Я перестал слышать тебя, это не ты. Это кто-то другой, а ты..., ты
стоишь в сторонке за спиной той, которая пишет мне эти письма. Ты плачешь,
не имея возможности воспрепятствовать всему происходящему! Ты пытаешься
дотянуться до клавиатуры, чтобы стереть все мои письма и адрес, но она, на
минуту оторвавшись от монитора, холодными руками душит тебя, прижимает к
стене и леденящими глазами всматривается в тебя, чтобы почерпнуть из твоих
нежных и добрых глаз капельку Богом данной теплоты той теплоты, которая ей
так необходима для того чтобы сделать свои письма, хоть чуточку
правдоподобными. Я никогда не забуду то тепло тепло твоего взгляда. Небеса
смотрели на меня, из твоих глаз лилась моя надежда и счастье, в котором я
утопал каждый раз, когда смотрел в них. Я видел в них спасение, я видел в
них ту - ради которой готов был на все ... и решился! Я сказал себе Стоп!
Но было поздно...
    Тот Рома, который мог бы на самом деле сказать Стоп давно уже истоптан
копытами тысяч скакунов вырвавшихся из ада. Он - молодой сержант, с
отвращением глядящий на оружие, но постоянно держащий его при себе, каждый
божий день с парой других, таких же как он солдат вчера еще сидевших за
словарями, ездил с одного поселка в другой и переводил...
    Переводил свою душу. Перевел все, все что было. И так-как душа
куда-то перевелась тело его опустело, по ночам в его тело вселялись
всякие призраки: то он чувствовал вкус крови во рту и боль поломанных
пальцев, то он начинал кричать во сне что-то на пушти и на фарси, то ему
казалось, что он не может войти в горящий дом, то он просто просыпался и
сидел до утра боясь сомкнуть глаза. Это было обычным явлением для молодого
состава и старики относились к этому нормально. Первое время они просто
хорошенько выбивали этих злых призраков из тела сержанта, затем, когда им
стало ясно, что эти духи слишком глубоко сидят и ударами сапог их из него не
выбить они в один прекрасный день позвали его с собой. И научили его тому
как изгонять всю чернь из тела и заполнять его спокойствием. После
прошествия недели сержанта было не узнать. Он больше не здоровался с
хозяивами домов и не спрашивал разрешения, когда заходил во двор для того,
чтобы напиться из колодца или набрать из курятника свежих яиц. Он стал таким
же как все. Но однажды он понял, что он променял себя на спокойные сны и
равнодушие ко всему происходящему. Он понял это когда на очередной допрос
привели мужа женщины, которая однажды, когда он только прибыл в
подразделение, дала ему напиться свежего молока и угостила вкусным
пуштинским хлебом. На допросе они оба узнали друг-друга. Это был первый и
последний шанс, когда можно было бы все вернуть назад вскрыть себе вены
или прострелить ногу и вернуться домой. Он был на грани ему было плохо как
никогда, даже вечернее общение с Джа ему не помогало он не мог заснуть. Он
был готов на все лишь бы уехать, бежать, попасть домой! Но он струсил. И
тот человек, худой, с босыми ногами, бровями сросшимися на переносице до сих
пор льет это проклятое молоко в старую бутылку из под пепси. Снится так,
каким он его впервые увидел худой, босой, с добрыми и честными глазами, с
двумя черными как земля детьми непонятного пола то ли мальчики, то ли
девочки, сидящие в повозке, которую он толкал к поселку. Иона, женщина,
которая оклинула и сказала на Пушти с машадским акцентом: Эй русский,
хочешь молока? От родителей везу у них корова. Иди, иди оно свежее . Он
подошел, боясь быть замеченным кем-нибудь из своего подразделения и протянул
женщине кружку. Молоко было совсем не похожим на то, что давали в
подразделении. Хотя он точно знал, что молоко это берется у местных жителей.
Молоко было вкусным настолько, что пока он пил, он подбирал фразу как можно
более хорошую, чтобы выразить свою благодарность, но когда оторвал губы от
кружки, увидел как женшина протягивает ему хлеб и говорит мужу, чтобы тот
перелил мне чуть-чуть молока в бутылку из под пепси. Его всегда удивляло то,
что местные жители используют старые пластиковые бутылки из под пепси, колы,
и минералки, которым как минимум лет десять. Простые пластиковые бутылки
все что осталось полезного от когда-то бушевавшей здесь войне между США и
СССР. Тогда была война между двумя государствами, системами - называй как
хочешь. Но сейчас? Почему я здесь? Моя земля не граничит с их землей! Что я
здесь делаю?...
     Пока ее муж переливал молоко в бутылку, он увидел как дети смотрят то на
льющееся из бидона молоко, то на доблеска начищенный приклад калаша у меня
на плече ...
    Такие картины и воспоминания преследуют его всегда и везде. Он знаком с
самыми лучшими психологами, психиатрами, гипнотизерами. Он общается со
многими ребятами повидавшими Чечню, но после стольких лет, единственное, что
на самом деле помогает ему Цветок Ада или Неше как называли его там, где
он впервые с ним познакомился.
    Та, которая оскверняет твой святой образ в моем сердце мое собственное
творение, я породил ее сам! Она не имеет никакого отношения к тебе. А ты,
милый воробышек, ты озарена лучами солнца и только ты прерываешь мои ночные
кошмары ты подходишь ко мне укутанная в самое красивое, шелковое,
пуштинское сари и держишь в руках какие-то мягкие игрушки, к которым тянутся
худенькие детские ручки и на ломанном русском они радостно говорят тебе:
Сипа-сипа . Ты отдаешь им все, что у тебя было, подходишь ко мне, помогаешь
мне сбросить с себя все, что мне так осточертело и бросив свои сапоги в
кучу, где лежит и калаш, и жужжащая рация, и пара гранат, я босыми ногами по
жгучему песку подхожу к тебе, целую тебя в нежные и трепетные губы и вокруг
нас расцветают маки и тюльпаны, которые почему-то перестали расти в этой
местности с тех пор, как здесь начались первые боевые действия. Мы вдвоем
уходим в сторону гор туда где, как говорят местные жители уходят на
водопой Джейраны и Маралы.

  P.S.
     Я многое оставил, там... Лучше бы я оставил там все. И вернулся домой
таким-каким был после окончания учебы молодым парнем, весело смеющимся от
рассказанных анекдотов в корридорах одного из московских военкоматов и
ждущего своей очереди перед дверью в кабинет полковника, который предложит
ему испытать свои знания языка и использовать их на благо отечества. Парнем,
которому все было по колено, и который пошел наперекор своим родителям и
хотел доказать, что он поступит так как хочет так как поступили мы все:
Колька Родионов, получивший инфекцию пока лежал на операционном столе после
осколочного ранения, Сашка Алексеев, приехавший домой без руки, Димка
Анисимов, обгоревший на 40% и я.
    Нас теперь только трое. Мы собираемся иногда, вспоминаем Кольку,
вспоминаем как плакал наш капитан, когда после четырех бессоных ночей,
проведенных рядом с Колькой в лазарете он вышел и стал ломать УАЗик, на
котором ездил Колька. Мы курим и пьем, поем песни и все же надеемся на то,
что все это было не зря, все это было не зря...

P.P.S.
      I don t wanna you to write me such a letter as you did. I don t wanna
that beautiful goddess in a silk sari disappear from my dreams.
     All I want is to reach to that mountain, climb to the top of it and see
you, walking in the Alexander Park with a couple of beautiful children and a
good man by your hand.


Перванахи идут нахуй и ниипет!!! Полнайа версийа этай хуетени здеся!

Tweet