И цвета меняются. Красный становится зеленым. Я выхожу из дома. Яркий, недневной макияж. Блеск, затмевающий утро. За ночь я читаю много книг, что б с утра говорить свободно о Котлере и о Лоуренсе, затем о Фромме и может о Бергесе. Но поколения уходят. Мне надо войти в образ. Почувствовать себя лет на двадцать старше. Он пьет мою молодость, я пью его разум. Я становлюсь преуспевающей молодой женщиной. Я готова раздать себя. Только тонуть в черных глазах. Если смотреть в них долго, можно увидеть избыточность, ущербность, муки женщины, которая рядом и пытается остановить то, что предначертано не ей. Но это не ее путь, ее путь останавливать.
С утра он завозит девушку на работу. Потом у нас встреча. Потом еще кто-то. Потом кафе на Подоле, вероятно дни рождения. Ничего не значащие праздники. Он такой же тяжелый как и его ограничения. Он говорит четко и внятно, отвлекаясь иногда и ловя на стене мои тени. Мы проговариваем одни и те же слова и мне становится спокойно. Я фонтан, я осыпаю его своими живительными брызгами перенимая его усталость. Когда я ухожу я не оборачиваюсь. Я думаю о семье, которой у меня никогда не будет и которой я уходя, каждый раз не хочу. У каждого есть свой код, поставленный кем-то. И ключ к нему всегда у кого то другого. Мы просто ищем этот ключ. Но стоит ли им потом себя открывать.
Я добираюсь до машины, стираю макияж, переодеваю свое тело. На мне нет запаха. Только тяжесть в голове. Так всегда. Это от того, что я хорошо работаю. Я намеренно немного опаздываю. Мой внешний вид не позволяет мне быть студенткой первых курсов, но я могу превратиться в только что вернувшуюся из Европы дочь богатых родителей. Я читала Ошо. Я люблю Маркеса. Я не столь романтична - мне плохо это дается - но весела и беззаботна. Тем более так можно объяснить наличие машины. Он заканчивает третий курс. И ждет меня на остановке. Без цветов. С пивом. Меня всегда это раздражало. Хотя эту неопытность можно забыть благодаря его мыслям. Вы знаете какие у него мысли? Какие они вкусные? И чистые. Не уставшие. Иногда мне даже тоскливо, что я не могу их задержать в себе дольше обычного. Он проводит по моим волосам, потом большим пальцем руки по губам. Мы идем в парк. Я не люблю природу, не люблю ее в городе, но вы же знаете - больше с такими как он пойти некуда. Вероятно , когда тебе 21 ты видишь в этом некий шарм. Он неловко ловит мою руку, пытаясь выдать этот жест за небрежность. Он слушает "Смысловые галлюцинации" и тоже хочет оставаться молодым и вечно пьяным. Но никогда, к сожалению, не узнает этой молодости и эйфории. Он рассказывает мне про преподов, родителей на даче, про то, что он не попал на военку, про то , что никогда не видел таких как я. И никогда не увидит - я умна и красива, со мной весело, можно получить комнату в семейном общежитии, но для этого нужна роспись, а он хотел бы нормальную свадьбу. Я всегда удивляюсь этому ритуалу. Неужели можно позволить себе думать, что я не отделю истинных желаний от остальной шелухи? Мы поднимаемся на крышу одного из корпусов. Оттуда видно дорогу, общежития. Над ними стоит смог разных мыслей и разговоров. И никто их не забирает. Столько неиспользованного, ушедшего в никуда, отданного никому, забытого под общей серостью, обычными лицами, стандартными фразами желтой бумаги учебников. Я не жадная - меня не хватило бы на все это. Но все же.
На крыше жарко. Он некоторое время смотрит вниз, как будто с чем то прощаясь. Я знаю, ему уже тяжело, но он молод. А я голодна. Мне нужно взять его за плечо, дать ему и себе опору. Так что б он думал что мои алчные глаза сказали ему "да". И солнце превратится в черный подсолнух. Совсем ненадолго. Он слишком молод.
