Впервые он заступился за меня перед самой школой, когда мне было уже 7 лет. До этого он рассказывал мне, что на Луне живут непослушные дети, которые делают там всё, что хотят и о которых совсем позабыли уже их родители… Ещё он кормил меня кислой вишней и говорил, что это очень полезно. А когда я морщился – он ржал, как конь. Постоянно отнимал у меня апельсины и конфеты из новогодних подарков и говорил, что маленьким это очень вредно. Раздавал щелбаны и пинки, стоя у меня за спиной, а когда я возмущался, то он съезжал с темы и говорил, что это не он, а «вон та толстая тётька…» В общем, мой старший брат издевался надо мной, как хотел.
   В то, предшествующее школе, лето мы своим ходом ездили к бабушке, на улице Красноармейской, на троллейбусе. Мою группу в детском саду уже расформировали, а на новые знакомства я шёл весьма неохотно в ту пору. Поэтому в детский сад меня решили не водить, а отправлять со старшим братом к бабке, которая жила в своём доме, в районе города, который весь был и занят частной застройкой. У детей с соседних домов был какой-то свой менталитет, понять который в то время мне было сложно. Чем-то они походили на героев многих рассказов «о лете в деревне» разных авторов (например, С. С. Горбункова), которые здесь вывешивались. Не могу сказать, что они были какие-то все недалёкие, но мировосприятие у них было совершенно иное нежели, чем у меня. К тому же нужно добавить, что все они были татарами, которых достаточно много проживает до сих пор в этом, когда-то для меня родном, провинциальном городке. Их разговор, с заметным татарским акцентом, я понимал с трудом, а когда они, иногда, между собой, забыв обо мне, переходили на свой родной язык, то я просто недоумевал.
   Мы с соседскими мальчишками строили в куче песка, на улице, каждый для себя по целому комплексу каких-то сооружений. Почему-то у меня они получались лучше всех и за это они решили мне однажды отомстить, разбомбив их кусками асфальта и щебнем, договорившись предварительно между собой по-татарски. Один из кирпичей, расколотил, подаренный отцом, игрушечный грузовик, а другой попал мне по ноге… На мои вопли с каменным лицом вышел из калитки старший брат и, увидев, как я пытаюсь защитить свои постройки, не сказав ни единого слова, раздал пиздюлей всему этому смеющемуся сообществу с редкостной методичностью, разбивая ебальники исключительно в порядке общей очереди. Когда я увидел, как они падают, словно кегли в боулинге, под его ударами; как капает крупными рубиновыми каплями с их носов кровь, то мне почему-то их стало жалко и я снова громко заорал, чтобы он перестал, потому что им больно.
- А ты вспомни, как было больно тебе, - гавкнул на меня он. И продолжил уже в их сторону:
- Я любого из вас порву за него, - и показал на меня, - Всем понятно?
Все активно закивали головами, утирая кровавые сопли.

   Через 4 года, вернувшись уже от другой бабушки, тоже летом, я узнал, что от нас ушёл отец. В принципе, к этому всё давно шло, но в наивных детских мозгах это не могло уложиться. Я проплакал целый день, лёжа на своей кровати. Заданная на лето, «Повесть о настоящем человеке» совершенно не лезла в голову, но я упорно пялился в неё.
   Зашёл брат и впервые начал меня успокаивать.
- Ты не сможешь меня так же, как папа, любить, - сказал я.
- Я тебя буду любить ещё больше. Обещаю, - сказал он, глядя мне в глаза.
   Он меня не обманул.

