Продолжение

Наталья Даньшина, получив от мужа письмо без обратного адреса, разволновалась не на шутку. В душе появилась тревога:
«Что у него происходит? - думала она. - Говорил,  все хорошо складывается, дол-жны на три года сократить срок и на тебе, лишили свидания. В первый раз за четыре года. Почему свидание? Свиданием редко наказывают. Сколько езжу, первый раз слышу, чтобы лишали свидания. В изолятор посадят, выговор объявят, передачи иногда лишают, а вот свидания лишить – даже необычно слышать. Что поделаешь, нужно ехать, как он написал. Поеду послезавтра. Так-так. Посмотрим, что там. Не знаю, брать Катьку с собой или нет? Ладно, пусть едет. Взрослая уже, чего скрывать».
Рано утром в субботу Наталья и Катя Даньшины стояли у проходной ИТК  № 27.
Прапорщица Анна Сергеевна собрала заявления у родственников и уплыла за решетчатую дверь. Минут через тридцать она вышла и объявила:
- Родственники осужденного Филиппова здесь!
- Здесь.
- Свидания не будет. Ваш сын в штрафном изоляторе.
- Господи! – всплеснула руками пожилая женщина. – Как же так? Мы аж из Ростовской области приехали. На дорогу пять дней потратили, через Москву добирались. Миленькая, может, можно исправить?
- Это не ко мне. Обращайтесь к руководству. Но сегодня выходной день. Обратитесь к ответственному. Хотя вряд ли и он поможет.
- А где его искать?
- Он сейчас в зоне, - ответила начальница комнаты свиданий. - Закончу с заявлениями и позвоню в дежурку.
- Ой, спасибо, миленькая, позвони, пожалуйста. Мы так долго ехали, а свидание отменили. Боже ты мой.
- Родственники Даньшина!
- Да, здесь.
- Вам тоже в свидании отказано. На него наложено взыскание: «лишение очередного свидания». Тоже подождите, я вынесу бумаги, распишетесь.
- Ясно, ответила Наталья, - ждем. 
Анна Сергеевна исчезла за дверью КПП и появилась вновь минут через 15. Рядом с ней стоял офицер небольшого роста с рыжими усами.
- Внимание, товарищи! Кто тут родственники лишенных свидания.
- Мы, - отозвалась женщина, - сын наш Сережа Филиппов. Мы из Ростова приехали, пять дней добирались. Редко приезжаем. За шесть лет второй раз смогли приехать. Посодействуйте, товарищ начальник.
Наталья думала: оставаться здесь и объяснять ситуацию ответственному офицеру или ехать домой. Бумаги, которые вынесла Анна Сергеевна, она подписала, отказ в свидании был известен заранее. Что еще делать? Она уже повернулась, чтобы уйти, но что-то ее остановило.
«Узнаю насчет 25 июля, - подумала Наталья, - может, что-то офицер объяснит?».
- Нас тоже лишили свидания, - сказала она офицеру, - но краткосрочного. Хотела бы узнать, следующее свидание нам предоставят без проблем? У нас 25 июля длительное свидание с мужем.
- Свидания лишают только очередного, - ответил офицер. – Следующее свидание, если снова не лишат, остается в силе.
- Спасибо, - ответила Наталья и направилась от КПП, взяв за руку дочь.
- Извините, женщина, как ваша фамилия? – спросил офицер.
- Даньшина! – ответила Наталья.
- Погодите. Вы мне нужны. Нам необходимо побеседовать. Пойдемте ко мне, - капитан пригласил женщину в штаб. На двери в кабинет Наталья прочитала: «Начальник оперчасти Мажухно».
- Проходите, садитесь. Как вас величать?
- Наталья.
- А по батюшке?
- Можно просто по имени, - смутилась Наталья.
- Не положено.
- Наталья Владимировна. А это наша дочь – Катя, ей скоро восемь лет исполнится. Во второй класс перешли.
- Симпатичная девочка, - Мажухно подмигнул ребёнку, Катя, застеснявшись, покраснела. - Понимаете, Наталья Владимировна, нам нужно с вами как-то повлиять на Евгения. Пожалуйста, пусть Катя  подождёт в коридоре.
После того, как за девочкой закрылась дверь, Мажухно продолжил:
- У вашего мужа наступил  психологический кризис. Такое бывает у осужденных, которые отбыли три-четыре года в изоляции. И мы обычно привлекаем к решению этих проблем родственников, если имеем такую возможность. Вот и сейчас. Что произошло? Он начал нарушать режим содержания, до начальника дошли слухи, что он стал употреблять спиртные напитки. С поличным пойман не был, но вы же понимаете, сколько веревочке не виться, конец все равно будет.
- А свидания его за что лишили?- спросила Наталья.
- Был обыск в школе. Плановое мероприятие. Вы же понимаете, в каком учреждении находится ваш муж. Так вот, при обыске в его комнате, вы знаете, какую он должность занимает?
