Продолжение

Дверь в каптерку 1-го отряда распахнулась, на пороге стоял запыхавшийся дневальный по кличке Соболь.
- Михаил, отрядник пришел, - сообщил дневальный. Это была его первейшая обязанность: вовремя оповещать завхоза о приближающихся к входной двери сотрудников администрации. Поскольку первый отряд находился этажом выше административного коридора, то угадать было сложно, кому из начальников взбредет в голову зайти в отряд. На «кнопке» электрозамка сидел дежурный, один днем, другой ночью – штатные должности. Любой сотрудник администрации мог зайти на территорию отряда через зарешеченную лестничную площадку, осужденный был обязан по первому требованию человека в форме открыть дверь, т.е. нажать на кнопку. А вот осужденный, не проживающий в отряде, мог проникнуть сюда только с разрешения начальника отряда, либо с разрешения завхоза.
Михаил Сухарев пережил уже двух начальников отряда. Заречный был третьим. Самым сложным был первый. Тот возомнил о себе, как о лучшем воспитателе Сибири и Дальнего Востока. Завхоза не воспринимал как ближайшего помощника, всех мерил под одну гребенку, требовал, чтобы его называли исключительно «гражданин начальник», сыпал выговорами налево и направо, всех подряд лишал посылок и свиданий. В общем, получил от заключенных прозвище - «Инквизитор». Такой начальник отряда долго не продержится. Зэки найдут тысячу способов подставить зарвавшегося надзирателя.
Не слушал тот отрядник замполита Сиверина. Не хотел быть воспитателем, больше тянуло к надзирательству. Таких начальников в колониях не мало. Они видят в заключённом не человека, а бесправного во всех отношениях раба. Соответственно, и себя представляют в качестве рабовладельца, забывая при этом, что у современного раба на свободе остались родственники, друзья, а иногда и подельники, оставшиеся на воле благодаря «рабу», который отбывает срок, не потащив за собой на скамью подсудимых друга или напарника. Бывает так, что одному выгоднее идти по делу, нет сговора с группой лиц. За групповое преступление сроки назначают поболее, чем одиночкам.
И благодарные однодельцы на свободе могут оказать любую услугу, в том числе испортить внешний вид любому начальнику. Это, конечно, бывает крайне редко. Редко, но метко. «Инквизитора» избили прямо в подъезде. Избили довольно жестоко. Три недели провалялся на больничной койке. Вместо того чтобы как-то остепениться, он по приходу в отряд объявил, что все здесь скоты и всех постигнет суровое возмездие за то, что его избили на свободе. Но, во-первых, по сей день неизвестно, кто его отдубасил в подъезде. Зэкам, конечно, приятно думать, что кто-то за них заступился, но вполне вероятно, что «инквизитор»  своим взбалмошным характером заработал приключение без участия спецконтингента. А во-вторых, зачем же выставлять себя на посмешище. Ходили слухи, но никто ничего конкретного сказать не мог. А тут явился (не запылился) и сам рассказал, что его отлупили, и что три недели он отсутствовал по этой причине. Не дурак ли? Через месяц «инквизитора» уволили со службы «по собственному желанию». Миша Сухарев знает, как это произошло, но, естественно, никому никогда этой тайны не открывает.
В пятнадцатом отряде у Сухарева есть дружок – Сема Хитрый. Нет-нет! Это не кличка. Это у него фамилия такая. Хотя она вполне могла быть его кличкой. Здесь нужно оговориться: зэки не любят, когда их прозвища называют кличками. Считается, что слово «кличка» больше подходит животным, а прозвище порядочного арестанта называется «погоняло», «погремуха», и, на крайний случай, «кликуха».
Хитрый работал на производстве сварщиком и частенько после ужина захаживал к Сухареву чаек погонять, сыграть партейку в шахматы, к отбою Михаил отводил его в свой отряд, поскольку имел возможность передвигаться по жилой зоне беспрепятственно – его подопечные работали во всех уголках жилой зоны. Это и котельная, и баня, и клуб, и парикмахерская, и сапожная мастерская - везде осужденные первого отряда. Администрация колонии, в том числе офицеры ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) видели в Сухареве не просто осужденного, а своего надежного помощника.
Да и зэки, находившиеся в подчинении завхоза первого отряда, побаивались его иногда поболее чем кого-то из контролеров. Их завхоз был в фаворе у начальника колонии, и, перейди ему дорогу, тот мог в один день уволить и перевести любого зека из своего отряда в отряд производственный. А после ХЛО идти в производственный отряд – это все равно (почти все равно), что со свободы загреметь в следственный изолятор. Осужденные первого отряда и питаются лучше (живут в одном общежитии с работниками столовой) и одеваются чище (баня, прачечная, портновская - все в ведение первого отряда), условия для проживания комфортабельнее (живут на третьем этаже административного здания). Конечно, за места здесь люди держатся.
Вернемся к Семену Хитрому. Не случайно излил Сухарев душу Семену. Сема на свободе слыл талантливым «щипачем». Никогда на этом его не ловили за руку. Связался с одним нехорошим человеком и загремел за грабеж. Сам себя корил, дескать, пожадничал. Так и говорил: «Щипал бы помаленьку, до сих пор бы вольные щи хлебал. А позарился на большой куш – вот и результат, семь лет усиленного режима».
Сема Хитрый выслушал Сухарева, посочувствовал и согласился помочь товарищу. План был прост, но без Семы осуществить его было почти невозможно. В отряде у «Инквизитора» был стукачок Паша Прыщ. Михаил вычислил его довольно быстро. Для этого большого ума не нужно. Ликвидировать «Инквизитора» решили так.
Сухарев идет к начальнику оперчасти и докладывает, что «Инквизитор» таскает плиточный чай за две цены. Плита в 250 грамм стоила чуть больше рубля. Зэки–«барыги» (спекулянты) платили за нее тому, кто занесет в зону, до трех рублей. У барыги плита чая всегда стоила пять рублей. Немало представителей лагерной администрации на этом бизнесе сколотило состояние. Один человек под шинелью мог занести до 20-30 плит чая. Не нужно быть математиком, чтобы посчитать чистую прибыль всего за один заход. А были такие шустрые начальники, которые за смену заносили по 100-150 плит за несколько ходок. Если с одной плиты иметь чистый доход 1,7 руб., то с 30 плит доход получается около пятидесяти рублей, а со 150 плит - 255 рублей. Примерно столько начальник отряда получал в месяц.
