Мир вокруг был постигаем, и Мишу это всегда восхищало. Ему казалось, что он окружен живой прозрачной стеной, которая вздрагивала и отступала от его прикосновений. Пространство внутри было наполнено смыслом, и смысла было бесконечно много.

В какой-то момент Миша с грустью понял, что раздвигать стену во всех направлениях он уже не сможет. Ему как раз пришло время поступать в институт. Осмотрев стену, он сдал документы на факультет аудиовизуальных систем. Окончил, пошел в аспирантуру. «Добиться», - говорили многие. «Главное – это добиться». Миша полагал, что добиться нужно от стены: когда она станет совсем твердой и непроницаемой, отколоть от нее такой кусок, до которого прежде никто не добирался.

Он с удовольствием оглядывался на те участки стены, которые оставил в ранней молодости, и приводил их в движение. Это происходило случайным образом, но в случайности этой проступала некая преднамеренность. В зыбких очертаниях стены было что-то хрупкое и прекрасное, как в коллекции предметов искусства. «Я – коллекционер», - с удивлением подумал Миша и купил себе велосипед.  На велосипеде Миша пускался в долгие прогулки по городу, заезжая в незнакомые районы и фиксируя впечатления от мест и людей. Откровение ощущалось во всем. Он много читал, с радостью и любопытством беря в руки каждую попавшую к нему книгу. Так продолжалось несколько лет, а затем Мише приснился сон.

Во сне он шел по аллее небольшого парка, расположенного рядом с его домом, на Вяземском переулке. Была середина осени, листопад. На Мише был надет рабочий комбинезон синего цвета, за собой он волочил тележку. На тележке стояли два помятых жестяных бака без крышек. Миша собирал с газона палые листья  в охапки и букеты и забрасывал их в баки, с радостью глядя, как они наполняются. Увлекшись собиранием листьев, он  не замечал, что солнце уже клонится к закату. С качелей к нему подбежали дети и, набравшись храбрости, спросили:
-Дяденька, а вы куда их, – сжигать?
Как – сжигать? Кто вам сказал – сжигать? – растерялся Миша.   

Он огляделся и увидел, что когда доберется до конца аллеи, баки наполнятся листьями до самого верха. А что с ними делать дальше, он не знал. В отчаянии и неверии Миша проснулся.

С тех пор всякий раз, садясь на велосипед, Миша проезжал по этому парку. Однажды, возвращаясь так домой, он увидел за оградой парка стоящую в одиночестве на трамвайной остановке девушку. Миша медленно проехал мимо, заглянув ей в лицо. В лице была какая-то забытая тайна, и он почувствовал, что необходимо познать ее как можно быстрее. Для этого он сделал еще один круг по парку, снова подъехал к остановке и притормозил рядом. 
- У меня есть план, - обратился он к девушке, глядя ей в глаза. – Вы сейчас сядете ко мне на переднюю раму, мы доедем до магазина, купим там две бутылки портвейна и брикет мороженого, а потом поедем ко мне домой и познакомимся поближе.  Живу я здесь рядом, вон в том доме. Идет?

Мишин план девушку не удивил. Она нахмурилась и сказала:
- Подите прочь. Как вы мне все надоели, кто бы только знал. Не видите вы разве, что я лошадь?
«Сумасшедшая», - мелькнуло в голове у Миши. Сумасшедших он не любил.
- Тоже мне, лошадь нашлась. Видали и полошадистей, - огорченно пробормотал Миша себе под нос  и закрутил педали в сторону дома.

Девушка осталась ждать трамвая. Ее звали Соня, и она тоже жила неподалеку, в доме напротив остановки.
В мире существовала любовь, и Соню это всегда восхищало. Любовь казалась Соне прекрасным туманом, который укутывает тех, кто в него верит. Ей хотелось нырнуть в него раз и навсегда, и больше не знать сомнений, до самой смерти. А там, глядишь, и смерти никакой нет вовсе, а есть лишь переход из грубой сферы в более тонкую, более туманную – кто знает? Однако в тумане Соня не удерживалась по простой причине: не находила в мужчинах ответа.

Соне никак не удавалось внушить мужчине такую любовь, чтобы он всегда предпочитал ее всем остальным женщинам. Наоборот, мужчины воспринимали ее как одну из множества других, не признавая за ней никакой исключительности. Некоторые даже сравнивали вслух с предшественницами, что приводило Соню в бешенство.

Особенно повлиял на нее последний случай. Она близко сошлась с тридцатилетним холостяком, веселым и общительным мужчиной, любившим красивые свидания и долгие телефонные разговоры. Спустя полгода Соня обнаружила, что любовник в ее жизни появляется периодически, в остальное время ссылаясь на страшную профессиональную занятость. С женой одного из его приятелей у Сони состоялся задушевный разговор за чашкой кофе. Из разговора Соне удалось узнать, что она «в ротации». Это означало, что у веселого мужчины был некий список особ, с которыми он встречался, соблюдая очередность и не отдавая предпочтения ни одной.

