(Продолжение)

На следующий день Даньшина навестил начальник 7-го отряда - капитан Артюхов.
- Здравствуйте, осужденный Даньшин, вы знаете, что вас перевели в мой отряд?
- Знаю, - ответил Евгений, - вчера ко мне приходил  лейтенант Заречный.
- Как вы намерены себя дальше вести? Какие планы?
Даньшин усмехнулся и сказал:
- Планов громадье, гражданин начальник. Да что толку от моих планов? Если все наши планы пишутся в других кабинетах.
- Что вы имеете в виду? – спокойно спросил Артюхов.
- То и имею, что сказал. Мы планируем, а потом, оказывается, что наши планы давно уже записаны в оперчасти. Вы тоже верите, что у меня отшмонали деньги и водку?
- Я смотрел личное дело, - невозмутимо продолжал капитан, - там имеются акты об изъятии. Как же мне не верить? Факты – вещь упрямая.
- А в то, что мне все это подкинули, вы не можете поверить?
- Все возможно, но кому это нужно? Согласитесь, выглядит не очень убедительно.
- Не соглашусь!
- Вам виднее, Даньшин, но я здесь по другой причине. Во-первых, я должен подавать на вас документы, хочу предупредить, что характеристика будет отрицательной и, по видимости, действие «Указа об амнистии» на вас распространяться не будет. Я обязан предупредить.
- Знаете, гражданин капитан, могли бы себя не утруждать. Сам догадался.
- Даньшин, зачем вы иронизируете. Это формальность, я тут ни при чем.
- Я вас ни в чем и не виню.
- Вот и хорошо, - вздохнул Артюхов, - Заречный отзывался о вас, как о порядочном человеке и просил не притеснять в отряде. Вы знакомы с моим завхозом?
- Знаком.
- Какие у вас отношения?
- Достаточно ровные.
- Хорошо, я поговорю с ним, чтобы он на вас не давил. Кстати, вы какой-нибудь производственной специальностью владеете?
- Например? – спросил Даньшин.
- Например, токарь, слесарь, фрезеровщик или что-то вроде того.
- Я – художник-оформитель по специальности.
- Это тоже не плохо. Нам нужно будет обновить стенды с агитацией. В общем, ждем вас.
- Гражданин начальник! Можно с просьбой обратиться?
- Пожалуйста.
- Свиданку длительную я потерял, можно меня в график по вашему отряду поставить?
- Можно, конечно. Только теперь уже где-то на октябрь. Раньше не смогу. Август и сентябрь распределили, ни одного свободного дня нет.
- Жаль, конечно, - вздохнул Даньшин. -  Ладно, и на том спасибо. Буду надеяться на октябрь. Может, в октябре повезет.
- Будете себя нормально вести, хорошо трудиться, всё будет отлично.
                                                         
