Все написанное ниже является вымыслом. Любое совпадение имен персонажей, событий или других деталей с реальными людьми и их судьбами является случайным.

За окном летали птицы. Максим тихо поднялся с койки и взглянул на тумбочку. Старая, облупившаяся, она стояла тут уже почти три десятка лет, но мало кто когда-либо использовал её по прямому назначению. Здешний контингент состоял, в основном, из весьма оригинальных личностей, которые не уважали ортодоксальный подход к использованию обыденных вещей. Открыв дверцу, любой желающий мог почувствовать волшебный запах человеческих, и не только, испражнений, сгнившего чеснока, каких-то микстур. То что когда-то должно было стать местом хранения самых необходимых для больных вещей, в общем-то и стало им. Учитывать специфику данного заведения было просто необходимо.

Когда-то давно, в конце сороковых, это здание было построено специально для "хранения" и изоляции "недобитых" бандеровцев, которые, в виду, вероятно, особенностей организма, очень плохо переносили поездки эшелонами в Сибирь. Когда количество побегов и смертей заключенных прямо в пути превысило все допустимые нормы, высшее руководство страны, в лице товарища Берии, приняло решение строить огромный спецлагерь прямо на Украине. Отгрохав гигантский тюремный комплекс и огородив колючкой около пятнадцати гектар прилегающей пашни где-то под Днепропетровском, строители освободили место для тысяч недавних героев тыловых сражений против родной армии. Колония сразу же была ласково названа местными обитателями "Петушки", но развивать любвеобильность в отношении "корешей", местным обитателям пришлость недолго. В пятидесятом году вышел секретный сталинский приказ по поголовной ликвидации антисоветского элемента в системе лагерей. Вообще-то рассчитан он был исключительно на лиц непосредственно работающих на зонах, но то ли по недопониманию документа местными органами НКВД, то ли по каким-то другим соображениям, была произведена физическая зачистка практически девяноста процентов постояльцев "Петушков".

Как ни странно, ведомственные директивы не позволяли использовать зону для "обычных" уголовников, и спустя двадцать лет "Петушках" не осталось ни одного клиента. Охранники, работники столовой, начальство колонии и другой обслуживающий персонал, получавшие все это время зарплату и средства на ремонт здания, практически ни за что, не на шутку обеспокоились за свою дальнейшую судьбу и начали строчить письма во всевозможные райкомы, обкомы и министерства с одной лишь просьбой - не закрывать "самую культурную" зону в СССР. Однако, в результате обычной советской волокиты, было решено не разгрузить остальные лагеря засчет освобожденного места, а организовать на месте "Петушков" обыкновенную психиатрическую больницу для "принудительного обследования и лечения лиц, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления и правонарушения". В дальнейшем грозная оговорка в статусе заведения как-то сама собой отпала, и на место немногочисленных маньяков и насильников пришли толпы абсолютно прозаических дебилов, "белочных" алкашей и сумасшедших различной степени тяжести.

Максим Мучко был одним из обычных таких представителей психобольного населения незалежной республики. Вернее не совсем обычных.

Когда-то давно, будучи ещё в детском возрасте, Максимка начал понимать, что все его жизненные стремления к прекрасному, не только никому не нужны, но и попросту вредны для здоровья. Ребятня на улице никак не могла духовно понять паренька, который вместо беготни по улицам, игры в футбол или мальчишеских драк стенка на стенку, тихо сидел в на какой-нибудь скамейке, почитывая очередную книжонку о средневековой Франции или про "Природные богатства родного края". Непонимание это выражалось в частых тумаках, которые Максим получал за свою вот такую особенность. Старший брат Макса, рукопашник - КМС Антон, видя очередной фингал на заплаканном лице романтика, выходил на улицу и жестоко разбирался с обидчиками, но осознавая, что с каждым днем желающих вернуть Максимку в нужное жизненное русло становится все больше, Мучко-старший понял, что надо бы ему самому провести шоковую терапию в отношении братца.

