Вера Егоровна готовилась к своему восьмидесятилетнему юбилею.

Согласитесь, в жизни женщины, а равно и мужчины, это довольно редкое и довольно значимое событие. Немногие из покинувших нас могли похвастаться проведённым в семейном кругу, а главное здравом уме сего торжества.

Ха, ха, ха. Вера Егоровна была баба крепкого десятка. Последнее домогательство было под шестьдесят. В пятьдесят девять, если точнее. Её пятьдесят девять, разумеется, а не домогавшихся, как могут подумать недальновидные! Обычно домогшиеся домогавшиеся горько сожалели о задуманном, валясь от усталости. Зато Вера Егоровна порхала как птичка после очередного домогательства.

Перед появлением обвисшести на жопе, сиськах и других предательских местах женщины, Вера Егоровна была в таком фаворе у городского начальства, что многие знаменито-моложавые штучки кусали себе локти и пытались всячески соперничать с ничего не подозревающей или ничего не предпринимающей, как её ещё тогда называли Верочкой.

На чьих только коленках не сидела Верочка. Даже её лучшая подруга Марица Тимофеевна, та, что честно и неизменно трахалась, сокрушаясь перед подругой, о неверности мужу, с только одним лишь Марком Исааковичем, профессором и заведующим кафедрой обработки металлов давлением, даже она восхищённо глядя на пересаживания своей подруги с одних коленок на другие, говаривала: "Эх, Верочка, у ректоров и секретарей райкомов непостоянные привязанности". На что Верочка ей обычно отвечала: "Так и у меня непостоянные! Жизнь даётся только один раз в жизни и не пройти её всю до самого конца, по меньшей мере, глупо".

Марица Тимофеевна поддакивающе кивала, страдальчески закатывая «честные» глаза, и смущённо крутила при этом на пальчике премиленькое колечко, подарок Марка Исааковича по случаю получения им Государственной премии. Вера Егоровна подобных ни к чему серьёзному не обязывающих безделушек, имела в количестве способном сбить со счёта даже опытных математиков, отмахивалась, отшучивалась от нравоучений своей единственной подруги, посвящённой во все подробности задверной жизни городской верхушки, а, отсмеявшись вдоволь, выпроводив подругу, предварительно договорившись о завтрашнем визите Марицы Тимофеевны, принимала у себя очередного молодого человека, страстно желавшего сделать на научном поприще массу открытий и, естественно карьеру. К молодым почитателям своей красоты Вера Егоровна относилась критически и, если не улавливала признаков таланта - решительно пресекала посягательства на свою незапятнанную и не молодую репутацию.

На учёные советы Верочка была вхожа даже когда ещё не сделалась Верой Егоровной. И молодые дарования открывала гораздо чаще, чем сами члены учёного совета. Её интуицию можно было понять. Среди всей этой лысеюще-престарелой братии Вера Егоровна была единственно-умной и к тому же привлекательной женщиной. Глубоко вникающей в любую проблему. К кому, как не к ней можно было обратиться со своими проблемами? Это потом, любовь потеряла границы, пределы, стала однополо-мужской, а тогда молодые учёные прокладывали себе дорогу исключительно через женские промежности жён учёных мужей, разных секретарш и подруг высокопоставленных…

И появлялись, надо заметить, настоящие учёные, не пидары!

Вообще, в те времена, через женскую писю много чего делалось. Открытия всякие, изобретения, даже выходы в открытый космос. А в открытом космосе, если кто не знает - совсем не сахар! Это я вам как лётчик-космонавт заявляю!

Но мы не об открытом космосе, не о сахаре и даже не о науке, мы о Вере Егоровне.

А Вера Егоровна постепенно отгремела, скукожилась, подувяла, потеряла привлекательность и более уж не шевелила своим взглядом и присутствием ширинки и содержимое трусов каких бы то ни было мужчин. Даже у подвыпивших вахтёров не вызывала желания, уходя из родного института поздно вечером, когда её задерживала работа. Вот как бывает! И в один прекрасный день ей предложили всё таки уйти на пенсию.

Всему своё место и время.

Юбилей должен был наступить через пару дней. Болея и нехотя Вера Егоровна готовилась к нему. Почти умирающая женщина понимала, что придут немногие, в основном оставшиеся ещё в живых бывшие поклонники, бесконечные просители и родственники. Но готовилась она основательно, с былым размахом.

Последний любовник тоже почти издыхающий помог машиной, деньгами и расторопным молодым человеком для доставки закупленного. Чрезмерно бойкий молодой человек тоже куда-то метил. По списку и даже сверх того, продовольствие было доставлено в квартиру, где проводила свои предъюбилейные часы Вера Егоровна.

Несколько родственниц хлопотали на кухне, а "тимуровцы" из родного института в недрах квартиры двигали мебель, расставляли стулья и тарелки. Вера Егоровна в японском халате, инспектируя трудящихся, аппетитно пожирала мандарины, воровато выуженные ею из огромного пакета, стоящего в прихожей...

Через три часа от начала воровства цитрусовых ей сделалось дурно.

Спустя ещё пол часа, её тело чего-то требовало, но пока неосознанно.

Ещё через пятнадцать минут она страдала от непонятного давления в груди.

По прошествии десяти минут от начала давления Вера Егоровна задыхалась и поминутно сообщала присутствующим, что, кажется, умирает.

Наконец, помогающие стряпать для юбилейного стола еду и другие толкущиеся в квартире поняли - Вера Егоровна действительно умирает.

Через пять минут Вера Егоровна наконец уже умерла. Занятые в приготовлении пищи и "тимуровцы" облегчённо вздохнули, так как всё уже было приготовлено и ожидаемый юбилей мог вполне законно превратиться в поминки.

Надеющиеся и ещё могущие стать учёными таланты возмущённо проклинали свою медлительность и нерешительность.

Только старые, немногочисленные  доживающие поклонники держались с достоинством, шепчась и в пол голоса переговариваясь в разных местах просторной квартиры, дожидаясь последнего ужина в память о любимой ими когда-то Верочке...

2004 год

Степан Ублюдков, учёный теоретик, космонавт,  графоман

Tweet