                                                      ***

При проходе КПП сотрудники оперчасти произвели досмотр  личных вещей Татьяны Жучковой и обнаружили при ней четыре плитки чая, один килограмм конфет и блок сигарет «Опал». Жучкову препроводили обратно за КПП на «свободную» сторону, в кабинет начальника оперчасти.
- Здравствуйте, Татьяна Степановна! Давненько не виделись, - любезно поприветствовал Петр Михайлович.
- Добрый день, товарищ капитан! – ехидно ухмыляясь, ответила задержанная.
- Что же вы, Татьяна Степановна, нарушаете инструкции МВД? Не боитесь работы лишиться? За такие проступки, впрочем, не только работы, но и чего посущественнее можно лишиться.
Мажухно был очень доволен. Недавно он усиленно поработал с осужденным Гаврилкиным, школьным лаборантом, и вот результат: Гаврилкин дал наводку точно в десятку. Он не стал рассказывать начальнику оперчасти о секскооперативе на базе физкабинета, но «сдать» учительницу, в отличие от Даньшина, согласился сразу, как только Мажухно намекнул ему на ситуацию, сложившуюся вокруг завхоза школы.
- Кто сдал? – в лоб спросила Татьяна Жучкова.
- А разве это теперь имеет значение? – улыбаясь, спросил капитан.
- Имеет, конечно.
- Ну, что будем делать?
- Ваши предложения.
- Какие предложения, Татьяна Степановна, мои сотрудники пишут рапорта.
- Петр Михайлович, мы деловые люди, предлагайте, я готова обсудить любые предложения.
- Даже самые любые? – Мажухно прищурил глаза и посмотрел в упор на женщину.
- Говорите, а я решу.
- Татьяна Степановна, вы думаете, что мне весь этот концерт нужен? Поступила оперативная информация от подчиненных. Я обязан был отреагировать.
- Такое впечатление, Петр Михайлович, что вы пытаетесь оправдаться. Давайте не будем лить воду, повторяю, я готова рассмотреть любые ваши предложения.
- В обмен на что?
- Вы замнете этот инцидент. Ничего я в зону не проносила, уверена, это в ваших силах.
- Три моих сотрудника знают о случившемся….
Жучкова встала, обошла вокруг стола, подошла вплотную к Мажухно и взяла его обеими кистями за щеки:
- Петр Михайлович, давай договариваться.
- Только без обид и без истерик. Договорились?
- Договорились.
- Сколько ночей в месяц мы можем проводить?
- А сколько ты хочешь? – без запинки спросила Жучкова.
- Да мне хоть все! – выпалил Мажухно.
- Так ведь быстро надоем, - рассмеялась Жучкова.
- Ты мне никогда не надоешь.
- Ошибаешься, Петр Михайлович! Любовь не умирает от голода, любовь умирает от пресыщения.
- Тогда раз в неделю.
- Согласна, но точно не обещаю. Могу дать гарантию, что 2-3 раза в месяц мы будем кувыркаться. Идет?
- Идет! – выдохнул Мажухно и густо покраснел.
Жучкова не стала на этом акцентировать внимание, чтобы не задевать самолюбие капитана. Вернувшись на стул, она повторила вопрос:
- Кто же все-таки сдал?
- Тань, я еще сам не знаю. Информация поступила не мне, а моим операм. Мы даже не успели на эту тему поговорить. А кто тебе заказал чай, сигареты, конфеты?
- Трое! – ухмыльнулась Татьяна Жучкова.
- Разберемся! – заверил Мажухно. – Но это не факт, что сдал тот, кто заказал. Часто бывает, что кто-то подслушал или тот, кто заказал, кому-то взболтнул. Даже вычислить мог наш осведомитель. Ты же сейчас одна ходишь в школу. В общем, узнаю, расскажу. Что делаешь 23-го июля?
- Ты сразу быка за рога? Сразу свидание назначаешь?
- Танька, я только и мечтал с тобой провести хоть ночку. Сколько ты меня мурыжила.
- Хм! Я его мурыжила. Слишком ты неуверенный был ухажер? Как-то уж совсем скромно ухаживал.
- Да черт вас разберет! – возмутился Мажухно. – Начнешь форсировать события, скажешь: хам. Аккуратно, интеллигентно - тоже не нравится.
- Ой, рассмешил. Кем-кем, а интеллигентом тебя никак не назовешь. Хорошо. Где и во сколько? Может, ко мне?
- Нет! Давай первый раз на нейтральной территории. Я сниму гостиницу,  договорюсь, что буду с женой.
- У нас же разные фамилии.
- Да кого сейчас фамилии интересуют, Татьяна? Перестройка идет. Ты когда последний раз в гостинице была?
- И не помню, - призналась Жучкова. - Слушай, мы не маленькие дети? На хрена нам гостиница, давай у меня или у тебя.
- У меня не получится, я же со старухой живу, она такая дотошная, не даст нормально отдохнуть. А к тебе как-то неловко.
- Чего неловкого? Страхуешься, что ли? Михалыч, прекрати. Ко мне приезжай в четверг, часиков в девять вечера.
- Ладно, посмотрим. Я завтра позвоню.
Татьяна Степановна подошла к поднявшемуся ей навстречу капитану и поцеловала его в щеку.
- Спасибо, Петр! – сказала тихо. – Я умею быть благодарной.
- Я тоже, - ответил Мажухно, и они расстались.
После ухода учительницы, Мажухно вызвал подчиненных и сообщил, что продолжения не будет, оперативная работа проведена успешно, на этом все закончено.
«Начальству виднее», - сказал один из оперативников, выходя из кабинета.
Весь четверг  Мажухно провел в предвкушении интимного свидания с Жучковой. С утра сходил в лагерную парикмахерскую. Осужденный Завойко, заведующий парикмахерской, доказал начальнику оперчасти, что занимает хлебную должность не зря. Как серый уж  по стриженому газону извивался он вокруг Мажухно, который, прежде чем сесть в кресло, предупредил:
- Впорешь косяк, сгною!
- Гражданин капитан, лучшего цирюльника вы днем с огнем не сыщите на территории  Сибири и Дальнего Востока, я сделаю из вашей головы произведение искусства.
- Голову трогать не надо. Работай с волосами, - подначил Мажухно.
- Именно это и имел в виду. Присаживайтесь, гражданин начальник. Вот так, ага,  чуточку вперед. Простыночка новейшая. Все новое. Ножнички обработаны. Расческа тоже новейшая. Позвольте головку чуть повыше и чуточек вправо. Сейчас тут маленько подправим. Теперь вот здесь. Пожалуйста, немного головку наклоните влево….
Мажухно изредка улыбался, глядя на Завойко в зеркало. Начальник оперчасти был здесь редким гостем, обычно он подстригался в городской парикмахерской, но молва о мастерстве парикмахера Завойко на этот раз привела его в зоновскую парикмахерскую. И действительно, осужденный Завойко владел ножницами виртуозно. Они в его руках издавали такие звуки, как в руках заядлого картежника колода карт.
- Секундочку, гражданин капитан, теперь необходимо поправить усики. Осторожно. Не шевелите губами, сейчас мы тут. Осторожно-осторожно. Чихнуть хотите? - Завойко подальше отвел руку с ножницами. - Чихайте на здоровье, гражданин начальник.
Мажухно, и правда, громко чихнул.
- Вот и прекрасненько! – приговаривал цирюльник. – Превосходненько! Погодите маленько. Бровки нужно слегка подшаманить. Секундочку, гражданин начальник.
Ножницы снова зашуршали. Завойко приложил ножницы к бровям и приступил к работе. Мажухно прикрыл глаза и представил, как он сегодня прижмется к Жучковой. От этих мыслей он почувствовал дискомфорт и стал покрякивать.
- Еще секундочку, гражданин капитан. Одно мгновение и все. Вот! Смотрите, гражданин капитан. Работа сделана. Давайте помоем голову.
- Не надо! – буркнул Мажухно. - Некогда.
Он собирался посетить баню, потому мытье головы посчитал излишним.
После обеда Мажухно отправился в лагерную баню. Банщик, пожилой зэк, старый сибиряк, был заранее предупрежден и постарался от души. Запарил березовый веник. Деревянные стены обильно оросил пихтовым маслом. Приготовил начальнику целый чайник таежного отвара – душистые травы, листочки, цветочки. Запах впечатляющий.
Мажухно не был любителем банных церемоний, поэтому мылся недолго. Во всяком случае, веник так и не понадобился. И вечером,  вняв просьбе без пяти минут любовницы, капитан купил букет цветов и отправился к ней домой.
На звонок Татьяна отворила быстро, уже ждала гостя. Она была в ярко-бордовом халате до самого пола, отчего казалось выше. Аккуратно сложенные волосы,  прихваченные сзади большой заколкой, манили свежестью.
- Чего у порога стоишь, Петр Михайлович! Проходи. Какой красивый букет! – похвалила она. – Спасибо. Вот сюда проходи.
Петр Михайлович прошел в гостиную. Там стоял накрытый стол. Бутылка коньяка, ваза с конфетами, фрукты. Свет шел от единственного на стене бра.
Татьяна удалилась и через минуту вернулась с водой, в которой стояли только что принесенные цветы.
- Если не возражаете, Петр Михайлович, я цветы поставлю сюда, иначе на столе они будут мешать.
- Тань, что ты мне выкаешь? – смущенно спросил Петр Михайлович. – Мы же, вроде,  друзья
- Пока да, - игриво ответила Татьяна.
- В смысле? Что значит «пока»? – насторожился Мажухно.
Жучкова заметила, что гость напрягся, и рассмеялась:
- Расслабься, Петя! Я имела в виду: пока друзья, но скоро станем любовниками.
- Если в этом смысле, - улыбнулся Мажухно, - то верно.
- Конечно, в этом, - подтвердила Татьяна и неуловимым жестом вынула из волос заколку. Волосы рассыпались на плечи, гость от неожиданности ойкнул.
- Что, Петя, по рюмочке?
- Не возражаю, - ответил Мажухно.
- Так открывай.
Петр Михайлович ловкими движениями откупорил бутылку и налил в бокалы жидкость, похожую на золото 999 пробы.
- За что выпьем, Петр Михайлович? – высоко подняв бокал, спросила Татьяна.
- Как за что? За любовь!
- За любовь, так за любовь, - кивнула она и одним махом опорожнила бокал.
Мажухно выпил следом.
- Вот, Петя, лимончик. Под коньячок лимончик хорошо идет. Да сними ты эту удавку, – она подошла к гостю и стала снимать с него галстук. - Ты и по гражданке галстук носишь? На службе он тебе не надоел?
- Привычка, - произнес Мажухно.
- От привычек нужно избавляться, - пошутила Жучкова.
Пока она снимала с гостя галстук, Мажухно обнял ее за талию и привлек к себе. Татьяна поддалась. Петр Михайлович прильнул к ней и, привстав, начал целовать ей шею, погладил спину, затем рука его спустилась вниз, к ягодицам.
- Танечка, миленькая, как я мечтал прижаться к тебе...
- Может, еще коньячку? – прошептала ему на ухо Жучкова.
- Не против, - согласился Мажухно.
Через полчаса они перебрались в спальню. Мажухно оказался неплохим любовником, Татьяна не пожалела, что согласилась встретиться.
- А ты мужчина не простой, - похвалила она его. – Мне было с тобой хорошо.
- Для тебя старался, милая! – улыбался Мажухно, тыльной стороной ладони вытирая пот на лбу.
- Петь, сейчас хоть скажешь, кто на меня настучал?
- Да кто? Даньшин за тобой следил постоянно и знал, что ты в зону таскаешь всякую фигню.  Он недавно ко мне приходил и говорил, что ты водкой торгуешь. Думаешь, зачем я его в кандей упрятал? Из-за тебя. Чтобы убрать подальше.
- Вот козел! Никогда бы не подумала. Вот педрило! Слушай, а как он меня сдал, если в ШИЗО сидит?
- О, Таня, это целая наука. Он следил за тобой не сам лично, а через шнырей. Есть там у вас в школе один философ, кандидат наук.
- Копытин, что ли?
- Ну да! Он старый агент. На свободе еще на уголовку работал. Он все у вас подслушивал, подглядывал, подсматривал. Когда Даньшина в кандей забросили, он ему как-то передал информацию. Один из моих оперов был в ШИЗО, Даньшин ему и доложил, что ты будешь нести через КПП сигареты и чай. А тот рассказал другим операм, мне ничего не оставалось делать, как принимать меры. Но видишь, все утряслось, все хорошо.
- Я отомщу этому козлу, - зло сказала  Жучкова. – Это надо же, какой скот. Если честно, когда он еще был художником, я всегда его подогревала: то конфет принесу, то чайку, то что-нибудь пожрать вкусненького. До чего же зэки – неблагодарный народ. Больше он тебе ничего не рассказывал?
- А что он еще может рассказать? – поинтересовался Мажухно.
- Ну, вообще…
- Нет, больше ничего не рассказывал. Танька, давай не будем о работе.
- Давай.
- Я хочу тебя еще и еще…..