   Ещё через семь лет, когда я уже заканчивал школу и параллельно работал на самой распиздяйской дискотеке в нашем городке я спьяну подрался совершенно в другом районе. К тому времени у меня был уже первый юношеский по боксу и, надо сказать, что в той драке мы с другом одержали победу вдвоём против четверых. Единственное, что портило настроение – начали-то бесчинствовать именно мы. Вскоре за это пришлось ответить. Когда в городе живёт сто тысяч человек вполне легко отыскать нужного, но тогда я не думал об этом…
   Возмездие пришло через две или три недели. Немезида в лице 5-7 человек ввалилась прямо на дискотеку, где я работал и перед всеми сотрудниками и посетителями меня отмудохали черенками от лопаты, как ссаного кота. Предварительно, мне, конечно, представили двоих парней, которым я сломал нос и челюсть. Предварительно, от страха подобралась мошонка. Предварительно с меня попросили за сломанный нос 50 рублей, а за челюсть – 100 (деньги-то по тем временам немалые). Деньги давать я отказался и с бОрзым видом попробовал наехать на них в ответ, но договорить мне не дал оглушительный удар в челюсть. Кто-то из сотрудников – пацанов немного постарше – пробовали вмешаться, но тоже пострадали. Они сказали, что за деньгами придут через неделю.
   Два сломанных ребра мешали вздыхать, вставать, ложиться, да и на унитазе напрягаться было больно и несколько раз пил слабительное, которое говорило о себе, порой, в самое неподходящее время.
   Через неделю за деньгами никто не пришёл. Брат, когда узнал обо всём, пропал из дома на три дня. А когда пришёл небритый, в замызганном «строгом» Адидасе, от него воняло шашлыком и перегаром. Он нашёл тех людей и решил всё за меня. Только сейчас я понимаю, как идиотски себя повёл в тот раз, когда вместо слов благодарности обвинял его во вмешательстве в свои дела.
- Ты представить не можешь, насколько гнилые были твои дела, - это всё, что он сказал мне в ответ, лёжа лицом к стене в нашей комнате.

   В середине октября 1992 года, когда я приехал впервые в отпуск к заболевшей матери, брат часто пропадал и жил уже где-то. Где – я не знал. Про него рассказывали много всякой гадости соседи, родственники и просто знакомые. Домой он приходил крайне редко, всегда на разных автомобилях, в дорогом заграничном шмотье. Каким-то он стал другим тогда, совсем далёким и чужим, как мне показалось. Домой он вечно тащил много еды, денег, радиотехники и прочего хлама, который в те мутные времена только начинал входить в нашу жизнь.
   Всё мне стало понятно, когда увидел у него пистолет. Это был какой-то обыкновенный древний револьвер. Всё выстроилось в стройный логический ряд: дорогая одежда, иномарки, заграничная выпивка и еда, деньги ПАКЕТАМИ (!) – такого я в жизни ещё не видел, как и новые десятитысячные купюры светло-голубого цвета, которые и разменять-то было почти проблемой. Да, и ещё меня поразила большая стопка ваучеров у него в столе…
   Потом разговор с ним. Тяжёлый и трудный. За бутылкой вонючего польского пойла, которое называлось «Спирт королевский» (интересно, хоть один король пил это?). Конечно, мы едва не передрались. Противоречия труда и капитала обострились до предела. Я говорил, что проливал кровь за Родину, а он предлагал забить хуй на эту самую Родину и жить нам друг для друга. Больная мать, услышав нашу пьяную брань на кухне, встала и, качаясь, разогнала нас по разным комнатам…
   На утро жутко болела голова. Мать вечером того дня умерла, помирив нас через трое суток на своей могиле. А до похорон я был в каком-то коконе, не ночевал дома и жутко злился на брата за то, что практически один ухаживал все эти две недели за матерью.

   Восьмого мая 1994 года, когда мы отмечали мой день рождения на одной волжской турбазе, он мне рассказал, что тогда, в 1988 году, уладил мои «гнилые дела» лишь силой своего авторитета, который к тому времени уже чего-то стоил и тысячи рублей. Пострадавшие были настроены довольно решительно. Не верить ему у меня не было оснований.
- И зачем тебе это было нужно? – спросил я.
- Не мог быть безразличным к тебе. Я же обещал тебе любить тебя больше, чем отец.
Он редко разговаривал со мной, глядя в глаза, и редко допускал сантименты. «Нельзя показывать людям своих слабостей, а то они смогут ими воспользоваться, и воткнут в больное место нож…» - так часто говорил он мне и я с ним полностью согласен.
   Мне по-прежнему были неинтересны его знакомые – скорее они настораживали. Эти пацаны отличались каким-то нигилизмом и безразличием ко всему, что их не касалось. «Вот это – мой брат-герой» - так он представлял меня им, чем немало смущал, а на встречу я видел почти пустые глаза. На третий день пьянки один из них, тыкнув жирным пальцем в одну из медалей, спросил: «А это чо за значок?..» Меня прорвало, заехал в рыло. Праздник был безнадёжно испорчен. Братва разъехалась, девки сбежали, а наш разговор с братом снова обострился до ненужности – возобладал юношеский максимализм. Он меня называл «ментовской рожей», а я его – мокрожопым фраером. Снова хотели подраться, снова нас разняли. На этот раз это была охрана турбазы.

