- Ну кароче, ночку всего патусуетесь, вам-то хуле, все равно заняться нечем, а тут горы, бля, романтика! А мне бы, бля, в поселок спуститься, в баньку там сходить, а то я пиздец, месяц почти живой души не видел, кроме этих баранов, бля! - Берик был убедителен. Тургенские горы, звезды рукой подать, чистый пьянящий воздух, природа. Принесенная нами на пастбище импортная водка (96-й год, бля!) пилась как вода из горного ручья. Тима достал пакет с чуйкой, гильзу, вытянул пятку и начал настраивать косяк.
- Ну че, Рус, останемся? Надо помочь родственнику.
- Ну хуле, можно, - я чувствовал полное умиротворение в душе, - девчонки, вы как?
Обе Наташи переглянулись, неуверенно пожали плечами. Их мы замутили в поселке, точнее, в военном городке, на дискотеке. Было в их простой, почти первородной, деревенской красоте нечто особенное, что вызывало сладкую истому где-то в низу живота. Несмотря на юный возраст, обе они еще учились в старших классах школы, к моменту нашей встречи они были уже не девочками - в те годы в деревне сексуальный опыт приобретался гораздо раньше, чем в городе.
- Оставайтесь, хуле, пикник, бля! - Тима взорвал косяк, затянулся несколько раз и передал его по кругу. Девчонки не отставали.

День I

Утро. Холодный утренний воздух ворвался в открытую дверь вагончика, установленного на пастбище, который все почему-то называли "кибиткой". Я лежал между обжигающими телами обеих Наташ, под одним одеялом. Голова почти не болела, несмотря на то, что выпито было пол-ящика водки на пятерых - девчонки пили наравне со всеми. Берик ускакал еще ночью, помню долго пытались усадить его в седло, Тима, судя по открытой двери, куда-то вышел. Я погладил одну из девочек по теплой мягкой попке, они обе спали лежа на животе. Меня мучил утренний стояк, я достал с полки пачку презервативов, достал один, натянул на член, залез под одеяло, сунул со спины во влагалище одной из девчонок и начал плавно двигаться. Она повернулась вполоборота своим заспанным конопатым личиком и улыбнулась. Вторая Наташа безмятежно продолжала спать. Несмотря на то, что они были тезками, нам с Тимой даже не пришлось различать их, звали по имени и уходили с первой откликнувшейся. Помню только, что одна была посветлее, а другая темненькая, но обе были очень сочными девками, отдавались с подкупающей неумелостью и с искренней страстью, а во время оргазма буквально взрывались криком и бились в судорогах.
Едва мы кончили, практически одновременно, как в дверях появился Тима:
- Э, вставай, бля, ебырь-террорист, пошли баранов выгонять.
Я снял презерватив, оделся и вышел из вагончика. Поляна перед вагончиком за ночь превратилось в поле какой-то чудовищной битвы - все было усеяно окурками, бутылками из под водки и пива, использованными гандонами, к которым в ту же минуту присоединился их очередной собрат, пакетиками из под всякой хуеты типа чипсов, и еще хуй его знает чем. Солнце из-за гор еще не появилось, легкий туман окутывал близлежащие сопки, утреннюю тишину прерывало лишь редкое блеяние и кашляние баранов.
- На, бля, пивка хлебни, - с холодной бутылки чимкентского пива стекали ручейки воды. Еще ночью мы затарили ящик пива на утро в горную речку, протекавшую неподалеку.
- Бля, пожрать бы!
- Потерпи, Берик обещал к обеду приехать, как подъедет, поедем домой. Бабушка, наверное, бешпар готовит, казы, наверное, достала.
- Курить есть?
Тима протянул мне пачку "Кэмела":
- На, последняя!
- Хуяссе, за ночь блок что ли скурили?

День выдался, как обычно летом в Алматы, жаркий. Солнце нещадно пекло и бараны, чуть более трех сотен голов, столпились кучкой на сопке, щипали травку - никаких проблем с ними не было. Девчонки ушли домой, до поселка было около десяти километров, пара часов неспешной ходьбы. Мы с Тимой сидели в тени кустарника, пили пиво, играли в карты и курили улетные чуйские шишки. Собаки, лежали рядом, в тени, и лениво стучали хвостом об землю. Валяться на траве в камуфляже - одно удовольствие. Любой уважающий себя чабан этих краев ходил с ног до головы в зеленке, включая удобные "облегченки", ботинки на высокой шнуровке, а собаки сплошь чистокровные немецкие или восточно-европейские овчарки - рядом с поселком находилась воинская часть ВВ. День тянулся медленно, солнце уже садилось, а Берик еще не появлялся. Очень хотелось жрать. Тут вдали показался столб пыли - это коровник погнал коров в село. Обычно утром он собирал стадо, пригонял его к горам, оставлял на попечение своих полубомжеватых помощников, и до вечера уезжал обратно в поселок. Мы спешно оседлали коней, вскочили на них и поскакали к нему. Коровы, при виде двух мчащихся во весь опор всадников в компании со сворой огромных и злобных овчарок, бросились врассыпную.
- Уй, бля, шешен, бля, акенын аузын сыгейын, нахуй, кымсындер? - коровник явно был настроен не очень дружелюбно.
- Э, братан, салам! Ты в поселке был?
- Уй, был, а че?
- Берика не видел?
- Берика видел.
- Он там, бля, приезжать собирается, вообще?
- Берик? Уй, не, бля, Берик пьяный совсем валяется на Малькеева, Берик сегодня не придет.
- Бляааа!!!
Мы с Тимой переглянулись. Похоже, мы крепко попали - протянуть без еды и курева еще денек нам тогда казалось делом нереальным, но нужным - хуле, если мужик месяц с гор не спускался, понять можно. Эх, если бы мы знали тогда, КАК мы впухли, то наверное сразу же помчались бы бегом в поселок, туда где есть баня, чистые простыни, сигареты и еда.
Солнце неумолимо скатывалось за горизонт…