Силком притащив упирающегося Максима в секцию бокса, находившуюся неподалеку, Антон и положил начало всей этой печальной истории. Поначалу Макс, будучи по натуре довольно мирным и спокойным малым, никак не мог привыкнуть к постоянным тренировкам, десятикилометровым пробежкам по лесу, скакалкам, ударам. Однако, спустя некоторое время, он втянулся в этот жизненный ритм, чувствуя, как крепнет его тело. На первом же серьезном спарринге, товарищ по секции, мощнейщим левым хуком сломал неопытному Максу нос, отправив его в серьезнейший нокдаун, но уже спустя четыре месяца, полностью оправившись от психологической травмы, Мучко, на районных соревнованиях, жестоко наказал своего обидчика. Используя наработанную технику и блестящую подвижность, он буквально избивал соперника все три раунда, выиграв первый в жизни турнир. Механизм набрал обороты, и его сложно уже было остановить.

Обладая огромным талантом, весом в девяносто с лишним килограммом и ростом в два метра, Мучко к восемнадцати годам вошел в когорту сильнейших украинских боксеров. На чемпионате мира он занял почетное третье место и считался одной из главных украинских надежд на грядущей олимпиаде. Весь год до главного старта в своей жизни, Максим тренировался как бешеный. Накачав в спортзале еще около десяти килограммов мышц и, до совершенства отработав все технические нюансы, Максим Мучко приехал на Олимпийские Игры и триумфально прошел весь путь, не оставив противникам ни единого шанса. Это был настоящий успех для юного спортсмена.

Вслед за огромной славой и популярностью на родине боксера, на него как из рога изобилия посыпались выгоднейшие предложения от западных промоутеров. Недолго думая, Макс, вместе с решившим к тому времени перейти в бокс старшим братом Антоном, подписал контракт с немецким дельцом Фридрихом Полем и переехал жить в Германию. Именно на родине Гете и Ницше Максим и превратился из подающего надежды, молодого Олимпийского чемпиона, в настоящего профи. Выиграв тридцать четыре из тридцати пяти поединков, Мучко к двадцати четырем годам вышел на первый в своей жизни чемпионский бой в профессиональном боксе. Несмотря на то, что соперником Максима стал один из сильнейших американских супертяжеловесов Ник Дорт, Мучко на протяжений всех двенадцати раундов планомерно забрасывал соперника сильнейшими джебами и уверенно выиграл бой, превратив лицо американца, к финальному гонгу, в кровавое месиво.

Все эти победы, мировая слава, признание среди экспертов не могли сослужить Мучко хорошую службу. Он стал более заносчивым, требовательным к окружающим, перестал адекватно реагировать на замечания тренеров, делал себе постоянные поблажки на тренировках. Держа в уме, предстоящую встречу с общепризнанным королем тяжелого веса Ленноксом Льюисом, Мучко вышел, на казалось бы, проходную защиту своего титула против "пожилого" уже по боксерским меркам Шведа Йорри Статенберга. Огромный толстопузый левша по мнению подавляющего большинства любителей бокса не представлял для Максима никакой опасности. На тотализаторах принимались даже ставки на раунд, в котором швед должен был упасть, не выдержав града ударов чемпиона. Однако, тот вечер все запомнили на долгие годы по другим причинам.

С надменной улыбкой Мучко сразу бросился в бой, но в первой же контратаке Статенберг выбросил ужасающий по силе левый крюк, от которого Мучко, как мешок с мукой, рухнул на настил ринга. Тут же вскочив, Максим шатающейся походкой вновь бросился на шведа. Йорри ушел вправо и еще раз провел тот же левый крюк. На этот раз украинец лежал дольше, но, все же поднявшись до счета десять, атаковал уже не так резво. С трудом достояв раунд, Мучко сел в углу и уставился стелянными глазами куда-то вдаль, почти не слушая старого тренера-немца. Второй раунд стал практически копией первого, только вот судье, после очередного акробатического пируэта в исполнении чемпиона, надоело это зрелище, и он остановил поединок. Бой ставший для Максима Мучко роковым продолжался три минуты и двадцать семь секунд.

