В тесной комнатушке жить было тоскливо: казалось, стены каждый день понемногу сдвигаются всё ближе и ближе друг к другу в надежде раздавить тебя, словно пресс. Так казалось Пете вечерами, когда он одиноко сидел на шатающемся стуле, тыкая вилкой в маленькую миску с ободранной эмалью. Остатки холодной картошки не могли утолить его голод в полной мере, но Петя был рад и этому: на днях он увидел на дальнем конце рынка машину, с которой торговали дешевле, чем обычно, и прикупил по этому случаю три с половиной килограмма картошки – как раз на неделю должно было хватить.

Петя выглянул в окно. Серое небо, рельсы железной дороги, змеиные переплетения проводов и через мост – стена завода «Компрессор», трубы которого дымились круглые сутки. «А в родной деревне сейчас, наверное, в избе все собрались, - вздыхал Петя, провожая взглядом грузовой поезд. – Капусты с картошкой нажарили, телевизор смотрят…» Отойдя от подоконника, он взял миску и пошел на кухню. Соседи по квартире уже поужинали: ржавая мойка была полна грязной посуды, а в пепельнице дымились окурки «Примы». Петя открыл холодильник и поставил на полку миску с остатками картошки, накрыв её блюдечком. Вилку он помыл и сунул в карман. Выходя из кухни, взял несколько окурков подлиннее. «Прихвачу Вальке», - подумал он.

На улице шёл дождь. Петя накинул потёртую куртку и, ёжась от холода, вышел на улицу. Дома делать было абсолютно нечего и он решил зайти к своему единственному знакомому - Вальке Борзину. У того был черно-белый телевизор и Петя был рад иногда заскочить в гости, посмотреть кусочек какого-нибудь сериала. Худые ботинки сразу же пропитались водой из луж, несмотря на то что Петя старался обходить слякоть. Дойдя до Валькиного дома, он нырнул в темный подъезд и наощупь добрался до крайней двери, постучав кулаком по косяку.

- А, это ты! – Валька был дома.
- Делать нечего, понимаешь, вот заскочил. Держи,  - Петя протянул товарищу горсть слипшихся окурков.
- О, давай! Как раз папиросы кончились. Заходи на кухню, я ща как раз бабу жду. Да не снимай ты башмаков! Тут уже неделю пол в говне каком-то… - Валька отскрёб ногтем нагар с бычка и закурил,  щелкнув выключателем на стареньком телевизоре.
Передавали «Спокойной ночи, мылыши».
- Бляха-муха, - Валька харкнул в подоконник. – Жаль, что другие программы не показывает! Придеться эту муть глядеть… Ну чё, как сам-то?
- Да нормально… Позавчера картошкой разжился, соседи соль одолжили. Перебиваемся по-тихоньку. Хозяйка, правда, за ноябрь деньги вперед клянчит. А ты?
- Да вот, говорю же, баба знакомая ща придёт, полбанки обещалась поставить. Так что присоединяйся – на всех хватит. Хлеб, кстати, есть. Воды вскипятим.
- Класс, - обрадовался Петя. – Давай, а что ж…Пятница всё-таки.

Вскоре раздались шаги и во входную дверь постучали. Валька открыл дверь: в квартиру вошла девчонка в бушлате с надписью «Санрэм». На бушлат был надет оранжевый передник, а на голову был повязан потертый цветастый платок.
- Сюда давай, - Валька подтолкнул девчонку на кухню. – Это знакомый мой, Петя!
- Зоя, - вяло представилась она, вынимая из авоськи пластмассовую бутылку из-под «Дюшеса», наполненную мутной желтоватой жидкостью.
Валька тотчас открутил пробку и жадно потянул носом.
- Первач! – восхищенно прошептал он. – Петька, режь хлеб скорее. Только нож без рукоядки, так что поаккуратнее, не порежься.
- Ага, - Петя взял полбуханки хлеба с подоконника и аккуратно стал резать его тонкими ломтиками, щедро посыпая их солью.

- Ну, будем! – Валька на третьей рюмке уже завёлся.
- Давно не пил самогона, - Петя с удовольствием выпил и крякнул. – Хотел было на свой день рождения разговеться, да дорог больно: на точке сивуху аж по тридцатке продают…
- Да ты не там берешь, - неожиданно оживившись, вмешалась в разговор Зоя. – У меня мать по двадцать пять за бутылку сдаёт…Притом чистяк самый!