- Да, завхоз школы.
- В его кабинете были обнаружены запрещенные предметы и, что самое печальное, представьте себе, деньги. У начальника колонии закрались подозрения, что ваш муж либо занимается спекуляцией водки, заказывая ее через женщин-учителей, либо играет в карты. А зачем ему понадобились деньги?
- Не знаю. Я никогда с ним на эту тему не говорила.
- В том и проблема, Наталья Владимировна, что Евгений четыре года продержался, и к нему фактически не было претензии со стороны администрации, а сейчас с ним что-то случилось. Мы, конечно, выясним, что или кто отрицательно повлиял на вашего мужа, но вы тоже должны помочь нам в этом вопросе, это в ваших интересах.
- И кто же мог повлиять на него? – с изумлением поинтересовалась Наталья.
- У нас сейчас только подозрения, но мы проведем проверку и будем знать наверняка. По моей информации, он… мне не совсем удобно говорить. Понимаете, есть  вещи.
- Нет-нет, Петр Михайлович, - встрепенулась Даньшина, - пожалуйста, говорите. Для меня это очень важно. Если нужно, я могу вам пообещать, что о нашем разговоре никто и никогда не узнает. Я могу хранить молчание.
- Давайте я закончу проверку, и потом мы с вами поговорим на эту тему.
- Я умоляю, Петр Михайлович, пожалуйста, скажите сейчас, чтобы я хоть как-то представляла, о чем речь.
- Хорошо, Наталья Владимировна, только пообещайте, что пока ему ни слова о наших подозрениях.
- Обещаю, - твердо ответила Наташа.
- Я понимаю, вам нелегко это услышать, но  мне кажется, что Евгений просто влюбился в одну из учительниц, а та им манипулирует.
Наталья не проронила ни слова, еще с минуту помолчала, глаза наполнились слезами. Она была готова услышать, что угодно, только не это.
- Почему вы так решили? – прошептала она.
- Успокойтесь, Наталья Владимировна, я же сказал, это только подозрение. Мы все выясним. Вы готовы нам помогать?
- Что я должна делать? – кивнула Наталья.
- Ничего особенного, просто напишите ему письмо, а я передам.
- Это же запрещено, - удивилась Наталья.
- Через меня можно. Все письма проходят через наших сотрудников. Вы не расстраивайтесь. Возьмите себя в руки. Вот бумага и авторучка.
Наталья фактически под диктовку Мажухно написала письмо-записку и, попрощавшись, вышла из кабинета.

                                                          ***

Мажухно поднялся на второй этаж школы, где его встретил Даньшин.
- С оповещением, я смотрю, налажено. Или ты случайно оказался на лестничной площадке? А, завхоз?
- Здравствуйте, гражданин начальник! – ответил Евгений. - Нет, не случайно. Дневальный доложил. Я же встречаю и директора, и представителей администрации.
- То есть, внезапно сюда представители администрации не попадут. Я правильно понимаю?
- А как иначе, гражданин капитан, для чего дневальный сидит. Зачем локалка?
- Хватит демагогии. Открывай свою конуру.
- Да она открыта. Проходите.
- Благодарствую, осужденный Даньшин.
Войдя в комнату, капитан развалился на диване и сказал:
- Что, Женя, чайком угостишь?
- С удовольствием, гражданин начальник. Но ни чая, ни посуды, ни нагревательных приборов в наличии нет.
- Ни денег, - добавил Мажухно, - все отмели менты поганые.
- Денег у меня и не было, гражданин капитан. И вы, скорее всего, об этом знаете.
- Ты наглец, Даньшин, я у тебя что, кассиром работаю? Откуда я знаю, сколько у тебя денег, и где ты их хранишь. На рожон лезешь. Я пришел к тебе не ругаться, а с хорошей новостью. Плясать будешь?
- Под вашу дудку? – ухмыльнулся Даньшин.
Мажухно рассмеялся:
- А ты с юмором дружишь, хлопец! Только зря юморишь. Сейчас, Женя, не до шуток. Письмо от Натальи Владимировны будешь читать? Мы сегодня очень мило с ней пообщались.
Евгений побледнел. «Неужели кто-то сдал?», - мелькнуло у него в голове.
- Если позволите, прочту, - стараясь не высказывать волнения, ответил Даньшин.
- А чего же не позволить? Позволю.
Мажухно положил сложенный вчетверо лист на письменный стол и сказал:
- Вот письмо, внимательно прочитай. Будут вопросы, я сегодня до вечера работаю.
Капитан вышел из комнаты, Даньшин, убедившись, что начальник оперчасти покинул территорию школы, развернул лист и впился глазами в строки, написанные знакомым, аккуратным почерком.