Молод, что б видеть этот подсолнух, что б нервничать от удушья горячей крыши, вздрагивать от скрипа дверей, что б думать во время секса, что б видеть, что будет дальше. А дальше почти ничего не будет. Он поступит на работу в какое то министерство, фирмочку, просто сопьется. Этих искр в нем больше не будет. Его стоит любить только сейчас, за этот подсолнух, расцветающий у меня перед глазами.
Я говорю, что мне надо бежать. Он притягивает меня за талию. Мотает из стороны в сторону как котенка. Но у него завтра экзамен. А мне уже тяжело. Сегодня я его забрала почти всего. Далее становится легко, когда я высвобождаюсь.
Я добираюсь до машины. Теперь мне надо завезти ее на стоянку. Дальше на такси. Это такой образ. Он освобождается в семь и заезжает за вином. Я постучусь в его дверь через полчаса и этого достаточно что б выкурить сигарету, принять душ и открыть вино. Если б была зима он бы в сумерках зажег свечки. Мне нравится это налет романтизма на зрелом цинизме. У него такой горький вкус крепкого кофе. Такой подают в турецких кафе. Там мало напитка и вы ощущаете кофейный песок на губах сделав глоток больш чем нужно. Ему нравится слышать от меня, что миром правят секс и деньги. Но мы не развиваем этой темы, мы знаем что наш наркотик - совсем другое. Есть те, кто нуждается и те кто дает. Мне нужно быстро раздеться.
Мы не теряем время. Это странно, люди, после того как ощутили на себе печать неудачного первого брака, не теряют времени, хотя на самом деле имеют его теперь достаточно, что б терять в свое удовольствие. Но мне не важно. Еще пару лет и он возможно задумается об этом если я, или такие как я оставят ему ходы для возвращения назад. Это немного грустно - он никогда не будет таким, как тот, утренний. Никогда не будет сожалеть о молодости, о старости жены, о выросших детях, о самом себе. Он не будет сожалеть, хотя вероятно ему и не будет о чем. Люди живут своими сожалениями, теряя и приобретая они все время жалеют о том, что могло бы быть. Но я питаюсь другим. Я люблю этот звериный хрип, люблю смотреть на свои пятки, мелькающие над ним. Люблю потом пить вино и молчать. Мы не говорим. Но я и так забираю его мысли, возможны и другие способы общения.
В каждом из них свой шарм. У кого то есть прошлое, у кого то будущее, но никогда люди не работают так на износ, как тогда , когда ощущают себя только в настоящем. И я пью его пустое настоящее, мешая с вином и невротичной страстью.
Я ухожу ночью. Я хочу еще взять его завтра, пусть наберется сил. Я не люблю эти дворы. В них те, кого мы оставили позади в отбросах , жадно дышат издавая в мою сторону удушливые остатки несформированных желаний умирающих животных.
Я доезжаю на такси. Дверь открыта. Теперь я могу быть собой. Чужие зеркала уже блестят, мое еще тускло. Надо сделать только шаг и оно отразит увядшую жену, душную крышу, черный подсолнух, турецкий кофе, прозрачное вино с бликами фонарей и даже умирающих животных. Теперь я могу есть. Сегодня птица. Кровь течет и надо сплевывать перья, но она так истошно не хочет умирать, так бъется………Я не гурман, я не щекочу ее когтями, мне нравится как она умирает. Я заворачиваюсь в свои крылья. Да, у меня - крылья, такие с перепонками, соединяющие передние и задние лапы. На задних лапах когти подлиннее - я держусь ими когда сплю. А еще у меня остроконечные ушки. Сейчас модно округлые. Меня это смущает и может быть я попрошу кого-нибудь мне их откусить - ну что б придать другую форму. Но не выдавайте этот мой секрет, хорошо? Я должна держаться естественно.

Элис
Obosr.ru