Подвыпившая компания начинала потихоньку, как-бы нехотя распадаться. Догорающим костром затухали казавшиеся вначале интересными разговоры, некоторые гости уже ушли, другие собирались уходить. Одна парочка уединилась в маленькой темной комнатке - холостяцкой спальне хозяина. Несколько уже сильно пьяных мужчин пытались о чем-то говорить в уголке, объединившись вокруг по-видимому последней бутылки коньяка...

Люда курила какие-то длинные, темноватые, явно западные сигареты, глядя Пете прямо в глаза и продолжая давно начатый разговор - явно не о чем конкретно, но просто для того, чтобы не прерывать заладившееся общение. Петя чувствовал, что ему все нравится в этой женщине: и темные, слегка подведеные глаза, и умело подкрашенные чувственные губы, и длинные тонкие пальцы изящно державшие сигарету, и даже черные, чуть тронутые ранней сединой волосы. "Даже" - потому, что темноглазым, темноволосым и коротко постриженным женщинам Петя в принципе предпочитал голубоглазых блондинок с длинными волосами. Но это - больше теоретически, поскольку натуральных блондинок в его окружении было немного, а если какие и были - то пожалуй какие-то чересчур уж вульгарные... Так или иначе - в данный момент Люда ему нравилась. Пожалуй даже очень нравилась. Он понимал, что через какие-то 10-15 часов впечатление, которое произвела на него эта женщина, может измениться, потускнеть, а то и совсем испариться, но сейчас ему с ней было хорошо, хотелось продлить общение, полностью убрать казавшуюся ненужной дистанцию, хотелось...
- Ну что, похоже пора уходить - этими словами она неожиданно прервала разговор, поставив его перед необходимостью сделать следующий шаг к сближению или не сделать вообще ничего. Пете хотелось сделать этот шаг и он сказал: "Да вроде пора... У меня машина - подбросить тебя?"
- Вот это здорово. Спасибо. - Она начала собираться - спокойно, без лишней суеты но быстро и в то же время изящно, и через несколько минут они уже были в полутемном дворе многоэтажного строения, столь типичного для "спальных" районов города - монстра.
Петя отметил, что его старенький, видавший виды жигуленок-"копейка" в темноте смотрится гораздо лучше чем днем: не видно вмятинок и ржавых пятен, а внутри как всегда - чисто выметено и вымыто с мылом. Продолжая говорить о чем-то достаточно интересном и в то же время фактически ни о чем, они проехали уже с полчаса. До нужного Люде места было еще далеко, ну а до Петиного дома - как раз довольно близко. Нужно было делать еще один шаг и Пете хотелось его сделать. К тому же опыт подсказывал, что шаг этот не только будет воспринят благосклонно, но по-видимому даже ожидается "противоположной стороной".
- Слушай, мы сейчас почти мимо меня проезжаем, может заедем ко мне кофе попьем? - как бы вдруг предложил Петя, - заодно посмотришь как я живу.
- Кофе? Ну давай, - в ее голосе не чувствовалось ни малейшего удивления этому предложению, сделанному в одиннадцатом часу суботнего вечера. Она мимолетом взглянула на часы и продолжила все тот же разговор, начатый еще в гостях.
Дома он не стал готовить кофе. Вместо этого быстро и умело соорудил два простых коктейля: водка с пепси-колой и пара кубиков льда, который всегда был в морозилке. Сидя за маленьким кухонным столиком, Люда не спеша попивала сладкий, крепковатый напиток, спокойно осматривалась.
- Мне нравится, как у тебя тут. Во всем чувствуется стиль, - глядя Пете в глаза сказала она. Когда Петя наклонился, чтобы предусмотрительно поставить перед ней маленькую глиняную пепельницу, она не спеша обняла его за шею, слегка притянула к себе и нежно поцеловала прямо в губы. Петя ответил долгим поцелуем, пожалуй несколько более страстным, чем он от себя ожидал, и почувствовал, что все вокруг: его маленькая чистенькая кухня, однокомнатная квартирка, освещеная интимно-приглушенным светом, огромный город за незавешенным окном двенадцатого этажа - все это куда-то исчезает, растворяется. Остается только эта темноглазая красивая женщина, ее губы, язык, кожа, легкий запах алкоголя и хороших сигарет и еще чего-то сладостного, почти сводящего с ума...