                                                            ***

- Катюша, доченька, вставай. А то опоздаем. Нам нужно в восемь утра быть на месте, - Наталья гладила дочку по щеке. - Соня, вставай. Или ты не хочешь папу увидеть?
- Хочу-хочу! – Катя подскочила в кровати и, обхватив колени руками, захлопала ресницами, прогоняя остатки сна.
- Тогда иди, умывайся, одевайся, через 30 минут выезжаем.
Катя, потягиваясь на ходу, отправилась в ванную, а Наталья еще раз проверила сумочку, убедилась в наличии документов: паспорт, Катькино свидетельство о рождении, свидетельство о браке (на всякий случай) – все было на месте. Сумку с продуктами она приготовила еще  с вечера. Три дня вместе жить, хочется что-то приготовить мужу повкуснее.
«Господи! – вдруг вспомнила Наталья. – Что же я? Курицу забыла в морозилке. Чуть не уехали».
Она вынула курицу из холодильника, положила в полиэтиленовый пакет.
«Вроде, все, - прикинула Наташа, - ничего не забыла».
В дверь позвонили.
  - Бегу-бегу, - крикнула она.
На пороге стоял Иван. Он взялся помочь Даньшиным доехать до поселка Индустриальный, что на окраине Красноярска, где и находилась ИТК - 27.
На этот раз Наталье не пришлось отпрашиваться с работы на три-четыре дня, объяснять, убеждать. Она была в отпуске с 21-го июля. После свидания собиралась уехать к дальним родственникам в деревню. Там особенно красиво вечерами, когда солнце превращается в большущий багряный диск и висит над лесом, словно раскаленная сковорода. После заката наступает такая тишина, что порой под нее трудно уснуть.
В городе привыкаешь засыпать то под звон трамвая, то под сигнал таксиста, заждавшегося клиента, то за окнами пролетит машина скорой помощи, оповещая всю округу о чьем-то несчастье. И когда ты оказываешься среди абсолютной тишины, когда даже сверчок ленится свиристеть, тут и понимаешь, что отвык от тишины. И уснуть под нее труднее, чем под шум и гам городской суеты.
Тем не менее, Наталья с удовольствием оставалась ночевать в деревне, когда была такая возможность. У них на участке стояла крошечная банька. Парилка в ней была рассчитана максимум на трех человек, зато необходимая температура достигалась минут за пятнадцать, и парься себе на здоровье. Летом после парилки бегали окунаться за огород, в речку, а зимой в снег и бежали обратно в баню.
«Как давно это было, - думала Наталья, закрыв глаза и откинувшись на сиденье автомобиля. - Повторится ли? Как я устала. Пятый год, как в тумане. Постоянно ждешь, ждешь, ждешь. На что-то надеешься. И Женька в колонии фигней  занялся. Режим стал нарушать. Какие-то женщины, карты, деньги. Совсем с ума сошел. Приеду, я ему устрою и любовь, и деньги. Все тебе будет. Уж сидел бы тихонько, не лез бы никуда. И так заработал десять лет ни за что, ни про что. Сиди, отдувайся за дядю. А дядя, дружок твой, со спокойной совестью живет на свободе и в ус не дует. Да и кто сознается? У них тоже свои семьи, дети, жены. Зачем им создавать себе проблемы? Кто на это пойдет?».
Наталья не заметила, как задремала. Намаялась вчера. Сначала поход по магазинам, на дворе 1987 год, поди, купи, что тебе нужно, не так-то просто. На рынке втридорога, а магазины пусты. Хорошо, кое-где знакомые продавцы остались.     
Женька Даньшин нравился Наташе ещё в школе тем, что никогда не проходил мимо несправедливости. Заступался за девчонок, не давал в обиду ребят из младших классов. И себя не позволял никому унижать. У него даже не было прозвища в школе, все обращались к нему либо по имени, либо по фамилии. Исключением был  лишь один друг Евгения, живший в соседнем доме, Юрка Громов, тот назвал Женьку - «Дан», а Евгений его - «Гром». Грома забрали в армию, сначала тот писал Евгению откуда-то с Чукотки, потом письма стали приходить все реже, а однажды вместо ответа вернулось письмо Евгения обратно, на конверте стоял штамп «Адресат по данному адресу не проживает». Ходили слухи, что Гром женился на какой-то иностранке и уехал на постоянное жительства за границу. Слухи это были или нет, но писем от Громова Даньшины больше не получали…
«Лес, большая солнечная поляна, посреди поляны растет дивное дерево с роскошной листвой. Листочки у этого дерева в виде больших сердечек. И разного цвета – красные, желтые, фиолетовые, зеленые, розовые. А вокруг дерева много-много ярко-желтых цветов, и растут они не как попало, а удивительным ковром с правильными узорами. На краю поляны слышно пение птиц. Они стараются друг перед дружкой донести до невидимого слушателя каждый свою мелодию, заливистую и радостную».
- Наташа, приехали! – откуда-то из глубины раздался голос Ивана. Наталья вздрогнула, ей еще казалось, она стоит у дивного дерева, но сразу проснулась.
- Прости ради бога, - смущенно сказала она, - вздремнула немного.
- Бывает, - улыбнулся водитель. – Небось, ночь не спала?
- Какой там сон! – согласилась Наталья.
- Я знаю! У меня брат сидел, а мы с матерью перед свиданием ночью и не ложились: то сумки собирали, то мать начинала плакать, я ее успокаивал, так до утра.
- А где теперь твой брат? – полюбопытствовала Наталья.
- Водилой у нас на базе работает, Андрей. Ты же его знаешь.
- Андрей? – удивилась Наталья. – Это твой брат? Никогда бы не сказала, что он сидел в тюрьме.
- А что, у него на лбу должно быть написано? – рассмеялся Иван.
- Не то чтобы на лбу, но их, бывших заключенных, как-то заметно.
- Не скажи, Наталья, все от человека зависит. Если он не бахвалиться, что сидел, никто и не поймет. А если начнет пальцы веером гнуть да рубаху на груди рвать, тут волей-неволей призадумаешься, а не сидел ли товарищ? У нас полкрая, если не больше, судимых. И что, всех отличишь?
- Не думала как-то, - ответила Наташа. – Слушай, у Андрея же другая фамилия.
- Ну и что? Отцы у нас разные, а мать одна.
- Извини, - смутилась Наталья.
- Да ладно, чего извиняешься. Вот мы и на месте. Пойдем, помогу тебе сумку до КПП донести.
Иван остался вместе сними. «На всякий случай», - пояснил он.
У КПП толпился народ, в руках одного из гостей  виднелась стопка заявлений.
Вскоре вышла небезызвестная Анна Сергеевна и собрала стопку заявлений. Потянулись томительные минуты. Внезапно Наталья почувствовала непонятную тревогу.