Мажухно поручает Сухареву выследить, кому «Инквизитор» передает чай, от кого принимает деньги и т.д. Далее дневальный Соболевский днем, когда все ушли на работу, сооружает под тумбочкой Паши Прыща тайник, куда складывает с десяток плиток чая (жертвоприношение Сухарева). Михаил с утра идет с пятидесятирублевой купюрой в оперчасть, там переписывают серию, номера, составляются бумаги, протоколы и купюра, якобы, возвращается в тайник. На самом же деле, купюра находится у Семена Хитрого, который сегодня «приболел» и остался в жилой зоне. Соболь дежурил на улице, и как только «Инквизитор» появился из-за угла здания, дал знак Сухареву, который наблюдал за ним из окна каптерки. Спускаясь по лестнице, навстречу «Инквизитору», Хитрый оступился и чуть было не упал. Хорошо, начальник рядом оказался, не позволил рухнуть.
- Извините, гражданин начальник, - жалобно произнес Сема.
- Аккуратнее нужно! – зарычал «Инквизитор». - Прешь, как бык, глаза вытаращил, людей поубиваешь на хрен.
- Простите, пожалуйста.
- Пошел вон!
Хитрый вышел на улицу, посмотрел на Мишино окно, почесал затылок (это означало, что полтинник в кармане у начальника) и отправился к себе в отряд.
Через 15 минут в кабинет начальника первого отряда явились оперативники, заместитель начальника по режимно-оперативной работе и двое гражданских  - мастера с производства – они были приглашены в качестве понятых.
А дальше все, как и положено. В кармане обнаружены меченые деньги, затем процессия проследовала к спальному месту Паши Прыща. «Инквизитор» чуть не упал в обморок. Прыщ оказался в тот же вечер в ШИЗО (штрафной изолятор), а «Инквизитора» отстранили от занимаемой должности, а вскоре уволили из рядов МВД. Ходили слухи, что его посадили, но это были только слухи. На самом деле бывший начальник отряда уволился по собственному желанию и устроился на работу мастером в ПТУ. И что странно, как позже узнал Михаил Сухарев, кличка «Инквизитор» сохранилась и у нового мастера производственного обучения.
Сухарев постучал в дверь и, приоткрыв ее, спросил:
- Вызывали, гражданин начальник?
- Заходи! – махнул рукой Заречный. – Когда же ты, Михаил, бросишь свое «гражданин начальник»?
- Это не мое, - широко улыбнулся Сухарев, - это ваше. Не я придумал такое обращение, раньше скажи иначе, можно и на нары загреметь.
- Это было раньше. Сейчас идет перестройка, руководители государства призывают к новому мышлению, а ты - «гражданин начальник, гражданин начальник». Присаживайся. Ну, что? Договорились? Сергей Васильевич меня зовут. Запомнишь?
- Хорошо, Сергей Васильевич. Договорились.
- Вот и молодец. Чего я тебя позвал? В пятницу Сиверин проводил совещание. На каждого осужденного нужно до конца июля написать характеристику. Ты представляешь, какая работа. Сколько у нас человек? Сто тридцать…
- Сто сорок два, - поправил Сухарев, - и двадцать один расконвойник.
- Ничего себе! - Заречный присвистнул.
- А что вы паритесь, гражда… это, Сергей Васильевич. Да у нас испокон веков начальник отряда этой хренью не занимался. Если у вас есть к кому претензии, скажите. Или давайте так: вы напротив каждой фамилии ставьте плюс, минус или знак вопроса. Соответственно наш писарь, Андрюха Пиник, пишет характеристику положительную или отрицательную.
- А знак вопроса?
- А то, что вам все равно, какая у него будет характеристика.
- Да мне хоть все будут положительные. Просто в деле могут быть взыскания, как это будет сочетаться с положительной характеристикой.
- Разберемся, Сергей Васильевич. Вы дела сможете сюда принести?
- Ну, штук по 10-15 смогу, наверное, я же беру их под расписку.
- Вот и прекрасно, на этом еще можно и подзаработать.
- Это как?
- Очень просто, Вы думаете, никто не воспользуется такой уникальной возможностью, чтобы не заработать? У нас есть повар Мираб, у него по началу срока штук семь изоляторов, не считая выговоров и всяких там лишений. Сейчас его отец здесь, в Красноярске, прилетел специально из Тбилиси. Они судье готовы были платить по десять тысяч рублей за минус год от срока. Судья попался несговорчивый и впаял Мирабу на полную катушку – 15 лет, хотя мог бы десятку дать и 50 тысяч рублей заработать. Дуракам закон не писан. А теперь есть шанс у нас неплохо заработать. Убираем из личного дела взыскания, пишем положительную характеристику и грузину половинят оставшийся срок, а ему осталось сидеть еще 8 лет. Гарантируем папаше сокращение срока на четыре года.
- Мне кажется, это очень опасно, - тихо сказал Заречный. 
- Сергей Васильевич! В чем опасность-то? – рассмеялся Сухарев.
- Это подлог.
- Бросьте вы. Знаете, сколько мы с вашим предшественником зэков на «химию» и УДО отправили. Только с наших русских что взять? Ну, тыщу, ну, максимум, две тысячи рублей. И весь гонорар. А сейчас такой ажиотаж, нужно всю спецчасть перелопатить, тысячи дел поднять, вы же знаете, чем мутнее водичка, тем легче в ней рыбу ловить.
- Ох, Михаил. Написать характеристики – это одно, а брать взятки – другое.
- Хорошо, - ответил Сухарев, понимая, что с новым отрядником много каши не сваришь. -  Вы завтра принесите образец характеристики, я такие бумаги не храню, и пусть Пиник начинает строчить. Нужно будет все характеристики писать одним почерком, а то однажды судья кого-то чуть на «поселуху» не зарубила. Говорит: почему начальник один, а почерк разный. Хорошо, начальник отряда сообразил и сказал, что у него был стажер и помогал писать характеристики.
