Грибы пришли неожиданно. Просто напрыгнули и всё. Без предупреждения, без объявления войны. Сейчас это модно .
Меня начало знобить, нахождение в любой позе без движения стало мучительным. Надо было двигаться. Но медленно. Пластично Без спешки эдак. Без напряжения. Без напряжения.
Любая поверхность с узором перестала быть статичной.
Узоры живут своей собственной жизнью, перетекают друг в друга, изменяют, трансформируют всё окружающее. Стены плавно двигаются под одну им известную мелодию, то сходясь почти полностью в середине комнаты, то раздвигаясь до горизонта. Разводы на потолке зашевелились и извиваясь потекли к устью, впадать в своё море Разводов. Где-нибудь там, на Юге.
Клавиатура подсвечивается то розовым, то нежно-зелёным светом. Меня слегка знобит, я покачиваюсь у ноутбука. Строчки водят хороводы.
Боюсь, как бы моё рассыпание и потеря алфавита не сказались бы. Вот. На. Левая рука свело.  А нижняя нет.
Короче говоря, боюсь, когда придёт горничная, не начну ли я подобно Вавилену Татарскому из Generation П аццки путать местами слоги в словах и не скажу ей что-нибудь разэдакое, отчего у них в роду ещё лет сорок дети будут сраться с испугу?
Буду надеяться, что она сегодня вообще не придёт — отель-то не из лучших.
Вот хожу я по городу, а кругом висят плакаты -  NPL. Реклама чего-то. И в моё окно такой же плакат видно. А я смотрю на него и вижу — написано ПРЬ. Даже вот так — ПЫРЬ.  Подхожу, заглядываю за неё, снизу смотрю, сбоку. Даже понюхал одну. ПЫРЬ — и всё тут. Как сие объяснить?
Науке это непонятно. Как и непонятно, как ты, сраный афтар, возомнивший себя Квентином Буратино,  будешь потом разбирать эти каракули?
Я-то  останусь тут навечно, ожесточённо колотить по клавишам. Батарейка издохнет, истлеешь ты, истлеет и провалится в небытие твой компьютер,  прекратит существование всё живое, а я буду сидеть тут и адски колотить по несуществующим клавишам своими длинными щупальцами, окрашенными при этом свете в нежно-зелёные и персиковые тона!
Как персиковый цвет может быть реинвестирован? А как он мог быть инвестирован первоначально? И куда? Вот — вопросы, занимающие юный разум наших дней.
А ты, жалкий Квентин? Сидишь в своём обшарпанном номере дешёвого отеля, в обнимку с ноутбуком, раскачиваешься да пытаешься вытужить из себя мерзкие котяхи творчества. Настоящему писателю по хую окружающая  обстановка, он творит хоть сидя на голове у орущей тёщи, а тебе — подавай Амстердам, атмосферу...
И вообще на банку колы уже второй час косяка давишь — что, уже соскочить намерен?
АААА! Кто пустил сюда этого громкого упыря? Закрыть его мгновенно, запечатать в бутылку и бросить в Мировой Океан. Пусть себе там пузыри пускает. Кыш-кыш.
Вернёмся лучше к ПЫРЬ. Слово написано на рекламном щите  большими такими красными буквами по жёлтому фону.
Кстати, вот как пишется в русском языке - «по синему» или «по синиму»? Мне кажется, первый вариант уж слишком открыто отсылает нас к истории возникновения кинематографа. Совсем по-французски звучит, вам не кажется?
Впрочем, фон у ПЫРЬ — жёлтый, так что как пишется в русском языке — синему или cinema, нам в данном конкретном  эпизоде, мягко говоря, по хую.

Итак, ПЫРЬ. Красными жирными буквами на жёлтом фоне. Жирными такими, обтекающими зрителя формами. Бросающимися в глаза. И жёлтый фон. Магически насыщенный, зовущий к себе цвет  песков африканских пустынь, когда ветер странствий колышет фигуры путников на гребнях барханов.  Как пел Саруханов. Или наоборот.