«Ротация» стала казаться Соне ее окончательным диагнозом. Закрыв глаза, Соня представляла себе карусель с деревянными лошадками, несущимися по кругу. Различия между ними номинальны, лошадки не обгоняют друг друга, стройный ряд не сбивается, можно смело забираться на ту, которая подвернется поближе. Соня чувствовала себя такой лошадкой, бессмысленно косящейся на мир невидящим глазом с раскрашенной морды, закусившей деревянные удила. А мир стремительно несется мимо, и все, что в нем есть определенного – это задняя часть той лошадки, что скачет по кругу перед тобой.
Именно это она и имела в виду, говоря Мише, что она лошадь. На сумасшествие Соня нисколько не жаловалась, а только на недостижимость личного счастья.

В следующий раз Миша увидел Соню в магазине. Взвесив зеленых яблок в овощном отделе, она стояла в очереди в кассу. На ходу запомнив ценник на банке с тушенкой, Миша встал сразу за Соней. Осмотрев ее спину и волосы, он решил, что она вовсе не выглядит как сумасшедшая – те всегда какие-то несобранные. «Надо с ней заговорить», - подумал Миша и, не найдя ничего лучше, спросил, который час. Соня обернулась и посмотрела на него ничего не выражающим взглядом. «Не узнала», - облегченно подумал Миша.
- А, это вы. Понятия не имею, который час, - ответила она и поправила прядь волос. На запястье были часы.
- Так у вас же часы есть.
Это декоративно-хронические часы. То время, которое они показывают, вам совершенно ни к чему.
- То есть? – Миша был рад тому, что она казалась в настроении разговаривать.
- То есть они неисправны. Иногда они идут быстрее, чем обычное время, иногда, наоборот, начинают отставать, никогда нельзя быть уверенным. Декоративно-хронические, говорю же вам.
- А зачем вы тогда их носите?
- Так, иногда бывает: забуду и посмотрю. То обрадуюсь, что времени еще  мало, то огорчусь, что уже много. А потом вспоминаю, что это другое время, и прихожу в восторг. Независимый механизм эти часы, свободный от чужих представлений.

Подошла ее очередь в кассу, пробив чек, она, не оглядываясь, пошла за яблоками. Миша быстро сунул в окошко кассы деньги, выхватил у продавца тушенку и рассчитал так, чтобы столкнуться с Соней на выходе. Придержав ей дверь, сказал:
- А давайте посидим в парке, на скамейке, воздухом подышим. Я с вами поговорить хочу.
- Давайте, - неожиданно легко согласилась Соня и пошла с ним рядом.

Присев на скамейку, они немного помолчали, глядя на деревья.
- Так о чем вы мечтаете? – первой спросила Соня. – Только не врите, пожалуйста.
- Я всегда хотел, чтобы исчезла прозрачная стена, отделяющая от меня мир, - признался Миша и рассказал Соне о своем мировосприятии.
- Понятно, - покивала в ответ Соня. – То есть мне непонятно, как это вы себе представляете мир без прозрачного покрывала и зачем вам это нужно, но в целом понятно. Меня только одно удивило – прозрачность. Мне, к примеру, скорее кажется, что на мир наброшена грубая холщовая простынь, прихваченная по очертаниям предметов бельевыми прищепками. Людей еще, пожалуй, можно различить, о прочем приходиться долго гадать, что это и как устроено. Да и людей тоже, скорее рисуешь с этой стороны, воображением. Вот, кстати, - Соня показала на кусочки проржавевшего металла в форме буквы Е, валявшиеся на земле рядом со скамейкой. – Что это такое, по-вашему? С детства их помню. Сначала думала – буква Е, потом раз пригляделась – это может быть и Э, и Т, и Ш, как не перекрути, какая-то буква получается, а слова не составить. И валяются всегда на земле, в самых разных местах, без всякой причины. Знаки без означаемого. А вы говорите – покрывало сдернуть.
- Да это никакие не буквы. – Миша улыбнулся. – Это рассыпавшиеся детали слаботочного электромагнитного реле, они применяются в аппаратуре подвижных объектов.
- Вот что я вам скажу. – Соня рассердилась, - вы похожи на мелкую дождевую лужицу, которую детским совочком можно вычерпать. Гордость всезнайки – вот и все, что у вас есть, и больше вам ничего не нужно.
- А что это вам чужая гордость такой мелкой кажется? – возмутился в ответ Миша. – У вас ее, можно подумать, нет. Вы вся такая «не от мира сего», как говорится, а, по-моему, просто прикидываетесь такой, и тоже из гордости.
- Ну, это вы ерунду говорите. От мира сего, не от мира сего, я вообще об этом не думаю.  Все, чего я хочу – это спрятаться в любовь, и больше мне ничего не нужно.

