2       


    В том же царстве, в светлом государстве жил старик со старухой. Бедно жили – пенсионеры. Обидно им было: горбатились они, горбатились – кумачом осененные, да и догорбатились до… Впрочем, неважно. И так все знают – до чего пенсионеры догорбатились. От кумачовых времен изба-хрущоба им осталась. И на том спасибо, что не в центре городища изба стоит, а так бы давно б уже отправили бы их туда, куда…
    Оно-то так - при кумаче не в пример лучше жилось. И лекари алчно стариковские гроши в мошну не сгребали, и настои аптечные -  контрафактом и не пахли! И съездить на скудную зарплату можно было, если не в тридесятое царство, то хотя б границы своего обозреть. Хорошо жилось. А щас…
    Смутная година пришла, а с ней и курносая Инфляция, что в белом саване щеголяет, тупой косой каждый ден поигрывает, да стариков выкашивает-потешается. А что делать?  Все, что за долгую жизнь заначили, да на смертную одежу скопили, дьяки и подьячие к себе в мошну сгребли и зажировали. Как зажируют, так и Инфляцию придушат. А как жирование у них заканчивается, так они снова Инфляцию курносую ослобоняют, косу тупую ей подправляют, и стариковские гроши выкашивают – себе и чадам своим на безбедную жизнь. Любят курносую дьяки. Она их кормит, и работать им не надо. И так сойдет. Хотя и работа-то у них – не работа. Сиди себе на офисной кресельной лавке весь день, да зад свой лелей на мягкой обивочке. А надоест сидеть, так и на азиатский курорт податься можно – стариковские денежки на ветер фукнуть: в грязной ванне с лепестками и распутной девкой рыхлый зад помассажировать, иль еще чего с жиру побесить. А чем больше стариков вымрет, тем лучше. Казна мощнее будет. Можно ей крутить и оттуда всякие дьяковские задумки-проказы финансировать. 
    А не удастся дьяковская проказа – так ведь  на нет и суда нет. Ошибка мол – нас этому не учили. Не рассчитали и не сосчитали. Непреодолимые форс-мажоры и обстоятельства помешали. А если даже и посадят дьяка в казенный дом, за плохо сделанную задумку (хотя и редко такое бывает), так ведь денежки дьяковы все равно в оффшоре иль в домовой  мошне остаются:  чадам и домочадцам на Гарвардскую, да  Оксфордскую семинарию и золотую жизнь. Все равно ничего беднякам-старикам не вернется. Это раньше нерадивого дьяка за ребро да на стену, да  неправедно зажитое в государеву казну.  Щас дьяки сами законы сочиняют, для себя и под себя. О как! И как жить?..
    Ну да это присказка. Речь о другом…
    Жили-выживали  как-то старик со старухой. Старик кажный ден с сумой на улицу ходил. Бутылочки пивные соберет. Жестяночки из-под энергетических напитков расплющит и в суму складывает. Собранное – во вторсырье и в прием посуды сдает. Себе и старухе на пропитание горькие грошики собирает. И вот раз шел он мимо мусорных ларей, что во дворах стоят. Лари переполнены, хлам из них сыпется и не помещается. Глядит старик – что такое? А там средь мусора что-то интересное виднеется. Подошел, расковырял. Надо ж – ларец деревянный средь хлама отрылся! Да не простой, а с длинной ручкой! В таких ларцах мастеровой люд свой инструмент носит: кувалды и шлямбуры. Нужен такой ларец старику. Прижал к себе - «Не отдам!», и домой припустил. И вовремя, оказалось. Только он ушел, как подошли к помойным ларям две девы из местного приказа, что окрестные избы-хрущевки обслуживает. Идут девы, могутными телесами, что от трудов праведных нажили, поигрывают. Визгливыми голосами друг другу студенистые щеки царапают. И ищут… Искали, искали что-то у ларей, да не нашли. Запричитали девы, да так, что детишки малые, что в соседних яслях овсяную кашицу нахлёбывали да нахваливали, ложки побросали и заплакали взаимно. Ничего из воя дев понять нельзя. Тянут букву «Иииииии…», да руганью невнятной этот звук перемежают. Только и было разобрать, что -  «…да как мы теперь?.. да кому мы нужны?.. да на что аппарат наш великий?..»  Потом в драку пустились и друг друга в чем-то винят. Дворник  еле растащил…
    А старик-то уже дома! Баночки рассортировал, бутылки помыл, во вторсырье пошел  и все это сдал. Купил хлеба и к вечеру домой вернулся. Вспомнил про ларец. И как раскрыл он деревянные дверки, что под длинной ручкой на скудных петельках болтались, да так и сел на пол!.. Выскочили перед ним двое из ларца!.. Старик о них только слышал когда-то. Жэковский сантехник и жэковский электрик! Сами, как ни на есть! Ух ты!..
