Мария – красивая женщина, словно сошедшая с полотна талантливого живописца домодернового периода: идеальный овал лица, черты классические, волосы черные и блестят, как зимняя белка, переливаются. Возраст конца первой молодости, самый сладостный: студенты, особенно гуманитарных факультетов, видят таких женщин во сне, а старики по ним бредят. И не только в переносном смысле. Ничего удивительного, ведь она медсестра в больнице. Она знала наверняка, что все мужики – сволочи, но не делала из этого трагедии, просто растила сына Васю.

В свои 12 лет мальчик выглядел старше, и это не очень-то радовало. Ее характер сформировала многолетняя усталость, накопившаяся с того времени, когда пришлось бросить мединститут, чтобы родить ребенка и вести жизнь матери-одиночки. Кто же знал, что так все подорожает, здравоохранение перейдет черту небытия и формальной логики и, чтобы не уйти на базар торговать куриными окорочками, потребуются такие запасы человеколюбия, какие разве что в войну бывали, ей бабушка рассказывала – фронтовая операционная сестра. Та хоть немного с мужем пожила. Мама тоже свой медовый месяц помнит. Он у нее единственный был от замужества.

Мария работала, как говорится, до упора, на две ставки. Персонала в больнице не хватало, так еще подменяла, кто ни попросит, не бесплатно, конечно. Иной раз и на дом ходила процедуры делать, теперь-то появились в городе платежеспособные пациенты. Иной раз и не надо по медицинским показаниям, а престижно – то кровь обновить, то кишечник тотально промыть. А жены бизнесменов всякими зарубежными штуками забавляются, боятся потерять сексуальность, упреждают появление морщин, друг перед другом выламываются. Маски им подай, всякие причуды и приблуды.

Мария – женщина гордая, одно дело умирающему помочь, одобрить голосом, да и руку она умела на лоб класть, боль оттягивать, и совсем другое – прихоти поощрять. Хотя, конечно, правильно мадамки делают, о здоровье пекутся, у всех должна быть профилактика. Да и не гоже ей оценки раздавать: кого люблю, кого милую. Бабуле-то приходилось и фашистов в госпитале спасать, а эти, хоть и мутанты, но свои, соотечественники. Делала, что надо, хорошо получалось, лучше всех, но усилие над собой творила. Отрадно на других смотреть, утешаться, что не одна страдает.

К тому же, решила заработать на квартиру, чтобы зажить с Васей, как положено, дело-то к чему идет – растет мужик, мать стареет. Вообще-то еще одна была причина – Алеша, он ей как сын, на семь лет моложе, тоже в больнице работает, санитаром. Парень робкий и нерешительный, а как увидел ее, глаз своей серый с длинными ресницами положил, так что-то оборвалось у нее внутри. Любовь вспыхнула. Не первая, но сильная. Того-то, первого, Васиного отца, она помнила, фотографию хранила, и, что скрывать, даже целовала ее порой, но что тот поцелуй – бумага солоноватая, и все. Сгинул мужик, погиб, защищая государственность.

Алеша – совсем иное дело, это… Она бы даже и не могла сказать словами, что с ней происходит. Будто бы внутри, в самом сердце, зажглась яркая операционная лампа, светит изнутри и греет. Сколько раз видела, как живой человек становится мертвым, а потом опять оживает, что почти перестала удивляться этой тайне. Она с Алешенькой тоже оживает, от радости плачет беззвучно. Ради того и стоит в стационаре работать. Когда они встречались, все у нее замирало, ввысь устремлялось.

Никто не знал, как повернется. А он пришел к ней, сияющий, дождался, когда выйдет после очередной операции, заговорил. В первые секунды она не поняла, что не о ней речь. Оказалось, Алеша нашел свой идеал и так счастлив, так его переполняет восторг, вот-вот  лопнет, если с кем-нибудь не поделиться.
– Она как удар грома! Как цунами! Как ураган Иван.
– А как же я?
– Она – как облако из лепестков багульника, как пурга в начале июня.
– А как же я?
–    Э-э! Похоже, ты меня совсем не слушаешь. Хочешь, я тебя с ней познакомлю? Ты убедишься. Ты меня пойми, она и сама пока не знает. Ты ей это скажешь. Я тебя прошу.

Мария слушает и не слышит, спохватывается, ведь уже давно поняла, на кого ее променяли. Одна из этих мадамок, с их придуманной жизнью, околдовала парня. Догадалась даже, кто именно. И не моложе, и некрасивее, а чем-то взяла. Что в ней такого особенного? Откуда знать Марии, что Алеша был нежеланным ребенком, мама чуть не избавилась от него на третьем месяце, а он не догадывался, что на уровне подсознания помнит ту угрозу. При родах она умерла, и мечта о матери была навязчивой идеей парня, так и не ставшего настоящем мужчиной. Всю свою жизнь он не знал ласки. Мария была ему как мама, любимая, добрая. Она не поняла его. И, казалось ему, предала.

В комнате, где происходил разговор, было много хирургического инструмента, остро заточенного, чтобы легко проникать в человеческое тело, доставать до источника боли и отделять больное от здорового, живое от мертвого.
У Марии огнем горело сердце, оно взорвалось, с яркой вспышкой, залив чистой здоровой кровью Алешу. Он ударил еще раз и, не остановившись ни на миг, два раза всадил в себя железо! Поровну. По-братски.

Мария еще была жива, когда к месту происшествия подоспел персонал, Алеша прожил на несколько минут больше.
«И ведь надо же, что натворил, тихоня. Ни алкоголя, ни наркоты», – удивлялись люди.
То было любовь! Не всю ее вытравила жизнь наша выморочная!

Tweet