Так вот самое странное, самое непостижимое моему забросанному псилоцибинами мозгу — то, что написано мелкими буквами ЗА этой ПЫРЬю. То есть чуть ниже на плакате. Мелким шрифтом.
Мелкий шрифт! — о,ни одна реклама не обходится без него. Вот истинный герой современной масс-медиа. Мелким шрифтом - «изготовитель ответственности не несёт». Или - «Существенные противопоказания! Посоветуйтесь с профессором астромедицины». Или - «непригодно для промывания ушных полостей в высоких географических широтах». А то и вовсе - «Избегайте попадания прямых лучей». Прямых лучей — чего? Меча  магистра Йоды, видимо.
Вот я сейчас смотрю на текст!
На текст, а он переливается, как голограмма. Могу заглянуть за буквы, а там они стоят такими же стройными рядами, как и здесь, только смысл текста меняется точно до наоборот. Играет со мной.  Сильные грибы.
Ну что, готовы?
За ПЫРЬЮ, блять, мелким шрифтом! Скрываетцо! Не раскачиваться! Сидеть! За ПЫРЬЮ скрывается.... Барабанная дробь!
ЁПРСТЬ!
Ну, то есть, ёпрсть. Даже ёпрсть  , если мне будет позволено, дамы и господа.
Прямо на рекламном щите, в центре европейской столицы, прямо за красной на жёлтом фоне ПЫРЬю, мелким шрифтом — ёпрсть Вот вам, ешьте её с кашей.
Не знаю, как вы, а я был до глубины души, то есть искренне, до глубины души, то есть искренне, до глубины души, то есть весьма искренне, до самой глубины души, то есть искреннейшим образом, блять, да остановите вы его уже кто-нибудь.
В общем, я был искренне, до глубины души — стоять! - удивлён.
Потрясён, смят, подавлен и просто-таки разгромлен тем фактом, что у Дайан Китон есть пенис от второго брака.
Хантер С Томпсон отдыхает в шифоньере, нервно теребя бабушкину шаль. Даже, если мне будет дозволено, дамы и господа, shawl он там теребит. Красную такую. С зелёной бахромой. В персиковом свете.
А теперь серьёзно. Наличие рекламных плакатов с выведенным кириллицей словом ПЫРЬ в центре европейской столицы — довольно странно. Или само по себе наводит на определённые мысли. На какие именно мысли данный факт должен наводить и кого именно он должен наводить — вопрос для меня пока открытый. Но на какие-то — должен наводить непременно. Ну, или серияпеть.
И тут приходит смс с Родины - «Я заболела. Мне так грустно и тоскливо без тебя. Сижу с температурой, пью чай с лимоном». И ты, скидывая оплетающих твои руки черных бразильских змей, тянешься к телефону, чтобы ответить что-то вроде «меня захватили в плен огнедышащие чатлане, выкуп — три поездки на пальто», а клетчатое  одеяло в углу жадно  доедает остатки  твоих часов.
Но ты собираешь волю в кулак и с трудом попадая в  разбегающиеся по сторонам клавиши, набиваешь «Милый мой зайчонок! Скучаю без тебя, обнимаю и грею своим теплом. Выздоравливай».
Нажал send и вновь задумался о всей серьёзности и, если мне будет позволено, ответственности ситуации.
Ответственность — вот чего зачастую не хватает современной молодёжи в условиях, когда брошенные на соседнюю кровать часы съедены покрывалом в клеточку, а твои собственные ботинки порываются атаковать шифоньер  при помощи дальнобойной артиллерии.
Квентин Тарантино забрался внутрь, влез на плечи завернувшемуся в бабкину shawl  Хантеру С. Томпсону и жалобно  молит о пощаде!