В то время как миллионы очевидцев трагедии молодого бойца молча отходили от переживаний в своих домах, для Максима началась совсем другая жизнь. С трудом дойдя до раздевалки Мучко лег на холодный пол и начал напевать какую-то старую советскую песню, под удивленные возгласы своей команды. Отказавшись на ломанном немецком от медпомощи, Мучко натянул на себя спортивный костюм и, растолкав взволнованных помощников, выбежал через служебный вход арены и умчался в ганноверскую ночь.

В последствии, отходя временами от пилюль и инъекций, Мучко с первобытным страхом вспоминал, как бродил в ту ночь по городским окраинам, приставал к припозднившимся дамочкам с какими-то странными предложениями. Пинал стеклянные бутылки по мостовым, и хлопал в ладоши от радости, когда какая-нибудь из них разбивалась вдребезги. Его нашли утром на крыльце частного дома. За пару часов до этого, Максим ногой выбил дверцу в хлипком заборе и, не обращая внимания на лай собаки, уснул прямо рядом с конурой. Пара местных полицейских, приехавших по звонку пожилой хозяйки дома, долго будили бывшего чемпиона, но так и не приведя его в чувство, погрузили в машину и увезли в участок.

Дальше было заточение в берлинской клинике, полное обследование головного мозга, которое не выявило никаких серьезных патологий и изменений. Тем временем Максим становился все более невменяемым. Как после контузии, он начал с трудом выговаривать слова, а если это и вовсе не получалось, Мучко начинал нервничать, мог запустить в доктора тарелкой с едой. Консилиум, созванный специально по поводу этого случая, решил, что данное поведение больного не явилось следствием какого-то из полученных ударов, а началось из-за, в первую очередь, психологического стресса на почве уязвленного самолюбия и боязни физической боли. Рекомендовав больному покой, врачи умыли руки.

На семейном совете было решено перевезти Максима обратно в Киев, чтобы он мог отдохнуть какое-товремя от бокса, либо вообще завершить спортивную карьеру, благо деньги, заработанные им до этого поражения, позволяли спокойно смотреть в будущее. Но и возвращение на родину не принесло желаемых результатов. Купив просторную трехкомнатную квартиру, Максим редко появлялся в ней, ночуя в основном на вокзалах и подъездах. Людей, подходивших к бывшей мегазвезде за автографами, он встречал недоброжелательными взглядами и проходил мимо, сплевывая себе под ноги. Мобильный телефон Мучко был постоянно отключен, поэтому родные неделями не могли найти Максима, а когда находили, часто просто сидящим на лавочке возле своего подъезда, на все вопросы он отвечал односложными фразами и редко рассказывал, где пропадал все это время.

Как-то вечером бывший чемпион возвращался домой, держа в руках толстенную газету "Путь железнодорожника". Толстенной она была потому, что Максим запрятал там поллитру, бережливо купленную в ближайшем гастрономе. Он любил перед сном налить стакан водки и, поднеся спичку близко-близко к жидкости, понаблюдать, как рождается голубое пламя. Возле соседнего подъезда стояли три каких-то пьяных подростка. Один из них, заметив Мучко, весело  подмигнул своим друзьям, подошел к Максиму и со словами: "Эй ты, нука, бля, стой, пидор!",  с наскоку ударил ему ногой в живот.

