Толстых баб не люблю. Не стоит у меня на них. Пробовал. Угораздило как-то на свидание вслепую – пришёл, значица, в гости, дверь открывается, а там такой колобочек – во все стороны округлый. И голова и жопа равноудалены от центра тяжести. Вот только радиус у этого колобка был охуеннейший. Да и тяжесть, очевидно, соответствующая. В общем, холодильник на слоновьих копытах. Монсеррат Кабалье отдыхает. Ну, я как-то растерялся и сделал шаг не в том направлении. В смысле, вошёл в квартиру. Вошёл, и пробка в потолок. Home couisine. Водка. Ооо, дааа, водка!!! Попробовал я применить на практике правило о том, что некрасивых женщин не бывает, но на девятой рюмке понял, что пошли они в жопу, те, кто правила придумывает. А баба эта ночную рубашечку нацепила, вся в рюшечку, ебать её так. В смысле, намекает, что пришла пора её ебать. Покорно, как еврей в Освенциме переместился в спаленку ейную – там сексодромище такой, оно и понятно – это желе как плюхнется, да растечётся, все законы архимедовы нахуй нарушит. Я хоть и пьян, но страх берёт. Думаю, раздавит меня эта похотливая свиноматка или, что ещё хуёвей, в своё липкое нутро втянет. И пишите письма... И дорогая не узнает, что у танкиста был конец. Я как её пизду представил, с толстенными плямкающими губищами, сочащимися тюленьим жиром, так чуть на полу спаленки её девичьей не оставил салат оливье, грибы маринованные, бутерброды с сыром, орешки, водку, сок апельсиновый, сок желудочный.

Но как-то удержался. А она тем временем разлеглась, не иначе ждёт чего-то. У меня, разумеется, хуй ни хуя не стоит. Извините за туфтологию, волнуюсь. Вжалось всё, скукожилось, натурально пися крота. Неее, думаю, так не пойдёт, сука, я ж тебя вижу, ты ж мне весь кайф портишь. Сальными своими пейзажами. Бросился к окну, давай занавески натягивать. Задрапировал, как во время авианалёта фашистского в блокаду да ещё трусами подоткнул где щёлочка оставалась. Вроде не видно теперь. Хотя очертания угадываются. И устрашают. Похуй, я в роль блокадника вошёл, представил что щас фугасы засвистят, артиллерия залп, ну и я, герой посмертно, свою лепту в победу могучей любимой страны тоже вложить должен. Вложил. После пятнадцатиминутной ожесточённой дрочки. Сыро, мерзко, слизь тягучая обвивает мой шланг-хуянг. Фу, прррааатиииввнаа. Глаза закрыл, представил учительницу первую мою и давай квашню месить. Наконец, спустил в этот колодец порцию проспиртованных сперматозоидов и - на подушку. Спааать! Что ж, после такого я ещё и домой ночью на такси поеду? Увольте! Так эта сука во сне всё обняться претендовала. Гнида, мать её. Такая же, кстати, наверное, тётя Фрося из серии Нельзя-Объять-Необъятное. Мать, в смысле. Вы спросите, что дальше? Уже кончаю. Рассказ, то бишь. Щас-щас. Значица, на рассвете, чуть утро красит нежным светом стены древнего кремля, просыпаюсь я с тяжёлой контузии похмельной. Хуёво мне. Стены чужие, сжимаются плотным кольцом, если, конечно, квадратуру круга определить заведомо. Я сначала кошек поискал, которые мне в рот насрали – не нашёл. Потом трусы стал искать. Они на окне, блядь, где и оставил. Флагом парусиновым развеваются как над рейхстагом. Здесь, блядь, Егоров и Габуния нахх были и поюродствовали всласть. Пожитки свои нехитрые собрал, осторожно выскользнул, ни разу на этот остров холодца взгляд не кинул. А то бы сблевал. Оно, конечно, пользительно для организма – освободиться от поебени всякой, но был риск разбудить. Пришлось бы убивать. А у меня руки трясутся. Впрочем, замок открылся. И вперёд, забыть, забыть, забыть. Вычеркнуть из памяти. Но вот сколько лет прошло, а не вычёркивается ни хуя. Культурный шок. Глобальное потрясение. Эх, приди ко мне, склероз альц-гей-ме-ро-вич. Вич. Блядь. Его не надо. Его – ей. Жирной суке размером с холодильник «Снайге» с пиздой, как французская булка с майонезом. Чтоб в гости не звала кого ни попадя. Не люблю толстых баб.