Бараны упорно не хотели идти в загон, норовили разбрестись, но собаки, в отличие от нас, знали свое дело, и, в итоге, скотинка, стройными рядами, как пленные эсэсовцы, уныло блея, брела в свое неприглядное обиталище.
Когда добрались до "кибитки", ноги буквально отваливались от шастанья по горам, МакЛаудов среди нас не было. Жопа от непривычного сидения в седле представляла из себя один огромный синяк. "Облегченки", несмотря на все удобства, натирали через носки нещадно, а великой мудростью наматывания портянок, ни я, ни Тима, по причине отсутствия армейского опыта, не обладали - я как новоиспеченный студент, а Тима, как недавно недорого купивший "белый билет", который, кстати, впоследствии помешал ему занять неплохую должность в "теплом местечке". Мы, конечно, утром пытались самостоятельно освоить эту хитрую науку, при помощи найденных в "кибитке" Берика подозрительно воняющих тряпок, но я робко упомянул, что когда-то где-то читал, что если их намотать неправильно, со складками, то ногам вообще будет полный пиздец. После этого подобные нечеловеческие эксперименты прекратились.
Курить было нечего, сигареты кончились еще днем, но мы собрали окурки "Кэмела", оставшиеся после нашего вчерашнего пиршества, благо, с прошлой ночи бычками было щедро усеяно почти все пространство перед вагончиком. Многие были скурены меньше, чем до половины, так что проблема недостатка никотина временно была решена.
Но была и хорошая новость - к нам пришли наши старые боевые подруги, две Наташи, и даже принесли чего-то пожрать, какие-то вареники. Их было не очень много, но мы были рады и этому.
- Че, девчонки, соскучились?
- Да хуле дома делать, скучно, а у вас тут и посидеть можно, и водка осталась.
В тот момент я почти влюбился в них за их бесхитростную откровенность. Правда, водка в тот вечер, на голодный желудок, не пошла, во всяком случае, у меня. В один прекрасный момент романтического застолья я почувствовал острую необходимость "позвать ихтиандра" - так там называли процесс отторжения желудком выпитого и съеденного как следствие интоксикации организма. Помню, как одна из Наташ тащила меня, буквально на себе, как медсестры в кино тащат раненых бойцов, к речке, в которую я упорно не хотел блевать, мотивируя это тем, что ниже по течению находится поселок, который забирает водопроводную воду именно из этой горной речушки.
- Ишь ты, какой заботливый. Тут по речке овцы ходят, коровы, лошади, срут в нее, а он блевать не хочет!
Я сразу вспомнил как пил воду в поселке. Из колонки. Ведь не хотел туда блевать, а блеванул.
- Ну че Ихтиандр сказал? - Тима высыпал из пакета в ладонь последние остатки волшебной чуйки.
- Гуттиэре звал, - отшутился я.
- Кого?
Где-то в ночи собаки гоняли то ли барсука, то ли сусликов - это была практически их единственная пища, собаки были, как говорится, на подножном корму.
- Бля! - Тима хлопнул себя по лбу, - у меня ж дома, в городе, собака уже второй день нихуя не кормлена!
Где-то с годик назад Тимины пацаны по какому-то случаю подогнали ему подарок - щенка питбуля, дорогого, с родословной чуть ли не на несколько листов. За год псина прилично вымахала, и, несмотря на дорогую дрессуру и переломанную об его свинячью морду мебель, показывала очень дурной норов.
- И че будешь делать?
- Да хуле делать, возьму волыну, зайду домой, если начнет рычать, придется пристрелить нахуй. Жалко, конечно, но хуле делать?

День II

Утром болела голова. Мы с Тимой выпили на двоих последнюю бутылку обжигающего от холода чимкентского пива, отправили девчонок домой и пошли загонять баранов на близлежащую сопку. От отсутствия сигарет пухли уши. После повального обыска "кибитки" нашли заныканную Бериком пачку алматинского "Полета". "Ничего, до обеда продержимся! - подбадривали мы друг друга, - а там, глядишь, Берик нарисуется".
Определенно, Б-г не оставил нас. Мы сидели на сопке, как вдруг заметили идущего к нам со стороны гор паренька, турка-месхетинца.
- У носорогов тут плантации неподалеку, - заметил Тима.
Паренек засек нас и начал обходить по большой дуге.
- Ола! Ола!! Буря гель! Ола!! Нереге китиюрсун?! Ола! ("Мужик! Мужик!! Иди сюда! Мужик!! Куда пошел?! Мужик!" - турец.) - закричали мы ему.
Паренек подошел, поздоровался. За спиной у него был рюкзак, из которого пробивались высокие, с метр, стебли, с такими знакомыми пятиконечными листьями.
- Ола, как местная в этом году? - поинтересовался Тима
- На, курни, узнаешь, - месхет вытащил из рюкзака пару жирных стеблей и кинул нам.
Турок пошел дальше по своим турецким делам, а мы вскочили на коней и поскакали к "кибитке". На халяву доставшиеся нам стебельки мы, безо всяких изысков, без гемора, типа натирания пластилина и прочего, закинули на железную, раскаленную под солнцем, крышу вагончика.
Вечер застиг нас сидящими на сопке и тоскливо глядящими вдаль, в сторону поселка. Мы ждали Берика. Солнце близилось к горизонту. Вдали, у подножья, показалось стадо коров, пастух которого был практически нашей единственной связью с внешним миром. Вскочив на коней, уже как заправские ковбои, мы поскакали к нашему Метатрону.
- Ассалом магалейкум, жыгыттер!
- Салам! Берика видел?
- Уй, видел!
- Ну че он там, собирается приезжать сегодня или как?
- Уй, не, сегодня не приедет - он пьяный совсем на Жамангараева лежит.
- Бляааа!!
Нас ожидала еще одна страшная голодная ночь в горах. Коровник, войдя в наше положение, пожертвовал нам пол-пачки "Полета", кусок подозрительного хлеба и немного вяленого мяса, но менее тоскливо от этого почему-то не становилось.
Уже под ночь, когда мы загнали баранов, добрались до вагончика и рухнули изнеможденные на грубые жесткие лежаки нашей "кибитки", Тима заметил:
- Нам еще повезло!
- ?!
- Жамангараева метров на сто ближе досюда, чем Малькеева.

Тело Берика приближалось, неумолимо, но слишком медленно…

Вечером снова пришли девчонки. Собаки их уже признавали и не трогали, напротив, бегали за ними, виляя хвостом и ожидая дармового угощения. Наташи принесли с собой трехлитровую банку крепленого яблочного вина местного разлива, ароматных домашних хлебцев и внушительный кусок сала. Вино было кислое и от него все время тянуло блевать, но в какой-то момент вдруг потеплело в душе и в теле и я потянулся было привычно к одной из девочек.
- Ну ты бы хоть помылся что ли, - неуверенно протянула она.
Мой нос давно уже привык к адской смеси запахов человеческого и лошадиного пота, бараньих шкур и перегара. Единственное доступное купание - в кристально чистой горной речке, протекавшей неподалеку, было довольно сомнительным занятием, по причине крайне низкой температуры воды, тем более ночью. Днем мы конечно, пытались искупаться - изранивая ноги острыми камнями, забегали под мощные, сбивающие с ног, холодные потоки и терли наш цыганский загар, пару минут, пока не начинало сводить мышцы.
В-общем, мысли о подобной экзекуции как-то сразу охладили мое желание предаться плотским утехам, и я пошел спать.