«К чему бы это, - подумала она, - все же нормально. Я же оставила Петру Михайловичу телефон, если бы что-то случилось, он бы наверняка позвонил. Все будет хорошо. Все будет отлично. Через 3-4 часа мы будем вместе. Милый Женька, что там у тебя стряслось. Не могу поверить, что просто так стал нарушать режим. И про любовь, скорее всего, Петр Михайлович что-то напутал. А может, Женька схитрил. Ах, да! Он же мне говорил, если что-то будут говорить начальники, до конца им верить нельзя. По-моему, даже условное какое-то слово называл. Если от него кто-то придет. А я все забыла. Господи! В каждом письме Женька пишет: люблю, скучаю, целую. Мечтает увидеть дочку. Ладно, Наташка, успокойся, возьми себя в руки. Потерпи немного. Скоро встретишься с мужем,  все станет на место».
- Мама, долго еще? – спросила Катя.
- Терпи…
Комната свиданий – это вроде небольшой гостиницы, расположенной почти на границе с зоной и свободой, пожалуй, всё же глубже в зоне.  Коридор, плюс  шесть комнат. В коридоре диван, несколько кресел и телевизор. В конце коридора общая кухня с одной стороны,  общие душ и туалет с другой. В одной из комнат  родственники живут с осуждённым двое-трое суток. Конечно, если дадут трое суток. Иногда бывает и так, что на день-два могут и сократить. По правилам длительное свидание дается от одних до трех суток. Начальство решает, кому предоставить сутки, кому двое, а кому и трое. Даньшину  обычно давали  трое суток, поскольку он находился на хорошем счету у начальства и режим не нарушал. 
- Родственники Даньшина здесь? – раздался голос прапорщицы.
- Да-да, здесь мы, - выкрикнула Наталья, и внутри её что-то оборвалось. Она по голосу женщины, по её интонации и жесту, с каким та достала заявление, поняла, что свидания с мужем сегодня не будет. И не ошиблась. 
- Ваш родственник сидит в штрафном изоляторе. Свидание отменяется.
У Натальи потемнело в глазах. Она едва не упала в обморок и осталась на ногах только благодаря Ивану, который успел её поддержать.
- Да что же это такое? - еле слышно прошептала Наталья. - Господи!   
- Наталья, не волнуйся, - старался успокоить Иван. – Может, недоразумение? Сходи к начальнику, я подожду. Не переживай так. На тебе лица нет.
Анна Сергеевна, не обращая внимания на Даньшиных, что-то объясняла прибывшим гостям. Наталья смогла приподняться только спустя некоторое время. Оставив большую сумку у входа в колонию, она побрела в штаб.
- Мама, куда мы идем? – волновалась Катя. – Тебе плохо?
- Куда-куда? К начальнику нужно попасть, - обреченно ответила мама. – Хоть что-то выяснить. Ничего не могу понять.
Вместе с Катей она поднялись на второй этаж штаба ИТК-27 и первым делом направились к начальнику оперчасти. Но кабинет Петра Михайловича был закрыт. Тогда Наталья подошла к двери, на которой висела табличка «Начальник ИТК-27 полковник Царапин П.И.». Женщина несмело постучала и приоткрыла дверь. Из кабинета звучно донеслось: «Я занят сейчас!» Наталья смиренно прикрыла дверь и стала дожидаться, когда полковник Царапин освободится. Минут через тридцать из его кабинета вышли гражданские посетители и два офицера, сотрудники колонии.
Наталья вновь постучала в кабинет. На этот раз ей предложили зайти.
- Здравствуйте, - тихо сказала Наталья.
- Добрый день! Вы по какому вопросу?
- Да вот, Петр Иванович, несчастье у нас.
- Что вы говорите, что случилось? Как ваша фамилия?
  - Даньшина.
  - Даньшина?  - громко переспросил Царапин. – Вот оно что! Так какое же у вас несчастье?
  - Свидание нам не дали.
  - Разве это несчастье? – загоготал полковник.  – Чтобы ходить на свидание, нужно правильно себя вести. Он вам кем доводится?
  - Это мой муж, - ответила Наталья.
  - Муж - объелся груш! – фамильярно пошутил полковник. - А что ж ваш муж так себя ведет? Деньги хранит в колонии, водку пьет, к женщинам пристает?
- Раньше все было нормально, - растерялась Наталья. – Я не знаю, что с ним случилось.
- Слышали, как певица Пугачева поет? «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего» Вот так у нас и с Даньшиным получилось. Все, вроде, было хорошо, а выяснилось, что он вместо того, чтобы работать и помогать администрации, стал заниматься ерундой.
- Как же нам теперь быть, Петр Иванович? Я с дочерью приехала, он пятый год ее  не видит. Вот решилась первый раз привести на свидание к отцу.
- Я вам сочувствую, но ничем помочь не могу.
- А кто же может помочь?
- Боюсь, что сейчас уже никто. Ваш муж находится в штрафном изоляторе, а с ШИЗО на свидание не выводят.
- Петр Иванович, вы не могли бы хоть на час-два вывести его из изолятора, чтобы я с ним поговорила?
- Не положено, гражданка Даньшина! Порядок – есть порядок! Вот отсидит в ШИЗО, напишет заявление и, если не будет нарушать режим содержания, мы предоставим ему длительное свидание. Вот тогда и будете его воспитывать, а сейчас мы сами будем его воспитывать, своими методами. Если у вас все, то до свидания…
Царапин не успел закончить фразу, как в кабинет вошла женщина. Она не спрашивала разрешения, обратилась прямо с порога:
- Петр Иванович, сегодня в Управлении совещание по вопросу образования. Вы будете?
- А мне обязательно там быть? Возьмите с собой замполита.
- Сказали, желательно, чтобы были начальники колоний.
- Не знаю, посмотрим. Я и так без выходных работаю. А они еще по субботам совещания устраивают.
- Я не настаиваю, Петр Иванович, сами решайте, - улыбнулась женщина и уставилась на зареванное лицо Натальи.
Полковник еще раз повторил:
- До свидания, гражданка Даньшина.
- Это жена Евгения Даньшина? – удивленно спросила женщина. 
- Вот, кстати, ответственная за ремонт в школе, учительница  Жучкова, Татьяна Степановна. Поговорите с ней, она вам все расскажет о завхозе, - посоветовал Наталье начальник колонии. - Только не здесь, Татьяна Степановна.
- Как вас зовут? – спросила Жучкова у Даньшиной..
- Наталья.
- Пойдемте, Наталья, у меня к вам есть разговор.
Женщины вышли из кабинета начальника колонии. В коридоре Жучкова, глядя прямо в глаза Наталье, выпалила:
- Скажите своему мужу, что я не нуждаюсь в его ухаживаниях.
- Извините, вы можете объяснить, что произошло? Я второй раз не могу попасть к нему на свидание. Что я могу ему сказать? Я напишу ему записку. Вы сможете передать?
- Пишите, я передам.
- Только объясните, что произошло?
- Ничего особенного, просто он стал объясняться мне в любви. Я ему сказала, что у него есть жена и чтобы он подумал о вас, но он мне ответил, что вы собираетесь разводиться и т.д. Это правда?
- Да, это правда! – неожиданно для себя самой, стиснув зубы, ответила Наталья. – Пару минут сможете подождать? Я напишу всего несколько слов.
Наталья вынула из сумочки авторучку и сложенный вчетверо лист бумаги и быстрым размашистым почерком что-то написала.
Она протянула записку Жучковой, поблагодарила ее за откровенность и ушла.