   После ранения, в январе 1996 года, я приехал к брату в отпуск, уже со своей женой. Он уже жил в Питере и имел где-то на Большом Проспекте совместный бизнес с какими-то тамбовскими ребятами. У него была приличная квартира на перекрёстке Гражданки и Просвещения, в одном из домов-кораблей. К тому времени я скопил кое-какие деньги и смог купить нам жильё на Малой Подьяческой. Хоть это была и небольшая комната, но вполне по-божески отделана. Да и центр всё-таки мне импонировал больше других районов. Определились с покупкой мы довольно быстро – город нас просто заворожил своей степенной красотой и атмосферой.
   С братом я не виделся до этого почти год. Он очень изменился и стал похож больше на нового русского. Появилось пузо. Одевался он не как все – ему шил какой-то портной, ездил он не как все – «Мерседес» его не устраивал – у него были «Кадиллаки» или «Ягуары». Рассказывали, что летом 1995 года ему на заказ, морем, привезли какой-то «Кадиллак» оригинальный, который он всё равно разбил на углу Гороховой и Большой Морской. Идиотизм ситуации заключался в том, что «Кадиллак» был без крыши.
- Ну, нахуя тебе, Лёша, нужен был автомобиль без крыши в городе, где по статистике 200 дней в году идёт дождь? – недоумевал я. А потом как-то, между делом, я рассказал о том, что именно летом 1995 года в Ханкалу прилетал Шевчук и выступал с концертом… «ДДТ» я и до этого любил, но не думал, что музыканты настолько обыкновенные люди.
- О, бля! Так я его знаю. Хош ещё раз его увидеть и, может, выпить? – предложил мне брат.
Я не поверил и назвал его трепачём. Он надулся обиженно и сказал, что ещё ни разу меня не обманул. Тут он был прав. Он не обманул меня ни до того, ни после…

   После… После, немного после, - в конце апреля 1996 года, - он примчался на огромном джипе в Моздок, по телеграмме жены, которая меня обездвиженного нашла в госпитале, после серьёзного ранения. В Моздоке он продал свой «Лексус» какому-то зверьку, а на полученные деньги заказал самолёт в Питер, чтобы перевезти меня. Брат и моя жена учили меня ходить от Львиного моста, по набережной канала Грибоедова до Садовой, а на них орал благим матом от сознания собственной беспомощности. Они привили мне вкус к жизни снова и жизнь вокруг стала и в правду ярче…
   К концу года пропал нервный тик от контузия, ещё через год я перестал заикаться окончательно.
   Чувство того, что я должен брату огромные деньги сжирало меня изнутри. Я был зол на себя за это и не находил возможности вернуть ему хоть что-то, т.к. работать ещё не мог. Когда я заводил такие разговоры то злил и его. Мы ругались, я его откровенно провоцировал на драку, а он хлопал дверью и уезжал от меня – ударить меня в том состоянии было всё равно, что просто убить. Наконец, мы разругались вдрызг.
   Почему люди такие эгоисты и видят вокруг себя только свои проблемы?
   Из-за постоянных проблем со здоровьем у жены (климат ей нужно было менять, от большой влажности она постоянно простывала) пришлось уехать на Родину, в наш городишко, где когда-то на дискотеке я работал.
   Нарисовалось несколько старых знакомых, которые успешно промышляли относительно легальным заработком от перегона автомобилей. К ним я и присоединился. На деньги от аренды питерской квартиры можно было спокойно жить, но мне хотелось не только доказать самому себе, что я ещё на что-то годен, но и вернуть брату хоть какие-то деньги.