В последствии, никто так и не узнал, что именно произошло тем вечером. Факт был в том, что один из нападавших скончался на месте, вследствие открытой черепно-мозговой травмы,  а двое других героев были доставлены в больницу с похожими травмами, но, к счастью, остались живы. Ни в милиции, ни в СИЗО, Максим не смог ответить внятно ни на один из поставленных вопросов, какими-то дикими глазами глядя на допрашивающих его следователя и ментов. Он что-то мычал, рисовал на листе бумаги непонятные фигуры, отказывался слушать адвоката.  В то же время пресса раздула из этого случая огромный скандал. Сотни людей собирались каждый день на несанкционированные митинги около районного изолятора, требуя вызволить бывшего национального героя из казематов. Федерация спорта Украины собирала подписи в поддержку боксера, попавшего в беду, с целью передать их генпрокурору или даже президенту. Одна из общественных организаций даже создала "фонд имени Максима Мучко", куда каждый желающий мог принести немного денег, дабы поддержать убитых горем родственников боксера. В последствии, кстати, ни мать ни отец Максима этих пожертвований так и не увидели.

Пожилой прокурорский психиатр, не имевший ничего общего с боксом, ровно час беседовал с Мучко. Тяжело вздохнув, он что-то написал на листе бумаги, вложил этот листок в дело и укатил, насвистывая какую-то популярную мелодию. В последствии эта бумажка и стала главным документом на суде. К слову сказать, прошел он без свойственного таким процессам пафоса, так как заранее было известно, чем все это закончится. Обвинению не удалось доказать ни умысел в содеянном, ни превышение необходимой самообороный в действиях Мучко. Однако, учитывая его неполную вменяемость, и относительную угрозу для общества, суд постановил направить бывшего боксера на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Финальный удар молотка судьи, отозвался в голове Макса эхом одного из ударов Статенберга. Глядя на мать, он никак не мог понять, почему она плачет.

Первое время в "Петушках", Мучко с трудом осознавал, где находится. Серые стены, низкие потолки и решетки на окнах напоминали ему заброшенное здание около родного дома в Киеве, где он любил сидеть в детстве часами, спасаясь от местной неспокойной молодежи. Периодически, во время дождей, на потолке прямо над койкой Максима появлялись темные разводы и вода начинала, сначала каплями, а потом и тоненькими струйками, капать прямо на лицо. Максим морщился, жмурился, но не вставал, а открывал рот и жадно пил мутноватую от жидкость, несмотря на привкус штукатурки и ржавчины. Напившись вдоволь, он удовлетворенно улыбался и просто перекладывал подушку на другую сторону койки.

Больше всего ему не нравились уколы. После вторжения иглы в его уже и так не знающую живого места вену, рука начинала дико болеть. Однако, после каждого подобного издевательства, Максим, казалось, ненадолго приходил в себя. Рвался поговорить с врачом, пытался узнать, как можно позвонить домой. Постепенно, периоды такого нормального состояния становились все длиннее, а помутнения не так глубоки и долговременны. Мучко начал адекватно воспринимать окружающий мир, по мере возможности общаться с остальными больными, пытался что-то выяснить у санитаров. Все больше приходя в себя, Максим силился понять, что случилось с его, казалось бы, крепкой во всех отношениях головой после этого нокаута. Неизвестно откуда пришло ощущение какого-то сбоя в организме или даже в мозгах. Мучко внезапно понял, что выбрав совершенно не тот путь в жизни, он слишком долго закрывал глаза на то, что ему совершенно не хочется бить людей, даже прикрываясь красивым и мужественным словом "бокс". Казалось, его все время вели по жизни обстоятельства и совершенно чужие ему люди, полностью подавив его собственное "я". Когда все получалось, этот дисбаланс был еще не так заметен, но вот после такого провала, психика, казалось сама нанесла ему ответный удар.

В один прекрасный вечер спустя около полугода пребывания в психушке, в палату Максима зашел некий пожилой мужчина в белом халате. Он с каким-то отстраненным видом оглядел помещение и, посмотрев на Мучко, жестом пригласил его выйти в коридор.