День III

Трудовые чабанские будни начались в то утро для меня с жуткого похмелья. Сполоснув наши головы в холодной речке, тут она пришлась как нельзя кстати, и попив из котелка импровизированного чаю, мы с Тимой пошли зарабатывать наш нелегкий чабанский хлеб. У меня появилось конструктивное предложение:
- Слушай, че мы тут торчим, давай бросим нахуй этих баранов, и съебемся!
- Ты че, - ответил Тима, - один баран считай сто баксов стоит, тут их больше трехсот, считай, больше тридцати тонн баксов всего. Берик какой-никакой все же родственник, попадет - пиздец неудобно будет.
- Бля, да он заебал уже, опять бухает небось! - мое настроение было близко к паническому, - Давай я съезжу в поселок и притащу его?
- Да нее, не надо. Потерпи, после обеда он обязательно появится, - Тима не был оптимистом. Просто он, наверное, чувствовал, что если я соскочу, то хуй когда вернусь, даже если не найду Берика. Ну а одному в горах париться ему, ясенпень, не хотелось.
Жутко хотелось курить, снова пришлось собирать вчерашние бычки, уже от "Полета".
- Как там местная, не высохла еще?
Я полез на вагончик проведать заботливо выращенную турками халяву, которая полузасохшими стеблями лежала на крыше нашей "кибитки":
- Не, лучше пусть еще денек полежит.

Солнце пекло с адской силой и превратило сопки в огромную жаровню. Мы замотали головы в найденные в "кибитке" более менее чистые тряпки безумных цветов и узоров и стали похожи на арабских бедуинов. Страшно хотелось жрать.
- Слушай, а че он жрет-то? Не кореньями же он питается, в конце концов?
- Ему жена его каждый вечер жратву приносит из дома, - ответил Тима.
- Бля, а хуле она нам не приносит?
- А хули она должна нам приносить?
А вокруг расстилалась красота, непривычная глазу городского жителя. Синие горы обоями опоясали горизонт. Где-то высоко, под облаками парил орел. Всюду сновали стайки сумасшедших ласточек. Стаи голубей облепили чахлые редкие кустарники. Тут Тиме пришла в голову мысль:
- А ты кептеров ("горных голубей" - каз.) жрал когда-нибудь?
- Не, никогда.
- Бля, а хули мы мозги ебем? Тащи ружья и патроны, ща настреляем бля кептеров, пожарим, у них же мясо вкусное - пиздец!

Ноги буквально отваливались. Изнывая от жары несколько часов мы бродили по сопкам в поисках голубей, еще недавно мириадами летавших вокруг. А сейчас мы не могли найти ни одного. Закон подлости. Тима, как более меткий стрелок, был вооружен двустволкой 12-го калибра, я тащил из последних сил 16-тикалиберную берданку. Плотная ткань камуфляжа прекрасно защищала от колючих кустарников, но в такую жару я чувствовал себя кожаным мешком, наполненным человеческим потом. Я уже не смотрел по сторонам, тупо брел глядя под ноги, лишь бы не свалиться, как вдруг Тима хлопнул меня по плечу и поднес палец к губам: "Чшшш!" - на кустарнике, воркуя, сидела пара голубей. Мы присели, Тима осторожно зарядил оба ствола и начал прицеливаться. Я отгонял от себя дурные мысли - что я с ним сделаю, если он промахнется. Ба-бах! - выстрел из обоих стволов, обе птицы падают лапками кверху, мы, ликуя, подобираем свою законную добычу.

Солнце уже садилось, когда мы, уставшие, но воодушевленные успешной охотой, добрались до "кибитки". По дороге нам удалось подбить еще парочку голубей, связка дичи брошена у вагончика, тут Тима меня ошарашил:
- Бля, а ты готовить их умеешь?
- Нее, нихуя, - в то время верхом моего кулинарного искусства было приготовление бичпакета.
- Бля, я тоже нихуя не умею. Ее ж типа ощипывать надо, а дальше хуй ево знает.
Это был самый настоящий облом. Пару минут мы молчаливо глядели на мертвых птиц, потом выкинули их собакам. Через несколько мгновений от нашей добычи осталась лишь кучка перьев.

У подножья показалось стадо коров. После дружелюбных приветствий мы поинтересовались у пастуха:
- Ну че, как Берик, видел его?
- Уй, видел!
- Пьяный небось?
- Уй, совсем в дупель, шешен!
- Ясно. И че, на какой улице видел?
- Уй, видел на Абая валялся, побитый што ли?

Душа Берика рвалась к нам, но непослушное тело, по всей видимости, отказывалось подчиняться…

Сквозь сон тревожно доносился утробный лай собак. Я проснулся; в вагончике было темно, хоть глаз выколи. Через открытую дверь сияли ясные чистые звезды - Тима куда-то зачем-то вышел. Я оделся и выглянул из вагончика посмотреть, что могло бы так встревожить наших четвероногих помощников. Тима, сжимая в руках бердану, стоял у кибитки и вглядывался в темноту подножья сопки.
- Воон, видишь? - тихо произнес он, указывая куда-то вдаль.
Под покровом ночи под сопками со стороны поселка ехал какой-то небольшой грузовик, вернее даже не ехал, а катился накатом, с выключенными фарами, видимо, чтобы не привлекать внимания. Было ясно, что ничего хорошего от него ждать не стоило, время было смутное, середина 90-х годов, криминальные сводки пестрели новостями об убийствах, угоне скота и прочего. Мне почему-то вспомнилась недавно вычитанная заметка в газете, в рубрике происшествий, о том, как злоумышленники подъехали ночью к летнему пастбищу на КамАЗе и, особо не мудрствуя, на большой скорости снесли юрту, в которой ночевал чабан со своей семьей, а потом спокойно погрузили овец в кузов и скрылись в неизвестном направлении. Тима достал патрон из патронтажа, висящего на плече, и начал заряжать ружье. Я заметил, что этот патрон как-то отличался от других, вся наша дробь и картечь была упакована в бумажные пыжи и гильзы были пластмассовые, а этот патрон состоял из картонной гильзы и куска оплавленного свинца в форме цилиндра, внушительных размеров, под 16-й калибр. Тима поднял ружье и, не целясь, выстрелил в сторону приближающегося грузовика.
Ебнуло так, будто мы выстрелили из противотанковой пушки: "БА-БАХ!!!" - и свист улетающего в сторону грузовика снаряда. Нас окутали терпкие клубы пороха, вокруг летали клочья картона, а грузовик сразу же развернулся, включил фары и натужно ревя акселератором понесся обратно в поселок.
- Бля, че это было-то? Прям ПТУРС какой-то, йоптваю! - поинтересовался я происхождением патрона.
- А, это Берик на кабана пулю себе отлил. Тут кабанов дохуя в чаще бродит, вот он и развлекается в свободное время.

День IV

Выгнав баранов на пастбище мы все утро искали под сопками ту самую пулю, которая, оказалось, наличествовала лишь в единственном экземпляре.
- Бля, а если б они ночью не съехали, мы че, бля, ножами их что ли бы резали? - недоумевал я.
- Да хуле, из картечи бы отстрелялись, ей даже удобнее палить!
Пуля была найдена только почти к полудню, когда мы после долгих безуспешных поисков уже начали было предполагать, что Тима все же мог попасть с такого расстояния в грузовик и пуля, наверное, торчит где-нибудь в борту.