                                                          ***

Полковник Царапин шел по жилой зоне в сопровождении старшего культорга колонии. Традиционно «хозяин» совершал такую прогулку каждое утро. Обычно его сопровождал либо старший культорг, либо завхоз зоны.
Царапин черпал информацию о положении дел в колонии не только из докладов подчиненных на ежедневном утреннем штабном совещании, он внимательно выслушивал осужденных, которые занимали определенные должности и зачастую знали намного больше своих начальников. В помещения отрядов полковник заходил редко, а если заходил, то обычно это делалось в сопровождении военнослужащих роты охраны. А вот подсобные помещения, такие как клуб, банно-прачечный комбинат, сапожную и портновскую мастерские, столярку жилой зоны, школу, Царапин посещал часто.
В бараках большое скопление народа, многие заключенные болели туберкулезом, да и «отрицаловки» в отрядах хватает. «Отрицаловка» - это осужденные, не поддающиеся исправительному воздействию. От них можно ожидать чего угодно, они не боятся ни взысканий, ни выговоров, ни лишения передач или свиданий, да и на водворение в ШИЗО мало внимания обращают.
В начале восьмидесятых годов один такой представитель «отрицаловки» во время обхода жилой зоны совместной комиссией из краевого управления и главка - сорвал с головы генерала папаху и забросил ее в запретную зону.
Заключенного тут же скрутили солдаты внутренних войск, надавали ему тумаков и отволокли в штрафной изолятор. Впоследствии этот «общезоновский герой» был переведен в ПКТ, а затем и вовсе на «Крытую» (тюрьма для содержания не вставших на путь исправления). И был этот заключенный ходячей живой легендой. Надо было видеть и слышать, с каким упоением он рассказывал о своем «подвиге», как он изображал испуганное лицо генерала и его раскрасневшиеся пухлые щеки. Герой привирал, утверждая, что толстый генерал кинулся к запретке и хотел уже лезть через колючую проволоку за папахой, но якобы автоматчик с вышки дал в воздух очередь и только так смог остановить обезумевшего генерала. Арестантский люд катался в камере от хохота, а рассказчику мог позавидовать любой артист разговорного жанра.
Скорее всего, из-за таких вот зоновских «геростратов» Царапин старался не заходить в зэковские общежития. После обхода жилой зоны, полковник обычно шел к себе в кабинет и по громкой связи начинал вызывать на ковер различных руководителей из числа осужденных. По его приказу в кабинете начальника колонии был установлен пульт с микрофоном и тумблером, который отключал и включал громкую связь. Тумблер был смонтирован таким образом, что микрофон включался либо у «хозяина», либо в помещении ДПНК. Громкую связь обычно используют дежурные помощники начальника колонии. Таким устройством был оборудован и кабинет начальника колонии. Чтобы они друг другу не мешали и не могли одновременно вещать на всю колонию, и был придуман тумблер переключения. Причем «хозяин» мог отключить или включить из своего кабинета микрофон ДПНК, а дежурный офицер – не мог. Случалось, «хозяин» забывал переключить тумблер и уходил из зоны. Тогда по просьбе ДПНК это переключение делал штабной шнырь, который наводил в кабинете Царапина порядок.
После возвращения «хозяина» с прогулки в динамиках громкой связи, развешанных во всех помещениях жилой зоны, раздался его звучный голос:
- Внимание! Завхоз отряда № 7 прибыть в кабинет начальника колонии. Повторяю…
Царапин любил, можно сказать, обожал эту игрушку под названием «Громкая связь». Иногда можно было услышать и такие высказывания:
- Завхоз такого-то отряда немедленно прибыть к начальнику колонии. Ты что, Ваня, так медленно собираешься? Я же вижу тебя. А ну бегом либо ко мне, либо в ШИЗО.
Все понимали, что хозяин «прикалывался», но тому или иному завхозу было не до смеха. Он действительно летел к хозяину сломя голову, поскольку не редки были случаи, когда Царапину могло показаться, что осужденный шел по его вызову слишком долго и вместо кабинета попадал в штрафной изолятор.
По примеру хозяина и замы в его отсутствие, по выходным и в дни дежурств, стали пользоваться Царапинской игрушкой. Надо признать, их объявления выглядели блеклыми и неубедительными. Особенно, если делал объявление заместитель начальника колонии по общим вопросам (Царапин называл его зам по тылу) подполковник Новиков. Тот включал микрофон, затем начинал прокашливаться и уже после этого неуверенно произносил, глотая слова:
- Вниман!..  Осужден… такой-то, прибудьте в штаб. Вас вызывает подполковник Новик…
Он ни разу не произнес свою фамилию полностью. Некоторые осужденные так и думали, что один из замов Царапина носит именно такую фамилию – Новик.
Завхоз седьмого отряда, опытный руководитель, прибыл к хозяину очень быстро. Старые, опытные завхозы в отличие от новичков готовы явиться в штаб или любое другое место в колонии в течение одной-двух минут. После восьми утра они, как правило, уже побриты, одеты, обуты. Опытный завхоз знает, что Царапин может любого из них вызвать на ковер в любую минуту. А еще начальник колонии очень не любил, когда осужденный отвечал ему «Не знаю» на вопрос: «Это сможешь сделать?».
В этом отношении любимцем хозяина был завхоз первого отряда Михаил Сухарев. Тот никогда не говорил хозяину слов «не знаю», «не могу», «не уверен» и т.д. Но не только из-за слов, приятных слуху, любил его Царапин. Сухарев умудрялся все задания начальника исполнять и, что самое главное, - исполнять вовремя.
Как уже известно, в подчинении Сухарева были осужденные–руководители всех подсобных служб жилой зоны. Но кроме этих служб еще проживало порядка 20-30 бесконвойников. Они числились за отрядом № 3, но обычно начальником и первого и третьего отрядов был один офицер, соответственно и завхоз ими командовал тоже один.
Бесконвойники – это осужденные за нетяжкие статьи, приговоренные к небольшим, относительно, срокам и отбывшие наказание, как правило, более двух третей от срока. Иными словами, расконвоировать и выпустить за зону могут осужденных, которым, во-первых, бежать невыгодно, конец срока не за горами, а во-вторых, которые уже проверены и доказали свою дисциплинированность и сдержанность. Хотя, как говорится, и на старуху бывает проруха. Один расконвоированный, случайно встретив на свободе своего однокашника, так это дело отметил, что уехал к нему в деревню и там «прохлопал» даже собственный день освобождения. А сидеть ему оставалось всего пять дней. Вернувшись в колонию, вместо свободы, бывший расконвойник получил: раз - по ребрам, два - год лишения свободы строгого режима. Называется, погулял.