«Здравствуй, Женя! Свидания, как ты и говорил, нам сегодня не дали («Вот дура! Нашла перед кем откровенничать», - в сердцах подумал Евгений). Зато у нас впереди длительное свидание, осталось совсем немного («Чую, что и длительное нам, Натаха, обломают»). У меня появилась возможность написать небольшое письмо, тебе передаст его Петр Михайлович («Лучше бы я год жил без писем», - мысленно возмущался Даньшин). Он вкратце рассказал о случившемся с тобой недоразумении. Теперь я знаю, за что тебя лишили свидания. Но ты, дорогой, не расстраивайся. Держи себя в руках. Все будет хорошо. Главное, не нарушай режим. Петр Михайлович сказал, что поможет тебе, прислушайся к его советам. Хорошо? На этом все. До встречи. Целую. Твоя жена Наташа!».
«Вляпались, - размышлял Даньшин, - так и называется: вляпались. Чего он ей там наплел? Судя по письму, расписал, что у меня отшмонали деньги, что я погряз в нарушениях и т.д. А что еще он мог наговорить? «Прислушайся к его советам». Ох, Наташка,  какая же ты глупая девчонка. К чьим советам прислушиваться? Знала бы, что эта мразь мне советует и чего добивается. И как она попала этому уроду в лапы? Ах да, он же сегодня дежурит. И что теперь делать? Идти на поклон? Да, сходить нужно. Хоть поговорить. Может, удастся сгладить острые углы. Иначе не даст жизни. Заклюет».
Через полчаса Даньшин сидел напротив капитана Мажухно.
- Давай, Даньшин, без лишней воды. Ты готов к сотрудничеству?
- Гражданин начальник, я готов помогать администрации, но можно как-то без провокаций обойтись?
- Да что ты заладил, провокации, провокации? – Мажухно вспылил. Он соскочил с кресла и стал прохаживаться вдоль стола.
- Я имею в виду…
- Мне по хрен, что ты имеешь в виду? Это я, что имею, то и введу, - скаламбурил капитан.- Понял? Ты должен сделать то, что я скажу. В данный момент мне нужна Жучкова. Мне нужно поймать ее с поличным. Закажи ей что-нибудь и доложи. Понял?
- Но это же будет наглядно, а потом как мне здесь жить и работать. Мне ведь еще шесть лет сидеть.
- Вот именно, Даньшин, шесть лет. А ведь может оказаться и в два раза меньше. Как ты думаешь? Все зависит от тебя. Сдай Жучкову, и через несколько месяцев я отправляю тебя на поселение. Живите там счастливо со своей Настей.
- Натальей, - поправил Даньшин.
- С Натальей, какая разница, я имею в виду с женой. А дочка у тебя очень красивая девочка, глазки умненькие.
- Она что, вместе с дочкой была? – удивился Даньшин.
- Ну да!
- Гражданин капитан, давайте найдем компромисс.
Мажухно подошел вплотную к осужденному, взял его большим и указательным пальцем правой руки за подбородок и, сощурив глаза до щелок, процедил:
- А зачем мне компромисс? Мне не компромисс нужен, а компромат. Конкретно на учительницу Жучкову. Ты можешь это понять? Или нет? Ты что, Даньшин, тупой? Тебе кто дороже? Жена и дочь или эта шлюха Жучкова?
- Конечно, жена и дочь! – едва ли не вскрикнул Даньшин. – Но ведь есть еще честь и достоинство. Для меня они тоже дороги.
- Честь и достоинство? – ухмыльнулся Мажухно. – А тебе с Жучковой что, детей крестить? Да ты, может, никогда с ней больше не увидишься, на хрен она тебе нужна?
- С ней, может, и не встречусь, а вот со своей совестью каждый день придется встречаться.
- Ой-ой-ой, Даньшин, я тебя умоляю. Прекрати этот спектакль. О какой совести ты рассуждаешь. Девяносто девять процентов зэков постукивают друг на друга, а за льготы и послабления, за досрочное освобождение - мать родную продадут.
- Но вы и сами не отрицаете, что есть один процент других зэков.
- Есть, но это упертые придурки, чем они заканчивают? ШИЗО, ПКТ, крытой и т.д. В результате, на свободу выходят с туберкулезом и долго не живут. Ты хочешь такую судьбу? Хочешь страдальцем быть? Но блатные тебя к себе уже не примут. Ты для них все равно «красный», раз побывал в шкуре завхоза. Тебя еще не в каждую камеру ШИЗО или «крытки» пустят. Это понимаешь?
- Я не об этом сейчас, гражданин начальник. Я не рвусь в блатные, я готов помогать администрации, поддерживать на вверенном мне объекте порядок и дисциплину, но я не хочу быть провокатором.
- Так, Даньшин, не выводи меня из себя. Мне  уже стало надоедать. Вопрос ребром: сдаешь Жучкову или нет?
- Не могу, гражданин капитан. Если увижу, что она кому-то тащит водку, я вам скажу. А сам заказывать не могу.
- Свободен! – раздраженно гаркнул Мажухно.
