– Раз, два, три, ч-четыре... Точнее! Слушаем музыку! И.... – услышал я из окна тонкий, но явно мужской голос. Странно, подумал я. Для утренней гимнастики поздновато...
Да и место выбрано неудачно. С кем это Шмулевичи репетируют?
Я стоял, держась за ручку крепко сколоченных дверей, возле длинного, приземистого деревянного строения – судя по всему, бывшего деревенского клуба.
Над дверями, в белом прямоугольнике вывески, сияли золотом крупные буквы: Ч.М.О.Ш.
– Сэмчик, ты вступаешь после пятого такта! – откликнулся женский голос. – После пятого!! Не спи, Сэмэн...

Это становилось интересным, и я толкнул дверь заведения Шмулевичей.
Она даже не шелохнулась. Потянул на себя – с тем же успехом.
– Стучите! Не заперто, – раздался механический голос, и я заметил, что сверху, под крышей, размещается видеокамера и большая акустическая колонка, закреплённая в лежачем положении. Согнув палец, я постучал – безрезультатно! Ногой попробовать?
Моё внимание привлекла карандашная надпись на косяке двери: «Стучать три раза! По телефону... (далее шло семь цифр)». Ах, вот оно что...
Я приосанился и, сложив ладони лодочкой, крикнул в сторону видеокамеры:
– Стучать не обучен! Простою ещё три минуты – и разнесу халабуду вдребезги...
– Этя, кто это? Мамой клянусь, не из наших... Ой! – прозвучало над дверью.
Раздался щелчок, и голос стих.
Дверь отворилась, и я, облегчённо вздохнув, проскользнул внутрь.

В холле ЧМОШа стоял маленький квадратный стол, застеленный клеёнкой с нарисованными на ней грушами и яблоками, раскиданными квадратно-гнездовым способом. За столом сидел нескладный стриженый человек и что-то переписывал с листа в рабочий журнал. Перед переписчиком стояла табличка с надписью:
«Григорий Ломакин. Нуждаетесь в помощи? Спросите меня, сколько Вы стоите!»
Ещё чего, недовольно подумал я и, обогнув столик, устремился по узкому коридору, разглядывая таблички на дверях: «Гендиректор Бенцион Друзь», «Свадьбы», «Ритуалы», «Регистрация»...
Вот оно, решил я и дёрнул на себя дверь с надписью «Регистрация».
Дверь не поддавалась.
– Вам к Бенциону Друзю! Пройдите в сто седьмой кабинет, – сказал за дверью безапелляционный и очень усталый голос.
– Бюрократы... – выдохнул я с ненавистью.
– Не бюрократы, а консерваторы! Правящая Партия Свободных Реформ, слышали? – объяснил невидимый собеседник. 
Я повернулся и помчал обратно в вестибюль.
Сейчас я вам устрою, засидельцы мои...

Оттолкнув восставшего из-за стола Ломакина, я обогнул клеёнчатый столик и потянул на себя массивные двери, ведущие, как я и предполагал, в помещение актового зала.
На сцене стояла живописная группа из трёх полнотелых матрон в малиновых трико и страусиных перьях на пышных задах (втыкают их, не иначе, привычно подумал я).
В углу сцены стоял рояль, за которым сидела задумчивая пожилая дама в синем рабочем халате. Перед сценой метался маленький лысоватый человек в белом костюме с бабочкой.
Прижав микрофон к губам, он хрипловато произнёс:
– Хорошо, я уже вышел... Итак! Ви-ступает... заслуженный артист Киевской филармонии!
Лауреат Мелитопольского треста столовых и ресторанов... Сэмэ-эн! Перчик-Нужный!! Похлопаем, граждане комбайнёры... То есть, уважаемые зрители!
Зазвучала разухабистая мелодия, и, перебирая ножками, Сэмэн запричитал вполне приличным бархатным тенором:

– Вы на диване дома маялись натужно,
Имели денег, только где иметь досуг?
И вот стою я перед вами, Перчик-Нужный,
Да, Перчик-Нужный! Ах, Перчик-Нужный!
Я вам куплеты исполняю, Перчик-Нужный,
На целый вечер я – единственный ваш друг!

Прервавшись, Перчик обернулся и, обозрев меня с ног до головы, осторожно спросил:
– Какого счастья искали, молодой человек? Именины? Свадьба? Похороны?
– Регистрация... То есть, тьфу! К Шмулевичам я, покупку дома надо оформить.
– Обмывать будете? Банкет на двадцать персон, цыганочка с выходом?
– Я подумаю... Как мне попасть на регистрацию?
– Дайте небольшую фору Бене Друзю, и Беня скажет вам за Шмулевичей...
Потеряв ко мне всяческий интерес, человечек отвернулся к подмосткам.
Женщина, сидевшая ранее за роялем, торопливо протирала сцену шваброй, но, услышав окрик Перчика, ринулась назад, к инструменту.
Семеня ножками, малиновые матроны выбежали на край сцены и построились в ряд, словно сторожевые башни в павлиньих перьях.
Прелестно, подумал я... Храм чистого искусства.

