Каждый,  друзия, мичтаит а сваём.
У фсех и у каждаго сваи бурные фантазеи. Причом от фантазей этих у адних патеют ручонке, пака моск захлёбываеецца в падсчоте астранамических сум, у других я нибуду гаварить какая дроч струицца па начам – а нехуй бля так позна пиздосские  кинакартины сматреть. Вот ктото там мичтаит на каралеви жиницца – разуж просто так выибать ее иму, видити ли, жалка и нидасук – не, не, ищо полцарства иму хапуги, блять, на голубой торелочке падавай…  А каму-та проста хочицца чесна работать, работать, сука швайне нах, раппот-тать нах!!!
А каму та – ни хуя даже и ни так, а хочицца и таво и этаво и пятаво и дисятова. В итоги-то он, как вы камрады, правильна панимаити, и ни имеет ни того, ни другова, и ни пятова-ни-пиздисятова – ну адним словам, ни имеет попросту-напросту нихуя.
Но штобы вы, дарагие четатели этай хуиты, случайна ни падумали, што эта какое нибуть филасофскае эссэ, и ни паслать ли-ка нам аффтара нахуй вот прямо сейчас,  патараплюсь перейти к действею.
Один мой знакомый карифан в этам смысли был хитёр, сцуко, хитёр бабёр.
Отмучевшись вышиописаным образом, перебрафф фсе даступные иму фантазеи, и пражив в уме стосорак тысячч и адну глупую жиснь, он фдруг чевото там асознал, просветлел изнутри так нихуёво, и третей глас у нево раскрылса, и в живате какая-та-там чакра мяхко этак торкнула…
Ну и дахуй сним, кароче для сибя уяснил он одно – щастье и смысл фсей ево сраной жизниной галюцинацеи, пасути в том, штобы каво-то паиметь. Ну а паиметь штото дастижимае – этож, камрады, скука! Абыденная фдрыск уматывающая  дроч.
Сдецства то он сваю страсть плотью ащущал, но, плять  - всигда старанилса акружающих людей, тиха так себе панимая, што паиметь их проста так нильзя - ани сами тибя в три щота паимеют, глазам ни успеиш смаргнуть. Любил он больше прероду, цветы и всяческих жевотных, в аснавном ма-а-алиньких, как-та бабачки, катята и другую безабиднаю мелач. Однака ж, ботаника ботаникай, но млять страстишка паиметь живое,  бляцки грызла иво уже пачти каждый божийдень.
Он паначалу старалса ниабращать внемания, но патом остарожна стал задумыватца об том, штобы, к примеру, паказать хуй катёнку, иле же возбудить еголкой бабачку, а один раз - усрацца! – он падуре сунул свой канец в муровейник. Да нет, он, канешна, ни очень надеялса, шта муравьи сразу  кинуцца книму скарей ибацца, а проста ажидал, шта ат кеслаты хуй распухнит и будет пакайфу. Кагда же опухаль у ниго прашла, то и правда стало, хоть и на нинадолга, жить стала просто и па кайфу.
Вобщим, наш камрад Зигмунт Фрэйд в грабу бы пиревернулса, а пре жизни так наверна жопу бы сваю бы нидумая атдал, за адно толька знакомства с такой любапытнай личнастью.
Вот наканец герой наш падрос и акреп настолька, что, нипаверите, пачти што сразу атбросил скоцкую идею оттарабанить ф заапарки слана. Слон - эта канешна животнае палезнае, как гаварил пёс Шарик ис мультфильма, но при этам ниибаццо толстакожое. Атыметь ево нада ну будуче как минимум Херкулесам, но дажи и тот был чилавеком высакопарядачным, и ни гналса метать сваю икру, как бисер перид жопастыми забурефшими афреканскими свинями. И нашиму херкулессу тоже нужна было ни каличества, а качиство.
А вот есле отъебать каралефскаго пудиля галубых кравей иё виличиства пренцессы Дайаны, внибрачной внучке каралевы Англеи Илизаветы, пряма на выставки дастежений Еврапейскага Финансаваго Понта? Эта, канешна, был бы беспезды пачотный эпаташ. Фсе бы ахуели, а радная страна бы наградила ординам и жилезнай урнаю у Кримлёвской Стены.
Но нет – гироя нашиво пёрло уже так, што любая скаска нам пакажится таскливай былью.
И, паскольку фантазиравать он уже заибалса, то чуть была нахуй низагрустил, но тут иму несказано павезло. Ибо иво таварищ, будуче нифсилах вынасить иво трясучку и слихка раздражоный иза невазможнасти пагаварить а дилах, в гарячки выкрикнул:

- Иби каво хочешь, сцуко! Выиби, напремер… - тут он завиртел галавой, озераясь и ища глазами абъект. Вдрук глаза иво упали на освещонный сонцем плакат на ларьке, где прадавали мароженое. На плакати улыбалася в лучах света такой милый, адетый в белый фартук, кто бы вы думали? Конешна. Пенгвин.
- Выиби пенгвина! Пенгвина выиби, слышиш? И он быстра ушол. Пашол по своим буднечным делам, аставив карифана в раздумках.
Вот эта апридилённа была свежо и ново. Манила и рамантика дальней дароги, экзатичность антарктических прасторов, милая абаятельность, излучавшаяся пенгвиньей натурой, да и кстате герой наш падумал, что пенгвины, наверна, умеют мастерске делать меньет. Ни забывайти, что наш друг к этаму времени стал уже зрелый мужчина, и прикрасна панимал, как важен для харошева тонуса и аптимизьма меньет.
В общим, ва мгнавении ока он обзавёлса авиабелетом и чериз сутке палёта уже стаял на шельфи (эта такая льдина), вааружонный сваей любовью к пенгвинам, а такжи сетью, гарпунами и другой прибамбаснёй, закупленнай в масковском сексшопи.
- Пенгвины, ау! –  заголосил он пратяжно, в южноантарктической манере.
- Ибаццо, ибаццо! – озабоченно повторял наш гирой, топчась пад галубым небам и грея хуй абеими руками в мехавых рукавицах. Инагда иму казалась, што он слышит хлопаньё крыльев и семенящщие шажки. Но вакруг было тиха. Так он стаял очень и очинь долга, пака сафсем ни замёрс и начал впадать в какой-та слаткий каматоз. Глаза закрылись, дрёма овладела измучинным телом, фсё завертелось и мякко унислось.
Праснулся наш дарагой пиздюк в сваей квартире, диржа толстае скользкае тело абеими рукаме и ащущая сваим хуем чей-та мокрый сасущий рот. Жирная суппруга, не прасыпаясь, чавкала и чавкала, семиня круглыме толстыме пяткаме и мерна хлопая абвислой грудью пад прастынёй.
- Ёбанный пенгвин, - промычал наш гирой, периходя ф сибя.
- Ох ох мой сладкей змей-гарыныч, - выдахнула, задыхаясь, толстая патаскуха и сглатанула с полстакана спермы.
И тишина взарвалась – как раз тагда, кагда будильнег громка зарычал, разбевая нахуй все наши сраные мечты.

Tweet