Фото НЮ (легкий Ахтунг)


Дело происходит в далеееекой стране Катар (близ Ирака), где наши честные пацаны зарабатывают себе на жизнь на пароходе геологического направления.


(когда-то в ноябре)


Сегодня ко мне подошел Zimin, и,  пребывая в нехарактерном для него некотором замешательстве, сказал:
-Эта… Мне тут мадемуазель одна пишет… Говорит, ей необходимо мои фотографии эротического содержания у себя иметь.
(Мы с Ziminым, по понятным причинам не имея возможности общения с представительницами цивилизации, воспользовались технологиями 21 века и разместили свои анкеты на сайте знакомств, имея теперь корреспонденцию. Мадемуазель почерпнула Ziminа именно оттуда).

Zimin смотрел на меня. Ему была нужна идея. Я с деланным безразличием глядел в иллюминатор, медленно попивая зелёный чай, который, как известно,  предпочтительно пить в состоянии внутреннего умиротворения, которое сейчас предположительно нарушал своим вторжением Zimin. И хотя  он на самом деле ничего не нарушал, он знал, что я могу заявить что-нибудь подобное, поскольку я приобрёл вид человека, который одним небрежным словом способен разрушить хрупкую идиллию любого желаемого начинания. Zimin  ждал.
- Несущественный вопрос, Zimin. – В конце концов произнёс я, допив чай. - Будут твоей прелестнице фотографии. Подтягивайся после вахты с фотоаппаратом в сауну.
- В сауне, оно, вроде бы, жарко, аппарат может испортиться… - Тут же его приятно осенило: - Сауну-то, ее же можно и не включать!

Ровно в12-45АМ Zimin, чистенький и гладковыбритый, явился в оговоренное место, прихватив полотенце и литровую бутылку зелёного стекла минеральной воды Appolinaris. (Как выяснилось, она требовалась в качестве декоративного средства для того, чтобы эротические фотографии не оказались слишком навязчивыми, воплощая принципы жанра). Сауна на пароходе была довольно просторной и досчтаточноградусной, хотя и  слабоосвещённой (почему-то предполагается, что товарищи, занимающиеся культурой тела в сауне, должны быть обязательно неинтенсивно освещены). Началась фотосессия. Zimin сидел и возлежал в разных позах на полках, варьируя расположение бутылки, вытирая несуществующий пот и томно закатывая глаза. Я с фотоаппаратом Ziminа постигал азы ню стиля. Потом я решил, пользуясь случаем, сам побыть моделью. Кто знает, может быть и мои фотографии кому-нибудь понадобятся.

В самый разгар фотосессии, когда Zimin, войдя в художественный вкус, компоновал кадр из меня, развалившегося на полке и изнывающего от несуществующей жары, в сауну беспечно вошел Байрам, радостный представитель Туркменистана, желая, видимо, проверить наличный температурный режим с целью его дальнейшей регулировки до оптимального уровня. (Когда Байрам приходит к нам в лабораторию запускать необходимую по роду его деятельности программу на отдельном компьютере перед началом каждого сейсмопрофиля, мы благоговейно произносим: «Байрам-ага идёт заводить свой шайтан-машина…» В соответствии с Алексом Пенедюком, Байрам девелопировал себе «ступеньку» на разделительной зоне грудной клетки - брюшной полости, куда обычно складываются руки, и теперь его руки благодаря ступеньке могут очень удобно на ней возлежать). Увидев нас в холодной сауне таким вот образом – меня, стремящегося повыгоднее представить части своего туловища, вращаясь на полке с полотенцем, прикрывающим участок, обычно лишённый загара, и Ziminа, энергически передвигающегося вокруг с фотоаппаратом в порыве творческого азарта в ещё более непотребном виде, Байрам-ага замер. Мы с Ziminым стали было пытаться предлагать ему присоединяться, но через весьма непродолжительное время предлагать стало некому - Байрам-ага бежал.

В эти дни загорать на палубе нашего парохода было как-то странно: всегда безоблачное небо залива было постоянно проткнуто следами реактивных самолётов и, судя по нехарактерным для самолётов следам, ракет; один истребитель чем-то интересовался в нашем районе и нарезал круги на небольшой высоте, так что Ziminу даже удалось его сфотографировать (правда, не очень хорошо получилось).