«Снова разговор не получился, - думал Евгений, бредя в школу. - Что ж это такое. Свободу я должен обеспечить обязательно через провокацию? Почему? Сдалась ему Жучкова. Какой здесь выход? Он должен быть. Иначе все рухнет. При нормальном раскладе полученное взыскание через месяц снимешь, но ведь взысканий можно нахватать столько, что об амнистии придется забыть. Но ведь это три года свободы. А если плюнуть и действительно сдать эту чертову Жучкову?».
Даньшин знал, если какая-то мысль закралась в голову, она будет искать малейшее окошко, чтобы реализоваться и выплыть наружу. Человек, не желающий подличать, таких вопросов сам себе не задает. Но если вопрос возник, на него придется давать ответ. И оттого, что вопрос появился, Даньшин начинал презирать себя и гнал подлую, липкую, противную мысль, а она сверлила и сверлила темечко, и кто-то приговаривал, стоя сзади:
«А ведь усомнился и ты, Евгений! Ты, который, сидя в следственном изоляторе, говорил себе, что никогда в жизни не позволишь строить свое благополучие на несчастье других. Но если Жучкову задержат с поличным, тем более с водкой, для нее пусть не тюрьма, но судимость обеспечена. Какой выбор, Женя? Амнистия и три года свободы? Или пусть все идет, как идет?».

                                                          ***

На пульте у штабного дневального зазвенел звонок,  загорелась лампочка, вызывал капитан Мажухно. Крыльчук сломя голову ринулся по коридору – к начальнику оперчасти медленно идти по вызову не принято. Уже через несколько секунд голова Крыльчука торчала между наличником и приоткрытой дверью:
- Вызывали, гражданин капитан?
- Заходи, - махнул рукой Мажухно, - присаживайся.
Крыльчук сел на стул.
Мажухно, затянувшись сигаретой и выпустив несколько густых желто-сизых клубов в направлении потолка, спросил:
- Степа, кто у тебя есть доверенный в школе?
- Доверенный насколько?
- Настолько, чтобы Даньшину не стуканул о твоей просьбе.
- Шнырь Сыромятников, но он только ночью дежурит. Он еще у старого завхоза работал. Даньшин хотел его заменить, когда стал завхозом, но он «сынок» режимника Втюрина, который предупредил Даньшина, чтобы тот его не трогал. Но Сырник все равно зло на Даньшина затаил.
- Угу, это хорошо, - сказал Мажухно. – Где сейчас Даньшин ночует?
- Сейчас в отряде, - ухмыльнулся дневальный, - сейчас никто не хочет по порожнякам взыскания ловить.
- Глупо было бы, такие срока половинят, - подтвердил капитан. – Это хорошо. Вот что мне скажи, этот Сырник поможет тебе или нет?
- Если я скажу, что по просьбе оперчасти, то не откажет.
- Отлично. Только не говори, что я об этом просил, скажи, к примеру, кого назвать? Скажи, что Сизов попросил и предупредил, если кому взболтнет, опера его сгноят.
- Что он, совсем дурак. А что нужно сделать?
Мажухно подошел к сейфу, открыл скрипучую дверь и вынул бутылку водки.
- Вот эту бутылочку нужно спрятать в школе, в комнате у Даньшина. Надеюсь, ночью он сможет дверь открыть?
- Ха, гражданин капитан, если Сырник не сможет, я помогу.
- И прекрасно, - потирая руки, сказал Мажухно. - Как сделаете, позвони мне утром, я в восемь буду в кабинете. Но аккуратно, сам с водкой не припались.
- Все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа, -  заверил Крыльчук.
- Сейчас водку не бери, она будет стоять вот здесь, - Мажухно показал небольшую нишу в стене за батареей. – Возьмешь ночью или вечером, когда штаб опустеет, своим шнырям о задании не говори. И вообще, можешь это не сегодня сделать. Ты сначала поговори со своим Сырником. Может, какой идейный, откажется.
- Как он откажется, гражданин начальник, он тоже амнистию ждет. Ему, по-моему, двуха обламывается. Какие тут отказы.
- Да хрен их знает. Придурков хватает.
- Я, наверно, чтобы не светиться, схожу к нему сейчас, он в инвалидном, 19-ом отряде, живет, и там с ним переговорю. Может, даже в школу заходить не буду. Перед дежурством зайдет ко мне в штаб, затарится и пойдет в школу.
- Можно и так, но предупреждаю, с водкой спалитесь, на меня не крутись. Понял?
- Конечно, гражданин начальник, могли бы не предупреждать.
- Действуй.
Вечером осужденный Сыромятников принял груз у Крыльчука и отправился на дежурство. Все прошло гладко, никто не остановил, груз был доставлен в школу, оставалось ночью разместить его в нужном месте. С замком Сырник провозился не долго, бутылка водки перекочевала в кабинет завхоза.
После того, как Крыльчук на следующий день утром позвонил по внутренней связи начальнику оперчасти и доложил о выполнении спецзадания, Мажухно направился прямиком к начальнику колонии, у того как раз закончилась пятиминутка.