Кабинет Бенциона Друзя был, разумеется, закрыт, но барабанить в дверь и кричать я был уже не в состоянии. Выхватив из кармана тысячерублёвую бумажку, я помахал ей у себя перед носом, и дверь незамедлительно отворилась.
У огромного окна, спиной ко мне, стоял стройный человек с гривой седых кудрей.
Я бросил деньги на полированный рабочий стол, и они мгновенно исчезли.
Я вытаращил глаза, но промолчал. По-прежнему не поворачиваясь, хозяин кабинета поднял вверх правую руку и дал отмашку кому-то невидимому.
Щёлкнули пальцы той же руки, в них зажёгся огонёк...
В левой руке Бенциона Друзя задымилась трубка, и кабинет мгновенно насытился сладким запахом трубочного табака.
Я попятился к раскрытым дверям. Стоило мне очутиться в коридоре, как они вновь захлопнулись перед моим носом. До чего ж вы безродные, господа космополиты, подумал я с горьким сарказмом...

Борис Шмулевич, оказавшийся невысоким, полноватым клерком, выхватил у меня пачку листков, сверил наличие подписей и вернул обратно.
Его супруга Этель – или Этя, как называл её Шмулевич – аккуратно приняла плату за регистрацию права и выбила кассовый чек.
– Документы подадите Ломакину! Он сидит в вестибюле, – тихо сказала усатая, неповоротливая Этя. – Там же получите и свидетельство о регистрации права собственности. Только аккуратнее с Ломакиным: внутренний эмигрант... Выкрест.
Я вытаращил глаза:
– А вы тогда кто?
– А мы, сударь, репатрианты! – сухо отозвался Шмулевич.
– Мы Родину любим, – ласково сказала Этя.
Которую из двух больше любите, тётя Этя, хотел было я спросить, но только махнул рукой и устремился к Ломакину.
Теперь Гриша показался мне отвратительным.
Ряженый гусь, подумал я. Не худо бы на таможне, перед отъездом на историческую родину, проверить тебя на предмет обрезания...
И отхватить всё лишнее.
Почувствовав мою неприязнь, Гриша поднял глаза и, принимая документы, тихо спросил:
– А вы что же, отсюда никуда не сбежите?
– А я как раз сюда и сбежал, – откликнулся я невесело и вдруг понял, что это чистая правда. – Через сколько дней будет готово?
– Платите, и вот оно, – одними губами сказал Ломакин.
Преодолев отвращение, я кинул ему пятьсот рублей.
Они испарились в воздухе, даже не долетев.

– Готово? – спросил я.
– Всегда готово! – по-пионерски откликнулся Ломакин и трижды простучал печатями по столу. Я пожал плечами, выхватил из его пальцев новенький синий бланк и двинулся к выходу.
– Документы на дом заберите! – крикнул вслед Ломакин.
Я вернулся и с изумлением принял ещё пять-шесть свежеоформленных документов: план участка, технический паспорт... Ломакин кивнул на прощанье и вновь углубился в свою писанину.
Умеют, когда захочут!
– Мужчина, – позвал ласковый женский голос. – Вы меня не проводите? 
– С удовольствием! А куда?
– Тут недалеко, я вам покажу... Сумка у меня тяжёлая.

Я принял тяжеленную сумку и присмотрелся к женщине повнимательней.
У неё было открытое русское личико, щёки в ямочках, полноватая фигура и крепкие ножки в короткой юбке.
– Меня зовут Нелли... Не говорите, я угадаю!
Но Нелли не угадала.
Мы подошли к её дому в угасавшем сиянии дня.
На душе у меня, впервые за эти сумасшедшие будни, было спокойно, почти безмятежно.
Открыв калитку, я поднёс сумку к крыльцу и, утерев пот, решил откланяться.
Однако Нелли остановила меня ласковым, властным жестом женщины, привыкшей управляться с мужчинами. После чего взяла за руку и повлекла за собой в дом.
В полутьме сеней я разглядел крепенького мужчину на вёртких ножках.
– Со мной, – коротко сказала Нелли.
Человек кивнул и представился:
– Охранник Обрезков!
– Чего охранник? – переспросил я машинально.
– Не чего, а кто! – улыбнулась Нелли, и мы шагнули за порог.
В комнате было темно, и я зажмурился, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте.
– Саша денно и нощно заведение бережёт, – сказала Нелли. – Постоянный наплыв желающих... Только и норовят обслужиться бесплатно!
– Понимаю! На халяву даже уксус сладкий, – среагировал я, но тут же спохватился:
– А что за заведение-то? Банно-прачечный комбинат?
– Не совсем... Элитный массаж-салон.
– Не люблю я такой массаж, – нерешительно сказал я. – Дорого, и не моё.
– Не волнуйтесь, – сказала Нелли. – Я о вас сама позабочусь.

Tweet