Через пару тройку часов в верхнем зале пивного кабака Ханс должна была начаться программа. Ну какая к ебеням программа – так, немного живой музыки в исполнении какого ни будь местного ханыги скрипача или баяниста.

Пивной кабак Ханс, а точнее пивной ресторан, был в принципе местом не хуёвым. Все мебеля выструганы из цельной древесины, залачены, захуячены, два этажа, много столов, официантки в народных фашистских нарядах, короче фальклёр, блядь. Но самое главное, без чего и всякий фальклер нахуй не нужен – в Хансе варили заябатое пиво. В смысле его варили тут же, не отходя от кассы, ибо Ханс начинался некогда именно как пивоварня. И потому, блядь, пиво было в Хансе свежак, трех видов – типа красное, светлое и темное – и стоило не слишком дохуя. Я себе мог позволить пить это заябатое пиво – и потому я часто приходил в Ханс.

Когда мы решили выпить по кружке пива, над Владивостоком уже захуячился вечер, и по словам дежурной администраторши в верхнем зале скоро должна была начаться программа. Нам на программу было насрать. Мы были сами блядь шоу мены и по роду своей деятельности регулярно устраивали арт-мероприятия в различных злачных местах города и края. Поэтому на выступление очередного нам хорошо известного хуяплета гения баяниста, скрипача, трубача или балалаяшника нам было похуй. Мы зашли выпить по круженции свежесваренного пивчанского, покалякать о делах наших скорбных, и просто убить время. На программу нам было насрать.

Нас было двое. Я и Маша Стратулат. Маша Стратулат (такая у Маши была зловещая фамилия) была девушкой красивой. От природы, что говорится. У нее было совершенно великолепное лицо белорусской крепостной актрисы, с черными выразительными глазами и сексуальной родинкой на левой щеке. Маша являлась любимой женщиной одного злобного подонка, моего друга Михаила Дружинина, бывшего уголовника и бандита.  Кроме того что Дружинин был бывшим уголовником и бандитом, он блядь был еще яхтсменом, и год тому назад выиграл всероссийские гонки на кубок залива Петра Великого. Этим фактом Михаил сильно гордился, и мечтал выиграть еще какую ни будь парусную хуятень, стать чемпионом и уехать в Америку, в далёкую мифическую страну о которой мечтал в тайне.

Нас знали в Хансе. Кроме того, что мы там часто бывали, мы еще умудрились утром первого января подраться с владельцами этого пивного трактира. Драка случилась короткая, но яркая. Выбитые зубы, сломанные стулья, разбросанные по полу сардельки и крики взволнованных официанток – так наша компания вступила в новый 2006 год.

Когда мы с Машей зашли в Ханс все расступились и сняли шляпы. Нас в очередной раз узнали. Похуй. Мы скинули верхнюю одежу и поднялись наверх. На второй этаж.
До начала песен-плясок еще оставалось пару тройку часов и потому места за столиками нихуя не стояли. То есть были бесплатными. Сперва мы хотели расположиться за столом у бара, рядом с входом в зал, но нам дружественно объяснили что стол забронирован.
Насрать.
Мы уселись за пустующий стол, подозвали к себе буфетчицу, и я сказал громко:
- Дайте пива. Два. По пол литра. Красного мне. Светлого ей.
- Кушать будете? – с надеждой поинтересовалась буфетчица Катя.
- Нет. Принесите сухари. 
Сухари в Хансе были халявными. И именно этим Ханс выгодно отличался от всяких прочих пивных рестораций Владивостока.

- Кушать что ни будь будете? – Катя пыталась втулить между мной и Машей бухлую кожаную папку с перечнем немецкой стряпни.
- Нет, не будем. Принесите сухарей. Желательно из черного хлеба.
Буфетчица Катя нехорошо улыбнулась, дернула клетчатой жопой  и удалилась в закрома – варить пиво и сушить хлеб.