Так вот, однажды в пятницу вечером Царапин вызвал к себе завхоза Сухарева и спросил у него:
- Михаил, как нам в штабе в коридоре заменить полы?
- Какие вам больше нравятся? – спросил завхоз.
- Я вот бываю в колонии № 31, что по соседству с нами, там у них не деревянные, как у нас, а бетонные с мраморной крошкой. Сможем мы и у нас такие сделать?
- Конечно, сможем, гражданин начальник! – уверенно ответил Сухарев.
- Комиссия к нам приедет из министерства на следующей неделе, где-то в четверг. Постарайся организовать. Будут препоны, действуй от моего имени, только в пределах разумного.
- Естественно, гражданин полковник! Сделаем, как надо!
- Меня в понедельник не будет. Целый день буду в Управлении. Только никому не говори, это я тебе по секрету. У тебя есть три дня и три ночи, вернее, с сегодняшней – четыре ночи. Действуй!
Сухарев в первую же ночь подключил человек 20 из разных отрядов. Все деревянные полы были сорваны. На следующий день, в субботу, расконвойники к штабу в жилзоне завезли мраморную крошку, что была приобретена на вольном объекте за полмешка «кустарщины» (различные изделия, изготовленные вручную осужденными умельцами – авторучки, зеркала, шкатулки, складные ножи и пр.). С помощью завхозов производственных отрядов в штаб завезли цемент, песок и шлифовальные машины. Работа кипела безостановочно. В понедельник вечером полы были готовы. До утра вторника две бригады уборщиков их мыли, полировали, натирали.
Во вторник утром «хозяин», поднявшись на второй этаж штаба, глазам не поверил. Сухарев не только заменил полы, он еще параллельно организовал освежающую окраску настенных панелей, отчего коридор смотрелся идеально чистым и ухоженным.
- Пригласи ко мне завхоза первого отряда, - приказал он дневальному штаба.
В тот день Царапин подписал (разными числами) два постановления о поощрении Сухарева – одно о предоставлении дополнительного свидания, второе – о дополнительной передаче. Такая щедрость хозяину была присуща крайне редко.
- Гражданин начальник, завхоз седьмого отряда, осужденный Гераськин, по вашему приказанию прибыл.
- Здравствуй, завхоз.
- Здравствуйте, гражданин начальник!
- Слушай, Гераськин, опять твой Каурдаков всякой хренью страдает?
- Не замечал, гражданин начальник…..
- Вот и плохо, что не замечал. Где он сейчас?
- На работе, в промзоне.
- Пригласи его ко мне, немедленно.
- Сию минуту, гражданин начальник. Только не могли бы вы сказать ДПНК, чтобы меня впустили в промзону?
Хозяин нажал кнопку и поднял трубку:
- Юрий Арсеньевич, пропустите завхоза седьмого отряда на производство, он должен привести мне одного негодяя.
Гераськин, запыхавшись, вошел в слесарную мастерскую, где работал слесарем-ремонтником Костя Каурдаков, здоровенный мужик, и с порога спросил:
- Костомаха,  че  опять натворил?
- Не понял? – удивился осужденный. – О чем речь?
- Одевайся, - распорядился завхоз, - хозяин вызывает.
- Орешь, завхоз, будто я голый стою, - рассмеялся Каурдаков.
- Я имею в виду, переодевайся. Не пойдешь же ты к хозяину в робе.
- А почему нет? - возразил Костя. - Я же на работе, а не в клубе кино смотрю.
- Костя, давай мухой! Ты же знаешь Царапина. Вдвоем в кандей загудим…
Через 20 минут осужденный Каурдаков предстал перед начальником колонии в сопровождении завхоза.
- Что, негодяй! – начал Царапин. – Опять станки плохо ремонтируешь? Опять плана нет?
- Гражданин начальник, запчастей нет, станки на ладан дышат, - стал оправдываться Каурдаков.
- Ладно, завхоз, иди, занимайся делами, - распорядился Царапин.
После того, как завхоз ушел, начальник предложил осужденному присесть:
- Присаживайся, Костя! Как твои дела?
- Да все нормально, Петр Иванович, - ответил осужденный Каурдаков. По имени и отчеству Царапина называли лишь некоторые сотрудники администрации, а из осужденных это могли делать два человека в зоне – Костя Каурдаков и завхоз первого отряда Михаил Сухарев.
- Как семья, дети? Жена пишет?
- Пишет, - вздохнул Костя.
- А что тяжело вздыхаешь?  - спросил Царапин. – Устал?
- Конечно, устал, гражданин начальник…
- Сколько уже отбарабанил?
- Девятый месяц отсидел, Петр Иванович, - ответил Костя и, уловив недоумение на лице «хозяина», добавил, - и все январи…
- Юморист, - рассмеялся Царапин, - ничего, сейчас по амнистии сократим срок и отправим на поселение. Там  с женой будешь жить, с ребятишками.
- Что-то не верится, Петр Иванович. Отвык от нормальной жизни.
- Кто ж тебе виноват? – Царапин с укоризной покачал головой. – Не хрен было ружьем размахивать.
- Знал бы где упасть, соломку постелил, - философски ответил Каурдаков.
- Ладно, все будет хорошо! – успокоил осужденного Царапин. – Я чего позвал. Через два месяца, может, через три ко мне из Москвы приедет один давний приятель, звонил вчера домой. Приедет не один, с генералами из МВД. Заядлые охотники. Понял, к чему клоню? – улыбнулся хозяин.
- Догадываюсь. Сколько нужно?
- Три, но лучше четыре сделай. Очень тебя прошу, сделай на совесть.
- Петр Иванович, - развел руками Каурдаков.
- Это я так, к слову, знаю, ты фуфло толкать не будешь. Одна просьба: помнишь тот нож, который делал для начальника нашего Управления?
- Помню, конечно!
- Так вот, эти четыре ножа должны быть еще красивее. Понял?
- Вы, Петр Иванович, так говорите, словно я Фаберже какой-то.
- Ты круче! – сказал Царапин и лукаво улыбнулся. – Фаберже, не Фаберже, а ножи должны смотреться, как произведение искусства.
- Не сомневайтесь, - заверил Каурдаков. – Кто из режима прикроет?
- Не хотелось никого подключать, но я поговорю на эту тему с капитаном Втюриным. Смотри, будь осторожен, не попадись Мажухно и его псам.
- Не впервой. Мне и режимники не нужны, но вы же понимаете, могут быть непредвиденные обстоятельства.
- Потому и подстрахую тебя через Втюрина. Он, вроде, самый вменяемый в режимной части. Ну, все. Сам дойдешь до промзоны?
- Что я, малое дитя, что ли? – хмыкнул Каурдаков.
- Тогда давай! – Царапин пожал руку умельцу, и тот вышел из кабинета.

