На улице трескуче погромыхивал морозец. Стоял четвёртый месяц полярной ночи. "Градусов 30, наверно, - с унылой тоской подумал старый лесник Ерёма, - а может, и боле."

В тесной избёнке было холодно. Дрова кончились еще позавчера. В сарае, на улице, в сенях - нигде не было ни щепки. Первые 12 часов после того как потухла печь, Ерёма размышлял о бренности мирской жизни и неустроенности этого мира. Потом печь совсем остыла. "Ёпты… Опять иттить за дровами…" - подумал он тогда, но никуда не пошел. Лениво.

Потом стало холодно по-настоящему, и Ерёма серьёзно задумался о походе за дровами в лес. Потом он почему-то задумался о бабах и опять никуда не пошёл.

Через сутки, после того, как выхолодилась старая печь, старик решился-таки выйти во двор, где чуть было не ебанулся от злобного, колючего мороза. Как ни крути, а в избе всё ж теплее.

Стоял безветренный холодный антициклон. Дед крякнул, часто задышал от хрустящего на зубах ледяного воздуха, выругался про себя по матерному, а вслух произнёс:

- Это пиздец!

Ни в какой лес он не пошел, а вернулся в холодную избушку и улёгся плашмя на остывшую печку. Услужливое воображение сразу же нарисовало ему образ этого самого пиздеца - с дикими блуждающими глазами, кривыми волосатыми ножками и зловонным дыханием. Чудовище приблизило своё отвратительное лошадиное ебло к бледному от стужи лицу старика и прохрипело зловещим шепотом:

- Узнаёшь? Узнаёшь, бля?

Ерёма ущипнул себя за ухо, страшное видение исчезло, но сходить хотя бы за хворостом, чтобы растопить печь, застремался. Ну его на хуй…..

Старик мёрз на холодной печи в холодной избе в холодном зимнем лесу за полярным кругом уже третьи сутки. "Ноги начали коченеть, что ли?" - лениво подумалось леснику. Он знал, что ноги уже окоченели. Нежданно его пробила крупная дрожь, он вспомнил о давешнем видении.

В семье лесника ходила такая легенда. Из поколение в поколение передавалось сказание о том, что и отец, и дед, и прадед Ерёмы видели перед смертью одно и то же. А именно - пиздец. Ерёму это несколько огорчило. Но не настолько, чтобы провести примитивную аналогию со своим собственным видением. Дрова какие-то…. "Авось, обойдётся, - успокоил себя лесник, - авось, потеплеет…"

Холодно. Мороз. Прошли еще сутки.

Дед Ерёма стиснул зубы, но с печки не слез. "Где-то здесь должен быть топор" - промелькнуло у него в голове. Но страшным, просто невероятным усилием воли он отогнал от себя эту беспокойную мысль.

После того, как его сорок лед назад озорные деревенские парни по пьяни отпиздили обухом топора по голове, Ерёма в минуты крайнего душевного волнения всегда вспоминал о топоре. А взволновался он от того, что наконец почувствовал, что обе его ноги окончательно замёрзли, и ими уже невозможно даже чуточку пошевелить.

- Эх, бля-а-а-а-а-а-а… Хуйня какА… - одиноко закралась в голову замерзающего тревожная мыслишка - Как жить-то я теперича буду без ножек-то моих, а? Вот, ведь, а?

И уж вдруг совсем неожиданно старый Ерёма сочинил четверостишье:

Моя нога без сапога
Воняет мерзко.
Смердит как в мае курага -
Свежо и дерзко!

От стишка до того несло мертвечиной, что старика передёрнуло, и он непроизвольно обосрался. Стало теплее. Но ненадолго. Впрочем, Ерёма не обратил на это особого внимания. Он почувствовал вкус к поэзии. Попытался сочинить еще что-нибудь. Но порыв прошел. Как ни старался он придумать рифму к слову "хуй", получалось только легкомысленное "суй", или уж совсем нелепое "холуй". Это было бессмысленно.

Угомонившись со стихотворчеством, Ерёма с удивлённым разочарованием забросил уже сочинённый стишок в самый дальний уголок своего тускнеющего сознания. Стало совсем скучно. У закрытых дверей поленом лежал задубевший труп кота Фильки. Лесник скользнул по нему взглядом, пошевелили губами и ни с того ни сего просвистел из последних сил адажио из балета "Лебединое озеро" П.И.Чайковского, которого он никогда в своей жизни не слышал.

Что-то накатило….

На душе у Ерёмы стало светло и пусто. Внезапно на память пришли похороны его жены. От воспоминаний почему-то заболела жопа. Из ветхих настенных часов высунула свою дурацкую птичью голову подлая кукушка и сипло прокашляла одиннадцать раз. Ерёма устало подумал:

- Когда я помру, кто же остановит часы?

Но это была его еще не самая последняя мысль. Сознание, покидая неподвижный разум старика Ерёмы, оставило в его голове, как последний вздох еще несколько слов: "Ну вот, кажется, и Пиздец……"

- Здравствуй! - прошептал дед и счастливо улыбнулся.

Пиздец тепло улыбнулся ему в ответ…..

А часы остановили участники летней геологической экспедиции, которая прибыла в этот район на поиски медного колчедана. Полуистлевший улыбающийся труп Ерёмы был тщательно похоронен возле избушки сердобольными студентами-геологами. Вместе с его Пиздецом и похоронили. А хули……