как его отец…

Такими были ее последние слова. Но тому не суждено было случиться.

Рауд встал и побрел прочь, с трудом разбираю дорогу. В дружинном доме на берегу отец и его воины пировали, призывая удачу, ибо близился долгий боевой поход. В гости к вождю приплыл Торгейр-Разлучник на двух боевых кораблях и позвал вождя с дружиной грабить за море вместе с ним.

Скоро, совсем скоро выйдет из корабельного сарая черный, как ночь, дракар, взовьется над ним полосатый парус, и о сотворенном в этом походе будут долго говорить, когда придет время обсуждать былое.

Рауду теперь было не до веселья. Он, державшийся нынче поодаль, незаметно ушел с пира и побрел с тяжестью на сердце к воде. Хмель почти не брал его, и любимая еда казалось безвкусной. Не радовало даже море, которое всегда, с самого детства, утешало его лучше всего.

Он думал о том, что было бы, останься она жива… Фрейдис всегда была против пролития крови. Она не перечила мужу покорно, раз за разом отпуская его в походы. Но со временем Рауд стал понимать, что уже не так радует его качающаяся палуба под ногами, грозный пестрый парус, и силуэт отца, по праву занимавшего места у носа корабля. И меч в его руке от разу к разу становился все тяжелей, и запах крови уже не пьянил больше так сильно, как прежде…Все было не так, когда она была рядом. Фрейдис…

Он оставил бы дружину и поселился посреди фиорда, он больше не убивал бы людей и не рыскал бы голодным волком по морю, ища славы. Он построил бы дом в, котором не было бы места оружию. И его богатство росло бы на земле и пряталось в лесу. Так случилось бы вопреки всему, даже воле богов. Но этого уже не станет теперь никогда. Теперь все это не для кого стало делать. И священный меч Хравн, что пока еще мирно дремал в ножнах на стене дружинного дома, скоро вновь напьется крови. Рауд смотрел вперед, туда, где темная вода сходилась с не менее темным северным небом. С востока шли тучи, не предвещавшие добра. Викинги не верят тучам, потому как они сделаны из мозгов убитых Тором великанов. И они не менее коварны, чем сами злые создания. Не известно, сколько так стоял Рауд, глядя в минувшее, только внезапно он услышал тихий женский плач, где-то совсем рядом с ним и одновременно очень далеко. Неизвестно, почему викинг взглянул внезапно на свои руки и с удивлением понял, что они по локоть в крови. Рауд редко боялся, так редко, что с трудом мог сказать, что же это на самом деле за ощущение, но внезапно его охватил ужас. Он, словно безумный, упал на колени и остервенело стал соскабливать крупным мокрым песком липкую кровь с рук и одежды…

Рауд был воином из первейших, а с тех пор, как он взял Хравна, имя его стало известно доброй половине страны, и потому юный викинг по имени Бьерн не смог подойти к нему незамеченным. То, что делал Рауд было странным, но Бьерн был уже не мал и не подал виду. Рауд сурово оглянулся на подошедшего к нему воина.

- Храмн. – позвал Бьерн сына вождя.

Храмн значило Ворон, и с тех пор как у него появился святой меч с таким же именем, так называли его очень немногие. Разве что отец и близкие друзья, это имя приносило ему большую удачу либо наоборот. Морок мгновенно рассеялся, Рауд поднялся, стирая грязь с рук, и сурово поглядел на юного викинга. Хороший сын вырос у Орма, отважный и разумный. Таким мог бы стать и его, Рауда, сын, мог бы стать… Но уже не станет.

- Что ты хочешь от меня, сын Орма? - Рауд был грозен, многие сильные мужы робели, видя его гнев, но Бьерн не испугался. Спокойно подошел ближе и тихо сказал.

- Пойдем скорей, там Гисли, человек Торгейра-Разлучника, зарубил твоего трэля.

Рауд молча подошел к телу убитого раба. Старый мастер лежал ничком на земле и сырой серый песок под ним стал черным от крови. Обняв его, безутешно рыдала его дочь, невольница Унд. Рядом стоял Гисли и о чем-то яростно спорил с Трогейром. Чуть дальше сидел его, Рауда, отец, хмуро глядя перед собой. Смерть трэля, невольника, по сути дела не была особо большим событием. Рауд мог потребовать у Гисли виру за раба, и дело решилось бы миром. Вот только старый вождь знал, как его сын относился к этому трэлю. И, если он еще что-то смыслил в свои пятьдесят три года - завтра поутру Гисли умоется за сделанное собственной кровью. Рауд осторожно положил широкую узловатую ладонь на плече рыдающей рабыни и сквозь зубы прошипел.

- Какое зло, Гисли, сын Рунольва, сотворил тебе этот человек?

Викинги понемногу оставили пир и, повставав из-за столов, выходили из дома, собираясь подле мертвого раба. Вскоре сбежался весь двор, и все - и рабы, и воины - стояли притихшие. Не место смерти там, где люди веселятся, пусть даже умер старый трэль.

Рауд сказал негромко, но все мигом притихли, даже Торгейр-Разлучник, прекратив спор. Оба, Торгейр и Гисли, подошли чуть ближе к Рауду, который выпрямился во весь рост, заложив большие пальцы за широкий кожаный ремень на поясе.