    Электрик, как водится, пьян в хламину. Хитрым глазом косит, в руках два проводОчка держит, и этими проводОчками короткое замыкание устраивает. Только искры летят и гарь стоит! Наряд на нем: тельняшка подводная – та, что с черными полосочками. Брюки цивильные. Из брюк скудный инструмент торчит: отвертка. На поясе ротор от асинхронного двигателя болтается. Как булава. Им он от супостатов и чертей, что порой его в подпитии навещают, отбивается. А сантехник… Много старик видел, но такого… Трезв сантехник. Лыс коленно и в простыню замотан. В одной руке палочка курительная благовонится, в другой книжица расписная и глянцевая. На запястьях и лодыжках бубенцы побрякивают, и босиком. Сантехник звук горловой тянет и глаза у него далеко-далеко. Не в себе, значит…
    Электрик, который не далеко был и в себе, проперхался, перегаром комнату обдал и поставленным голосом вопросил:
    - Вам нужно снять пломбу со счетчика? Это вам обойдется…
    Потом, видать прочухался, и понимающим взглядом обстановку обвел. Друга своего, сантехника, в угол с бережением задвинул. «Тут будь, Шакрачатуранг, тут теперь твой ашрам». Сам же к столу присел, из штанины маленькую достал и на стол водрузил. Пробку сковырнул. На старика вопросительно глянул.
    А старик опешил от происходящего, не понимает ничего. Но маленькую увидел, о хлебосольстве  вспомнил. В крови оно, хлебосольство, у жителей этого царства. Мигом огурчиков соленых и капустки квашеной сообразил. Тарелки, чары выставил. Хлебушка нарезал…
    И пошло веселье!..
    Пошло… и кончилось. Что для трех мужиков маленькая? Так – только рот испачкать. Впрочем, Шакрачатуранг не пил. Сантехник в своем углу-ашраме пребывал, абстрагируясь и мантры мыча. Старик сначала не понял, в чем дело, но электрик ему знак дал: «Мол, так надо… так лучше – не трожь его…»
    Ну не трожь – так не трожь. Как маленькая закончилась, так старик в заначку полез. Там, по стародавней привычке, от государевых очей спрятанные, бутыли покоились – самогонной радостью исполненные.
    Дотащил старик бутыль. На стол водрузил. Дальше пошло веселье. Разговор меж делом завязался. И рассказал жэковский электрик такую историю. По пьяне рассказал, вы ей не верьте. Чего только по пьяне не наплетешь? Хотя, говорят, что у трезвого на уме, то…
    «…Мы, отец, двое из ларца. На нас все и держится. Нас никто и не видит, и не замечает. Ну, из тех, кто высоко сидит и в дорогих кабаках питается, не замечает. А если и заметят, так сразу ж к носу платочек, мол, пахнет от вас нехорошо, и говорите вы неправильно. Можно подумать, они правильно говорят, хе… Я-то отпетый, сам видишь. Пропойца я… До пенсии все равно не доживу, полвека с небольшим мне срок отпущен. Вот я и наверстываю, чтоб не обидно было. Да и приучен к этому добру сызмалу. Все приучены… Сам знаешь, отец, что за городищем творится – если несколько верст вглубь царства отойти. Да не в этом дело. Главное – работать я умею, и друг мой, Шакрачатуранг, тоже мастер превеликий. Все умеет, все знает… А вот он не пьет. Вроде и хорошо, но тож беда. Сам видишь, каков он…»
    - А в чем дело-то? – заинтересовался старик. – Не пойму. Все люди как люди, а он…
    - А он, батя, дибилятором и средствами масс-медиа убитый. Все в светлое будущее верит. С давних времен верит, когда всем всякую радость к такому-то году сулили. Все б ничего, может и остался б человеком, да вот на беду его присоветовали ему, чтоб с зельем завязать, - тут жэковский электрик на самогонную бутыль кивнул, - к мудновидящим из всяких астральных академий на поклон сходить и рублем поклонится, чтоб избавили от напасти. Избавить-то избавили, да вот и своего прибавили. Сам видишь…
    Помолчал электрик горестно, попечалился. Продолжил:
    - Но не все так уж и плохо, отец. Хоть и завонял он ларец палочками благовонными и бубенчиками бронзовыми все прозвенел, но зато сила в нем великая есть. Он, вишь ли, помимо того, что мастер превеликий – все может! все умеет! – еще и демографию в нашем светлом царстве-государстве  повышает.