- Закройте дверь плотнее Максим, - мужчина, протянул руку и как-то нехотя выговорил, - Алтуфьев Анатолий Сергеевич. Главный врач, - Максим ответил на рукопожатие, попутно вспоминая, где он видел этого человека. Лицо доктора казалось очень знакомым.

- Максим, пройдемте ко мне в кабинет, я думаю, нам стоит поговорить о вашей дальнейшей судьбе, - от этих слов у Макса перехватило дыхание. Неужели выписка? Бог ты мой! Еле сдерживая радостную улыбку, Макс начал сбивчиво, отрывисто полуговорить полукричать.

- Да, Анатолий Сергеевич, я знаю... я... - Алтуфьев, жестом отмахнулся и двинулся вдаль по коридору, давая понять, что разговор еще впереди.

Проходя по длинющему пролету этажа Максим уже радостно предвкушал ощущение свободы. Именно той свободы, которой он не видел, не чувствовал, не знал так долго. Подойдя к двери кабинета, врач еще раз как-то тревожно взглянул на Максима и вошел внутрь. В довольно просторной комнате находился еще один мужчина в белом халате. Он вальяжно восседал на кожанном диване, закинув ногу на ногу. Увидев вошедшего Максима, незнакомец улыбнулся, но не встал и даже отвернулся куда-то к окну.

- Максим, садитесь, - Алтуфьев указал рукой на стул и Максим покорно присел, ожидая радостных новостей.

- Для начала, позвольте познакомить вас с доктором Уэстоном, - незнакомец, услышав свое имя, наконец, снова посмотрел на Максима. Он все также улыбался, но руки не подал, - Доктор приехал из США, специально, между прочим, ради вас, Максим, - Алтуфьев назидательно поднял палец вверх, посмотрев на Мучко взглядом строгого учителя. Максим растерялся. Вся эта ситуация казалась ему какой-то странной. Вроде пришел в себя уже, а тут какие-то врачи заморские приезжают про его душу.

- Доктор заведует одной из крупнейших в  США клиник нашего профиля, - Анатолий Сергеевич присел прямо на краешек стола, - город Рино, штат Невада, может бывали? - Максим кивнул. Он действительно несколько раз выступал в Лас-Вегасе, но за пределы этого знаменитого городка никогда не выезжал, - так вот Максим, давайте не будем тянуть резину и перейдем сразу к телу, как говорят у нас в медицине. Я знаю, вы хорошими темпами идете на поправку, собственно ничего страшного-то с вами и не случалось. Так... слезы. Я знаю, вы скучаете по дому, по семье. Ведь так, скажите, Максим?

- Ну да, конечно! - Мучко возбужденно встал со стула, но Алтуфьев жестом усадил его обратно.

- Понимаете, вот лично я не имею ничего против вашей выписки отсюда. Вы полностью прошли медикаментозный курс и все такое, но у меня к вам есть одно такое маленькое предложение, - Максим напрягся. Чего плетет этот старикан? Выписывай давай уже. Чего еще надо?

- Да, я слушаю, - напряжение почувствовалось в голосе. Почему-то стало страшно. Страшно и стыдно за свой страх.

- О, прошу, Максим, не волнуйтесь, я сейчас вам все расскажу. Только вы сразу не спешите давать ответ, а подумайте. Мы подождем. Хорошо?

- Ну, - голос Мучко задрожал. Алтуфьев ухмыльнулся и проодолжил:

- Через месяц в славном городе Марселе пройдет научная конференция по проблемам современной практической психиатрии. Мы, естественно, тоже принимаем участие, но проблема заключается в том, что кроме присутствия врачей, необходимо, собственно, и наглядно показать результаты нашей работы. Ну то есть взять с собой одного-двух больных и всю документацию по динамике их болезней, действия различных лекарств, ну и многих других, не очень интересующих нас, в данный момент, факторов, - Алтуфьев подошел к небольшому аквариуму и посыпал туда корм из баночки, стоящей рядом, - Так вот, Максим, честь представлять нашу страну на международной арене как всегда выпадет кому? Правильно вам! - доктор весело улыбнулся, - Но тут есть одна маленькая вещь, ммм... Право не знаю, с чего и начать. Нам с доктором Уэстоном пришла в голову удивительная мысль, а что если на вашем примере показать, как современная медицина может вернуть практически конченному человеку не только умственное и душевное здоровье, но и полную работоспосоность и бесполезненно вернуть его к, так сказать, бывшей профессии. понимаете меня. Доктора переглянулись. "Интересно" - подумал Макс, - "а этот америкос знает русский?"

- Понимать-то я понимаю, но, знаете ли, доктор, не хотелось бы огорчать вас, но к, как вы изволили выразиться, "бывшей профессии", я возвращаться не намерен. Боюсь за голову очень. Так что не знаю даже чем вам и помочь. Ну могу по груше побить, в крайнем случае, - Максим рассмеялся, но разочарованный вздох доктора не поддержал его радостного настроения.

- Максим, вы меня, видимо, не до конца поняли, - резко нахмурившись, Алтуфьев как-то грузно поднялся с кресла и подошел к окну, - имя Майк Кребучи вам ни о чем не говорит?

Мучко словно обухом ударили. В мгновение ока к нему пришло понимание, о чем идет речь, и что хотят от него эти два ремесленника от медицины.

Конечно же Мучко знал Майка Кребучи. Во второй половине девяностых, этот выходец из Камеруна считался самым талантливым и опасным боксером в тяжелом весе. Все двадцать два боя, которые он провел, заканчивались печальными, а иногда и трагическими последствиями для его соперников. Жаркая африканская кровь и огромная сила, которая, по мнению экспертов превосходила даже мощь раннего Формана, делали его главной угрозой в спортивном мире, несравнимой даже с той, которую знал бокс во времена молодого Тайсона. "Президент", как назвали Кребучи многочисленные фанаты, сумел в рубке победить самого Дэвида Туа, чей убийственный левый крюк заставлял всех соперников работать с ним исключительно от обороны. К слову сказать, того же Дорта, которого Мучко победил по очкам, Кребучи просто избил до полусмерти и нокаутировал уже в пятом раунде. Однако, психика и с ним сыграла злую шутку. Может от ударов того же Туа, а может еще от чего, Кребучи утратил контроль над собой. Он стал без причин избивать спарринг-партнеров, видеть привидений, а закончилось все тем, что незадолго до предполагаемой битвы за чемпионство, Кребучи изнасиловал и убил несовершеннолетнюю девушку. Как и в случае с Максимом, медицинская комиссия признала его невменяемым и приговорила к принудительному лечению в охраняемом спецучреждении с возможностью пересмотра приговора через пять лет. Однако, по прошествии этого срока, из-за особо буйного поведения, власти отказали Майку в освобождении. Изредка в прессе всплывали высказывания бывшего промоутера Кребучи Седрика Кушнера, о том, что его подопечный тренируется в тюрьме по десять часов день и готовится, после освобождения, навалять всем сегодняшним "липовым" чемпионам.

- Ну и?.. - Максим взволнованно заморгал глазами. К горлу подступал ком, но где-то в глубине души еще оставалась надежда на лучшее.

- Майк Кребучи, в общем-то и является главным пациентом клиники доктора Уэстона, - меланхолично продолжил Алтуфьев. Он не спеша сел на кресло напротив Макса и глядя ему в глаза заговорил каким-то совсем другим голосом. Негромким, но твердым. Вызывающим ужас.