- Михаил, ты не так прост, как кажешься, - усмехнулся Заречный.
- Простота – хуже воровства, Сергей Васильевич. Сейчас простым жить сложно. Кстати, вы могли бы завтра и мое дельце прихватить?
- А у тебя тоже есть взыскания?
- Года три не имел, но нужно посмотреть, что там и как. Все равно желательно, чтобы их поменьше было. Я не хочу рисковать, мне должны три с половиной сбросить.
- Завтра принесу, посмотрим. Ладно, я ушёл за зону. До завтра.
- У вас есть запасной ключ от кабинета?
- Зачем тебе?
- А вы хотите, чтобы Пиник характеристики писал в спальном помещении?
- Да, точно! Завтра принесу.
- Не надо, я спросил на всякий случай. У меня есть.
- Есть ключ? От моего кабинета? – удивился Заречный. – И ты ни разу мне об этом не сказал?
- А зачем? Я же не знал, как вы на это отреагируете. Вдруг, взяли бы и отобрали.
- Слушай, сейчас понятно, будем писать характеристики, работать с документами, а зачем тебе ключ нужен был до этого?
- Ой, Сергей Васильевич, да на всякий случай. А случаи разные бывают….
- Я сейчас тороплюсь, потом поговорим. До свидания! – начальник отряда впервые протянул Сухареву руку. Михаил ответил крепким рукопожатием, и они расстались.

                                                      ***
   
Каждый человек хоть в чём-то, но пытается найти себе оправдание. Один ищет оправдание за то, что имеет лишний вес, другой - не занимается зарядкой по утрам, третий - употребляет чрезмерное количество спиртного, четвёртый - курит сигареты, пятый - тратит денег больше, чем следует. Что прискорбно, иногда человек в некоторых ситуациях начинает искать оправдания своей подлости, хотя люди не идут на подлость до тех пор, пока не смогут соотнести её со своими личными нравственными принципами. Некоторые поступки оправдываются тем, что они ненавидят того или иного человека и потому пошли на такой шаг. Пусть эти поступки останутся на их совести. Каждый распоряжается собственным именем и репутацией по своему усмотрению.
- Так что, осужденный Даньшин, хватило вам времени подумать? Тебе повезло, обычно на обдумывание я даю три дня, а тебе… мы когда последний раз виделись? – Мажухно закрыл глаза и остановился, опершись на кресло. – Так-так-так.
- 19 июня, гражданин начальник,  - напомнил Евгений.
- Ни хрена себе, - капитан полистал перекидной календарь и покачал головой. - Бежит времечко. А сегодня уже 10 июля. Три недели! И? Я жду ответа.
Даньшин не решался ответить, он представил, какую ярость вызовет его ответ у начальника оперчасти. Но отвечать  было нужно и, собравшись с духом, он выпалил:
- Не могу, гражданин капитан! Вынужден отказаться.
Капитан Мажухно отреагировал на отказ Даньшина от сотрудничества на удивление спокойно. Видимо, отказов в его работе тоже было немало, и он был готов к такому ответу, тем более что при такой службе немудрено хорошо разбираться в людях. Начальник оперчасти улыбнулся и спокойно сказал:
- Хорошо, Женя. На «нет» и суда нет. Будут проблемы, обращайся.
- Гражданин капитан, понимаете….
- Понимаю, Даньшин, - перебил Мажухно. – Понимаю, дорогой. Но. Я понимаю, когда вынимаю. Вы свободны!
- Гражданин начальник…
- Я сказал, вы свободны, гражданин осужденный! – стиснув зубы, повторил капитан, делая ударение на букве  «У», так выражаются представители администрации, когда хотят подчеркнуть холодность обращения.
- До свидания, - ответил Даньшин и вышел из кабинета. В коридоре под дверью Мажухно толпился народ. Начальник оперчасти трудился сегодня основательно.
В коридоре штаба Евгений встретил Сергея Коня, так они по дружбе называли заведующего библиотекой Белоконя, на что тот не обижался.
- Женя, ты чего такой убитый? – поинтересовался приятель.
- А…. – Даньшин махнул рукой.
- Постой, ты чего? – не унимался Конь. – Пойдем, мне сегодня «индюшки» подогнали. Хочешь индийского чайку? Пойдем, Женя, и глюкоза у меня есть.
- Пошли, - согласился Даньшин.
- Смотрю, ты совсем невеселый, что случилось? Или не хочешь говорить?
- Даже не знаю, Серый! Чувствую, добром это не кончится.
Они вошли в библиотеку, Сергей закрыл дверь на ключ и проводил гостя за библиотечную стойку. Здесь было по-домашнему уютно. Небольшой, походивший на кухонный, столик, над ним висел на стене шкафчик, три стула из читального зала.
- Присаживайся, - предложил Сергей и стал хлопотать над литровой стеклянной банкой. Залил ее наполовину водой, достал откуда-то из-за книг самодельный кипятильник, оттуда же выудил яркую желтую пачку рассыпчатого чая с изображением слона, зачерпнул из нее ложку и высыпал порцию на лист бумаги.
Заваривание чая – целый ритуал. Необходимо довести воду до кипения, непременно в стекле, поскольку самодельный кипятильник, состоящий их двух металлических пластин, отделенных друг от друга спичками и плотно обвязанных нитками, может в металлической кружке вызвать короткое замыкание. Кипятильник изготавливается местными мастерами таким образом, чтобы два выступающих ушка у пластин были по разным сторонам друг от друга для подключения двух проводов. Сотрудники режимной части изымают такие кипятильники едва не ежедневно десятками у осужденных, наказывают их, водворяют в штрафной изолятор, а затем сами и их соседи по кабинетам варят чай теми же кипятильниками и тем же способом, что и заключенные.
Когда вода в банке закипит, необходимо аккуратно из бумажной лодочки высыпать на поверхность воды порцию  заранее приготовленного чая и накрыть банку сверху газетой или книгой, чем угодно, лишь бы пар не выходил наружу. К чаепитию можно приступать после того, как разбухшая чайная шапка упадет на дно. Упасть чай должен естественным путем без чьей-то помощи. Если банку потревожить раньше времени, будет считаться, что чай «уронили», вкусовые качества настоя подвергнутся критике. Словом, во время запаривания лучше держаться от сосуда с драгоценной жидкостью подальше.