Он не помнил как они оказались вдвоем на его жестковатом двуспальном диване, свободные от любой дистанции, предрассудков, одежды... Он почувствовал как входит в нее и весь растворяется - в ее бездонных темных глазах и во влажном, нежном, упругом и податливом. В том, откуда приходит новая жизнь. Он чувствовал, чтo любит все, что является частью этой женщины - каждую клеточку ее нежного тела, каждую маленькую складочку которых немало уже пролегло около ее губ и глаз. Он почти не чувствовал как в синхронном ритме двигаются два их тела, сливаясь воедино как в каком-то древнем, диком эротическом танце. Зато внезапно осознал, что еще секунда, и их окончательно соединит воедино тонкий горячий поток. Собрав все силы, Петя прервал все, что мучительно не хотелось прерывать, оторвался от нее и выпустив в кулак то, что так хотело соединиться с женским телом, быстро выскочил в ванную и включил воду. Еще минута - и он снова был на диване подле Люды.
- В этом не было необходимости - просто, с легкой улыбкой сказала Люда, - нежно и одновременно так, что было слышно, что она даже сейчас почти полностью контролирует и себя, и ситуацию. Ее голос и взгляд устремленный на Петю, также говорили: Петина деликатность и забота о ней не остались незамеченными. А он и вправду никогда не забывал подумать о женщине, о том, чтобы не создать ей проблему в виде незапланированной беремености и аборта. Петю никогда никто этому не учил. Он почему-то сам всегда помнил об этом, даже если связь с женщиной была случайной, или почти случайной, как например сейчас. Все, ну или почти все его бывшие подруги, хотя бы один раз делившие с ним радости плотской любви, также ценили его ласку и нежность. Он и сам знал, что в этом смысле сильно отличается от большинства других мужчин вокруг него. Почти всем им - независимо от возраста, образования и уровня достатка - были присущи такие черты как грубость и хамство (хоть и различной "степени тяжести"), а также неприкрытый цинизм и эгоизм в отношениях с окружающим миром и с женщинами в частности, что естественно проявлялось и в минуты интимной близости. К тому же они считали вполне нормальным пахнуть потом. Вероятно именно из-за того, что Петя в этом смысле был совсем другим, и к тому же умел расстаться не резко, не раня, его бывшие близкие женщины как правило сохраняли его в памяти и в сердце. Да, они часто в конечном итоге предпочитали его другим, но исключительно из соображений прагматизма. Женщинам трудно не быть прагматиками. Они инстинктивно стремятся к тому, что им положено природой: стабильности и безопасности. А этого Петя им гарантировать, увы, не мог. Он был человеком безусловно талантливым, неленивым, да и неплохим специалистом в своем деле. Но он не имел больших денег, а также еще более важного - семейных связей, без которых в их обществе - в те годы якобы бесклассовом, но далеко не бескастовом, - были невозможны ни быстрая карьера, ни столь желанные стабильность и безопасность. Однако становясь женами других мужчин, бывшие Петины подруги часто не прерывали с ним связи, оставаясь хорошими друзьями...