   Когда страну задефолтило, в начале августа 1998 года, я был в конкретном подъёме от продажи годовалого «Гранд-Чирика» в Москве, который я пригнал из Аахена.
   Брат к тому времени купил у какого-то работяги недостроенную коробку в Подмосковье, в районе Снегирей, в приличном садоводческом товариществе. Поначалу были какие-то сложности, как он рассказывал, с председателем садоводства, - кому нужен кусочек мафии под боком? – но потом некоторые аргументы взяли своё и председатель сдался, подписав какие-то бумаги. Именно в то время он почему-то отсиживался в том, уже достроенном доме. Я знал, что у него какие-то проблемы по всем фронтам: с органами, с контрагентами, с личной жизнью. Короче, прессинг по всему полю. Именно поэтому я тогда со всех ног помчался из Люберец в Снегири, через всю Москву. Сейчас-то я понимаю, что хоть бы и не был ему должен – всё равно бы кинулся к нему на помощь.
   У сторожки, которая на въезде на территорию садоводства, стояла милицейская машина. У меня возникло нехорошее предчувствие. Проехав к дому, я увидел снесённую с петель входную дверь и разбитые окна на первом этаже. Возле камина разбитая столешница стеклянного стола с посудой, что на ней стояла, кровь во многих местах. В висках бешено застучало и я побежал к сторожке: там был телефон и милиция, которая сказала, что моего брата по подозрению в каком-то криминале «принял» Красногорский РУБОП.
   Через шесть дней его привезли на дачу исхудавшего и небритого, с синяками от наручников на запястьях.
- Ну, что, отрыгиваются халявные-то бабки? – съехидничал я. До сих пор себе этого не прощу.
   В тот раз я отдал ему 10000, которые после дефолта были целым состоянием, которые, видимо, были для него очень кстати, потому что он сел, отвернувшись в сторону и расплакался.
   …А потом мы снова ругались и хватали друг друга за грудки.

   Когда, в апреле 2000 года, на крыльце нашей дачи, где я жил, появился его приятель из Твери по кличке Штакет, я сразу почувствовал неладное. Брат всегда знал, что к его делам, а уж тем более – друзьям, у меня отношение сугубо негативное. Поэтому старательно оберегал меня от контактов с ними. Я сразу понял, что Штакет просто так не приедет.
   Его подстрелили на пороге нашей квартире, на Светлановском проспекте. За полгода до этого он настоял, чтобы мы с ним съехались. Мне было, в принципе, по барабану, так как я всё равно не жил в Питере из-за жены… «А то мало ли что со мной, жильё всегда будет твоим» - сказал он мне тогда. Я его послал подальше на это, но на его вариант согласился. Мои дела шли тогда вполне неплохо (торговля автозапчастями в Южном Порту, которой я тогда занимался приносила приемлемый доход) и я участвовал в этом деньгами наравне с братом.
   Мы вдвоём с этим брутальным типом помчались в Питер, на «Брабусе» брата, который стоял в гараже, под домом. «Только бы менты на дороге никак бы нас не задержали» - подумал я перед отъездом и одел свой пиджак с планками, а по карманам распихал наградные удостоверения. Он, говорил Штакет, жив, но плох. Насколько плох? Что случилось? – он ничего не говорил. Да и вряд ли мне было бы от этого легче. Шесть с половиной часов бешеной езды и я сам всё узнал.
   Брюшное ранение, разрыв селезёнки и поздняя доставка в больницу – всё это лишь ещё хуже сказалось на его состоянии. Через четыре дня он умер. Все похоронные мероприятия прошли вполне гладко. Только лишь очередная его подружка пыталась испортить всё своими претензиями на квартиру. Смущаясь, Штакет попросил «для пацанов» отдать «Брабус». Мне, на самом деле, был ни к чему G-500. Да и похороны стоили недёшево…
- Сделайте так, чтобы я эту мартышку с её претензиями на жилплощадь больше не видел и забирайте джип, - сказал я. Больше я этих проблем не знал.
   Потом были поминки в каком-то кабаке с интерьером подводной лодки, на Васильевском. Поминки переросли в трёхдневный запой. Потом открытие, как молния в голове: со многими из этих людей, которых я раньше презирал и недолюбливал, я бы пошёл в разведку с большей радостью, чем с некоторыми из тех, с кем когда-то ходил…
   Какая всё-таки жизнь сложная штука. В любом её проявлении есть полутона, не всё так однозначно и просто, не везде только чёрное или белое.
   Почему понимание чего-то важного приходит к нам ценой крови и/или слёз, ценой потери этого важного?..

   После небольших неприятностей на неделе, сегодня мне приснился брат, который, как и почти двадцать пять лет тому назад, говорит «Я за тебя любого порву!..» И вспомнилось мне всё это, что тут написал почти в одну минуту.
   Там, где он сейчас, он по-прежнему любит меня больше, чем отец, я это чувствую…

гражданин Фильтрубазаров – теперь уже более терпимый к людям.
E-mail: filtr-bazar@rambler.ru

Tweet