Клара выбрала для себя сложный путь авангардно-мистического направления с рекламно-сексуальным уклоном.

Исаак, например, почти никогда не посещал репетиций, которые проводила Клара. Потому что, как он полагал, нет предела для прикола, но Клара в своих приколах зашла далеко в беспределье.

Все попытки не засмеяться вслух рушились у Парсонса через две минуты после начала практического танцевального урока. Клара же относилась к своим творениям более чем серьезно и ничего смешного в них не видела. А Парсонс ржал, как одержимый, глядя на то, как одна чокнутая, сама не умея танцевать, учит этому других чокнутых. Причем делает это настолько серьезно, что без смеха на это кривляние смотреть было просто невозможно.

Клара с умным видом придумывала настолько глупые и нелепые движения, что профессиональный танцор долго бы соображал как их исполнить. А дураки ничего, у дураков получалось! Удивительно!

Стремление Клары к самовыражению принимало порой настолько дикие формы, что некоторые танцоры не выдерживали и выражали свое недоумение и сомнение по поводу ее танцевальных па.

- Клара Юрьевна! Может быть, я чего-то не понимаю, но это вот Ваше движение, по-моему, уж слишком..., - говорил один из танцоров, подозрительно глядя на Клару.

- Слишком какое?

- Ну слишком вульгарное.

- Да? По-Вашему, оно вульгарное? А, по-моему, нет. Вы помните, как называется этот танец? Это танец называется “Рождение рекламной идеи”. Рождение. Понятно? А прежде, прежде чем что-нибудь родить, надо, как известно, это “что-нибудь” зачать! Вот Вы и изображаете процесс зачатия. Взрослый же человек, должны понимать!

- Да, но… этот процесс Вы показываете уж слишком откровенно.

- Откровенно, Вы считаете? Что это, блин, за пуританство? Откровенно было бы, если бы Вы свой голый хуй демонстрировали. Вот это было бы откровенно! А в нашем случае это легкий эротизм, этакая ненавязчивая сексуальность.

- А причем здесь сексуальность вообще? - влез в разговор Парсонс.

- То есть как причем? - Клара очень искренне удивилась. - Как при чем? Ты знаешь, Исаак, что реклама и секс - понятия настолько близкие, что даже удивительно, что ты этого не понимаешь.

- Ну, не понимаю. Объясни, - Исаак начал придуриваться, но с таким серьезным видом, что Клара этого не заметила.

- Хорошо, объясню для особо тупых. Скажи, Исаак, что такое секс в твоем понимании?

Парсонс не хотел дискутировать на эту тему, он хотел послушать Клару, поэтому ответил коротко:

- Секс… Ну это приятно.

- Приятно? И все? - Клара засмеялась. - ну знаешь, милый! Дрочить, например, тоже приятно. Однако, ты же не дрочишь, а хочешь с кем-нибудь заняться настоящим сексом. Не так?

- От чего же я не дрочу? Дрочу, знаешь ли, - Парсонс откровенно издевался. Но Клара уже завелась и поэтому не замечала его сарказма.

- Ну хорошо, - сказала она примирительно. - Но что тебе больше нравиться - дрочить или с какой-нибудь теткой перепихнуться?

- Можно я промолчу?

- И все-таки?

- Знаешь, иногда бывают такие тетки, что лучше дрочить, - сказал Исаак, глядя в упор на Клару.

- Парсонс! Ты болван! Ты все упрощаешь, как всегда. Давай возьмем в пример нормальных теток! Чем отличается маструбация от полового акта?

- Ну, не знаю, - замялся Исаак – При половом акте адреналина выделяется больше.

- Адреналина выделяется больше!!! – почти закричала Клара. – И все? Ха-ха-ха! Примитив! Да там всего больше! Секс - это кайф! Сильнее всякого наркотика! Кайф, понимаешь? Такой сильный, что теряешь сознание, улетаешь в бесконечность и не хочешь возвращаться! Не хочешь, понял? Представь, тебя кто-то долбит-долбит, долбит-долбит… час, два, все долбит и долбит…

Клара мечтательно закрыла глаза, видимо представив себе как ее кто-то долбит. А Исаак в это время вспоминал известную фразу из кинофильма “Собачье сердце”: “Уж мы их душили-душили, душили-душили…”.

- Ну, хватит, - прервал Исаак Клару, - дальше-то что?

Клара встрепенулась, спустившись из бесконечности на землю.

- О чем это я?

- Ну долбит тебя кто-то.

- А… Ну да! Вот так же и реклама. Такая же глубокая, такая же бесконечная… Как секс.