                                                                ***

Даньшин, заложив руки за спину, быстро ходил по камере из угла в угол – обычное занятие для заключенного надолго запертого в помещении. Когда арестант круглосуточно находится в камере (а в штрафном изоляторе запрещены даже прогулки на свежем воздухе), он начинает «прогулку», порой и сам не замечая, что находится в движении.
Внезапно открылась «кормушка» (небольшое окошко во входной двери – для подачи пищи в камеру), и на пол упала «малява», то есть записка, тщательно сложенная многократно, чтобы быть размерами поменьше. Евгений подошел и нехотя поднял бумажку. На ней незнакомым почерком было написано «Для Е. Даньшина».
Дрожащими руками, очень быстро Даньшин развернул записку и впился в текст, написанный до боли знакомым почерком. Когда, прочитав, наверное, в пятый раз, Евгений осознал смысл содержания короткого письмеца, он сел на пол, обхватил голову и долго сидел молча, лишь изредка снова разворачивая клочок бумаги и (словно убеждаясь, не ошибся ли, не показалось ли?) внимательно перечитывал текст:
«Я верила тебе больше, чем себе, и честно тебя ждала. Забудь нас навсегда. Теперь у тебя нет ни жены, ни дочери. Прощай».
«Да, это написала Наташка, - на удивление хладнокровно рассуждал Даньшин, - почерк ее. Но что эта мразь, Мажухно, мог ей наговорить? Как же она так быстро «повелась» на его провокации? Сколько раз ей твердил, никогда не верь ментам, что бы они тебе не говорили. Сначала выслушай меня, потом делай выводы. Нужно будет заслать на волю письмо и подробно ей все описать. А главное, напомнить, чтобы больше не слушала этого рыжего урода. Со временем поймет, что это за тип».
И вдруг Даньшин испугался: «А вдруг это все? Почему она так легко рвет со мной? Может, просто нашла повод и хочет им на скорую руку, воспользоваться? Может, надоело ждать? Еще на одном из первых свиданий она рассказывала, что и мама ее недовольна мной. Может, переубедила девку? Пятый год без мужика. «Башню» снесет, кому хочешь. Это только в кино да в книжках по 20 лет ждут возлюбленных, хотя в каком кино столько ждали? Что-то не припомню. Эх, Наташка, столько лет прошло, потерпела бы еще немного. Впрочем, немного ли? Этот скот обломает меня с амнистией, не видать мне сокращения срока. А так бы уже можно было мешок на поселок собирать. Хозяина тоже против меня настропалил.
Как же все надоело. Порой посмотришь на все это, и жить не хочется. Наташка, миленькая, что за глупость ты написала? Я же только вами и живу! Мои миленькие девочки, Наташенька и Катенька, как я хочу быть рядом с вами, почему все так получается. Бог от меня, что ли, отвернулся? Господи, за что меня возненавидел? Согласен, не был я верующим. Но меня с детства так воспитали. Ты же знаешь, я не убивал. Почему не караешь того, кто убил? Почему я должен сидеть в  вонючей камере, хлебать баланду, терять любимую женщину и родную дочь?».
Неожиданно Даньшин расплакался, и, чтобы сокамерники не заметили его слабость, он больше не поднимал голову, дождался, когда слезы высохнут, затем встал, подошел к окну и долго стоял там, чтобы никто не видел его раскрасневшихся глаз.