В разговоре повисла неловкая пауза.

- Любовь…- произнес, наконец, Миша. – Да, любовь - это прекрасно. Вот, помню, я в десятом классе влюбился…
- Замолчите, - не выдержала Соня. – Я не собираюсь этого слушать. Давайте лучше вот что. Раз уж мы с вами встретились, два гордых человека, предлагаю посоревноваться. Выясним, кто из нас таскает с собой правду за подкладкой пальто.
- В чем это мы с вами можем соревноваться? – недоверчиво покосился на нее Миша.
- Есть такая игра. Один загадывает слово и пишет его на бумажке. Говорит другому три первых буквы своего слова. Другой пытается отгадать и пишет свой вариант. Если совпало, он выиграл. Если не совпало – он должен объяснить, какая связь между словом, которое было задумано, и тем, что он написал. Сможет объяснить – игра продолжается. Не сможет – проиграл. Все понятно?
- Понятно. Только с одним условием – договоримся о выигрыше. Если я выиграю, то я буду «царь горы», а вы будете моей прекрасной наложницей.
- Что это еще за «царь горы»? – поморщилась Соня.
- Это из человеческого детства. Заберешься, бывало, на кучу щебня, или песка, и до тех пор, пока сталкиваешь всех конкурентов, находясь на вершине, ты - «царь горы».  Олицетворяешь величие и силу, которой нет равных.
- Ладно, будете царь горы. А если выиграю я, то  будете моим прирученным животным, скотиной в хозяйстве. По утрам вынести мусор. Зажав в кулаке мелочь, сбегать с литровым бидончиком за угол, к бочке с квасом. Передвинуть мебель в квартире. И все прочее, беспрекословно и с любовью. Если договорились, то загадывайте.

- Бан, - сказал Миша.
«Банальность», - написала Соня. «Банан», - написал Миша.
- Ну, связь между банальностью и бананом только ленивый не объяснит. - Соня слегка улыбнулась. – Сами посмотрите: банан сладкий и липкий, в банальности – сладкий пафос и прилипчивая услужливость мысли. Если съесть банан, возникает ощущение, что объелся, а в животе все-таки пусто. То же и с банальностью: вроде и сказано много, а ухватиться не за что. Согласны? Теперь моя очередь: вер!

«Верлибр», - написала Соня. «Верблюд? Веретено? Верба?», - помучился Миша. Написал: «вермишель».
- И то и другое из муки. Только вермишель из пшеничной, а верлибр из словесной. Вермишель – самое тонкое из мучных изделий, а верлибр – самое изящное из словесных. Устраивает?
- Очень вымученно, простите за каламбур. В следующий раз не зачту. Ход рассуждения у вас какой-то заимствованный. Ладно, черт с вами, загадывайте.
- Тру.
«Труха», - написала Соня, не раздумывая. «Труд», - написал Миша.
- Вот вы и попались! Какая же здесь связь?
- Самая обыкновенная. Сказано в народе: «терпение и труд все перетрут!». Значит, бесспорным следствием из любого труда является труха. И не вздумайте возражать коллективному разуму. Лучше отгадывайте: кол.
«Колокольчик», - написала Соня. «Кольцо», - написал Миша.

Какая-то связь между колокольчиком и кольцом существовала, Миша чувствовал это сердцем. Он стал отчаянно рыться в своих баках с листьями, но не находил ничего подходящего. В голове застрял увиденный когда-то закат, окрасивший небо над верхушками деревьев и запах свежескошенного сена на лугу. «Кажется, я проиграл», - хотел сказать Миша, но не смог. Вместо этого он лег на землю перед Соней и стал ласково заглядывать ей в лицо огромным глазом в обрамлении пушистых ресниц.
- Бычара, любимый мой, - радостно прошептала Соня, трепля рукой его белоснежную кудрявую холку. Она прилегла на него сверху, обхватила руками за шею и прижалась щекой к огромному доброму лбу между рогами.  Миша вскочил и понесся вперед, не чувствуя под собой земли.

Оглянувшись на исчезающий парк, Соня увидела между деревьев детскую карусель с облезлыми лошадками и два  жестяных бака, наполненных осенними листьями. Впереди, она знала это, их ждал остров Крит и неумолимые времена богов и героев.
- В случае твоего выигрыша, стань ты царем горы, нашего сына звали бы Минос, царь Крита. – Соня закрыла глаза и усмехнулась. В лицо ей дул ветер, над головой сверкали созвездия мифологического неба. – Но ты проиграл, и навсегда останешься влюбленным быком.
Кажется, я знаю, как назовут нашего сына.

Tweet