Солнце встало в зените и подножья гор колыхались в мареве зноя. Мы, уже как заправские моджахеды, обмотали головы и лица тряпками, взяли с собой уже высохшую к тому времени местную траву и полезли на сопку. Накрошив листья на газету и измельчив бревна на мелкие кусочки мы, за отсутствием папирос и сигарет, сделали аккуратные самокрутки из той же газеты. Спалили спичку, заточили ее, продырявили ей фильтр от собранных окурков "Кэмела", оставшихся после нашего давнего пиршества, и воткнули трубочку в самокрутку - получился отличный косяк. Местная трава раздирала горло, но вставляла неслабо. Мы сидели на вершине сопки, благо камуфляж не давал жесткой траве и острым колючкам впиться в тело, и задумчиво глядели вдаль. Мною овладело полное умиротворение. Были ясно видны бесконечные поселки за много километров вокруг, почти до самого горизона, и мне казалось, что вся земля лежит у моих ног и я могу сейчас так вот запросто коснуться пальцем до любой точки на всей Земле, как на карте. Чистое голубое небо нависло над нами как бесконечный океан, который почему-то не обрушивался водой на нас сверху, притягиваемый земным притяжением.
Вдруг сзади раздался какой-то гул и рокот. Мы обернулись и увидели военный вертолет с большой красной звездой, вроде как Ми-8, который завис в нескольких десятках метров от нас - какой-то военный кричал нам что-то в матюгальник, высунувшись из открытой двери. У меня промелькнула мысль - может нас приняли за талибов? Но мне не было страшно. Переглянувшись в непонятках мы как зачарованные лишь смотрели как оттуда зачем-то выбросили какой-то толстый канат, по которому резво спустились несколько человек в касках и с автоматами. Подбежав к нам и сдернув с наших голов тюрбаны, военные развернулись и ловко полезли по канату обратно в вертолет, который через несколько минут превратился лишь в маленькую точку на безбрежном синем океане неба.

Лишь через несколько дней я узнал, что из местной воинской части сбежали два солдата-сверхсрочника. Искали их и в близлежащих поселках и прочесывали на вертолетах горы, но вроде так и не нашли.

Вечером мы уже привычно поскакали к нашему информатору - к коровьему пастуху. Он сидел в тени деревьев, ждал, пока его помощники не соберут отставших от стада коров, и меланхолично курил. Настреляв сигарет мы, конечно же, поинтересовались текущим месторасположением Берика. Впрочем, практически ничего нового мы не услышали:
- Я когда в горы собирался, по Мира проезжал, видел, там Берик лежал, уй, совсем пьяный!
- О, он все ближе и ближе! Паанятно... А вообще, в мире что творится, что нового?
- В мире? Уй, в мире много чего творится! Вот вчера телевизер сматрел, в России Ельцина выбрали.
- Да ну на фиг! Он же еле первый тур прошел!
- Ну не знаю, па телевизеру сказали! Ну это сказали предварительно пока.
- Паанятно... Че еще слышно?
- В Чечне опять че-то сабираются делать, совсем неспокойно там.
- Бля, и че нохчам спокойно не живется?
- Уй, не гавари!..

Темнело. Попиздев еще несколько минут с пастухом мы двинулись загонять наших баранов обратно в загон. Берик, оставив нас "на одну ночку" в горах с его баранами, вот уже четыре дня как не появлялся, и, по всей видимости, в ближайшее время появляться не собирался. Надо было что-то срочно предпринимать…

Вечером Тима сказал, что так больше жить нельзя и начал собираться, чтобы спуститься в поселок, где он рассчитывал найти и притащить Берика, живого или пьяного. Мои слабые протесты он резонно парировал демонстрированием своего тяжелого кулака и, через некоторое время, оседлав коня, ускакал во внезапно окутавшую горы темноту. Бараны отчаянно блеяли за загоном, казалось, даже чихали и кашляли они как-то нарочито громко. Где-то в ущельях завыли волки. Тут же послышался встревоженный храп лошадей, стреноженных и пасшихся неподалеку. Я зарядил оба ружья крупной картечью, опоясался ножом, патронташем, и вышел из кибитки. Я, конечно, довольно слабо представлял себе, что следует делать в случае нападения двуногих или четвероногих воров, но тяжелая сталь ружей придавала некоторую уверенность. Вообще-то волки выли на протяжении всех предыдущих дней, но рядом был Тима, который буквально вырос в этих горах и на мой вопрос о возможности нападения волков авторитетно заявил, что они местные и на «своего» чабана нападать не будут. Тогда мне казались убедительными его объяснения, мол, волки очень умные существа и никогда не будут задирать скотину или людей в районе своего логова, чтобы не вызвать ответные карательные меры, от которых может пострадать их семейство. Даже напротив, убеждал он, «свои» волки будут охранять «свое» стадо от возможных одиночек-беспредельщиков, чтобы не пострадать самим от ответки за кровожадность какого-то больного урода. Мол, казахи издревле знали особенность этого зверя и чуть ли не специально пасли свои стада прямо у волчьих логов.
Но теперь, когда я столкнулся один на один с окутанными мраком чужими горами, грозно нависшими надо мной неприступной стеной в неясном свете блеклого месяца, все эти объяснения и доводы казались банальным стебом, а воображение услужливо рисовало силуэты хищных зверей и огоньки глаз, горящих неутолимым голодом. К тому же следовало также опасаться и двуногих хищников, которые будут даже пострашнее волков – недавний ночной визит подозрительного грузовика был все еще свеж в памяти. Вся надежда была на собак – этих покорных, но страшных зверей, которые, как и волки, привыкли добывать себе пищу в условиях дикой природы и заматеревших в жестокой борьбе за выживание. У Берика была даже парочка чистокровных туркменских алабаев, которые, выросши в горах, были совсем непохожи на тех смешных пушистых медвежат, которых водят на выставки. Они были чуть поменьше в холке своих домашних собратьев, очевидно из-за скудного питания, но значительно крепче и шире; со страшными клыками и мощными челюстями, с грязной и всклокоченной шерстью, с обгрызенными в несчетных схватках мордами, они казались какими-то ужасными оборотнями. Да даже овчарки, выросшие в таких условиях, казалось, могли задать хорошую трепку волку среднего размера.
Я быстро закемарил на свежем воздухе, прямо у входа в кибитку, сидя, с двумя ружьями наперевес. Мне снился город, теплая чистая постелька и мама, заботливо наливающая мне обжигающий ароматный чай. Вдруг ночь разорвал утробный и отчаянно надрывный лай собак. Что-то случилось. Неподалеку, у большого урюкового дерева слышалась какая-то возня – собаки, разбредшиеся вокруг, сбегались к нему, очевидно, на помощь своим собратьям. Я повесил двустволку на спину, проверил карабин и, озираясь, осторожно зашагал в ту сторону. Ночь просто высасывала из меня все силы, окутав мою душу суеверным ужасом, ноги стали ватными, спина вся взмокла, а волосы, казалось, стояли дыбом, по всему телу, и сильно захотелось в туалет. Из головы почему-то все не выходили всякие зомби и оборотни, в обилии виденные мной на пиратских видеокассетах. Все это напоминало мне дешевый фильм ужасов, казалось, я, как второстепенный герой, иду как баран на закланье полчищ нечистой силы. Собаки окружили дерево и, не переставая надрывно лаять, пытались запрыгнуть туда, как-то нелепо кружась на задних лапах.
- Кто там, бля? – козлиным фальцетом вырвалось из моего пересохшего горла. – А ну, отзовись, а то щас как пальну нахуй! – проблеял я, взводя дрожащими руками курок ружья. Страшно хотелось пальнуть в упор прямо по дереву, но остатки разума, загнанные в угол леденящим душу кошмаром, все же подсказали мне, что лучше сначала произвести предупредительный выстрел. Раздался грохот, ночь на миг блеснула огнем, ущелья гулко отдали эхом и зашелестели разбуженными летучими мышами и вороньем. В спешке я как-то неловко приложил приклад и сильно отбил плечо, но, не замечая боли, уже доставал непослушными пальцами из патронташа еще патрон, чтобы побыстрее зарядить карабин, ставший вдруг на долгие секунды бесполезной дубиной. В воздухе, как конфетти, шелестели обрывки газет от стреляного пыжа.
- Дяденька, не стреляйте, дяденька, не стреляйте! – вдруг донес ветер сквозь лай обрывки тонкого детского голоска.
Как в заправском вестерне, несводя прицела с дерева, я подошел поближе и увидел на ветках тщедушное тельце.