- Разрешите, товарищ полковник? – постучав в двери, вошел капитан.
- Заходи, Петр Михайлович, что у тебя, какие новости?
- Да вот, Петр Иванович, наверное, придется завхоза школы менять.
- Что опять? Что случилось?
- По оперативным данным, водочкой стал приторговывать. Раньше сам пил, а сейчас блатным стал продавать.
- Барыгой заделался? Вот негодяй. Слушай, а на вид парень-то неплохой, смышленый. Ты проверял? Может, кто из твоих керосинчику решил плеснуть?
- Вот сейчас и пойдем разбираться. Режимников приглашу и пару своих сотрудников возьму.
- Ладно, если подтвердится, давай его ко мне. Окуну в кандей на пятнадцать суток. Вот балбес. Куда лезут? Да, после обыска сообщи замполиту. Это его кадр.
- Есть такое дело, - ответил Мажухно, - разрешите идти?
- Давай, Петр Михайлович, и обязательно подберите кандидатуру на должность завхоза. Нужно ремонт заканчивать, а то директор будет квохтать потом. Кого можно поставить вместо Даньшина?
- Пусть Сиверин предлагает, а мы посмотрим на кандидата.
- И то верно, - согласился Царапин.
Водку нашли в антресоли среди старой наглядной агитации.
- Что это, Даньшин? – спросил офицер режимной части.
- Водка, сами не видите? – стиснув зубы, выдавил из себя Евгений.
- А как она сюда попала? – спросил другой офицер.
- У него спросите! – кивнув на Мажухно, ответил Даньшин.
- Поосторожней на поворотах, гражданин осужденный! - делая ударение на букве «У», зарычал Мажухно. - Погряз в интригах, теперь крайних ищешь?
- Никого я не ищу. Не моя это водка.
- Ангел ты наш, - продолжал Мажухно, - деньги не твои, водка не твоя. Делать кому-то нечего, тратиться на тебя.
- Зачем вам тратиться? У одного отшмонали, другому подложили.
- Я за 20 лет службы не видел ни одного зэка, который бы при обыске сказал, что это его водка.
- Была бы моя, я бы сказал честно, но это провокация.
Услышав из уст Даньшина последнее слово, Мажухно усмехнулся:
- Как думаешь, чья? Провокация?
- Разберемся.
- Ух, ты! – рассмеялся Мажухно. – Ты еще и разборки учинишь?
- Само всплывет! – дерзко ответил осужденный.
- Так, хлопцы, уведите его пока в подвал к ДПНК, - отдал распоряжение Мажухно стоявшим здесь же солдатам-контролерам из роты охраны.
Через час Даньшина под конвоем привели к начальнику колонии. Пока тот был занят, в коридор выглянул Сиверин и, увидев Даньшина, пригласил его к себе в кабинет. Прапорщик, сопровождавший осужденного, по просьбе замполита остался в коридоре.
- Что опять натворил, Даньшин? – спросил замполит
- Ничего я не творил, - угрюмо ответил Евгений. Он знал, что Сиверин в данной ситуации помочь ему не может.
- А водка у тебя в комнате откуда взялась?
- Кто-то подложил.
- Кто?
- Да не знаю я, гражданин майор? Это все Мажухно мутит.
- А что ему от тебя нужно? – удивился Сиверин. – У тебя с ним конфликт был?
- Не было никаких конфликтов, просто вербовал меня работать на оперчасть.
- Он всех вербует. А водку у тебя находит. Что-то здесь не так…
  В этот момент в кабинет заглянул прапорщик, сопровождавший Даньшина, и громко сказал:
- Юрий Филиппович, хозяин освободился, требует к себе.
- Иди, - коротко бросил замполит.
Царапин сидел, нахмурив брови, и долго в упор смотрел на теперь уже бывшего завхоза школы. Затем спросил:
- Берегов не видишь? Совсем обурел, Даньшин?
- Я ни в чем не виноват, гражданин полковник. Это не моя водка, я не знаю, как она туда попала. Я ночью сплю в отряде. Кто в школьную комнату мог зайти и что туда положил, мне неизвестно, - выпалил Даньшин.
  - Ты чего? – вдруг заорал Царапин. – За дураков нас держишь? Мне что-то никто не придет и не подложит бутылку водки. На, мол, Петр Иванович, похмелись с утра. А тебе, блин, деньги подкладывают, водку подкладывают, может, тебе еще и бабу подложат, а ты будешь убеждать, что понятия не имеешь? Нет, Даньшин, так дальше не пойдет. Для начала посиди 15 суток в штрафном изоляторе, потом посмотрим, как с тобой быть. Выводов не сделаешь, посажу в ПКТ (помещение камерного типа, иными словами, тюрьма на территории колонии) Ясно?
- Так точно! – по-военному четко ответил Даньшин. – Но я действительно не виноват. Не моя это водка.