Люда привлекла его к себе, и два тела снова слились в одно. Потом Петя не помнил всех подробностей этой ночи. Помнил только, что ему еще и еще хотелось обладать этой женщиной и одновременно принадлежать ей, служить ей, поклоняться ее телу как храму любви. Он долго и нежно целовал ее губы, лицо и шею, потом плечи и грудь, потом живот и бедра. Долго и страстно ласкал языком ее цветок. Потом соскользнув в изножье кровати он целовал ее узкие ступни и длинные, нежные пальцы ног. Ему хотелось почувствовать себя рабом прекрасной госпожи, богини любви, которой она была для него в эти часы.
- Извини, я не шокирую тебя этом? -спросил Петя оторвавшись от ее ног. Его голос звучал слегка хрипловато от бессонной ночи.
- Нет, почему же- ответила Люда - Это так романтично.
- Тебе делали это раньше? Ну.... другие? - задал он еще один ненужный вопрос.
- Да, - ответ звучал спокойно и уверенно.
- Врет наверное, - быстро подумал Петя, - Хотя какая разница? Пусть она сейчас сама в это поверит.
Но будто-бы прочитав его мысли, Люда вдруг продолжила: "Многие любят мои ноги. Но мне нравится как ты это делаешь: ты целуешь, а не лижешь, как некоторые, А я не люблю, когда щекотно и мокро - особенно между пальцами".
Это прозвучало так, что в какой-то момент Пете стало неприятно. Но через секунду он подумал:"А так-ли плохо, что она может об этом так просто говорить? Ей сейчас все можно, ведь с ней рядом так здорово".
- Я снова тебя хочу - проговорил он глядя ей в глаза и утопая в ее расширенных зрачках, - Давай еще разок, а?
- Бедный ты мой,- она слегка улыбнулась, - Ну посмотри на себя - я же тебя совсем замучила, Но я тоже тебя хочу...
И снова долгий, ненасытный танец любви...

Было уже совсем светло, когда они решили, что пора наконец оторваться от постели. Потом они снова сидели на его кухне. Он готовил быстрый завтрак: тяжелую, но очень вкусную яичницу (истинно мужской шедевр кулинарии) и кофе (да, на этот раз - действительно кофе, который он кстати очень хорошо умел варить в маленькой медной кастрюльке-джезвэ). Она сидела на том же месте, где вчера вечером, - в крошечных трусиках и его джинсовой рубашке надетой прямо на голое тело. Было хорошо (ему - это точно, да и ей наверное тоже). Ночной и как-бы случайный секс не оставил после себя ни раздражения, ни горечи, ни даже усталости. Пете не хотелось расставаться с этой красивой женщиной. Хотелось другого: взять ее на руки, отнести снова в спальню и ... снова утонуть в ней, снова сливаться с ней воедино - и так долгие часы, с небольшими перерывами на отдых...

- Ты знаешь, мне надо через полтора часа быть в центре - сказала вдруг Люда тем же тоном, каким накануне вечером предложила вместе покинуть познакомившую их компанию, - Подбросишь меня ?
- Само собой, - ответил Петя. - А что у тебя в центре в Воскресенье? Дела?
Его лицо приобрело несколько глумливое выражение. Это всегда случалось, когда он либо добродушно подтрунивал над собеседником или, как сейчас, хотел скрыть легкое разочарование. Не хамское и не нахальное выражение, а именно слегка глумливое. Люда не ответила. Просто проигнорировала не нужный ей вопрос. Вместо этого, оглядев его кухню и просто, но изящно сервированный столик с завтраком, вдруг сказала: "У тебя во всем вкус. Тебе надо жить в других местах. Здесь ты выглядишь как иностранный шпион из старого фильма".
- В других - это каких? - не покидая глумливой иронии и я бы сказал самоиронии, спросил Петя
- Ну... где-нибудь на Западе, - последовал неопределенный ответ.
- Это хорошо-бы, да только как туда попасть?
- Ну мало-ли... Например жениться на ком-нибудь, кто уезжает. Сейчас ведь много таких.
- Жениться... Ну это как-то знаешь... ну, некрасиво что-ли, - проговорил он несколько растеряно, - А к тому же, я ведь говорил тебе вчера, что женат. То есть, я теперь не живу с женой и ребенком вместе, но мы не в разводе... регулярно общаемся, я поддерживаю... ну словом - семья как-бы не поломана. А оставить ее одну с сыном зесь, без поддержки... на такое я не решусь, да и не хочу в общем-то...
- Ну, тогда с семьей как-нибудь, - неопределенно сказала Люда глядя в окно и снова переменила тему, заговорила о совсем другом, неважном.
Потом он предложил обменяться телефонами. Предлагая неожиданно почувствовал страх перед тем, что она возможно блокирует его следующий шаг к сближению холодным вопросом: "Зачем?". Этот вопрос ему пару раз задавали в аналогичной ситуации, и хотя он вседа находил слегка ироничный ответ на поставленый вопрос и начатые отношение даже после этого "зачем" получали иногда развитие, но сегодня этого вопроса мучительно не хотелось услышать.
- Конечно, - спокойно, просто и даже с желанной теплотой в голосе согласилась она. Пока он крупно писал ей свой телефон на вырванном из блокнота листе, она открыла сумочку, написала свой телефон на страничке маленькой записной книжки в кожаном переплете и, вырвав страничку, протянула ему со словами: "Я завтра сутра уеду на две-три недели, а как вернусь - позвоню. А ты тоже звони". На предложение подбросить ее на вокзал или в аэропорт (в зависимости от того, откуда надо уезжать) Люда ответила мягким, но вместе с тем категорическим отказом.