Непонятно, почему во времена советской власти заключенным запрещали пить чай в тех количествах, в которых они сами бы хотели. В лагерном магазине осужденному разрешалось купить за безналичный расчет в месяц черного чая 50 граммов, зеленого 100 граммов. Такое же количество осужденному разрешалось хранить в тумбочке или в каптерке, где хранятся личные вещи. Среди заключенных ходило много разных баек. Одна из них, как некоторые начальники караулов по охране колоний инструктируют солдат внутренних войск, новобранцев: «Запомните, товарищи бойцы, будьте бдительны и предельно внимательны, ибо обчифиренный зэк прыгает на три метра выше запретки»! Над этой байкой смеялись и сами заключенные, и сотрудники администрации…
Белоконь через ситечко налил в кружки чай, выставил на стол коробку с шоколадными конфетами и приготовился слушать:
- Что, Женя, случилось? Может, чем могу помочь?
- Да чем тут поможешь? – сделав глоток, произнес Даньшин. – Мажухно сел на хвост. Не дает спокойно жить.
- А что хочет? Где-то прокололся?
- Да в том и дело, грузит порожняками. Говорит, я водку жру, баб трахаю.
- Обычное дело. Завхозов школ по жизни в этом подозревают.
- Но я в этом плане чист, Серега! Я ни разу и глотка спиртного не сделал, хотя, если б захотел, сам понимаешь. И на хрена мне баб в это дело втягивать, будто солдаты водки не могут затащить. Но ему нужно именно бабу спалить.
- А кого именно?
- Физичку Таньку Жучкову.
- И что он хочет?
- Ты не знаешь? Чтобы я сотрудничал и ее помог хлопнуть.
- Ясненько! С Мажухно, конечно, не желательно конфликтовать. Это тот еще керосинщик. Даже не знаю, что посоветовать. Вопрос не простой. Ты не гони! Все наладится. Старайся промахов не допускать.
- Какие на хрен промахи, и так чуть не в черта превратился. Даже в отряде ночую, чтобы не было никаких зацепок со стороны ментов. Худо-бедно, а мне по амнистии треху должны скостить. Разве можно от таких подарков отказываться. А через полгода, даст бог, уже и на поселок смогу валить. Видишь, как получилось, кто же думал, что перестройка так подсуетит амнистию.
- Наверху, видно, поняли, что слишком много сроков людям напихали, нужно исправлять положение, - пожал плечами Белоконь.
- Наверху, может, и поняли, да внизу не хотят понимать. Нет, скажи, Серый, что этот рыжий гад до меня докопался. Работаю, никуда не лезу, никого не трогаю. Вижу, «кумовьям» глубоко плевать на то, что зэк ведет себя нормально и не нарушает режим.
- У них другие задачи. Им нужна «оперативная информация». Если ничего нет, должны придумать. Обыкновенные понты.
- Смотрю на это убожество и думаю: все сводится к одному – получить выгоду. Ты заметил, Серый, менты научились из всего извлекать выгоду.
- Ха, Жека, а кто бы терпел за тот оклад, что им платят? Конечно, их работа – еще и бизнес, у каждого свой, как сейчас модно говорить, -  кооперативчик. Отрядники чай продают, режимники и оперативники по просьбе родственников и друзей создают помягче условия для отдельных зэков, хозяин с замами лепят досрочные освобождения. Даже солдаты зарабатывают на чае, сигаретах, жратве и водке. Любую фигню занеси в зону, сразу заработал. Элементарно: на свободе купи пачку сигарет с фильтром, принеси в зону – двойная, а то тройная цена. Кто удержится, чтобы на нас руки не погреть.
- Федор Михайлович, был прав, говоря, что «деньги – это чеканенная свобода».
- О, ты уже «Записки из мертвого дома» прочитал. И как тебе?
- Знаешь, недалеко мы ушли от времен Достоевского, даже многократно переплюнули. Сейчас простой зэк не походит, как Сироткин, по казармам. Везде локалки, все на замках.
- Большевики учли царские промахи, - согласился Сергей. - Это при самодержавии можно было в камере из хлеба чернильницы лепить и молоком между строк писать. А сейчас зэк может «червонец» отбарабанить и молока не увидеть.
- Точно, - ухмыльнулся Даньшин, допивая чай. – Ладно, Серый, спасибо за «индюшку» и за «глюкозу». Пойду к себе. Вечерком заходи, телик посмотрим, чаю попьем, поболтаем…
Даньшин направился в школу, размышляя:
«Чего мне теперь ожидать от этого мента? Нужно быть готовым ко всему. Главное – не нахватать взысканий. Когда же этот Указ применят. Народу в колонии много, все растянется, видимо, до ноября, хотя отрядник сказал, что срок им дан до октября, но это еще без малого четыре месяца. А за четыре месяца все может поменяться, тем более, если на хвост садится сам начальник оперчасти. Этот козлище из любого активиста за пару месяцев сделает злостного нарушителя режима. Может, вернуться? Сказать, что я подумал и решил сотрудничать. Буду, мол, помогать, докладывать и т.д. Но ведь этим дело не кончится. Ему нужна жертва. Он потребует действий. А как потом жить? Если я «спалю» Жучкову, об этом будет знать вся зона. В школе, ясное дело, после этого не работать.
Значит, придется идти в производственный отряд, а это нужно будет прожить еще с год, чтобы начальник отряда подал ходатайство о переводе меня в колонию-поселение, да еще и не факт, что подаст такое ходатайство; не известно, как сложатся после школы мои отношения. Нет, не хочу быть провокатором. Сам себя перестану уважать. Татьяна Сергеевна –  нормальная баба, она на меня  косо не смотрела. Приветливая, доброжелательная, веселая. Если я попрошу ее что-то принести, она не откажет. Водку не потащит, а сигареты, чай – запросто. Какой нужно быть свиньей, чтобы предупредить Мажухно. Нет, это даже не по-люд-ски. Пошел ты, Петр Михайлович, в задницу. Не стану  я твоим стукачем. Не-хо-чу!».