Ночью мы почти не спали. Я разговаривал до рассвета со своим ночным гостем и кошмар, убивающий своей обыденностью и реальностью, ползал мурашками по моей спине. Тот, кого я принял за ребенка, оказался парнем, моим ровесником, когда-то служившим в воинской части, находящейся неподалеку, и полгода проведшим в рабстве у местных турков-месхетов, в горах, на плантациях анаши. Сначала он был не очень разговорчив, смотрел затравленным взглядом исподлобья, искоса, куда-то ниже уровня глаз, и пугался каждого шороха или моего резкого движения. Страшно худой, с тельцем подростка, высохшими губами, грязными нестрижеными русыми волосами, одетый в какое-то рубище, с избитыми в кровь ступнями и висящей клочьями обгоревшей от палящего горного солнца кожей, он не вызывал у меня опасений, даже ночью, в горах. Он попросил поесть, было видно, что он не ел несколько дней, но, к моему величайшему стыду, у меня не было ни крошки съестного. Я чуть не заплакал от обиды, от собственной беспомощности, оттого, что я не могу помочь так нуждающемуся в моей помощи человеку. Я предложил подождать до утра, а потом, с приездом Тимы, отправиться в поселок, к бабушке, которая накормит, туда, где есть баня и чистое белье, где есть все для простого человеческого счастья. Мы развели костер и вскипятили чайник. Жадно хлебая дешевый чай, от которого буквально еще вчера я воротил нос, мы потихоньку разговорились.
Его звали Васей, родом он был из Джамбула, из семьи оставались только мать и престарелая бабка, проводившие с год назад в армию своего единственного сына и писавшие ему каждую неделю. Где-то полгода назад он вышел в увольнительную в поселок, где познакомился с какими-то девицами, которые опоили его спиртным. Очнулся он уже в грязном грузовике, раздетый и грубо связанный. Его привезли в горы, держали в какой-то яме, кормили помоями, избивали безо всякого повода, всячески издевались, заставляли целыми днями выполнять непосильную работу – носить воду из реки в ущелье, поливать под палящим солнцем бесконечные плантации анаши, чистить и вспахивать непокорную каменистую горную землю. И лишь недавно, чудом, ему удалось сбежать из рабства – несколько дней он бродил по горам, питаясь ягодами и кореньями, пока не наткнулся на нашу кибитку.
Украли его турки-месхеты, в простонародье носороги, из поселка у воинской части, в те времена беспредельничавшие по всей области. Они жили кучно, большими семьями, были очень гонорными, занимались в основном мелким бизнесом – барыги и мелкий криминал, сплошь ездили на очень подержанных иномарках и считали себя местными царьками, взяли в кабалу почти все обедневшее местное население. Они почему-то называли себя турками, хотя были больше цыганами, даже язык был у них совсем не похож ни на один из тюркских диалектов, а настоящие турки, из Турции, презрительно называли их месхетами и не считали за людей. Казахи, гостеприимный и незлобивый народ, какое-то время терпели беспардонных чужаков на своей земле. Но любому терпению приходит конец – вскоре начались «организованные беспорядки», в результате которых самых одиозных месхетских бандитов попросту замочили, а более мелкое жулье пересажали. После чего, буквально за пару месяцев, месхеты преобразились в скромный и трудолюбивый народец, один из многих, в обилии населяющих гостеприимную казахскую землю, и, до настоящего времени, остаются, в массе своей, достойными гражданами. Впрочем, рядовой обыватель не почувствовал ни беспорядков, ни громких тайных спецопераций, а пытливые умы подозревают вмешательство Комитета национальной безопасности – местной спецслужбы.

День V

На рассвете приехал Тима, чистенький, посвежевший, естественно, без Берика. Он с удивлением посмотрел на моего ночного гостя и, выслушав мой краткий пересказ ночного повествования, достал из притороченной к седлу торбы кучу еды, привезенной из поселка – бабушка заботливо и щедро собрала своему внуку разнообразной провизии. Мы с Васей жадно накинулись на неожиданно свалившееся на нас счастье. Еще Тима привез несколько бутылок водки и по моей просьбе чистое белье и мыло. После завтрака мы с Васей помылись в обжигающе холодной горной речушке; я предвкушал, было, одеть новые чистые трусы, но Тима привез лишь одну пару, которую пришлось отдать своему гостю, т.к. у него не было вообще никакой одежды, не считая замасленного вонючего истертого куска материи, заменяющего ему штаны. Я помню, это были совсем новые трусы, которые подарила мне мама, сатиновые, моего любимого покроя – от пупка до колена, белые, в вертикальную синюю полоску, но мне было стыдно зажать их и отдать свои старые. Их мне пришлось постирать и ходить в них дальше, хотя, по хорошему, их можно было только выкинуть.
После того, как бараны были выгнаны на выпас, мы присели в тенечке под деревом, накрыли нехитрую закуску – большие куски вареного бараньего мяса с луком и солью, и Тима достал из ручья холодную бутылку.
- Бля, че с Васей делать, щас носороги будут его искать, понаедут, хуй отстреляемся! – волновался я. Посвежевший Вася заметно нервничал при упоминании своих недавних хозяев.
- Да хуй с ними, сунуться, парвем нахуй, - успокаивал меня Тима. В городе он был большим авторитетом, но здесь в горах, где ни одной живой души много километров вокруг, меня его вес в криминальной среде не очень успокаивал, - пусть пока с нами побудет, завтра поедем в поселок, отведем его в часть.
- Кстати, где Берик-то, че, нашел его? – спросил я.
- Да он пиздец готовый на Боранбая валяется. Я его за жабры взял, типа, ты где шарахаешься, йоптваю, на день нас оставил и чуть ли не на неделю пропал – а он чуть не плачет, типа месяц с гор не спускался, а нам, типа, пару дней посидеть западло. Ну мне его жалко стало, тем более он хлестанулся, что все, завтра по любому придет.