- Из-за чего, Гисли Рунольвссон, ты поссорился с мастером Скибуром?

Рауд нарочно избегал слова «трэль», потому как рабом старика уже давным-давно не считал.

Гисли, уже, по всему видно, изрядно захмелевший, ответил дерзко, глядя сыну вождя в глаза.

- Викинги не ссорятся с рабами, они расшибают им головы. И ты это хорошо знаешь сам.

После чего, улыбнувшись, замолчал.

Рауд не ответил ему ни слова. Он повернулся к Бьерну и спросил.

- Знаешь ли ты, почему он погиб?

Бьерн выступил чуть вперед и невозмутимо рассказал:

- Гисли, направляясь к лесу, приметил идущую в женский дом Унд, дочь кузнеца. Схватив ее за одежду и намотав на руку косу, он, не думая дважды, потащил девчонку в хлев. Старый мастер услышал, как дочь зовет о помощи, и подбежал, проклиная Гисли на нашем языке и на своем родном. У Гисли при себе был меч, а старик был безоружен. И не было рядом воинов, которые смогли бы вступиться. Позже на шум выбежал я и остальные люди, принесли факелы, и я сразу пошел искать тебя.

- Откуда ты сам все это знаешь?

- Про это мне поведал мой трэль, работавший в хлеву.

При этих словах Гисли презрительно фыркнул, а Торгейр зло покосился на него. Меньше всего он хотел ссоры с людьми Ракни, особенно не хотел он ссоры с Раудом Хравном. Но Гисли, видимо, держался иного мнения. Что ж, добро…

Бьерн спокойно продолжил:

- Я верю ему, и сам он не говорит это лишь потому, что не дело трэлю вмешиваться, в то время когда викинги толкуют о важном…

Сказав так, юноша отступил назад.

Заговорил Торгейр:

- Ты в праве потребовать виру за раба Рауд, пол коня серебром, я полагаю. будет довольно, если нет - скажи. Сколько, ибо я знаю, что этот трэль был дорог тебе и…

Тут Трогейр запнулся на мгновение, но все же договорил:

- Тебе и Фрэйдис…

Рауд вздрогнул, а Ракни, его отец, беспокойно заерзал на месте, на котором сидел. Ох, зря, зря вспомнил он про Фрэйдис. Однако, пол коня серебром было неслыханно великой ценой за невольника. Так дорого не стоил никто. И было видно, что вождь Трогейр по прозвищу Разлучник очень не хотел крови. Викинги беспокойно зашумели, ожидая, что ответит сын вождя Ракни.

Рауд был холоден и сказал совсем спокойно, глядя Трогейру в глаза. Гисли он не удостоил даже взглядом.

- Моя Фрейдис никогда не знала своего отца, и старый мастер Скибур заменил его ей. Он не был рабом и не отпускал я его лишь потому, что сам он не желал никуда отсюда уходить. Рука этого человека закрыла Фрейдис глаза, когда пришел ее час. А Унд, его дочь, была и будет мне и моей жене сестрой. Так с чего же ты взял, будто твой человек расплатиться со мной серебром?

Трогейр молчал, только двумя холодными углями полыхали на темном лице вождя голубые, как лед, глаза.

- Слушай же меня, Гисли, сын Рунольва, я, Рауд по прозвищу Ворон, отомщу за смерть этого человека, как за смерть своего родича, ибо сильно ошибся ты, когда посчитал, будто можно поднимать руку на него или его дочь. Хольмганг будет завтра на рассвете.

Сказав так, Рауд развернулся и зашагал проч. Вигинги зашумели, явно разойдясь во мнении относительно гибели старого англа. Одни полагали, будто Рауд совсем обезумел, и смерть трэля, пусть даже хорошего, не стоит крови, особенно если было предложено серебро. Другие считали, что он поступил правильно, вызвав Гисли на поединок, ибо не дело викингу спускать обид. И только те немногие, которые догадались, что же на самом деле было на уме у Гисли, хмуро молчали. Внезапно не выдержал и сам Гисли. Шагнув вперед, он громко крикнул:

- А почему бы не прямо сейчас, Рауд Ракниссон?! Почему бы нам не сразиться немедля. Сними Хравна со стены, и мы поглядим, вправду ли ты такой хороший боец, как про это болтают.

Не так и пьян он был, как могло показаться сначала.

Но Рауд даже не обернулся. Зато Бьерн не остался в долгу и ядовито заметил.

- Рауд, Ворон тебе не раб, чтоб мстить за свои обиды сразу.

- И не трус, чтобы не мстить никогда, – мрачно проговорил Трогейр, глядя вслед ушедшему воину.

Хирдманы, помня слова Рауда, позаботились о теле строго Скибура. Бедняжка Унд была безутешна. Самого Рауда больше никто не видел до самого рассвета. Многие вернулись пировать дальше, и про то, что свершилось сегодня, еще рано было говорить. Можно было теперь лишь ждать утра, ибо именно тогда все решиться окончательно. Ясно было только, что рассвету нового дня суждено было быть кровавым, ибо Рауд был викингом и не бросал слов на ветер. И кто-то один, Рауд или Гисли, дойдут таки этим утром до смертельного огня и костра… Потому что на Хольмганг шли двоя а возвращался всегда только один.

Продолжение следует.

Frost.