Пиво и сухари нам принесли через пять минут.
За это время мы успели обсудить погоду, работу, жирную блондинку за соседним столом, ее лысого партнера, тонкости и нюансы ёбли лягушек в Машином аквариуме, отвратительное поведение господина Тулупова, нашего друга и актера Омского театра, перспективы ограбления ювелирного магазина, солнечные очки арт-директора Ханса саксофониста Алексея Болткова, и пьесу «Эти смешные ебанутые бабочки», текст которой Маша принесла с собой. Ей нужно было выучить роль. Маша играла на сцене театра Молодежи.

Я посмотрел на Машу, Маша посмотрела на меня.
Мы стукнулись стаканами, сделали по большому глотку, скушали по сухарику.

- Гляди, сухари принесли как и заказывали, из черного хлеба.
- Ага. Из бородинского, – предположила Маша и насыпала перца в кружку пива.
- Неа. Из немецкого. Кабак то немецкий. Хуля им Бородино. А зачем ты перец в пиво сыплешь???
- Так вкуснее. Еще можно сыпать соль, - Маша взяла солонку и добавила к уже перченному пиву соли, - попробуй.
Я отхлебнул из Машиного стакана.
- Хуйня какая то.
- Сам ты хуйня, – Маша никогда не упускала возможности сказать мне гадость. 
Разговор плавно переходил в обычное русло.
- Мне нужно не забыть купить туалетной бумаги, – сказал я вслух, – я уже третий день жопу салфетками утираю.
- Прикинь, а Тулупов вообще жопу не вытирает. Он ее моет в ванной.
- Откуда ты знаешь?
- Он сам сказал.

Миша Тулупов снимал квартиру в совершенно чудесном районе – на Корейке. Корейка это мини район в районе Первой речки. Отличный вид из окна, телефон, недалеко от дороги. Короче, заябись квартира, заябись район. А Маша с Дружининым жили в уебанском районе, неподалеку от ТАВМИ – на Молодежной. 
Когда Тулупов уезжал в Омск, устраиваться в театр, квартиру нужно было как-то заморозить, т.е. сохранить. Поэтому Маша с Дружининым вселились в неё, и тем самым как бы квартира стала уже за ними. Когда охуенно довольный Тулупов приехал из Омска, он ясен хуй жить на вокзал не отправился, ибо не дурак, а поселился у Маши с Дружининым. То есть в уже бывшей своей квартире.
До августа. В августе начинался театральный сезон в Омском театре. Тулупов должен был отправиться в Омск играть Гамлета и Тараса Бульбу.

- Прикинь, а Тулупов вообще жопу не вытирает. Он ее моет в ванной.
- Откуда ты знаешь?
- Он сам сказал. Он вчера принес масло и поставил его в холодильник. Я говорю, дай масло - мы бутерброды будем есть. А Тулупов говорит – нет, масло не дам, оно на утро.
Я говорю – какое к ебеням утро, дай масло, мы хотим кушать хлеб с маслом. Тулупов говорит – нет, масло моё, я его утром на печенюшку намажу.
- Да Тулуп  пошутил, ёбтль.
- Нифига! Он не шутил. Он всегда так делает – всё на утро оставляет, а потом сам всё съедает.
- Прикольно! А причем тут жопа и ванна?
- Ну вот. Я тогда я говорю – а в туалете моя туалетная бумага, больше ты ей жопку свою не подотрешь! А Тулупов говорит – я вообще жопу никогда не утираю бумагой, я ее мою в ванной, а потом высушиваю полотенцем…
Прикинь!?
- А полотенце у него для этой цели есть персональное, или он фекалии вашим общим мохером вычищает?
- Конечно, нет у него никакого персонального полотенца! Общим он пользуется. Представляешь как это не гигиенично!
- Еще бы.

Мы допили пиво и подозвали буфетчицу.
- Повторите.
- Кушать будете?
- Нет, БЛЯДЬ.

Пиво было отличным. Свежесваренным, холодным, настоящим.
Сухари тоже были нихуя.

- Смотри, это случайно не Морозов? – спросила Маша когда я вернулся.
- Какой к ебеням Морозов?  Ваш одногрупник?
- Нет. Депутат.
Я повернулся на 90 градусов и прищурился. Возле самого входа, за столиком (который был забронирован) стоял пухлый гражданин неопределенного возраста, похожий на вожатого пионерской дружины, и озирался.