      ***

Из изолятора Даньшина встречал завхоз 7-го отряда Гераськин. Они зашли в первый отряд, где Евгений забрал свои вещи, затем – в школу, там тоже были кое-какие вещи, заодно познакомились с новым завхозом школы, но новый руководитель поздоровался с предшественником неохотно и даже несколько брезгливо. Ничего удивительного. Из штрафного изолятора заключенный выходит небритым, немытым, с осунувшимся от голода лицом. С таким не то что здороваться,  говорить не захочется. Хотя друзья и так называемые «семейники» (с кем делят хлеб) встречают товарища, вышедшего из изолятора, с новым костюмом, по возможности накрытым столом (чай и конфеты обязательно) и с чистым бельем.
Даньшина перевели в другой отряд, пока он находился в ШИЗО, кто его встретит, поэтому встречающим был завхоз. Он проводил новичка в баню, затем в парикмахерскую и только потом они направились в отряд. Гераськин был опытным завхозом, поэтому он относился к Даньшину как к коллеге и очень уважительно. По-другому нельзя. Завхоз школы - должность «номенклатурная». Сегодня его списали в 7-ой отряд, а завтра снова заберут в первый, их в штабе не разберешь. А с номенклатурой, даже бывшей, лучше отношений не портить. Как не крути, а у него остались знакомства и с замполитом, и с директором школы, да и с хозяином.
Гераськин насмотрелся за свой срок всякого. Сегодня снимают осужденного с должности старшего культорга (правая рука замполита), сажают в изолятор, а потом вдруг хозяин амнистирует его и назначает завхозом зоны. Было и такое, поэтому со всеми, кто поработал на высоких должностях, нужно быть начеку и лучше в дружеских отношениях. По дороге в отряд Гераськин сказал:
- Копытин -  твой кадр?
- Да, я помогал. Шнырем устроил в школу, а что?
- Ничего, я догадался. Его тоже ко мне списали. Нарядчик говорит, Мажухно постарался. Решил твоих тоже убрать.
- Видимо, - вздохнул Даньшин, но разговор продолжать не стал. Вдруг, какая провокация. Гераськина он знал постольку, поскольку и решил лучше  помолчать, хотя очень хотелось рассказать все, что он думает о начальнике оперативной части.
В отряде отдыхала ночная смена. Копытин находился в промзоне. Даньшину завхоз выделил спальное место на нижнем ярусе, что в глазах других осужденных должно было красноречиво подтвердить определенный статус.
Вечером пришел с работы Копытин, бывший дневальный школы, и открыл глаза Даньшину на происходящее. Старик оказался тем еще разведчиком. Он и рассказал Евгению о бизнесе Жучковой и даже умудрился подслушать ее разговор с Гаврилкиным, когда та рассказывала лаборанту, как она отомстила Даньшину.
- На самом деле, Женя, это Гаврилкин ее и подставил. Он ее сдал. Но Мажухно ей сказал, что это твоих и моих рук дело.
- Откуда все  знаешь? – изумился Даньшин.
- А уши мне на что? – хитро улыбнулся Копытин.
- Значит, эта шлюха Жучкова наплела моей жене, что я ей в любви объяснялся? – зло спросил Даньшин. – Теперь все ясно!
- Что ясно, Женя?
- Мне в изоляторе кто-то маляву кинул в камеру. От Наташки.
- И что Наталья? – участливо спросил Копытин.
- Как что? Прощай, говорит, - тяжело вздохнув, ответил Даньшин. – Теперь понятно, что произошло.
- Жень, ты поаккуратнее, с Мажухно опасно воевать. Та еще гнида.
- Да кто с ним воевал? – вспылил Евгений. – Я отказался эту проститутку подставить. Из-за нее и в кандей попал, а видишь, как оно вышло. Теперь что поделаешь. Напишу Наташке все подробно, объясню. Она девка не глупая, поймет, если, конечно, не нашла нового мужа.
- Сплюнь, что ты говоришь?
- То и говорю. Слишком быстро она поверила, что я влюбился, что развестись с ней хотел. Так Жучкова ей говорила?
- Я не могу ручаться, что она говорила твоей жене, но Гаврилкину рассказывала именно так.
- Значит, так и говорила, - заключил Даньшин. – Зачем ей лаборанту сочинять?

                                                      ***
 
Даньшин договорился с Гераськиным, чтобы тот его на следующий день не выводил в промзону, сославшись на недомогание.  Завхоз отряда пошел ему на встречу. На самом деле Евгений решил завтра же отправить через Серегу Коня письмо Наталье.
«Завтра пойдем в столовую, - думал он, - и попрошу завхоза на минутку завести в библиотеку».
Он успел до отбоя написать письмо, запечатал его и спрятал под простыню. Утром не стал брать письмо с собой, потому что в это время Коня не сыщешь.
Во время обеда Даньшин быстро опустошил чашку с супом и, отказавшись от каши, отпросился у Гераськина в библиотеку.
- Давай, только не долго. Через 10 минут уйдем.
Евгений вышел из столовой и направился к подъезду первого отряда, через него можно было подняться на второй этаж и по коридору пройти в библиотеку. Дверь в библиотеку была закрыта. Даньшин постучал, но дверь никто не отворил. Постояв еще несколько минут около библиотеки, он стал спускаться вниз по лестнице и у самого выхода столкнулся нос к носу с майором Ломилкиным, позади него шел лейтенант Сазонов.
- О! Даньшин, а  что ты тут один без сопровождения делаешь? – удивленно спросил режимник.
- В библиотеку заходил, гражданин начальник, но она закрыта.
- Что у вас в отряде нет руководителя культурно-массовой секции? Ты разве не знаешь, что осужденный должен в библиотеку ходить только в сопровождении руководителя КМС, завхоза или начальника отряда?
- Гражданин майор, - произнес Даньшин, - извините, в последний раз. Мы тут на обеде, понимаете. Хотел взять что-нибудь почитать.
- Родителей нужно почитать, - загоготал Ломилкин, - тогда, может, и в тюрьме не сидел бы. А ну, Сазонов, обшмонай его, че несет?
Даньшин побледнел от такого поворота событий. Под курткой лежало письмо для Натальи. Сазонов на ощупь понял, что осужденный что-то прятал.
- Что это?
- Конверт, - обреченно ответил Даньшин. Лейтенант достал, покрутил.
- Угу, запечатан, обратного адреса нет. Пытался нелегально письмо отправить? – покачал головой Ломилкин.
- Может, вернете? Я жене написал.
- А вдруг ты побег организовываешь? Пусть Мажухно разбирается. Сазонов, занесешь письмо в оперчасть. Это их клиент, - сказал Ломилкин и они с Сазоновым ушли.
Даньшин вернулся в столовую подавленным.  Гераськин это сразу заметил.
- Что случилось? – спросил он.
- Письмо на волю режимники отшмонали.
- Что же так неосторожно? Отдал бы мне, я бы отправил через промзону.
- Не подумал.
- Что-то серьезное?
- Серьезней не бывает, - угрюмо ответил Евгений.
В письме он написал, чем занимается Жучкова, что она оклеветала Даньшина по науськиванию своего любовника, капитан Мажухно. Иными словами, письмо еще больше углубило пропасть между Даньшиным и капитаном с рыжими усиками. Теперь он не преминёт воспользоваться случаем и сказать Жучковой, что Даньшин продолжает на нее «стучать». Нехорошо вышло. Хоть волком вой. Ничего уже не исправить.


(Продолжение следует)

Tweet