Последнее слово, как показалось Даньшину, он произнес вслух. Посмотрел по сторонам, рядом никого не было, и с облегчением вздохнул.

                                                                ***

Завхоз школы и не предполагал, что творилось на третьем этаже, в крайней по коридору аудитории, которая именовалась кабинетом физики. Три окна этого помещения и одно окно физлаборатории выходили в жилую зону. Из этих окон хорошо просматривался подход к школе, видна была и входная калитка. В кабинете физики и в лаборатории за порядком следил лаборант-осужденный Дмитрий Гаврилкин.  Дневальные школы, которые убирали остальные помещения, даже не пытались заходить во владения Гаврилкина.
Гаврилкин занял это место не случайно. Лаборантом мог стать только осужденный, кандидатура которого была бы одобрена Жучковой. Это понятно, но то, что Жучкова и Гаврилкин были дружны, когда последний жил на свободе, это факт, который они должны были очень тщательно скрывать. Узнай об этом тот же Мажухно, лаборанта бы немедленно уволили и перевели в производственный отряд.
Родственники Гаврилкина приложили максимум усилий, чтобы их Дмитрий из следственного изолятора был направлен в ИТК - 27. Сделать это было несложно. Через адвоката Гаврилкин получил инструктаж, чтобы ни при каких обстоятельствах никому не говорил о том, что в лагерной школе работает учительницей его знакомая Жучкова. Дальнейшее – дело техники. В личном деле осужденного Гаврилкина появились различные справки, свидетельства, и по прибытии в колонию он был «замечен», как необходимый специалист. Татьяна Жучкова предупредила Дмитрия, чтобы он никому не сболтнул об их знакомстве.
- Дима, как только кому-то скажешь, считай, ты тут больше не работаешь. Понял?
- Конечно, Тань. Я не маленький.
- Здесь никому верить нельзя, родную маму продадут. С твоим сроком на производство попасть –  все равно, что на себе крест поставить.
Дмитрий Гаврилкин получил тринадцать лет за разбой, хотя вину отрицал. Вернее, признавал частично. На суде избрал защиту не удачную, чем и привел судью в ярость. Признайся, раскайся, получил бы лет восемь-десять, а так впаяли все тринадцать.
Гаврилкин стал убеждать судью, что, мол, не знал, куда идет, думал, что идут втихаря украсть, а когда подельник его привел на место преступления,  тут он якобы и понял, что нужно не красть, а отбирать, да еще и махать пистолетом. Такое нередко случается в зале суда. Подсудимый, давая на следствии полный расклад, неожиданно в суде «включает дурака» и начинает рассказывать придуманные в камере истории, полагая, что за судейским столом сидят недоумки. А «недоумки» столько наслушались вымышленных показаний, что уже с первой фразы понимают - правду говорит подсудимый или умышленно вводит суд в заблуждение. Как бы там ни было, но Гаврилкин понял, что в зоне нужно выживать, и твердо уяснил, что болтать здесь лишнего нельзя.
Татьяна Степановна организовала в лаборатории свой кооператив. Предшественник Гаврилкина был надежным компаньоном Жучковой, но и сроки наказания когда-то заканчиваются. В свой бизнес учительница посвятила Гаврилкина не сразу. Какое-то время подготавливала, намекала, а затем спросила прямо:
- Дима, ты хочешь потерять это место?
- Нет! – округлились глаза лаборанта. – А что случилось, что я делаю не так?
- Все так, - улыбнулась Жучкова.  - Но пора за дело приниматься. Я из-за смены лаборанта несу колоссальные убытки.
- В чем же моя вина? – испуганно спросил Гаврилкин.
- Сейчас объясню. Слушай внимательно. Тебе необходимо встретится с Резаным. Знаешь такого?
- Авторитет? По-моему, в 7-ом отряде живет. Ты с ним знакома?
- Немного. Главное, я знакома с его друзьями на свободе.
- Никогда бы не подумал, что тебя интересует такая публика.
- Слушай, не перебивай, - шикнула Жучкова. - В школу от него будут приходить иногда люди, осужденные.
- Понятно, но я…
- Слушай до конца. Твоя задача, обеспечить мне встречу с человеком, чтобы никто нас не застукал. Как мне подать сигнал, я тебе сейчас объясню. Пойдем!
Жучкова вывела лаборанта в коридор и показала, где тот должен стоять во время ее встречи с осужденным. 
– Здесь идеальное место. Ты видишь коридор, запасную лестницу просматриваешь до первого этажа, через окно виден вход в школьный локальный сектор. Позади тебя вход в мой кабинет, дальше по коридору тупик. Если менты попытаются зайти во дворик школы, ты мне сообщишь. Соединишь это, - она указала  на едва заметный проводок в небольшой выбоине на стене. - Твоя задача: сообщить об опасности и войти в кабинет. Я открою дверь лаборатории,  осужденный выйдет в аудиторию, сядет за стол, ты будешь ему что-то объяснять. Кто бы ни вошел в кабинет, все открыто, никаких подозрений.
- А что ты с ними  там делаешь? – спросил Гаврилкин.
- Дима! – сурово произнесла Жучкова.
- Танька, ты что, трахаешься с ними, что ли?
- Нет, Дима. Здесь это опасно.
- А что тогда?
- Ты такой наивный или придуриваешься?
- Нет, серьезно, Тань, объясни.
- Показываю сеансы.
- Ну, ты даешь. И что, они просто приходят подрочить?
- А что им еще делать? – ухмыльнулась Жучкова. – На безрыбье и рак рыба.
- И много желающих? – полюбопытствовал Гаврилкин.
- Увидишь.
- И почем? Сколько платят?
- Двадцать минут - червонец. Твои тридцать процентов, с клиента 3 рубля твои.
- Даже не знаю, как-то неудобно, - смутился Дмитрий.
- Неудобно спать на потолке. А это работа. Не простая работа, а очень опасная.
- Таня, а ты не думала, что кто-то сдаст? Сама же говорила.
- Думала, конечно. Но Резаный и его друзья дали гарантию, что об этом «кумовья» не узнают.
- И ты веришь в их гарантии?