- Уведите его в штрафной изолятор, немедленно, - приказал начальник колонии, подписывая «Постановление» о водворении в ШИЗО.
- Гражданин полковник, можно последнюю просьбу, пожалуйста! – взмолился Даньшин.
- Говори, - смилостивился Царапин, - что еще?
- Гражданин начальник, Христом богом прошу, дайте возможность на свидание сходить с женой и дочерью. Я дочь не видел пятый год. Для меня это очень важно, гражданин полковник. Свидание через неделю. Дайте мне неделю ШИЗО, а после свидания я готов еще месяц отсидеть. Умоляю…
- Хамлюга ты, Даньшин, его в ШИЗО садят, а он о свидании разглагольствует.
- Гражданин полковник, я дочку не видел ни разу, как сел…
- А кто тебе виноват? Я тебя не сажал? Моё дело за тобой присматривать, а кто и за что посадил – дело десятое.
- Пожалуйста, граждан…
- Увести! – перебив осуждённого, приказал полковник.
Прапорщик вытолкнул Даньшина из кабинета и в свою очередь заорал:
- Руки назад! Пошел!
- Ты хоть не ори, - огрызнулся Даньшин. – Говори спокойно, чего быкуешь?
- Разговорчики, гражданин осужденный, - прикрикнул прапорщик.
В камере штрафного изолятора находилось трое осужденных. Двое спали на полу (откидные нары днем прикручиваются к стене), а один ходил из угла в угол.
- Ты завхоз школы? – спросил бодрствующий.
- Бывший, - ответил Даньшин.
- За что на кичу?
- Если бы знал. Водку нашли в кабинете, кто-то подложил.
Заключенный только ухмыльнулся, кто поверит, что водка ничейная. Даньшин сел на пол и стал вспоминать свой арестантский путь с первого дня:
«Может, я что-то  в жизни делаю не так? Я сижу в тюрьме, никого при этом не убив. Почему так складывается? И главное, бесполезно кому-то, что-то доказывать. Никто даже не сомневается в моей виновности. Ни менты, ни зэки, ни учителя. Все считают, что я убил, но просто в «несознанке», так многие зэки поступают – совершают преступления, но не признают себя виновными».
Даньшин вспомнил, как в следственном изоляторе, когда он впервые переступил порог камеры, обитатели ее расхохотались, услышав от новичка, что он ни в чем не виноват и никого не убивал. Пожилой заключенный, указав ему шконку (тюремную кровать) на втором ярусе, сказал:
- Не обращай внимания, располагайся. Мы сейчас «в хате» как раз эту тему обсуждали: девяносто процентов сидельцев не признают своей вины.
- У меня действительно недоразумение, - пытался вставить Даньшин.
- Не кипятись, парень, у всех здесь недоразумение. Вся наша жизнь – сплошное недоразумение. Кого из нас мать рожала для тюрьмы?
- Но я никого не убивал, на меня повесили убийство.
- Экий ты неугомонный, - удивился старик, - успокойся: твои дела никого здесь не волнуют. У каждого своя проблема. Убивал, не убивал, это ты следаку доказывай. Нам какая разница?
Когда Даньшина приговорили к десяти годам лишения свободы, первой его мыслью было – покончить жизнь самоубийством. Казалось, что такой срок прожить в тюрьме невозможно. Но рядом в камере находились люди, у которых срок наказания был и по 15 лет, но сокамерники не думали накладывать на себя руки. Постепенно и Евгений свыкся с мыслью, что какой-то длительный период жизни ему придется провести в заключении. Первое время после приговора всегда кажется, что с нормальной жизнью покончено навсегда. Такие мысли посещают даже тех, кого приговаривают к трем-четырем годам. Как говорят заключенные, каждому свой срок тяжел. Дело даже не в количестве отмерянных тюремных лет, а в осознании того, что какое-то время ты не сможешь жить нормальной человеческой жизнью. Но даже факт лишения свободы на любой срок так не угнетает человека, как несправедливый приговор, как приговор невиновному.
Даньшин не убивал. Справедливость не восторжествовала. Настоящий убийца остался на свободе. Эта мысль время от времени возвращалась к нему и будила негодование, но, одновременно, и разочарование во всей судебной системе. Евгений, несмотря на насмешки сокамерников, очень надеялся, что суд докопается до истины и освободит невиновного. Но судья, как и все до него, просто ухмылялся, когда слушал показания подсудимого. Даньшин сделал вывод, что никого его невиновность не интересует, всем наплевать на его семью и на его дочь. Будь ты хоть трижды честным человеком, если ты попал под пресс силовой структуры, выкарабкаться оттуда можно лишь по окончанию срока наказания или, в лучшем случае, освободиться досрочно, если, конечно повезет.