    Тут старик аж огурцом, коим самогонную стопку закусывал-занюхивал, поперхнулся:
    - Да как же это так? Он же…
    - Да вот так, отец. Видел бы ты его в работе! Ой-ей-ей!.. Я не раз видел! Уж и не хожу с ним в паре. Мне другое надо. Мне за работу - или фуфырик поднесут, или денежкой отблагодарят. Я и рад. А вот он… Он, вишь ли, входит важно и вежливо, и сразу неисправность видит. Отрывает неисправную батарею и начинает средним пальцем в ржавой трубе нежно водить. Долго так водит… Невидимые глазу заусенцы сглаживает. А палец у него, ты сам видишь…
    Глянул старик на пальцы электрика, что бубенцами и колечками унизаны были. М-да… в самом деле… пальчики. Если таким пальчиком щелбан дать, то голова-то - как треснет! Сарделечные пальчики, в общем.
    - Ну вот, - продолжил электрик, - водит он пальцем в трубе. И внутри, и снаружи – где резьба. Потом резьбу паклей обмотает… Краской обмажет… А хозяйка смотрит на все это, и у нее фантазии бродят. А он как увидит, что она уж вся потом покрылась, дрожит и губы облизывает, так… Ну в общем, дальше сам знаешь, батя…
    - Да знаю уж, - усмехнулся старик. – Отчего ж не знать.
    - Мне и невдомек было, чего его так женщины любят. А потом понял. Добрый, ласковый… не пьющий. Детей любит. Да и мужиков у нас недостача: мрут, до пенсии не дожив. Чего еще надо?
    - Да, это так, - погрустнел дед и очередные стопки наполнил.
    Долго еще шло веселье. Шакрачатуранг бубенчиками позвякивал и палочки курил, электрик себе и старику только подливать успевал. Меж делом, рассказал электрик, что случилось.
    - Нам, вишь ли, надоело задарма пахать да всяких менеджеров и прочую бездельную шелупень обслуживать. Вот и решили сбежать. И так и так – нищета. А бездельников кормить - вовсе невмоготу стало. Сбежали… Ну а дальше видно будет. Я где-то слышал, что нам кроме цепей терять нечего… Хотим на себя поработать.
    Тут и догадался старик, кого давешние девы, могутными телесами украшенные, разыскивали и почему убивались. Работать-то некому! Некому бездельников обслуживать! А электрик разошелся и даже стих прочел. Сказал, что его когда-то буревестник революции написал. А потом этот стих всяк на свой лад перепевал. Кто какое – каждый свое! - горе видит, тот так и поет-читает… Вот какую песнь прочел электрик:

   

…В кабинете вип-персоны слышен шум и гвалт рабочий. Между кулером и дверью колченогая стремянка – метронома отпрыск  стремный.
    На стремянке той электрик горделиво раскачался. Он кричит, и – лампы слышат радость в смелом крике мужа.
    В этом крике – жажда дела! Силу гнева на стеклянных и уверенность в  замене слышат лампы в этом крике
    Секретарши тяжко стонут – заглядевшись видом снизу. Кирзачи их поразили – необъятного размера. Кирзачи те, схороходы, - гады плесенью покрыты! - и от них благоуханья, те, чем чернь благоухает.
    Он качается, как демон, кирзачами растоптавшись… Он над лампами смеется, он от радости икает!
    Референты тоже стонут. Референтам недоступно наслаждение экстримом. Лишь с тарзанки могут прыгать, нюхом землю уминая (оборвалася веревка).
    Глупый менеджер забылся - робко скомкав бумажонку, жирный зад ей подтирая. Визами она покрыта и для дела непригодна…
    Только чванливый электрик потолочье презирает, не бояся вниз паденья. Сапогами-кирзачами попирает он стремянку, пальцами проверив токи – в двести двадцать вольт могучих.
    Синим пламенем пылают электрические токи. Пальцем ловит их электрик и в своей пучине гасит! Только стремная стремянка не дает докончить дело! Расколеблясь амплитудой, накренилась и сверзилась…
    Сэкономил на стремянке вип-персон неостроумный. Для Тайланда сэкономил, для услады с леди-боем! И сейчас к нему вернулась экономия крутая!..