- А что значит “глубокая”?

- Парсонс! Не паясничай! В твоем-то понимании глубокость - это некая скользкая емкость глубиной 15 сантиметров. Тебе не понять, что такое глубина в космическом смысле.

- Да где уж мне! - спокойно согласился Исаак. - Так что там с движением? Оставим в таком виде или переделаем?

- Я тебе переделаю!!!

- Серьезно. Слишком уж оно похотливое.

- Дурак! Что ты понимаешь в похоти? Похоть - это когда тебе так хочется ебаться, что у тебя красные круги перед глазами и ладони потеют.(“Тебе виднее”, - мысленно согласился Исаак) А у нас искусство! Я же говорю - Рождение Рекламной Идеи! Дадим нашим зрителям немножко адреналина!

Вот примерно таким образом проходили творческие поиски Клары. Но что характерно - в ее композициях совершенно не было место солистам. Все делали одинаковые движения, одинаково похабные и нелепые, что должно было говорить о жизнеутверждающей и созидательной силе рекламы.

После просмотра подобных хореографических изысканий Парсонс долго ходил в полусогнутом положении, держась руками за стены. Его мучили безудержные приступы смеха. Он уже почти два года находился в больнице, но такого идиотизма не встречал.

“Нет! Все-таки не напрасно я все это придумал!” - удовлетворенно думал Исаак.

Балетное творчество Анжелы носило несколько иной характер. Свое вдохновение она черпала в сюрреализме. Сексуально обиженная, лишенная простых человеческих радостей, Анжела пыталась реализовать свои фантазии по другую сторону реальности. Даже один из ее танцев так и назывался - “Виртуальная реальность”.

Довольно забавный, между прочим.

В голове Анжелы было великое множество идей. Но не имея никаких практических навыков, ей порой было очень сложно их воплотить в движении. Парсонс ей охотно в этом помогал. Анжела выдавала какой-либо свой замысел, а Исаак облекал его в форму.

Анжела была очень требовательна к себе. Ко всему относилась более чем серьезно и от других тоже требовала точно такого же серьезного отношения к делу. Она могла часами экспериментировать и экспериментировала до тех пор, пока у танцоров не получалось именно так, как она хотела. Это было далеко не всегда красиво, но зато она таким вот образом удовлетворяла свое упрямство.

Задумала она как-то раз танец под названием “Предчувствие гражданской войны” по мотивам произведений С. Дали. Так она измучила всех танцоров, Парсонса и даже себя в попытках воплотить в движении образы великого художника.

- Бля! Да не так все! - срывалась Анжела на крик после трехчасовых занятий. - какого черта вы ни хрена не понимаете?! Чтобы сыграть эту сцену вы все должны представить и понять, именно понять, цвет грозового неба! Иначе ничего не получится! Здесь должно быть грозовое небо, и вы должны это почувствовать! Парсонс! Какого цвета грозовое небо?

- Я полагаю, что серого.

- Нет! Н-е-е–ет!!! Оно не серое! Не серое! Как же вам всем объяснить? Ну, например, какого цвета вишня? Правильно, вишневого. А малина? Да, малинового! А лимон? Кто, блядь, сказал “желтого”? Лимон - лимонного цвета! Запомните! Так и грозовое небо. Никакое оно не серое и не свинцовое. Оно имеет определенный цвет - Цвет Грозового Неба! Очень конкретный цвет. И до тех пор, пока вы этого не поймете, ни хрена у нас не получится!

- Исаак! Друг мой! - продолжала Анжела более спокойно. - Ты самый умный из всех идиотов, собравшихся здесь. Скажи мне, чем пахнет спелый персик? Только, ради Бога, не говори, что он пахнет персиком!

«А чем же он пахнет? – думал про себя Исаак – Бананом что ли?».

Анжела не жалела себя. Парсонс поражался тому, с какой серьезностью она относится к этим играм, к которым сам Исаак относился по меньшей мере снисходительно.

Хореография давалась Анжеле с большим трудом, очень многое не получалось, но упорство, скорее даже упрямство, с которым она шла к цели, вызывало у Исаака искреннее уважение.

Все бы хорошо, но Исаак во время этих танцулек столкнулся с одной неприятной неожиданностью. Они стали ругаться с Анжелой, и довольно часто.

До тех пор, пока им нечего было делить и не о чем спорить, все было прекрасно. Но как только появилась такая возможность, он стал испытывать на себе все прелести характера Анжелы.

Ее упрямство убивало Парсонса. Спорили и ругались из-за всякой ерунды. Например, Парсонсу казалось, что руку в каком-нибудь движении надо держать так, а Анжела считала, что не так, а иначе.