- Нет, конечно! Если почую подвох, прекращу принимать. Чтобы предъявить обвинение, надо поймать меня с поличным. А зэковской болтовне кто просто так поверит? Зэковские сплетни покруче, чем в любой женской общаге. Про нашу Чайку чего не говорят. И сеансы она пуляет прямо на уроках, и без трусов на работу приходит, и минет зэкам  на перемене делает. Кто в это поверит? Такие слухи распускают про всех, все мы через это прошли. И про меня по молодости чего не говорили. На такие базары даже «кумовья» не отовариваются. Под этот шумок и решила потрудиться. Я же ничего противоправного не делаю. Контакта с осужденными у меня нет. Юбку приподниму, трусы приспущу, грудь достану, попой повернусь. Мне это даже нравится.
- Ой, Танюха, дыхание перехватило, - выпалил раскрасневшийся Гаврилкин.
- Спокойно! – рассмеялась Жучкова. – Тебе нельзя, это же работа.
- С такой работой и загнуться можно.
Первый клиент пришел к Татьяне Жучковой через четыре дня после инструктажа Гаврилкина. Осужденный пробыл в лаборатории буквально пять минут. Вышел с испариной на лбу, губы пересохшие; вслед за ним, как ни в чем не бывало, вышла и Жучкова.
«Не хило, - подумал  Гаврилкин, - за пять минут рубанула червонец, вернее семь себе, треху мне. Бизнес неплохой. Правда, как ее накроешь? Даже если допустить мысль, я проморгал  ментов, кто-то вошел в кабинет. И что? Откроет она дверь. Одета, обута. Скажет, дверь случайно захлопнулась. Идеальная постановка. Ну, Танюха. Теперь осталось подкрутить ее на более радикальные действия. Интересно, а мне откажет?  Блин, нужно поговорить деликатно, чтобы не возмутилась. Должна же понимать, и я не каменный?».
В тот же день, ближе к вечеру, подошел второй клиент. Дмитрий понял, что этот здесь не впервые. Приняв деньги, он дал знак, что можно входить. Осужденный вошел в лабораторию и захлопнул дверь. Татьяна Степановна, как обычно, стояла у окна спиной к клиенту.
  - Добрый вечер, - поприветствовала она гостя и повернулась к нему лицом, - присаживайся.
Гость сел на стул у противоположной стены и, расстегнув ширинку, прошептал:
- Танечка, миленькая, подойди ко мне.
- Может, сначала поиграем? – Жучкова приподняла юбку и приспустила трусики.
- Подойди, дай я прикоснусь к твоим ножкам…
- Слава! Ты торопишься. Разве не знаешь правил? Первый раз у меня?
- Ах да, извини. Вот! – осужденный протянул купюру в 25 рублей.
- Это другое дело, – Жучкова сунула деньги под какой-то прибор на полке и стала перед гостем на колени.
Слава взял ее за голову и аккуратно приблизил к себе. Татьяна умела делать свою «работу». Буквально через две-три минуты гость застонал и задрожал. Улик Жучкова не оставляла. Осужденный встал, застегнул брюки и, покачиваясь, вышел из лаборатории.
Тридцать процентов Гаврилкин получал лишь с денег, которые ему клиенты платили в коридоре. О дополнительной работе внутри помещения лаборант не знал. В его глазах учительница была обыкновенной стриптизёршей.
Однажды Гаврилкин стоял «на шухере», опершись на перила  запасной лестницы и что-то мурлыкал  себе под нос. Внезапно из соседней с кабинетом физики аудитории вышел завхоз Даньшин и направился прямиком к Гаврилкину. Лаборант растерялся. Чтобы подать сигнал Жучковой, нужно было сделать два шага назад, вглубь коридора, там находился тайный проводок, - но это было бы заметно и могло вызвать подозрение.
- Дима, а где Татьяна Степановна? У себя?
- Э-э… нет, она пошла в учительскую или к директору, - немного заикаясь, ответил Гаврилкин.
- А ты чего торчишь в коридоре? – удивленно спросил завхоз.
- Так, вышел немного потусоваться, - уклончиво ответил лаборант.
И вдруг из кабинета физики вышел осужденный. Он молча прошел мимо Гаврилкина и Даньшина и стал удаляться по коридору.
- А это кто такой? – удивился завхоз. – Что он тут делает?
- Да хрен его знает, - совсем растерялся Гаврилкин и густо покраснел.
- Эй, уважаемый, - обратился Даньшин к удалявшемуся осужденному, - погоди минутку.
Тот остановился. Даньшин подошел и спросил:
- Ты к кому? Что ты делал в кабинете физики?
- К Татьяне …э…. Степановне приходил. По личному вопросу.
- А ты как сюда прошел?
- Наш завхоз завёл. А что случилось? – осужденный широко улыбнулся. – Ты что, завхоз, на измену присел, что ли?
- Да нет, просто посторонним сюда нельзя.
- Я не посторонний, завхоз! Ты меня со своими шавками не путай. «Горян» - мое «погоняло», слышал про такого?
- Слышал (это был приближенный Резаного), - ответил Даньшин, - но при чем тут твое погоняло и школа?
- Я по делу приходил! – отрезал Горян и, резко развернувшись, стал спускаться по лестнице.
- Ладно, пока! – сказал вслед ему Даньшин и, повернувшись к Гаврилкину, увидел, как из кабинета физики вышла Татьяна Степановна.
Евгений не стал задавать вопросов, молча спустился на второй этаж и направился к себе в комнату. Специальной комнаты для завхоза школы не существовало, но неофициально завхозской была комната напротив учительской. В ней хранилась наглядная агитация, канцтовары, писчая бумага. В комнате был диван, письменный стол, несколько стульев. Здесь Даньшин принимал гостей, заваривал чай, иногда отдыхал, запершись на ключ. По негласным правилам в комнату ни один учитель без стука не входил, а учителя мужчины иногда захаживали выпить с завхозом чаю и покурить. Вечером, когда учителя стали расходиться, в гости к Даньшину явился штабной «шнырь» Степа Крыльчук.
- Здорово, Жека! Базар есть. Не занят?
- Сейчас, Степа! – ответил Евгений. – Провожу директора и приду. Присаживайся.
- Спасибо. Я тут чайку достойного принес.
- Вот кипятильник. Вот банка. Вода в чайнике. Заваривай, сейчас приду.   