Сытый и опьяневший я подобрел и согласился с Тимой. Вася вроде тоже особо не возражал потусить с нами еще денек – в одиночку его легко поймали бы по дороге в поселок и увезли бы обратно в рабство. Жизнь налаживалась и мы, выпив еще поллитра, весело пиздели о всякой хуйне и рассказывали анекдоты. Заканчивался очередной день в горах…

Вечером, уставшие после шастанья по горам мы сидели в кибитке, я, Тима и наш новый друг Вася. Тима уже обдуплился, щерился, глядя на нас глазами без зрачков, и по второму кругу рассказывал несмешные истории. Я их слышал уже, наверное, не первый десяток раз, но, надо отдать должное Тиме, его истории никогда не обрастали новыми подробностями, в отличие от многих других рассказчиков. Он любил, чуть ли не каждый день, рассказывать о своей студенческой молодости – о том, как он в течение почти года состоял в списках студентов одного из карагандинских вузов, а сам в это время сколотил банду из таких же как он «отличников», сплошь медалистов международных чемпионатов по тайскому боксу, кикбоксингу, МС-ов и КМС-ов по боксу в тяжелых весах, и подвинул на майкудукском зеленом базаре группировку каких-то кавказцев. Вася же все эти нехитрые истории слушал, затаив дыхание – было видно, что паренек давно отвык от обычной жизни.
- Кстати, я пацанам звонил, попросил чтобы зашли ко мне и собаку покормили – очкуются, черти! – дома, в городе, Тиму ждал некормленый несколько дней пит.
- И че будешь делать? – поинтересовался я.
- Ну, я попросил, чтобы хоть в окно жратву какую-нибудь закидывали.
- Как это в окно? – Тима жил на третьем этаже сталинской высотки.
- Ну, по пожарной лестнице – у меня она как раз мимо окна кухни проходит.

К полуночи пришел двоюродный брат Тимы – Антон. Антон – это кличка, звали его на самом деле каким-то крайне неудобопроизносимым дивным казахским именем, и он был так же похож на Антона, как я на Изю Шнипельсона. А еще Антон примечателен своими просто гигантскими размерами – при росте под два метра, он весил центнера полтора, причем был крупнокостным и жилистым, его руки в обхвате превосходили ногу среднего человека, а кулаки были с небольшую голову, и, особо не занимаясь спортом, он имел просто феноменальную силу – эдакая ошибка природы. В его семье все имели подобные габариты – и его отец, и мать, и даже сестры. Однажды, моя мама ехала в такси с его матерью и младшей сестрой, которая превосходила и статью и силой очень здорового мужчину, как вдруг лопнуло заднее колесо. Они очень торопились на вокзал, а таксист, низенький и тщедушный кореец, выскочил из машины и начал нарезать вокруг машины хаотичные круги, как-то бесполезно суетясь. На вопрос о причине задержки начала процедуры замены колеса он ответил, что у него нет домкрата. Тогда сестренка Антона вышла, попросила всех покинуть автомобиль, двумя руками крепко вцепилась в заднее крыло 24-й «Волги» и приподняла его. Таксист впал в ступор, а ее мама попросила его поторопиться, мотивировав тем, что дочь не сможет вечно так держать машину. Естественно, в компании с Антоном я почувствовал себя намного спокойнее.

Тима закрутил очередной косяк, взорвал его и передал по кругу. Я уже начал подозревать, что он спускался в поселок отнюдь не за Бериком. Через какое-то время он уже по третьему за день разу начал рассказывать про свои студенческие годы, но на этот раз все изрядно раскумарились и было очень смешно. Неожиданно совсем рядом раздался надрывный лай. Вася испуганно забился в угол, Тима достал ружье, а Антон выбежал из кибитки, посмотреть, что могло так встревожить собак, которые заливались не на шутку. Вдруг один из псов отчаянно взвизгнул и заскулил. Мы с Тимой выскочили из кибитки, вооруженные ружьями, присели и стали вглядываться в темноту, где слышались звуки какой-то борьбы, пыхтение, хрипение, сопровождаемое непрерывным утробным лаем. Тут из темноты раздался нечеловеческий крик Антона:
- НОЖ!!! Тащите нож, бля!! Скорее, нож!!
Йоптваюмать! Я бросился в кибитку и забегал в поисках ножа. Сердце лихорадочно билось в груди, руки тряслись, и я все никак не мог найти этот ебаный нож. Тут мой взгляд упал на большую дубинку, лежавшую под кроватью и укуренный разум выдал, что это будет, наверное, даже лучше, потому что ножом можно наверняка убить. Я схватил ее и побежал к Антону. Он стоял в загоне ко мне спиной, склонившись над чьей-то хрипящей дергающейся тушей. Я сунул ему дубинку:
- Антон, держи, на, вот этим ебни!!
Он обернулся, с удивлением посмотрел на палку, достал из-за моего пояса нож, который, оказалось, был там и начал яростно им орудовать. Я прихуел, ведь я, получается, стал соучастником – принес этот проклятый нож. Я в панике одернул его за плечо и только тогда увидел из-за широкой спины Антона, что он сидит на брыкающейся опутанной бараньей туше и перерезает веревки. Антон закончил свое дело, и освобожденный баран вскочил и смешался с испуганным стадом. Тут подошел Тима с ружьем наперевес.
- Антон, че там случилось?
- Да баран нашел бля где-то какие-то веревки и запутался нахуй, чуть не задохнулся, сука. А на хуя ты палку принес? – удивленно спросил меня Антон.
Тут до всех начинает доходить. Начинаем ржать, буквально катаясь по земле.
- А че с собакой, че она визжала-то так? – сквозь душащий смех спросил Тима.
- Да я увидел, что баран помирает, бросился к загону и нечаянно ей лапу отдавил.
- А мы думали тебя тут мочат нахуй вместе с собаками! – выдавил я.
Новые приступы хохота трех луженых глоток оглашали темные горы. Из кибитки удивленно выглядывал Вася.