Потом он вез ее в центр города, не спеша, стараясь подольше задержать ее рядом с собой. Они ехали молча, и уже минут за пять до того места, куда ей было нужно, Петя вдруг сказал: "Ты знаешь, с тобой рядом так хорошо, как ... как на том свете".
- Вот это да-а ! - Протянула Люда, впервые за все время их недолгого знакомства продемострировав довольно сильное удивление, - Такого мне сказать не сподобился еще никто. Хотя... я кажется понимаю, что ты имеешь в виду.
Вообще-то выражение "хорошо как на том свете" Петя почерпнул от любимого деда по материнской линии, с которым он провел половину школьной юности, пока Петины родители то расходились, то снова сходились, чтобы уехать вдвоем в очередную экспедицию. Дед был из Питерских немцев (даже в свое время отсидел по этому поводу). По-русски говорил практически безо всякого акцента, но фразы строил порой несколько странно для русского уха и часто употреблял неожиданные метафоры (типа "того света"). Петя очень любил деда и старался во многом подражать ему, в том числе и дедовской речи, за что некоторые над ним посмеивались, а менее знакомые принимали то за прибалта, а то и непонятно с какой стати - за одесского еврея. А вот Люду даже такое странное выражение чувств не обидело и не шокировало...

Они расстались. Прощаясь, она поцеловала его в губы - коротко, но как-то так, будто они давно знали друг друга и много лет были близки. И исчезла... не позвонила ему ни через три недели, ни после. Он много раз звонил по оставленному Людой номеру: вначале каждый день, потом раз в неделю, потом раз в месяц - трубку не поднимал никто. А потом после одного из звонков ее телефон вдруг ответил казенным голосом автомата с центральной телефонной станции: "Номер, который вы набираете, не существует. Номер, который вы набираете, не существует. Номер, который вы набираете, не су.......... "
И все... Люда, казалось, навсегда исчезла из его жизни.

Однако это только так казалось...

Два года спустя Петю как-то занесло в небольшой полуподвальный ресторанчик в центре города, где собирались журналисты, творческая (в основном писательская) богема, а также разного типа люди, так или иначе связанные с одной из первых групп. Продвигаясь сквозь полутемный, тесноватый зал к окутанной табачным дымом стойке бара, Петя бегло осматривал окружающих в поисках знакомых, которые в этот час вполне могли быть здесь. Снаружи, за стенами полу-элитного бара-ресторана., шумели перемены. Прогнивший режим шатался, разваливался и казалось был готов уступить место чему-то совершенно новому. Внутри перемены также чувствовались во всем: в запахе заграничных сигарет, сигар и трубочного табака, в выборе напитков за стойкой, а главное - в разговорах собиравшихся там людей: говорили о создании каких-то новых партий и блоков, не стесняясь, тяжелым матом ругали коммунистов, рассказывали про редкие в прошлом, а теперь частые поездки за рубеж, обсуждали какие-то фантастические и полу-фантастические проекты, сулившие громадные гонорары и прибыли в Долларах и Марках...
Бегло поздоровавшись с парой знакомых и заказав себе рюмку подогретого коньяка с ломтиком лимона, Петя еще раз окинул взглядом ресторанчик и вдруг увидел ее...
Да, конечно, это была она - Люда. Его Люда, с которой он был знаком каких-то двадцать часов, но которую почему-то не мог забыть в течение 2х лет, а ведь сквозь эти годы прошло немало разных событий и в том числе несколько новых женщин. Она сидела в углу за столиком для двоих. Перед ней стояла допитая чашечка кофе и рюмка с последним глотком бананового ликера. Снова как и два года назад ее изящные пальцы играли тонкой, темной сигаретой. С одной стороны она как будто почти не изменилась. Вот только седых волос прибавилось (они впрочем ее не портили и не старили) и несколько изменилась прическа. Но с другой стороны... все в ее облике говорило о том, что она долго пробыла где-то на Западе - достаточно долго, что чувствовалось, что она не принадлежит уже ни к этому городу, ни к этой стране.