  Выход «Указа об амнистии» от 18 июня 1987 года удивил не только Даньшина. Таких Указов фактически не было с 53-го года. У многих заключенных появилась надежда освободиться досрочно. Даньшин считал, что заслужил снисхождение, но и в этот раз судьба от него отвернулась.                                       

                                                          ***

Сокамерники в штрафном изоляторе оказались не слишком разговорчивыми, и Даньшин просто предавался воспоминаниям. С мыслью о том, что не видать ему амнистии, он смирился, а вот потеря свидания  не давала ему покоя. И не столько свидание с женой, сколько встреча с дочерью.
«Лучше бы она не говорила, что и Катьку хотела взять с собой, - думал Даньшин, - я бы, может, не так все переживал».
Евгений вспомнил, как по прибытию в колонию ИТК № 27 в 1984 году познакомился с Борисом Буряцу, бывшим любовником дочери генсека  - Галины Брежневой. Борис часто захаживал к Евгению в школу, они по долгу общались в художке. Буряцу оказался очень интересной личностью. Еще тогда Даньшин думал, этому человеку многое  пришлось потерять. Судьба вознесла его на самый верх; благодаря связям любовницы он входил без труда в самые высокие кабинеты, стал солистом Большого театра. Буряцу очень много рассказывал о жизни советской элиты. Сам Борис был мужчиной средних лет, статным, чернобровым, с красивыми глазами. Иногда Даньшину казалось, что Буряцу был знаком, чуть ли не со всеми министрами и партийными руководителями в Москве. Не исключено, конечно, что, как и любой заключенный, Борис  немного привирал о своих подвигах на свободе, однако в колонии он вел себя достойно и был всегда на высоте: опрятен, чист, наглажен. Несмотря на тюремную робу, черную телогрейку и казенные сапоги, выглядел он благородно, по-барски, в нем безошибочно узнавался человек, склонный и привыкший к праздности и комфорту, изнеженный роскошью, авантажный сибарит в арестантских одеждах. 
По просьбе (или по приказу) осужденный Буряцу перед 8 марта давал в школе для учителей сольный концерт. Женщины пищали от восторга и искренне награждали певца продолжительными аплодисментами. Еще бы – зэк, ни зэк, а пел для них солист известного во всем мире Большого театра. Любого человека можно посадить, унизить, одеть в робу арестанта, но при этом у него невозможно отобрать мозги и талант.
С Даньшиным в одном отряде жили и бывшие руководители крупных предприятий, и преподаватели ВУЗов, и кандидаты различных наук, осужденные за взяточничество и финансовые аферы. Конечно, каждый из них в чем-то был, возможно, и виновен перед государством, однако их виновность (или невиновность) никоим образом не влияла на их интеллект, образование и кругозор. Иными словами, любому заключенному помоложе, было чему и у кого поучиться. Даньшин не упускал такой возможности, он водил дружбу с «учеными зэками» и, по возможности, всегда старался помогать новичкам.
Очень часто взрослые, образованные люди, добившиеся на свободе высокого положения и занимавшие не менее высокие должности, почему-то не могли приспособиться к лагерным условиям и без поддержки со стороны начинали быстро опускаться.         
У Даньшина в школе работал дневальным осужденный Копытин, взрослый мужчина лет сорока пяти. Еще месяц другой и он бы мог оказаться в «гареме», то есть мог жить среди «опущенных». Опущенные в колонии – это педерасты, низшее сословие среди заключенных. Им запрещено садиться в столовой за общий стол. С ними никто не здоровается за руку, не пьют чай из одной кружки, относятся к опущенным (их еще называют «петухами»), как к прокаженным. Копытин, бывший преподаватель института, кандидат исторических наук, не смог встать на ноги и стал опускаться. Сначала при окончании обеда взял со стола кем-то недоеденный кусок хлеба, затем поднял с земли недокуренную сигарету, потом, чтобы подзаработать заварку чая и кусок хлеба, стал стирать другим заключенным одежду.
О кандидате наук Даньшину рассказал завхоз отряда, в котором жил Копытин. После беседы с ученым Евгений предложил ему вакантное место дневального школы. Для Копытина это было, конечно, одновременно и спасением, и подъемом. Не беда, что бывшему преподавателю ВУЗа приходилось мыть полы, зато он перебрался в престижный отряд № 1, здесь никто не мог его обидеть, в первом отряде «гарем» отсутствовал. Их просто сюда не брали. Здесь живут повара, работники всех подсобных структур. Посели сюда «петуха», и завтра взбунтуется вся зона. Администрация колонии как-то пыталась несколько лет назад посадить всех зэков за общие столы, то есть ликвидировать петушиные столы, в результате в колонии вспыхнул мятеж, который с трудом был подавлен. Прежний начальник колонии лишился должности, после него начальником колонии № 27 стал полковник Царапин.
Даньшин часто вечерами приглашал к себе в комнату  дневального Копытина, и они часами беседовали на самые различные темы. А о чем можно было говорить с тем же, допустим, Сырником?