День VI

С утра начал моросить мелкий противный дождик. Горы окутались туманом, стало сыро и холодно, небо отливало мрачным свинцом грозовых туч. Мы вышли из теплой кибитки, зябко закутываясь в бушлаты, и пошли добывать свой нелегкий чабанский хлеб. Бараны в неясную погоду все норовили разбрестись кто куда и, несмотря на все усилия собак, разбежались по сопкам и ущельям. Мы весь день шастали по горам, тщетно пытаясь сбить их в единое стадо. Наконец мы, уставшие, присели под дерево с густой кроной, перекусили и немного согрелись огненной водой.
- Иди, посмотри, там внизу, в ущелье бараны есть? – попросил меня Тима.
Я вскочил на коня, и направил его вверх, чтобы забраться на соседнюю сопку, откуда можно было бы обозревать все ущелье, густо заросшее колючим кустарником. Задница от седла натерлась за эти дни до такой степени, что уже почти не болела, уставший конь понуро брел вверх. По дороге я обнаружил на сопке какого-то хромого ягненка, подобрал и затащил его на седло. Наконец, мы забрались на самую вершину – вокруг простиралась потрясающая панорама, просто захватывающая дух своей масштабностью, я горделиво приподнялся в стременах и стал вглядываться вниз, в ущелье, на предмет наличия отбившихся от стада баранов. Вдруг раздался просто оглушительный грохот, от которого, казалось, содрогнулось все вокруг, и вспышка синего света ослепила глаза – молния пронзила одинокое чахлое деревце на соседней сопке, буквально в нескольких сотнях метров от меня. Я чуть не упал с коня и несколько мгновений изумленно смотрел на загоревшееся дерево. Только тут я сообразил, что на самой вершине голой сопки, тем более, сидя на коне, я представляю отличную мишень для молнии, и что она с таким же успехом только что могла поразить и меня. Я мигом спрыгнул с коня и потащил его вниз, в ущелье. Казалось, вот-вот снова сверкнет оглушительный гром и на этот раз не промахнется. Вдруг ветер донес до меня обрывки каких-то криков, доносившихся издалека. Я присмотрелся и увидел на дальней сопке Тиму, он что-то кричал мне и махал руками. До него было около полукилометра и, из-за дождя и ветра, до меня доносились лишь обрывки звуков. По жестам мне почему-то показалось, что он хочет, чтобы мы все собрались в ущелье. Я спустился и спрятался под густым деревом. Ожидание было долгим, сигареты все скурены, но никто так и не появился. Где-то через пару часов, когда уже начало темнеть, а гроза закончилась, я решил пойти разыскивать своих. Я привязал коня к дереву, пут у меня с собой не было, а ехать верхом не хотелось, к тому же я рассчитывал лишь подняться на сопку, встретить ребят и спуститься с ними обратно. Немного подумав, я решил привязать к дереву и хромого ягненка, рассудив, что раз уж у него хватило сил отбиться от стада и залезть на сопку, то за время моего отсутствия он наверняка сможет куда-нибудь учесать.
Когда я добрался до кибитки, усталый, голодный и злой, было уже темно, бараны блеяли в загоне, а рядом паслись стреноженные кони. Я зашел в вагончик, там сидели Тима, Вася и еще несколько совсем молодых пацанов из поселка. Все пили водку, играли в карты и о чем-то громко пиздели. Я присел на скамью и вытянул уставшие ноги.
- О, а ты где ходишь? – удивленно спросил меня уже изрядно принявший Тима.
- Я? Я бля ждал тебя в ущелье, ты же вроде орал, что спускаешься туда?
- Не, я тебя же спрашивал: «Внизу бараны есть?», а ты вроде поехал туда посмотреть. А мы уже обратно собирались, подождали тебя полчаса, а потом решили, что ты сам к кибитке поскакал. Кстати, а коня ты куда дел?
- Привязал в ущелье.
- А на хуя ты его оставил?
- Да я ждал-ждал, хотел подняться к вам навстречу, думал вы спуститесь, не нашел никого, заблудился, шарился бля, хорошо хоть кибитку нашел.
С тех пор Тима вдобавок к историям о своей студенческой молодости любит еще по несколько раз в день рассказать о том, как попросил меня посмотреть, есть ли бараны в ущелье, а я оставил там коня и ягненка, привязанными к дереву, которых мы нашли лишь наутро, а сам ночью пришел пешком.
Еда была съедена, водка выпита, пацаны из поселка засобирались домой.
- Бля, Берик опять наебал, гад, не пришел сегодня, хотя вчера пидзец как хлестался! – сокрушался Тима.
- Мы сюда шли, видели его, на Гагарина валяется, пьяный пиздец! – сказал кто-то из наших гостей.
Улица Гагарина была самым краем поселка и самой ближней до гор. Это давало надежду на то, что Берик завтра все же доберется, наконец, до своей кибитки. Мы уже давно вычислили закономерность, по которой он выбирает на какой улице валяться его бренному телу – с каждым день все ближе и ближе. Завтра, согласно нашей теории, он должен был обязательно прийти…

Ночью я проснулся по малой нужде, надел бушлат и вышел из вагончика. После дождя было холодно, но небо очистилось. Для человека, выросшего в городе было удивительно наблюдать такие чистые звезды, не затуманенные смогом, казалось, они были так близко, на расстоянии вытянутой руки. Периодически небо очерчивали яркие полосы – наверное, группа метеоров или какого-нибудь космического мусора вошли в плотные слои атмосферы. Присмотревшись, я разглядел даже крохотную точку спутника, медленно плывущую по темному небу.
Вдруг на темной траве послышалось какое-то шипение, приглядевшись, я с ужасом обнаружил, что стою прямо у гадюшника – потревоженный клубок змей извивался почти у моих ног. Я отскочил и побежал обратно к вагончику. На мои вопли вышел сонный Тима:
- Э, че случилось? – потягиваясь, спросил он.
- Там... Бля, там под деревом змей до хуя, вон в той дырке! Пиздец, вышел поссать, стою, ссу, а они прямо у ног, сука!
- Штаны заправь, птичку потеряешь! – сказал Тима, и зашел обратно в вагончик.
Вернулся он с лопатой, в задубелых Бериковских кирзачах, и направился к гадюшнику. Несколько минут слышались звуки вонзаемой в землю лопаты.
- Бля, змеи заебали, Берик говорит, один раз даже в вагончик одна заползла, по лестнице, хуй его знает как, – начал рассказывать, вытирая об траву лопату Тима, - Просыпается, а рядом веревка какая-то лежит, свернутая. Думал, говорит, камчу кто-то забыл, хотел взять, присмотрелся, а это гадюка. Хотел потом все бензином ту дырку нахуй залить и сжечь вместе с деревом, все никак руки не доходят у него. Да и бензина жалко на такую хуйню тратить.

День VII

Утро было ясным, солнечным, и день обещал быть жарким. Мы отогнали баранов к подножью гор, поели, искупались и играли в карты. К полудню снова пришлось замотать головы в тряпье. Спасаясь от жары, мы решили спуститься в ущелье, как вдруг из густого кустарника, отливая длинными зеленовато-фиолетовыми хвостами, начали вылетать огромные фазаны. Ружья у нас были с собой, а Вася пообещал приготовить нам такую дичь – пальчики оближешь. Тима подозвал собак и умные животные начали бегать по кустам, пугая птицу, и приносить подстреленные тушки. Глупые неповоротливые курицы сначала подлетали над кустом, висели так в течение пары секунд и лишь потом улетали, к тому же летели они не очень быстро и строго по прямой линии. Мы шли гуськом, я стрелял первым, скорее для развлечения, затем Тима с двустволкой, который был более опытным охотником, а Вася шел с рюкзаком и собирал принесенную собаками добычу. Через пару часов рюкзак был полон, мы поскакали к кибитке, Вася изжарил нам несколько тушек дичи, которая была моментально съедена под холодную водку на свежем горном воздухе уставшими охотниками.