Даньшин оставил гостя в комнате, а сам пошел провожать Ореста Фадеевича. Это стало традицией - завхоз всегда провожал директора до выхода из школьной локалки. Директор мог на прощание дать какое-нибудь задание  или что-то вспомнить. Иными словами, так было заведено и, если завхоз во время ухода директора находился в школе, то он должен был его проводить.
Вернувшись, Даньшин увидел, что Крыльчук в его отсутствие заварил чай и выложил на стол конфеты.
- Что стряслось, Степа? – поинтересовался Даньшин.
- Почему сразу «стряслось»? – рассмеялся Крыльчук. – Ничего не стряслось, просьба есть. Я отблагодарю.
- Что за просьба?
- Марочку нужно нарисовать (марочка - носовой платок).
- Для кого?
- Для меня, то есть, для моей сестренки. У нее скоро день рождения. Скажи Москве, ну, художнику Филиппову. Лучше него никто не нарисует. И он знает, как все сделать, чтоб не смыло потом рисунок. Вот текст, что нужно писать. А рисунок пусть сам придумает.
- А что же ты к Москве не пошел?
- Да ну его! Он такой резинщик, будет месяц тянуть. Другое дело, если ты ему скажешь.
- У нас сейчас работы много, готовимся к новому учебному году. Почти всю наглядную агитацию меняем. Но для тебя сделаю.
- Спасибо, Жека. Знал, что не откажешь. Ладно, извини, у меня сегодня работы много, я пойду.
- Хотя бы чай допил.
- Я его целый день только и пью, - Крыльчук пожал Даньшину руку и ушел.

                                                                    ***

Утром следующего дня Даньшин после завтрака  вошел в здание школы и, даже не успев подняться на второй этаж, услышал в комнате дневального звонок, кто-то звонил в калитку. Даньшин быстро поднялся на второй этаж и с лестничного марша через окно увидел человек пять сотрудников администрации, среди которых были и оперативники, и представители режимной части. Когда сотрудники поднялись на второй этаж, майор Ломилкин, возглавляющий группу, объявил:
- Плановый обыск. Гражданин завхоз, сдать все ключи, имеющиеся у вас в наличии. Никому в здание школы не входить, никого не выпускать!
- Вот ключи: от подсобки, художки, столярки и моей комнаты, что напротив учительской.
- А от кабинетов? От учительской, директора, хим. и физлабораторий.
- У меня этих ключей нет. Они должны хранится у ДПНК.
- Хорошо, - согласился майор, - мы проверим. Приступайте, товарищи. Лейтенант Сазонов, вы со мной. Проверим комнату завхоза.
Сазонов был молодым сотрудником оперчасти, зэки поговаривали, что он родственник Мажухно. Может, просто слухи из-за того, что лейтенант Сазонов вел себя нагло и вызывающе. Войдя в комнату, которая считалась завхозской, Ломилкин сразу обратил внимание на стеклянную банку.
- Вот и первое нарушение. Вы знаете, что хранить стеклянную посуду нельзя?
- Гражданин майор, это из магазина банка. Из-под повидла.
- И что? А где повидло?
- Закончилось!
- Вот и я об этом. Закончилось, банку в утиль. А ты ее хранишь. Спрашивается, зачем? Я скажу зачем: чай варить. Сейчас и кипятильник найдем. Может, сам покажешь, где прячешь?
Даньшин знал, что кипятильник будет обнаружен без особого труда, чтобы как-то раздобрить начальников, наклонился и вынул из-под дивана самодельный  кипятильник из двух металлических пластинок и протянул начальнику:
- Вот, гражданин майор.
- Молодец, Даньшин! Чистосердечное признание смягчает наказание. Но от взыскания это не спасет.
- Я же сам отдал, гражданин начальник! Зачем же сразу взыскание.
- Посмотрим, посмотрим, Даньшин, - улыбался Ломилкин. – Что еще запрещенное хранишь? Чаю много накурковал?
- Я не чифирю, гражданин начальник.
- Ты не чифиришь, гости, может, чифирят.
- Да какие тут гости?
Лейтенант Сазонов стал просматривать книги, стоявшие в шкафу.
- Это кто читает?
- Я, - ответил Евгений.
- Классикой увлекаешься? – спросил оперативник.
- Почитываю.
- Обана! А это что? Товарищ майор, посмотрите, - радостно воскликнул Сазонов, - тут, кажется, сберкнижка у Даньшина.
Сазонов достал из книги один за другим два червонца.
- Это не мои деньги, - запротестовал Даньшин. – Я не знаю, чьи это деньги.
- Даньшин, брось «ваньку валять»! Ты сам сказал, что это твои книги.
- Не мои. Из библиотеки.
- Но ведь ты  сказал, что их читаешь. Что, не заметил деньги? Ты нас за идиотов держишь?
- Гражданин майор! Честное слово, я не знаю, что это за деньги, это не мои.
- Увы, завхоз, мы обязаны составить акт и поставить вопрос о привлечении вас к ответственности.
Лейтенант еще был неопытен в делах. Даньшин заметил, что больше никаких книг оперативник не проверял после тома Льва Толстого, в котором были обнаружены деньги.
«Значит, он четко знал, где лежат бабки, - думал Евгений. - Кто мог подложить? Елы-палы, Степа Крыльчук! Я вчера его оставлял в кабинете. Неужели он? А кто еще? Хотя, теоретически, мог сделать  любой «шнырь». Я же ключи им на ночь оставляю.  Кому верить после этого? Скорее всего, Крыльчук подставил. Потому опер дальше и не стал шмонать».
Сотрудники администрации вскоре покинули здание школы, а через два часа после описываемых событий Даньшин услышал в динамике голос начальника колонии:
- Внимание! Завхоз школы, осужденный Даньшин, срочно прибыть в кабинет начальника колонии. Повторяю….
- Началось, - воскликнул Евгений и нехотя поплёлся в штаб.
В кабинете полковника Царапина находился капитан Мажухно.
«Все ясно»,- мелькнуло в голове Даньшина.
- Гражданин полковник, осужденный Даньшин по вашему приказанию прибыл, - отрапортовал заключенный. В былые времена начальник всегда предлагал завхозу присесть, сегодня же Царапин смотрел хмуро.