   


    Не дослушал старик, чем дело кончилось. Устал он - и выпил немало. Уснул старик. Годы…
    …Утром старик  ничего не понимает! Развал и похмелье… Насилу вспомнил, что накануне было. Глянул – ларец в углу стоит. Дверцы прикрыты. Глянул в ларец старик. Пусто там и темно. Только в глубине трубы побрякивают, и электрические искры сверкают. Значит там эти… что двое из ларца. На себя, значит, работают…
    Пошел старик на улицу. Баночки и бутылки собирать. В привычку вошло. А иначе не выживешь.  Вышел старик из парадной… Батюшки-светы!!! Да что ж такое твориться-то! Не узнать светлого царства-государства! Разруха и запустение… Электричества нет, водопровода тоже нету, и канализация не работает. По улице удобрения плывут. Окна без стекол, и дома разваливаются. Транспорт ржавый стоит. Ну да это еще ничего. И не такое в светлом царстве-государстве видели. Подумаешь – развал. Главное – людей почти нет! Всюду трупы валяются. И прыщавые менеджеры, и гламурные девицы, и прочая офисная шелупень штабелями и вповалку свалена. С голоду сдохли – так старик понял. Синюшные все и истонченные. Кормить-то их некому стало! Они ж ничего не могут и не умеют. Гвоздя вколотить не могут. Да и слова-то такого – гвоздь, слыхом не слыхивали. Откуда? А кормить бездельников некому, потому что двое из ларца на себя работать стали. Вспомнил старик, что вчера ему электрик говорил: «Надоело, мол, за гроши горбатиться и бездельников содержать. На себя поработать хотим. Мы-то без них проживем, а вот они…»
    И демография на нуле. Шакрачатуранг-то, он больше одиноких (и не очень) женщин не обхаживает. Рождаемости нет. Не может женщина без мужика родить… А нет рождаемости – и рабов нет. Да… Впрочем, есть кому пахать. Вместо рабов -  дьяки и магнаты, что раньше дела воротили и друг-другу руки мыли. Только рабами они щас у пришлых иноземцев, которым по кусочкам царство продавали. Дьяки и магнаты  по улицам рикшами бегают.  Желтокожих и иных господ в телегах катают. И оплата соответствующая – мисочка риса. Повезло им - и тут пристроились. Натура такая…
    По улицам заставы стоят, из иноземных камуфляжных ландскнехтов. Ландскнехты, они всякие сырьевые придатки сторожат. Перед погрузкой. Чтоб в свои земли сырье без потерь отправить…
    Дурно стало старику. Такое на старости лет увидеть. Даже все обиды забыл, что на старости испытать пришлось. Бог с ними, с обидами. Переживут они, старики. Недолго осталось… Надо двоих из ларца уговорить, чтоб пожалели свой народ. Плевать на дьяков – народ важнее. Пусть двое из ларца хотя б немного работают, и свое светлое царство- государство до такого ужаса не доводят. Бросился к своей двери, ключ в замок сунул, и…
    И проснулся!
    Оказалось, приснилось ему это. Глянул в угол, где вчера ларец поставил. Нет ларца! Значит, точно сон! Отлегло у старика…  А это что такое? Глядит старик, а в углу пустые бутыли из-под самогонной радости стоят. И на столе, под тарелкой со скудной закуской, пачка денег лежит. Денег не очень много. Но им со старухой хватит. И на сладости, и на колбаску, и даже на лекарства. Не надо им больше унижаться и своего, честно заработанного, выпрашивать. И откуда деньги взялись? А может, не приснилось ему?
  Помотал старик головой, суму взял, и по стародавней привычке на улицу пошел. Деньги-деньгами, но и на себя надейся – пока ноги носят. Пошел старик посуду собирать. Вышел на улицу. Светло, жизнь своим чередом идет. Все как всегда. Идет старик обычным путем. Проходит мимо помойных ларей, глядь… А там давешний ларец стоит! Такой, в каком мастеровой люд инструмент носит. И ручка изолентой обмотана, и дверки также на скудных петельках болтаются. И слышит старик, опять давешние девы с могутными телесами идут, завывают и ищут кого-то. Улыбнулся старик: «Опять стервецы сбежали! Надоело им бездельников обслуживать!»
    Взял старик ларец, в сторону отнес. В тенёк под дерево поставил и своей сумой бережно прикрыл. Деньги, что ему двое из ларца оставили, вспомнил. А вдруг – ларец еще какой-нить пенсионер найдет? Пусть и ему на старости счастье будет. А он со старухой свое уже  получил. Им много не надо. Лишь бы на безбедную и неголодную жизнь хватало…





  (с) Сергей Байбаков                                              9 февраля 2007 года.