Нет уж, нас так просто не возьмёшь! Атакуйте смело, мои черные, видавшие виды башмаки, этих зажравшихся, предавших свои идеалы, да и просто уже на половину мёртвых (это я конечно про  Хантера С.) долбоёбов!
Первый залп, как водится, из носовых батарей. Ба-бах! - и доктор Гонзо, укрывшийся на средней полке,  корчится в предродовых корчах.
Второй залп — с левого борта  фрегата, — промах! Шифоньер, с неожиданно подоспевшей подмогой в лице Дэвида Линча, успешно увернулся от залпа. Только одно ядро, начинённое ромом и костями, одиноко поднялось мимо окружающего города, выше облаков, обогнуло Ватерлоо, Каир и Большой Барьерный Риф, и опустилось к моим ногам, совсем уж как у Льва Николаевича.
И небо эдак пронзительно...

Ну, что тут произошло в моё отутстве?
Отутстве? Это что ещё за африканский божок?
В моё отсутствие  прошу поклоняться богу Отутустве.
Чучундриссимо кон грио. Или кон грильяже.  О как! Кон грильяже — очень даже мило. И непременно отпустит, если задаться целью. Но мы-то не из этих! (Боюсь, мы где-то даже не из тех).
Ибо вторая серия прихода - начинается!
И старик Сальвадор не забыт, вон в углу подкручивает свои пиратские усы. Видали мы дали и не с Дали. А с Дали — ещё не те дали увидаем. Или увядаем. Или уже увяли.
И Ван Гог тут  конечно. Стоит рядом с Сальвадором и ухом не ведёт.
Тёзка его — Вега, пятнадцать лет тому брошенный гнить в лосанджелесском сортире, тоже здесь, неподалёку. Слышно, как он бегает по коридору, зовёт кого-то.
Миа! - кричит, - Миа!
- Mama mia! — кричу я ему вслед, в раскрытую дверь номера. Нет, не слышит.

Говорят, сценарий «Криминального Чтива» Тарантино написал в Амстердаме. Неудивительно.
Рецепт прост.
Берём «Миндаль в цвету» старика Винсента, добавляем густой запах обжаренной арабики, Дорз, каналы, Роллингов, Том ям, ЛСД, МДМА, КВЖД,  замешиваем на псилоцибинах... Ну и — ёпрсть. Гениально.
На самом деле — очень интенсивный, насыщенный визуальными эффектами трип. Боюсь представить, как себя может ощущать принявший эти грибы человек где-нибудь посреди красной пустыни Сьерра-Невада. Изнывающий от палящего солнца и невозможного цвета  песка. Тут, коллеги, без текилы и начос не обойтись. А то и кесадильи даже.
Так, и что тут у нас? 
Вообще-то, я просто покурить выходил, а вещи приняли, так сказать, свой оборот. Вы наверняка слышали, что с первого июля 2008 года в Амстердаме курить табак можно только на улице. Табак. Всё остальное — подлежит употреблению на месте обнаружения.  Если мне будет дозволено, дамы и господа и всё такое прочее.
Как это у вас называется? Да, спасибо. Деперсонализация. Так оно и есть. Раздвоение личности. Хотя какое тут раздвоение — полное расчетверение на лицо. И на грудь. Золотой дождь выдача. Фистинг и всё такое.
Пока я — вон он — лежу на боку на соседней кровати, пуская пузыри и глупо ухмыляясь под «Зимнюю Розу» (как же тащит), другой я  - внимательно наблюдает за позиционными боями ботинок с шифоньером, третий  — думает что беседует с читателем про уму не растяжимую ПЫРЬ в центре Амстердама, а четвёртый я — записывает всё это LIVE, чтобы история Человечества не упустила уникального шанса познать, какие чудные  картины могут рождаться в сознании борцов бобра с ослом. И продолжаться это, видимо, может бесконечно, поелику вторая порция грибов съедена и порох к пороховницам уже подвезён.
Огонь, канониры! Чучундриссимо!
ПЫРЬ!
ёпрсть

Tweet