--Скажите, ваше решение достаточно взвешенно?
--Ребе, я долго думал, зачем я пришел в этот мир,куда уйду, по какой дороге?
--Вы можете отказаться от обрезания, это не обязательно. Вера должна быть в душе. Плоть, которую я сейчас отсеку, не станет для вас проездным в царство Божье, но станет клятвой преданности нашему, теперь уже вашему, богом избранному народу!Вам знаком иврит, идиш?
--Нет, но я уже чту субботу, хожу на курсы иврита...Ребе Бондарик приходит ко мне и читает Талмуд.
--Не бойтесь, моими руками двигает Творец. Сейчас я введу новокаин... Спустите брюки и трусы.
--Скажите, ребе, это правда, что вы должны будете поджарить на свечке, и съесть кусочек моей грешной плоти?
--Где вы это взяли?
--Шульгин "Что Нам в Них не нравится".
- Мы обрезаем не больше тысячи мальчиков в месяц. Получается не больше килограмма плоти. Этого мало для полноценного питания. Мы больше любим курочку... Шкурки - это лакомство, баловство... И жарить их не стоит. Они хороши парными, с капельками запекшейся крови. Легкий солоноватый вкус от оставшейся светлой, полудетской мочи. Жировые выделения дают маслянистый тон. Если поллюции уже наступили-- появляется привкус устриц, моря.Снимайте же скорее штаны. Поверьте, то, чего вы так стесняетесь, я вижу тридцать раз в день и каждый день!
- Понимаете, у меня член покалечен в детстве. Трагедия жизни, а женщины смеются!Суки!Простите меня... Прости и ты меня,Господи...Возможно, поэтому я стал искать и наконец нашел Бога.
- Кагал определит вам достойную жену, которая будет уважать мужа... Да-а... Кушать здесь нечего...Похоже, кто-то уже делал вам обрезание... Как это случилось? Расскажите, если это не так тяжело.
--Пират, соседский пес. Я дразнил его... Через дырку в заборе. Вывалился сучок, диаметр удачно совпал. До его пасти оставались считанные миллиметры... Длина спички, не больше. Я упивался гордыней, пес хрипел. Возможно, после десятка сеансов растянулась цепь или лопнул карабин ошейника... Поэтому я здесь. Подравняйте мою писю, пожалуйста! С массажем и одеколоном! "Шипр" у вас есть?
- Зачем ты пришел сюда, гой? Охрана!Охрана!
Я нацепил одну подтяжку на плечо, и, позабыв о почтительности, намотал на кулак седые педерастические пейсы божьего дистрибьютера.
. Другой рукой я схватил старикашку за тощий зад, и с разбега, с какой-то нечеловеческой силой, метнул кудесника в высокое стрельчатое окно с каббалистическим витражом. Против законов жанра,тело не вывалилось во двор синагоги, а повисло на выбитых переплетах. Не обращая внимания на отключившегося членореза, я вынул из своего гнусного дермантинового портфеля тяжелую "токаревскую" ракетницу. Стараясь не угодить в перекрестья рамы, я запузырил ослепительно-красным в темнеющее небо. В то же мгновение с крыши "Дома Быта" ударил гранатомет...
Меня долго топтали прибежавшие бейтаровцы. Стреляли в лицо из газового пистолета. Я слышал хруст своих ребер, они ломались со звуком кукурузных палочек. Сожженные выстрелом глаза заливала кровь, хлещущая из расколотой головы. Я видел все, но через красную кисею...
Вдруг, тени склонившиеся надо мной, брызнули в разные стороны, свернулись черными жгутами и ушли в пол. В звенящей тишине, я вышел из своего безнадежно испорченного тела. Перебирая энергетические поля, дымчатый студень принял форму МЕНЯ. Я взлетел, и завис под потолком , пачкая свою мутную спину побелкой... Именно поэтому я первый увидел, как выдавив ворота, во двор ворвался бронетранспортер, размалеванный под фургон "Coca-cola". Выяснилось, что сионистам совсем не хотелось прохладительных напитков. Очень быстро прыгая на корточках, подобно жабам синайских болот, евреи разползлись по этажам вяло постреливая из окон. Толстая женщина с большими бородавками на бровях, быстро провела за собой сквозь анфиладу комнат кучку опрятных детей. В остатках сознания балансировали смутные картинки из прошлого: серая плоская равнина --аппельплац лагеря Аушвитц, я -- правая рука генерала Тодта в ревизионной комиссии "Ведомства труда и тыла". Работа с бумагами, селекция, врачевание душ при помощи эвтаназии. Жалобы принимаются, но рассматривают их не здесь, а на небесах. Я приглашен на любимое развлечение коменданта Коха - прыжки по-лягушачьи. Люди прыгают этакими полосатыми раскоряками. На худых ногах полощутся штаны. Меня мутит от рейнского свекольного шампанского. Сахарин стиснул горло спазмой... Или не было этого? И был ли я там, и тогда? Ветер размывает звук далекого патефона и вытягивает мелодию в дрожащую, готовую лопнуть нить. Контрастом - слаженый топот тысячи ног... Мундирный воротник-стойка растер шею до сыпи. Нелепые позы, упавших месят дубинками, оттягивая удары... Лают псы в вольере. Связь рвется-- жабы вооружены! Вооружены очень плохо, по-жидовски... Помповики, газовики и дробовые хлопушки. На всех один УЗИ, которого клинит через каждые три патрона... Последний рожок, автомат летит в угол, неприятно дребезжа. Надеялись на деньги и хитрость. Что-то не сработало, как не срабатывало сотни раз. И теперь, бледные люди вяло стреляют из окон, холодея от неизбежности конца.
На ядовитые плевки, БТР ответил нескончаемой очередью. Многометровая гирлянда стреляных гильз поползла на асфальт . Струя свинца, блуждавшая по фасаду, добралась до нашего окна. Тело ребе вдруг заплясало брызгая красным и, распадаясь на куски, провалилось вниз... Потом в броневике долго меняли ленту и вертели башенкой. Стальной ящик сдал назад и в бок. На улице лопнула клизма из толстой прелой резины и сразу же через ворота ограды пронесся огненный шар который ударил в резные створки высоченных дверей. Не переставая харкать огнем и свинцом, бронетранспортер выбросил струю дыма и резво преодолев десяток ступеней, въехал в черный провал храма.
Через час все было кончено. БТР, засыпанный побелкой, щепой и стеклянной крошкой, уныло чадил дизелем в молельной зале среди раздавленной мебели. Незваные гости, которых я пригласил сюда, бродили по зданию, вытаскивая из клопиных щелей детей Сиона. Дети огрызались. Отчаянно, бессмысленно и несерьезно. Длинный парень в идиотском камуфляже (белая зимняя куртка, штаны зеленые) пинками перевернул мое изуродованное тело. Впрочем, пинал очень аккуратно, стараясь не коснуться разлитого вишневого сиропа. Кончиком автоматного ствола он разодрал мои штаны в паху и оттянул в сторону трусы. Все поняв, и ни о чем больше не думая, парень разрядил в мое тело последние патроны.
Бог, который один для всех, смотрел на это презрительно шевеля бородатыми губами. Его делили как последнюю оставшуюся шлюху. Потом он сплюнул. И пошел горячий дождь. И шел сто дней и ночей.