Вернувшись мысленно к Буряцу, Евгений вспомнил, как тот ему жаловался на судьбу. У его возлюбленной муж был замминистра МВД. Он и организовал любовнику жены исправительно-трудовую колонию. Ох, и досталось Борису в те времена. Послабления начались после того, как самого генерала Чурбанова  посадили в тюрьму. Перестроечная пресса расписывала подробности падения зятя бывшего генсека, а Буряцу тем временем досрочно освободился из колонии…

                                                          ***

Зловеще лязгнула металлическая дверь, и на пороге вырос старший лейтенант Заречный. Всё меняется в этом мире, кроме запаха тюремной камеры. Пахнуло кислым запахом человеческого пота вперемежку с резким запахом испражнений.
- Осужденный Даньшин, на выход! – покривившись, скомандовал начальник отряда. Они прошли в небольшую комнату для допросов, и офицер, указав на стул, сказал:
- Садись, Даньшин. Я сегодня дежурный, пришел поговорить. Кстати, тебе привет от Сухарева. Рассказывай, что случилось? Как же так? Тут Указ об амнистии, а ты взысканий нахватал? На тебя уже и характеристика положительная была почти готова, а ты…
- А чего я? Чего я? – вспылил Даньшин.
- Ну-ну, Женя, спокойнее, не надо голос повышаешь? Я тебя в кандей запрятал?
- Извините, Сергей Васильевич, издергался. У меня свиданка сорвалась с дочерью, вернее, с женой и дочерью. Я, наверное, немного не в себе.
  - Держи себя в руках, Даньшин. Скажи мне, что случилось?
  - А, - махнул рукой Евгений, -  к чему порожняки гонять? Оно вам нужно? Скажу одно: я ни в чем не виноват. Деньги мне, скорее всего, шнырь штабной подсунул.
- Это который?
- Крыльчук. Я его оставил на пять минут в кабинете, а на следующий день в книге обнаружили деньги.
- А водка?
- Водку не знаю, кто подкинул. Я же спал последнее время в отряде. Ночью дежурит в школе Сырник, это не мой человек, мог и он подкинуть, хотя черт его сейчас разберет. Я в этих антресолях никогда не копался, там старые плакаты хранились, не знаю, чья это была водка. Я ее туда не прятал и никакого отношения к ней не имею.
- Нехорошо все получилось. Царапин подписал приказ, тебя в седьмой отряд перевели. Так что после ШИЗО ночевать тебе уже там. Я поговорю с начальником отряда, чтобы не притесняли. Смотри, сам никуда не влезь.
- Да куда я влезу. Я и тут никуда не лез, а кого это волнует? Мажухно глубоко наплевать на то, что я не нарушал режим содержания. Ему главное своё получить.
- А что он хотел?
- А чего они хотят, кумовья? Чтобы я на него работал. Пакости всякие совершал. Он меня просил, чтобы я учительницу Жучкову ему сдал.
- Жучкову? Татьяну Степановну?
- Да.
- Так он ее сегодня хлопнул. Не знаю подробностей, но, по-моему, с чем-то ее застукал. Видимо, охотился на нее.
- С чем застукал?
- То ли чай, то ли блок сигарет  тащила в зону. Или и то, и другое.
«Хоть в этом дерьме не участвовал, - подумал Даньшин - Но кто же был заказчиком? А может, это снова какой-то спектакль Мажухно? От него все можно ждать. Ладно, хрен с ними, разберутся сами. Жучковой проще, она не заключенная, ее  свидания не лишишь и на «кичу» не посадишь.  Как там мои девочки? Что же я, дурак, не сообразил, нужно было отрядника попросить, чтобы он Наташке записку передал, хотя кому можно верить? Сейчас отдай ему записку, а завтра она всплывет в кабинете начальника оперчасти. А впрочем, теперь мне нечего терять?».
- Сергей Васильевич! – тихо обратился Даньшин. – Не могли бы вы к моим заехать домой.
- Женя, ты же знаешь, что этого делать нельзя.
- Знаю, но как-то нужно выйти из этого положения. Я ничего запретного не хочу через вас ни передавать, ни получать.
- А что же ты хочешь?
- Чтобы вы поговорили с  женой. Объяснили ей, что я не виноват, что это происки Мажухно. И чтобы она ему не верила.
- Ох, Женя, нельзя мне этого делать, как ты не можешь понять, - смутился Заречный. - Никак нельзя.
- А что тут такого?
- Трудно объяснить, Евгений. Будем откровенны, я ведь и тебя не совсем хорошо знаю. Почему я должен тебе верить?
- Ясно, - буркнул Даньшин. – Разговор окончен.
- Не обижайся. Есть должностные инструкции, есть этика.
Даньшин  усмехнулся и с сарказмом  выдавил:
- Что вы сказали? Этика? Вы признаёте мажухновскую этику? 
- Мы же офицеры, Евгений. Мне он ничего плохого не сделал.
- Понятно, - тяжело вздохнул Даньшин и встал со стула.     

(Продолжение следует)

Tweet