- Что, Даньшин, зажираться начал? К тебе много нареканий и от режимников, и от оперативников. Петр Михайлович докладывает, что ты скоро наследниками обзаведешься, водочку попиваешь. Что скажешь?
- Это неправда, гражданин полковник, я спиртное последний раз употреблял на свободе, больше четырех лет назад. Здесь не пью и пить не буду.
- А деньги тебе зачем? – спросил Царапин.
- Деньги не мои. Я не знаю, как они попали в книгу. Книгу  взял в библиотеке.
- Хорошо, водку ты не пьешь, деньги не твои, баб не трахаешь. Или бывает? – язвительно спросил полковник.
- И баб не трахаю!
- Угу! А запрещенные предметы тоже не хранишь?
- Кипятильник. Есть такой грех, - понуро ответил Даньшин.
-  Спасибо, Даньшин, хоть это признаешь, я думал, Ломилкин на тебя клевещет.
- Товарищ полковник, - заговорил Мажухно, - я думаю, за деньги нужно Даньшину пару недель посидеть в ШИЗО.
- Может, на первый раз простим? Ремонт идет в школе. Пусть пока поработает. Ты как думаешь, Даньшин?
- Если есть возможность не сажать в изолятор, я оправдаю ваше доверие, гражданин начальник, - тихо пролепетал Даньшин.
- Вон как запел, - Царапин громко рассмеялся. - Ладно, иди. Я подумаю, как тебя наказать. ДПНК вызовет, объявит.
Даньшин вышел, в коридоре его встретил Крыльчук.
- Че там, Жень. Че хозяин вызывал?
- А ты не знаешь? – процедил Даньшин.
- Откуда мне знать? – сделал удивленное лицо Степа.
- И я не знаю, чего они хотят.
Еще через полчаса Даньшина вызвали в дежурку. ДПНК - майор Царьков, сунул «Постановление о взыскании» и сказал:
- Распишись!
Даньшин, увидев размашистую подпись Царапина, и меру взыскания, чуть было не взвыл. Фраза «Пятнадцать суток» была зачеркнута, а вместо нее жирными буквами написано: «Лишить очередного свидания». В глазах у Даньшина потемнело.
- Как же это, гражданин майор, - забормотал он, - как же так? Ко мне через 11 дней жена с дочкой должны приехать на свидание. Как же так, гражданин майор?
- А я причем, - ответил ДПНК. - Это не мы решаем. Так хозяин решил.
- Это не по-людски, - произнес Даньшин, расписался и вышел из дежурки.
«Что теперь делать? – думал он, направляясь к школе. – Как Наталье объяснить? Да, Мажухно точно знает, как ударить больнее».
Даньшин не пошел в школу, решил зайти в библиотеку к Белоконю. Серега неожиданно просветил товарища и, кажется, выход из ситуации был найден:
- Ты краткосрочными свиданками пользуешься, этими, через стекло по телефону? – спросил Конь.
- А толку от них?
- Толк есть. Они без графиков. В чем фишка. Запоминай. Сообщи жене, чтобы она срочно приехала на краткосрочную свиданку. Анна Сергеевна, прапорщица из комнаты свиданий, и отметит, что взыскание реализовано. Вид взыскания называется «Лишение о-че-ред-но-го свидания. Понял?
- Приблизительно, - честно признался Даньшин.
- Жека, ты тормоз. Нам на «усилке» положено в год два краткосрочных свидания, два длительных. Между краткосрочными и между длительными должно проходить не менее шести месяцев, а между короткими и длинными сроков нет. Ты можешь сегодня сходить на короткое свидание, а завтра на длительное  идти. Так обычно и делают родственники, приезжающие из других регионов. Они приезжают на пару дней раньше, берут короткую свиданку, чтобы поговорить, узнать, что можно принести, что нельзя, а затем на следующий день идут на длительную свиданку. Так вот, чтобы не лишили длительного свидания, пусть твоя Наталья приедет на короткое. Тебе, естественно, короткое не дадут, т.к. есть постановление о лишении очередного свидания. И хрен на него. Зато следующего свидания лишать уже нет оснований. Только через цензора не пиши. А то доложат Мажухно, он еще чего-нибудь придумает. Это его козни – сто процентов.
- Блин, ничего святого! Знает же урод, что для зэка свидание с женой и детьми. И это они называют воспитанием и исправлением?
- Жень, брось. Чему удивляешься? Ты пятый год сидишь, а рассуждаешь, как прибывший этапник. Нашел, у кого святость искать. У кума.
- Ты можешь, письмо отправить на свободу? – поинтересовался Евгений.
- Пиши, сегодня же уйдет. Дорога надёжная. Ко мне тут ныряет один солдатик, до книг жадный, москвич из интеллигентной семьи. Он не обманывает.
- Хорошо, через пару часов загляни ко мне? Не хочу с письмом к тебе идти. Не удивлюсь, если посреди зоны обшмонают.
- Ладно. Я зайду. Ты все же в письме не говори, что пишешь мимо цензуры. Пиши так, чтобы в случае чего мог сказать: пишу официально.
Даньшин не стал откладывать дело в долгий ящик и по приходу в школу, закрывшись в своей комнате, сел за письмо:
«Здравствуйте, мои родные девочки! Буду очень краток, на свидании расскажу более подробно. Меня в силу определенных обстоятельств лишили очередного свидания. Не буду оправдываться, так получилось. Но не пугайтесь. 25-е июля остается в силе. Дело в том, что мне еще положено краткосрочное свидание. Наталья, пожалуйста, выбери время и приезжай ко мне до 25 июля на короткую свиданку. Ты напишешь заявление, подождешь немного, а потом тебе объявят, что я лишен очередного свидания. Вот так будет реализовано мое взыскание. А следующее свидание, то есть запланированное длительное останется в силе. Наташенька, миленькая моя женушка, не кори меня. Сделай, как я попросил, чтобы сохранить наше длительное свидание. Я потом все тебе объясню. Поцелуй за меня Катюшку. Я обеих вас обнимаю, целую и бесконечно люблю. Скучаю и жду. Ваш муж и папа».
(продолжение следует)

Tweet