Я сидел на сопке с 12-тикратным артиллерийским биноклем и обозревал окрестности, в особенности меня интересовала дорога из поселка. Вон там, ниже, пастух коров купается со своим несовершеннолетним подпаском и, не подозревая о слежке, как-то странно с ним обжимается.
- Слушай, Тима, а вон тот мелкий сын его что ли? Чо-то он на него совсем не похож, светлый слишком. – как-то засомневался я.
- Да не, нашел себе, пидараз, сироту, гоняет его пиздец, да еще и ебет небось.
- Ну наверняка, смотри, че творит. – мы по очереди посмотрели в бинокль.
- Да, пидор еще тот, сука, хотел ему пизды дать, руки марать неохота.
- Не ну это же пиздец беспредел, а че, в милицию там на него никто не заявит что ли?
- Да какая тут нахуй милиция в поселке, да и не ебет это никого.
- А че с родителями случилось, погибли?
- Да не, живые они, просто их родительских прав лишили – ваще не просыхают никогда. Пидзец, пять или шесть детей у них, живут в какой-то трущобе, девочек лет с двенадцати наверное турки ебут во все щели, чуть ли не за еду, а мелкого в детдом забрали. Он оттуда съебался, неделю, говорят, до дома шел, а родители его сразу пастуху отдали, типа работать, ну продали короче. Зато фамилия у них, пиздец угоришь – Великие!

Уже темнело, как вдруг на дороге из поселка появился странный всадник – голова его болталась по широкому кругу, руки как плети дергались в такт галопа, я опасался, что он вот-вот вылетит из седла. Казалось, лошадь зачем-то тащила на себе безжизненную куклу – тому парню свободно можно было бы играть в исторических фильмах мертвых всадников, лишь только налепить на него торчащие из тела стрелы. Всадник приближался и вдруг я увидел – это был БЕРИК!! О чудо, Вс-вышний услышал наши молитвы, уже неделю терзающие его божественные уши трехэтажным матом и, наконец, внял им!

Мы загнали баранов в загон и стояли у кибитки, когда Берик на коне приблизился к нам. Умное животное подскакало прямо к вагончику и остановилось, но вдруг седло резко съехало набок, наверное, спьяну не затянул подпругу, и Берик, не открывая глаз, со всего маху с высокого коня всем своим тяжеленным весом воткнулся головой прямо в массивное чугунное основание вагончика. Раздался глухой звук, мы на мгновенье оцепенели, потом подбежали к нему – лежащий Берик открыл глаза и удивленно спросил:
- Че, я приехал уже?
Этот обормот даже не рассек голову и, похоже, у него не было даже сотрясника, хотя от такого удара нормальный человек наверняка склеит ласты. Берик встал, отряхнулся, дыхнул жутким перегаром и выдал:
- Признавайтесь, сколько баранов потеряли?

Мы выгнали всех баранов из загона, и я с Васей стал загонять их обратно, мелкими группами, по две-три головы, а Берик и Тима вели подсчет.
- Триста сорок семь? – удивленно спросил Берик, когда последний баран зашел в загон и мы закрыли ворота. – а почему только триста сорок семь?
- Бля... А сколько должно быть? – заволновался Тима. Я тоже забеспокоился, неужели мы кого-то потеряли?
- Сколько? – переспросил Берик, почесал затылок и ответил, - а хуй его знает, пойду посмотрю.
С этими словами он пошел в вагончик, притащил какую-то общую тетрадь, где-то что-то посмотрел, что-то долго подсчитывал, беззвучно шевеля губами, и удивленно сказал:
- А, да, в натуре триста сорок семь! - камень упал с моей души.

Был выходной день и в большом гостеприимном доме у бабушки было много народу - из города приехали почти все ее сыновья со своими семьями и даже друзьями. Добрая пара десятков детей от мала до велика бегали в огромном дворе в тени яблонь, вишень и абрикосов. Васю отмыли в бане, одели в чистое белье и одежду и как гостя посадили за столом на почетное место. Все дружно сидели в летней кухне, ели бешпармак, казы и карта, пили сорпу и шумно общались между собой. Я вышел на улицу, чтобы втайне от бабушки выкурить сигарету, как вдруг к воротам, поднимая клубы пыли, подъехали два старых ржавых корыта, из которых вылезло с десяток шумящих, машущих руками, гонорных турков. Один из них подбежал ко мне и спросил:
- Э, братан, ты здесь живешь, да?
- Ну и чо? - осторожно спросил я.
Вдруг из ворот вышла бабушка, я еле успел спрятать сигарету, и спросила незванных гостей:
- Чо надо?
- Отдайте нам нашего раба, - крутя пальцы веером важно произнес один из турков, наверное, главарь, довольно пожилой, с расстегнутой рубахой и толстой золотой цепью на шее, - а то плохо будет, дом сожжем и убьем всех!
- А ну езжайте отсюда! - накинулась на него бабушка, - а то щас своих сыновей позову, они вас всех изобьют!
Турок скептически оглядел меня, наверное, приняв за одного из сыновей - мне было семнадцать лет, я при росте сто восемьдесят сантиметров весил около шестидесяти килограммов и носил длинные волосы:
- Ну зови! Мы их щас всех резать будем!
- Айдар-Алмас-Серик-Аслан-Беслан-Руслан-Болат-Тимур! - привычно, на одном дыхании, позвала всех своих отпрысков бабушка.
Через мгновенье из ворот, почесывая пузо, начали выходить жующие морды, кто в майке, а кто с голым торсом. Еще кроме вышеназванных присутствовали друзья - Антон и Миша, который, кстати, тоже совсем не Миша. Турки оцепенели и их главарь неуверенно произнес:
- Отдайте нам нашего раба.
Серик завел бабушку за ворота, Айдар многозначительно посмотрел на Тиму и тот, как самый младший из вышеперечисленных, самый мелкий и нестрашный, подскочил к главарю. Отточенное молниеносное движение и турок, как-то по-бабьи охнув, присел закрывая лицо ладонями. Фонтанчик крови брызнул на пыльную землю - наверное, Тима сломал ему нос. Больше ничего не изменилось - братья по-прежнему стояли, почесывая пузо и прожевывая бешпармак, а турки, оцепенев, так же напряженно смотрели на них. Тут Айдар, как самый старший, решил разрядить обстановку и поинтересовался:
- У кого-нибудь еще может есть какие-нибудь вопросы?
Турки приняли это за сигнал к действию, забрали главаря, дружно сели в машину и засобирались домой.
- Э, носороги, еще кого-нибудь из вас здесь увижу - ноги поотрываю, - напутствовал их Айдар.
Вечером Васю проводили в часть, а меня отвезли в город и через пару дней я уехал домой, в Караганду. Вот как пиздато я провел лето.

Фильмнын соны.

Tweet