- Максим, давайте сейчас обойдемся без фокусов и дураков. Я думаю, как довольно умный человек, вы прекрасно понимаете, к чему я клоню. Вы только не представляете, наверное, сколько людей в мире... состоятельных и очень состоятельных людей, хотят увидеть ваш бой с Кребучи. Так почему бы не дать им его? Два сильнейших боксера, к тому же оба агрессивные психи, сойдутся в ринге. в бою не на жизнь а насмерть!!! Вот это будет реклама! Вот это будет ажиотаж! - Алтуфьев возбужденно поднял вверх руки и посмотрел на Уэстона. Тот сдержанно улыбался. Максим побледнел и начал негромко шептать:

- Доктор, вы что дурак?! Какой бой, какой Кребучи? Какая организация его санкционирует? О чем вы, вообще? Он же сидит, кто его выпустит... - каким-то забитым взглядом он посмотрел на Алтуфьев.

- Нет, Мучко, я все же ошибался в вас, думал вы умнее, - доктор закричал, - Я ж говорю! Через месяц! В Марселе! Как вы не понимаете? Ха-ха! Уэстон под конвоем привезет этого Кребучи, будь он неладен. Там вас обоих вывезут в специально подготовленное место, где и пройдет бой. Те, кому надо, уже знают, билеты раскупаются, тотализатор работает. Вы даже представляете, кто планирует посетить это зрелище! Сам... - Алтуфьев внезапно остановился и, немного понизив тон, сдавленно проговорил, - Ну как? Эпохально, да? Кстати, забыл вас предупредить. Чистый бокс нынче не интересен столь искушенной публике. Приелся, понимаете ли. Все им жестоких зрелищ подавай. Поэтому правила боя немного видоизменены. Совсем чуть чуть, вы даже этого не заметите. Подумаешь, перчаток не будет и время не ограничено. Ну это так, нюансы ненужные. Обговорим их потом. Ну как?

Смахивая со лба огромные капли жгучего пота, Мучко лихорадочно рассуждал о своем недалеком будущем. А будущее это представлялось ему ох каким несладким. Два этих старпера хотят убить его. Просто угробить. Комбинация ловкая, конечно, но что сегодняшний растренированный Мучко сможет противопоставить зверю Кребучи. Разве только скорость ног при убегании. А подставлять голову под удары кувалды совсем не хотелось.

- Пошли вы оба, - Мучко цедил каждое слово сквозь зубы как бывалый старатель процеживает сквозь сито килограммы породы, чтобы найти одну единственную золотую крупинку, - не буду я ни с кем драться. Никуда не поеду. Выпустите меня отсюда быстрей.

- Я же просил вас, Максим, подумайте. Ведь вы же понимаете, что процесс пошел, его не остановишь. Неужели вы хотите, чтобы вас закололи барбитуратами и превратили в полного дауна? Мы можем, не сомневайтесь,  - доктор, достал из стола пачку каких-то сигарет и закурил, - Да соглашайтесь, право. Не так страшен черт... ну и так далее. Не убьют ведь, а может и победите. Могу дать вам слово джентльмена, что при любом исходе поединка, я дам вам полную свободу, а вот если откажетесь или просто нагло кинете нас, ну, ляжете там от первого тычка, век вам прозябать здесь. Поверьте, это хуже смерти. Потренируетесь месяцок, откормим. Ну соглашайтесь, соглашайтесь. Доктор, - устало обратился он к Уэстону, - ну объясните вы ему.

- Maxim, - неожиданно подал голос американец, - I know, unfortunately, it's your latest chance to walk out from here. Please, think about your future life, listen to us. Krebuchi isn't so good in hitting as he was even two-three years ago. I can't tell you more, but please... Think, Maxim, think! - Уэстон взволнованно уставился на Мучко.

- Думаю переводить не надо? - Алтуфьев резко потушил сигарету, -  Ну что?

В кабинете стояла гробовая тишина. Оба доктора смотрели на Мучко, тот уставился в пол и нервно подергивал руками и губами. Затем, как-то глупо улыбнувшись, он взглянул на Алтуфьева и тихо сказал:

- Хорошо, я согласен, -Макс встал и вышел из кабинета. Из-за двери раздалось негромое "Пидарасы, блять."

Tweet