В течение минуты Петя оказался у ее столика. "Люда ! Привет ! Откуда ты?"
- О, это ты. Петя ! - нет у нее не было еще иностранного акцента, но интонации уже были другие, нездешние. Она порывисто обняла его и поцеловала в щеку, при этом ее теплые губы коснулись уголка Петиного рта. Она кажется была тоже рада ему.
- Люда, я... я тебе звонил, но ты... ты все это время жила за границей. Так?
- Да, то есть... а откуда ты знаешь?
- Ну как откуда, по тебе вот видно.
- Видно? Как? Почему видно?
- Да не знаю, ну ты вся какая-то другая стала. То есть ты вроде не изменилась, но в то же время... не знаю... ну вот глаза у тебя теперь совсем другие, - он путался во-первых потому что сам для себя еще не сформулировал, что собственно в ней изменилась, а к тому же его сейчас интересовало совсем другое.
- Да, я теперь живу за границей. Вышла замуж...
Это не смутило Петю. В общем-то он даже никак не отреагировал на услышанную новость: "Послушай, Люд, я так рад тебя снова видеть. Какие у тебя планы? Может быть сходим куда-нибудь?"
- Ты знаешь, я бы с удовольствием, но сегодня не могу, у меня неотложное дело, а завтра утром уже улетать.
У Пети что-то оборвалось внутри. Стало как-то холодно, неуютно и одиноко в этом заполненном людьми, прокуренном зале. Но она как бы почувствовав ситуацию поспешила поддержать его новой надеждой:
- Я скоро снова приеду, и тогда сразу же позвоню. Запиши мне еще раз твои телефоны.
С этими словами она протянула ему пахнущую легкими духами карточку, на которой приятным округлым латинским шрифтом было набрано: "Луда Бьорнсен". Внизу более мелко следовал домашний адрес в столице Норвегии, два номера телефона и даже факс.
- Кстати, если будешь как-то в Норвегии, обязательно позвони,- сказала она пока он записывал свои телефоны и адрес.
- Обязательно позвоню, Луда Бьорнсен, если буду,- ответил Петя, намеренно произнеся ее имя так, как должно быть читали его не знающие русского языка и русских имен норвежцы. А про себя подумал "если буду проездом из Ню-Йорка в Токио". Подумал, но не сказал. Получилось бы хамство, а также продемонстрировал бы то-ли ревность, то-ли претензии на что-то, а ведь ни на то, ни на другое Петя не имел ни малейшего права.
- Послушай,- вдруг сказала она, как всегда умело меняя тему,- я уже три дня тут, и ничего не понимаю. Что у вас тут происходит?
- Что? - усмехнулся Петя, - Я бы сказал, заключительная фаза "перестройки",- и лицо его снова приняло глумливое выражение.
- А что это значит?
- Это значит, - уничтожаем советскую власть, - он сказал это таким тоном, каким младший школьник произносит неприличное слово, зная что за это ему ничего не будет.
Люда никак не отреагировала на такое объяснение. Даже плечами не пожала. Как будто он вообще ничего не сказал. Через несколько минут она расплатилась по счету и дала понять, что пора прощаться. Она снова поцеловала его так же как при встрече - в щеку и одновременно в краешек губ, как бы давая этим понять, что хотя между ними - дистанция, но все же... в ее сердце для него отведено какое-то место. По крайней мере он так это понял. Может быть просто потому, что ему хотелось так это понять.