Я не очень люблю депутатов. Вообще не люблю тех, кто много обещает и нехуя при том не делает.  Да и с какого хера мне их любить. Любить я могу родителей, родственников, друзей блядь я люблю своих полоумных, свою собаку.
А депутатов мне любить как-то обламывается.
К тому же я сам в недавнем прошлом работал в свите одного «народного» избранника и прекрасно знал - что к чему и сколько весит. То есть - как и чем куётся все это пресловутое всенародное избранство.

- Смотри, это случайно не Морозов?
- Какой к ебеням Морозов?  Евгений? Ваш одногрупник?
- Да нет. Депутат который.
- Хуй знает, похож немного.
- Да это Морозов.
- Странно. Я думал он ниже ростом.
- А я думала он выше. Такой мелкий.
- Ну, Морозов и Морозов. Пива пришел  выпить человек. Хрен с ним. 
- Ждет кого-то. Спорим он ждет Юльку.
Я снова обернулся. Депутат Морозов уже  сидел за столом и кого-то ждал.
- Не. Он ждет какую ни будь  сисястую блондинку.
- Спорим он ждет Юльку.
- Неа. Блондинку.
- Спорим Юльку.

Юлька. Юлька это одна наша давняя знакомая с которой мы когда то учились на театральном факультете. Теперь Юлька работает на ТВ, считает себя гламурной особой, и старается дружить с депутатами. Еще Юлька пишет разные стихи про ёблю, несчастную любовь и брошенных мужчин. Она поэтесса.

- Спорим он ждет Юльку.
- Неа. Блондинку.
- Спорим Юльку.

Я отхлебнул пива, скушал сухарик, почесал левую подмышку.

- На что?
- На пиво. Кто выиграет тот и платит.
- А я хотел тебя угостить. Ну то есть заплатить за тебя.
- Угостишь в другой раз. Когда мы будем не только пить пиво, но и кушать мяско.
Маша была хитрой девушкой.
- Похер, давай.

Мы пожали руки, разбили спор, и моментально забыли про поэтов, депутатов, гламурных подонков и прочих великосветских людей нашего города. Мы просто пили пиво.

Мимо нас прошли несколько человек с балалайками.
- О, балалаяшники пришли.
- Скоро видно начнется концерт.
- Нахрена нам концерт. Балалайку я по радио послушаю. А 2 июня сходим все вместе на концерт «Бригады», там петь Исьян будет. А балалайки нам не нужны. Нахер нам балалайки. Давай еще по пиву, и пойдем.

Мы еще заказали пива, немного поговорили о друзьях, затронули тему шоу бизнеса, обсудили пару сцен из кино сценария про жизнь бомжей, гопников и наркоманов, что я написал на досуге, потом я сходил отлить. 
В туалете я очередной раз вспомнил о туалетной бумаге, которую мне необходимо было купить домой, дабы перестать вытерать жопу салфетками для праздничного стола с изображением утят браво шагающих на рыбалку. Спиздить рулон бумаги в Хансе  мне почему то не позволила совесть. Интересно, срут ли депутаты?

Пиво заканчивалось. Мы допили и стукнули по столу кружками. Буфетчица Катя принесла счет. 
Нужно было разрешить спор.
Маша улыбнулась. Я обернулся. За столиком у входа сидело двое. Депутат Морозов и какой-то мужик. Наверное, тоже депутат.
Юлька и сисястая блондинка явно отдыхали.

Ничья.

Мы расплатились пополам,  каждый за свое пиво, зажевали Ригли Сперминт, жевательную резинку которую в ресторане Ханс приносят как бонус к выпитому пиву, и вышли на улицу.

- Ты куда?
- Я домой. Текст учить. А ты?
- Я в гастроном. За бумагой. Увидимся.
- Пока.

На втором этаже Ханса грянули балалайки.


Макс Мухин                                                                                            01.06.2006