Формы на грин-карту  украли у меня целых два дня и кучу позитивной энергии. Радость от того, что я смогу зайти в любой макдональдс и устроиться там на работу, чтобы все отъебались и дали дописать великий русский роман, приковала меня к унылой тарабарщине от Департамента Внутренней Безопасности.
В гадских формах меня всегда бесило что ворпрос «были ли вы сленом нациской партии или фашистом» пишется через запятую от «были ли вы коммунистом».
 Я продукт советской школы и института иностранных языков. Мой отец — одно время руководил Высшей партшколой Узбекистана. Каждый раз, заполняя их писульки, я трижды отрекаюсь от отца, как отрекся от Христа апостол Петр. А гринку все равно не дают.

 Лет в двенадцать, в силу путанных семейных обстоятельств, коими не стоит засорять данный текст, мне пришлось менять фамилию.
Отец, выросший в детдоме, а сейчас занимавший должность замминистра высшего образования, мог бы решить все парой телефонных звонков. Вместо этого он заставил меня пройти путанный советский путь — через тернии загсов, паспортных столов и прочих жутких заведений полных мертвых чиновников и очередей, в которых гнездились злые, заслуживающие самой мучительной смерти люди. Фамилию я сменил. Но этот страшный опыт превратил меня в асоциальный элемент.

Второе событие произошло уже в США, когда я принял псилоцибин. До принятия псилоцибина, я был самым обычным прагматиком, который мечтает стать «настоящим человеком» и «настоящим американцем» и  готов для этого выполнять любую работу.  Я работал счастливым уборщиком магазинов и вся что мне не хватало это самочки для совместного построения домашнего гнездышка.

Добрый шеф Володя отправил мне на стажировку вновь прибывшую украиночку-блондинку фарфорово нежной красоты. В первую же смену я сделал всю работу вместо нее и потащил красотку на ночной пляж. Наш город коптит небо на берегу одного из американских Великих Озер. На пляжи по местным законам нельзя ходить до наступления рассвета, а сорвались мы с магазина часа в три утра.
Я бросил машину в кустах и мы забрались на валун у самой кромки и стали ждать рассвета.

«У тебя есть мечта? » - спросил я у сладкой украиночки. Она было попыталась  что-то сказать, но я перебил ее и выгугкнул: «А я хочу стать тракистом! Водителем большегруза, так чтоб не мыть пол и много-много зарабатывать»

Украиночка обиженно вздохнула и сказала: «Ну ничего себе мрия!» После этого романтика скомкалась и  ей стало холодно. Мы пошли обратно к машине, только чтобы нарваться там на  ебучих ментов, устроивших нам засаду. «Не положено вам на пляже!» - сказали менты. Мы оба были нелегалы. Помню как униженно умолял ментов отпустить нас. Менты позвонили боссу Володе, разбудив среди ночи — машина была на его имя. Володя нас отмазал, но нежную украиночку не подсылал ко мне больше никогда.

Только позже, приняв грибов и постигнув суть фразы Олдоса Хаксли: «А что, если наша земля — ад какой-то другой планеты?» я понял от чего она так грустно это сказала про мою мечту, под шорох и дыхание большого предрассветного озера: «Ну ничего себе мрия!».

С тех пор заставить меня заниматься такой явно бессмысленной деятельностью как заполнение форм мог только классический русский случай: «гром не грянет, мужик не перекрестится» или «пока в жопу не клюнет жаренный петух» .
Рыжего жаренного петуха как раз и транслировали по всем каналам в те последние уютные обамовские денечки.

Tweet