На следующее утро она улетела назад в Норвегию. Когда ее самолет выруливал на взлетную полосу, в город вползали танки. "Заключительная фаза перестройки" перетекала в "чрезвычайное положение" или в агонию коммунистического режима.

__________________

Прошло еще семь лет. Петя сидел за стойкой небольшого, уютного бара в известном норвежском горно-лыжном резорте.

Он переехал на Запад. Не один, а именно "как-нибудь с семьей", как в свое время порекомендовала Люда. Вместе с женой, сыном и дочкой (вскоре после его последней встречи с Людой жена родила ему второго ребенка - девочку) он уехал в Германию, где попытался воспользоваться генами и документами воспитавшего его немецкого деда. Германские бюрократы посчитали, что арийской крови в Пете недостаточно, чтобы квалифицировать его самого и семью как "этнических немцев" и гражданства не дали. Однако в то же время их не выгнали, не депортировали, а позволили остаться в Германии, хотя и на птичьих правах. Дед, давно уже отошедший в другие миры, в очередной раз поддержал любимого внука. С толком использовав предоставленное немцами время, Петя сумел оформить эмиграцию в Канаду - последнюю западную державу, предоставляющую жительство и гражданство не по племенному признаку. За пять лет он, его жена и дети стали канадцами и постепенно поднялись на ноги. И вот настал момент, когда пришло желание посетить Европу. В Россию их не тянуло. Они хорошо знали и помнили свою первую родину. А вот Норвегия, куда им предложил съездить на 12 дней знакомый турагент ( причем на весьма заманчивых условиях), пришлась как раз.

И вот теперь после нескольких часов катания с горы Петина жена прилегла отдохнуть в отеле, а он переодевшись пошел в ближайший бар, взяв с собой детей, чтоб не мешали матери. Дети играли в американский биллиард, весело смеялись и возились друг с другом потрясая гривами отросших светлых волос. Они были рады снегу, и горам, и тому, что в этой простой и честной северной стране таких вот малышей пускают в бары - не то, что в пуританской Северной Америке, где детям запрещен вход в питейно-социальные заведения даже вместе с родителами. Да и не только этому. Они просто были счастливы. А Петя сидел на высоком табурете у стойки, потягивал водянистое местное пиво, расслаблялся и лениво думал обо всяких пустяках. Внезапно он вспомнил о Люде (хотя он несколько раз думал о ней перед поездкой и пока летели через океан). А почему-бы собственно не попросить вот сейчас телефон, не набрать номер справочной и не узнать ее телефон во Осло? Конечно, Бьорнсенов в столице наверняка не сто и даже не двести, но Луда скорее всего одна. "Ну хорошо, вот позвонишь ты, узнаешь, а дальше что?" -сказал Пете скептический внутренний голос. А правда - что дальше ? Ведь все, что было - уже в далеком прошлом, да и что, собственно было-то? Но с другой стороны - почему не позвонить старой знакомой, не встретиться с ней и ее мужем? В конце концов социализация с местными людьми, а тем более - со старыми знакомыми - как правило приятна...
Его размышления были прерваны соседом слева - худеньким пожилым норвежцем с бородкой, сидевшим рядом с пустым стаканом и газетой и посасывавшим французскую трубочку (курить там было нельзя, а играть привычной трубкой кто запретит?). Сосед Пети подозвал бар-тендера, расплатился и неторопливо вышел. Петя скользнул взглядом по раскрытой норвежской газете. Его внимание привлекли три крупные фотографии на первой полосе. Он протянул руку и взял газету. Так и есть. На фотографии в середине была она. Ее лицо практически не изменилось с тех пор как он видел ее в последний раз, а даже если-бы и изменилось - под фотографией была надпись "Луда Бьорнсен" и в скобках - "Мила Коваль". С фотографии слева от Люды смотрел щекастый крепыш лет 55 с лицом жизнелюба, очевидно ее муж, поскольку его имя было Ян Бьорнсен, а фотография справа изображала сорокалетнего мужчину в очках со слегка затемненными стеклами, очень похожего на советского комсомольского функционера середины восьмидесятых. Под этой фотографией стояла русская фамилия с инициалом.