Вот из-за этого и ссорились чаще всего. Упрутся, как два барана, и ругаются до хрипоты. Причем Парсонс видел и понимал, что он прав, что руку именно так держать - наиболее красиво и естественно, но Анжела настаивала на своем и в конце концов оба выходили из себя.

Может быть Анжела и понимала, что не права, но она настолько уже привыкла к мужскому повиновению, что была настойчива в своем упрямстве чисто принципиально.

Ругались, потом мирились. Потом снова ругались. Потом все-таки находили какой-либо компромисс и мирились. А потом снова ругались, но уже по другому поводу. Но удивительно! В результате постоянных споров у них получилось необычайно красивое действо, эклектичное и таинственное.

Чувство нереальности происходящего не покидало Парсонса во время просмотра Анжелиных творений. И хотя на самом деле львиная доля труда в этих творениях принадлежала самому Исааку, он от души радовался за Анжелу и за ее успехи в балете.

Что же касается самого Исаака, то он относился к новому полю деятельности шутя и явно иронично. Это его развлекало и забавляло. Он ставил свои танцы играючи и это ему легко удавалось.

В отличии от своих новых партнеров его работы были очень реалистичны, но с неким привкусом волшебности. То есть волшебство у Парсонса имело приземленный, реальный вид. Можно сказать, что чудеса, которые имели место в Парсоновских творениях, были обыденными и доступными, настолько реальными, что ни у кого не должно было возникнуть сомнений в их возможности.

Во всех его танцевальных композициях красной нитью прослеживалась тема безграничных возможностей человека. Его любимый девиз “Если нельзя, но очень хочется, то можно!” легко отмечался в любой его работе.

Первый его танец “Поле чудес” в комментариях не нуждался. В нем Исаак воплотил свою веру в то, что Чудеса случаются, а волшебные сны сбываются. Единственным отличием от классического варианта сказки про Буратино было то, что у Парсонса этих самых Буратино было четверо. И все – педерасты.

Другой его шедевр - па де де “Надежда Крупская и Инесса Арманд” - отличался добродушным оптимизмом и неприкрытым сарказмом, переходящим в откровенный натурализм.

Причем Надеждой Крупской был мужчина.

Не то чтобы он играл роль Надежды Крупской или воплощал собой ее образ. Нет! По замыслу Парсонса сам (или сама?) Надежда Крупская был мужчиной и обладал всеми половыми признаками мужчины, первичными и вторичными. То есть жил когда-то в России мужик по имени Надежда Крупская, который встретил женщину по имени Инесса Арманд, влюбился в нее по уши и т.д. Любовь-морковь, секс, рок’н’ролл, наркотики – по полной программе балет получился.

Венцом своего творчества Исаак считал вокально-хореографическую эпопею “Смерть Зои Космодемьянской”. Это была историческая драма на музыку Сергея Курехина, в которой Исаак по-своему трактовал историю юной комсомолки.

В его варианте комсомолка Зоя погибла вовсе не на эшафоте.

Да, на самом деле была война, были партизаны и были немцы, которые захватили девчонку в плен. Они ее пытали, издевались и даже надругались над ней.

До этого момента Исаак не отступал от сложившихся стереотипов. Но гады-немцы не успели повесить Зою. Наоборот, Зоя изловчилась и поубивала фашистских оккупантов, врагов нашей советской Родины.

Поубивала всех, кроме одного, которого полюбила всей душой. Он стал для нее как сын и звали его Павлик Морозов (по-немецки Пауль Морзе).

Но закончилось все печально.

После войны Павлик Морозов уехал к себе в Германию, а Зоя не смогла выдержать разлуки и с горя ударилась в пьянство. Ее с диагнозом “хронический алкоголизм” отвезли в сумасшедший дом, где она в приступе белой горячки сама себе отрезала голову.

Заебись, да?

По поводу трагического конца этого танца было много споров. Но Парсонс сумел убедить всех в том, что этот танец носит агитационный характер и имеет явную антиалкогольную направленность. Нелепая кончина главной героини должна стать поучительным примером для лиц, подверженных алкогольному синдрому. Другими словами, весь этот танец был пропагандой здорового образа жизни.

А сам Парсонс от души потешался над теми, кого сам же и убедил в своей правоте. Вся эта ситуация ему очень напоминало сказку “Голый король”, из которой он почерпнул классическую идею танца - кто не понял, тот дурак!

А на самом деле Исаак просто прикалывался. Он и сам уже ни хуя не понимал.

(продолжение скорее всего завтра…)