И вот, наконец-то мы вышли на дубайский променад. На улицах даже в позднее время  людно в связи со спавшей дневной жарой и наличием большого количества магазинов с довольно  либеральными ценами. Магазины работают здесь до 10-12 ночи. Местные коренные товарищи обладают белыми просторными одеждами и, как правило, выпирающей в разные стороны средней частью туловища, а их женщины – наоборот, просторными черными одеждами, с амбразурой из этих одежд в районе глаз. Мы переехали на другую сторону реки, движение на которой было весьма оживлено водным транспортом, предназначенным для увеселительных прогулок, а также для приёма пищи. Водный транспорт украшен разноцветными лампочками, за стеклянными его витринами сидят в комфортабельной прохладе туристы, принимая пищу и восхищённо свидетельствуя обретённые на время иностранные виды. Мы прыгнули в (скорее, на) лодку, представляющую собой деревянный пол в форме лодки на некоторой высоте от воды, и общее сидение – топчан посередине, человек на двадцать, и управляющего лодкой, сидящего в креслице за своим управлением в центре всего.  

На другой стороне вдоль набережной стояли деревянные корабли (того и гляди, выскочит из трюма какой-нибудь Синдбад в шароварах, чалме, с чёрной повязкой на глаз и ятаганом; остервенело вращая единственным глазом, прокричит тебе с борта что-нибудь, и вне зависимости от твоей реакции проворно заберётся на мачту с ятаганом в зубах: приложив руку козырьком, внимательно посмотрит на ближайший пароход с туристами, на небоскрёбы, а затем так же проворно спустится и убежит себе обратно в трюм, приборматывая что-нибудь на ходу). Корабли не большие, но и не маленькие, и предназначены они для перевозки товаров. Сами товары - тут же на земле, рядами и упакованные. Там были по преимуществу средства для ухода за всем, за чем можно ухаживать (мыть, чистить, стирать, вытирать, полоскать, впитывать, намазывать, оттирать намазанное и т. д.), а также коробки жевательных резинок под названием «Дракула». (Живо представляю себе, как дети счастливо смеются всякий раз до слёз, определяя себе в рот вкусно пахнущий кубик с таким смешным названием). Находились там также и упакованные в жёлтый пластик автомобильные шины, и изделия из пластмасс, в основном стулья для отдыха вне помещения, а также детские ванны. Вдоль всего богатства ассоциациями сидели коричневые чувачки, и не так чтобы охраняя, а вроде им некуда было особо идти, да и ничего против они не имели. В одной из таких ассоциаций между тёткой и чувачком образовался аргумент, и чувачок схватил пластиковую ванну и побежал за тёткой, пытаясь эту ванну на неё либо надеть, либо набросить, как лассо, а может, хотел просто  наподдать ею как следует. Тётка улепётывала проворно; было очень заметно, что ей приходится это проделывать не первый раз.

Рядом, через дорогу, начинались неоновые небоскрёбы и другие атрибуты даунтауна. После рядов грузового деревянного флота в соответствии с береговыми знаками назначались места для парковки частных яхт; половина последних тоже были деревянными, а у одной даже было два вынесенных за корму дощатых надводных сортира, стандартного полевого размера, смотревшиеся несколько отчуждённо. Как будто кто-то сдёрнул их бульдозером с огорода и прикрутил к ничего не подозревающему и не желающему знать ничего подобного кораблю. Потом мы подошли  к открытому кафе, распространявшему далеко по местности запахи кальянов, степенно выкуриваемых расслабленными посетителями разного происхождения. Надо отметить, пьяных и пьющих нигде не было, по причине полного отсутвия алкоголя в свободной продаже. Не было пьяных  даже (а может быть, и тем более) среди коричневых чувачков.  

Мы с Максом заказали по блюду, название которого тут же забыли, а Zimin захотел кебаб. Пока я пил кофе, принесли кальян, и вот Zimin тщательно сделал несколько дыханий коварным вишнёвым дымком, и взгляд его потух и остекленел, и он замер над кебабом, вперив внимание в некую привлёкшую его точку где-то в воздухе около предполагаемого геометрического центра заведения.. Наша с Максом еда пришла в глиняных сковородках без ручек, и оказалась курицей, тушёной в специях, с овощами. У входа стояла в полный рост гостеприимная пластиково-неоновая пальма. Во время еды и после мы удовлетворённо хранили молчание. Zimin так ничего и не cъел. Макс шевелил усами, получая удовольствие от безалкогольного коктейля. Я слушал гортанную чужеземную речь, неспешно попивая кофе. Кебаб Ziminа окончательно остыл, перестав дымиться и несколько съежившись своей аппетитной бугристой поверхностью. Благоухало попеременно готовящимся кофе, Ziminским вишнёвым и чьим-то яблочным кальяном, и свежей мятой, добавленной в наш салат.


Шмелев. Просто Шмелев.