***

…Ужасно болела голова. Застонав, Петя приподнялся. Он лежал в какой-то каморке на куске овечьей шкуры. Вокруг валялись смердящие тряпки. Окон в помещении не было, лишь тусклая лампочка в высоком потолке освещала убогую подсобку. В полном изнеможении опустив голову, Петя постарался припомнить, что было вчера. Вспомнил лишь, как, выходя от Вальки, растянулся в дверях. Потом – как Валька с Зоей куда-то тащили его, переговариваясь:
- Да говорят тебе, не могу я его у себя оставить!
- Эт ещё почему?
- Отец с ночного вернется бухой – вполне прирезать может. Не любит он моих гостей. Были уже попытки…
- Чёрт, куда же его?
- В подсобку твою давай оттащим и запрём до утра. Туда никто не вломится?
- Да нет, дверь железная…

«Железная!» - вспомнил Петя и, борясь со рвотными позывами, встал. Дверь в самом деле была сделана добротно. Петя подергал – заперто снаружи. Сквозь отверстие для ключа ничего не было видно. Он стукнул ногой по двери. Затем ещё и ещё. Никто не отзывался. Сил бороться с тошнотой больше не было – Петя согнулся пополам, и через секунду рвотные массы растеклись по грязному полу.

Должно быть, прошло уже много времени. Сколько именно – неизвестно, потому что часов у Пети с собой не было. Сам он валялся в углу, держась за голову и ждал только одного: чтобы кто-то пришел. «Черт меня дернул вчера пойти к этому Вальке!» - он хотел вернуться в свою комнатушку, умыться и растянуться на мягкой раскладушке. Соседи может дали бы таблетку от головной боли. А вместо этого – страшные кирпичные стены, запертая железная дверь, полумрак и вонь… К тому же, Петя хотел в туалет, и желание это всё сильнее и сильнее беспокоило его. Время шло, а за ним никто пока не приходил. Наконец, он не выдержал и стал искать какую-нибудь ёмкость. В углу стояло ржавое ведро без крышки. Петя взял тряпку почище и оторвал небольшой кусок. Справив нужду, он вытерся и отставил ведро подальше.

Вдоль стены стоял небольшой деревянный стеллаж, на котором были разбросаны ржавые гвозди. У противоположной стены стояла лопата для расчистки снега и четыре метлы со сломанными черенками. Никакой возможности взломать дверь не было. Петя снова стал колотить в дверь.
- Эй! – заорал он изо всех сил. – Эй! Помогите!
Зловещая тишина вселяла ужас - Петя похолодел. Время, обычно текущее с такой быстротой, теперь встало.

***

- Зоя! Зоечка! Ну вставай же ты, господи! - Валька умолял девушку подняться, дрожащими руками касаясь её тела, застывшего в нелепой позе. Рядом лежала здоровенная связка ключей и разорванный оранжевый передник, который Валька, по-бабьи причитая, неумело прикладывал к расползшемуся кровавому пятну на лбу девушки. Время от времени он оборачивался и сгибался в неистовых приступах рвоты, которой время от времени орошал замёрзший асфальт. Под глазом его красовался огромный синяк, которым Вальку щедро наградил отец, вернувшись со смены на грани безумия.

А отец Вальки сидел на полу в комнате, мотая головой и мыча. Он вспоминал ночь. Вспомнил, как выгнал Вальку на улицу, врезав кулаком по лицу. Как трахал пьяную девчонку, оглушив её сковородкой. Как в зверином исступлении, сжав зубы, мастерил себе петлю из металлической оплётки… Петля ещё болталась на ржавом крюке – на него за всю жизнь так и не повесили люстру, которую купила тогда ещё живая жена, Лиза.
- Ли-и-и-иза! Ли-и-иза! Лиз-з-за-а-а!!! – завыл отец.
Он встал на шаткий стул и дрожащими руками надел на шею петлю, невидящими глазами глядя  куда-то в окно. «Господи, - сознание на миг вернулось к нему. – Что я делаю?! Нет!!!» Но хлипкий стул под тяжестью его тела сложился пополам, словно карточный домик, и через долю секунды раздался сдавленный хрип. Наступила тишина.

***

Наступила тишина. Петя перестал понимать, что происходит вокруг. Он пытался считать время, но потом бросал это занятие, отвлекаясь на любые пустяковые мысли. По его подсчётам прошло уже несколько суток, а может и неделя. «Помощь, - шептал Петя в бреду. – Помощь… По-мо-ги-те, мо-ги-те, могу… могу… могу…»
- Могу!!! – заорал он неожиданно, резко вскочив на ноги. Непонятная бешеная сила вернула ему энергию, но вместе с тем и лишила его рассудка.
Покрасневшими глазами он смотрел на стену, из которой торчал металлический стержень. «Могу-могу-могу», - хрипел он, пятясь от стены. Уперевшись спиной в противоположный угол, он вздохнул и закрыл глаза. Секунду помедлив, Петя разбежался и наткнулся головой точно на острие стержня. Через минуту он уже осел, коленями уперевшись в орошённый кровью пол. На лице его застыла улыбка удивления. Наступил ноябрь.

Tweet