Петя не знал норвежского языка. Однако он в совершенстве владел английским и немецким, что позволяло понять общий смысл хотя бы наполовину: статья рассказывала о загадочной смерти (по-видимому убийстве) норвежского коммерсанта и его русской жены. В конце статьи была помещена еще одна фотография - разбитой и обгоревшей машины, в которой они вероятно погибли. Подробностей Петя не понял, хотя в статье тут и там мелькали аббревиатуры и выражения, не требовавшие перевода и дешифровки: КГБ, ФСБ, Руссиск Мафиа...

"Вот так, Луда Бьорнсен... Такие значит дела..." - тихо по-русски проговорил Петя, обращаясь к самому себе. Какого черта надо было ехать в эту Норвегию? Как будто нельзя у нас в Канаде покататься на лыжах за те же деньги? Еще как можно ! Да еще получше, чем здесь. Зачем вообще было трогать прошлое? Да, была ночь и утро, когда было хорошо как... как в сказке. Но ведь нельзя войти в одну реку дважды (так кажется сказано в одной древней и мудрой книге?). А насчет сказок в свое время правильно говорил Митя Ляшко - Петин друг со студенческих времен, так и оставшийся в России: "Никогда не возвращайся в старую сказку. Сказки должны быть короткими, захочешь растянуть - испортишь сказку и сломаешь светлое воспоминание"... Вот так-то...

Однако, пора уходить. Жена наверняка проснулась и ждет его и детей. Петя кивнул бар-тендеру. Бар-тендер, жилистый, светловолосый викинг неопределенного возраста, по виду - явно бывший спортсмен-профессионал с добродушным и в меру испитым лицом - подошел и спросил по-английски: "Что-бы Вы хотели, Сэр?". Спросил просто, по-дружески, без малейшего налета лакейства. На левой стороне груди у него была металлическая пластинка с истинно викингским именем Харальд.
- Ничего, спасибо, только счет пожалуйста, - ответил Петя.
- Если могу спросить, - откуда Вы к нам, Сэр? - бар-тендеру явно хотелось поговорить с новым человеком.
- Из Канады, - привычно ответил Петя. Ему нравились скандинавы - их стиль, внешность, архитектура, манера говорить. "Хотя и это тоже - очередная сказка," - подумалось ему сейчас
- А-а... Я думал по выговору - из Польши или России - короче с того края, а вот ошибся...
Бар-тендер положил перед Петей счет, и пока Петя отсчитывал деньги, продолжал:
- Я три года назад в Польше был. В Саккопане - так кажется место называется. Там они хорошие ребята... ну и девочки, конечно, тоже хорошие.
- Да. Они там хорошие,- в тон ответил Петя и по-английски окликнул детей (он всегда говорил с детьми вне дома только по-английски, да и дома в последнее время тоже), -Эй, дружочки ! Пора на выход! Ваша мама уже ждет нас. Надо идти обедать.

Втроем они вышли из бара. Солнце уже закатывалось за седые снежные вершины гор, окрашивая их красновато-оранжевым цветом. В легкие ворвался холодный, свежий воздух, моментально включающий в режим позитивных мыслей и настроений. Оставалась какая-то легкая, грусть о прошлом, о погибшей сказке, но может быть от самой обстановки здесь, в этих горах, а может - от чего-то другого, но грусть эта была какой-то пожалуй светлой. "Что было - было наверное хорошо, а впереди еще изрядный кусок жизни, который быть может будет интереснее и лучше, чем прошлое," - подумалось Пете.

Дети прервали его мысли издав радостные крики и замахав кому-то руками. От отеля к ним спускалась его жена.

Виктория, Февраль 2001