Я выключил видеокамеру и потянулся выпрямляя затёкшую спину.
-Давай прервёмся.
-Как скажете.


Я вызвал конвойного и оставил его с Алексеем. Сам спустился в дежурку, просто, что бы размяться. Попросил у ребят, что б нам принесли чаю. В башке крутились мысли по большей части эмоциональные, надо было их развеять, допускать эмоции нельзя. Всё должно быть по методе: эпизод, когда, где, как. И моё отношение к этим эпизодам никого не волнует, всё решит суд.

Полпервого ночи. Звенит мобила.
-Серёжа, ты скоро придёшь?
-Не знаю, зайка, вряд ли скоро.
-Блин, как мне это надоело…
Ненавижу когда она бросает трубку, готов убить, будто мне нравится торчать здесь с этим упырем, с этим гандоном, падалью вонючей, с этим…. Стоп, нельзя, блин нервы ни в пизду. Выхожу на улицу, майский ветерок в лицо, где то в газоне наяривает сверчок, запах сибирской весенней ночи. Опять звенит мобильник, не отвечая на вызов отключаю его. Такая маленькая месть слегка гасит злобу. Улыбаюсь представляя себе как она сейчас бесится и возвращаюсь в кабинет. Всё я в норме.

На столе уже стоят два дымящихся стакана с чаем. Я сажусь и снова включаю камеру.
-Ну, что давай продолжим. Когда это случилось первый раз?
Он медленно положил закованные руки на стол, обхватывая стакан, будто хотел погреться и снова перевёл задумчивый взгляд на окно.
-Да четыре года назад, как раз так же, в мае. На работе дела пошли пуще прежнего, стоматолог то я так себе, откровенно говоря, гавнянский. Держали только из-за того, что тестя помнили и его дочь жалели, а так бы давно под жопу мешалкой. А таксовать мне нравилось, впервые в жизни, хоть и мимолётные, но контакты с людьми. Столько красивых тёлок вокруг, материала для фантазий и  «ручной работы» много. Интим с женой был редким, автоматическим и неинтересным. Пару раз пытался заигрывать с молодыми пассажирками, но как всегда, неуклюже. Переводил на шутки, они выходили, а я оставался со своими никому нахуй не нужными желаниями.
После очередной ссоры с Оксаной, поехал чесать ночью. Еду по Восходу - стоит голосует молодая деваха, одна, пьяная, лицо в слезах, под глазами тушь размазана. Видимо с «Юлы», там неподалёку такой ночной клуб был. Сговорились на Площадь Труда, за сотку. Она села и начала рассказывать про своего парня, как они поссорились на дискотеке и прочую ерунду. Достала платок и попросила повернуть зеркало заднего вида, что б привести себя в порядок. Вытянула шею, приоткрыла рот и стала вытирать тушь под глазами. Зрелище фантастическое, я боковым зрением оглядел её: под белой блузкой твердые соски, упругая кожа на ляжках убегает под юбку, приоткрытые пухлые и влажные от непросохших слёз, ярко красные губы. Я возбудился. Съехали с моста и свернули на Горскую, райончик тихий. Я резко вывернул на обочину и саданул по тормозам, она ударилась о зеркало, свернув его к ебеням, и откинулась на спинку. Она не поняла, что произошло и с испугом и надеждой посмотрела на меня, я вспомнил тётю Лену.
Правой рукой я схватил её за горло, а левой, наваливаясь на неё всем телом, дёрнул рычаг за креслом, что бы разложить его. Её взгляд наполнился ужасом и я почти физически чувствовал как он входит в меня. Правая рука плотно сдавливала горло, а левая быстро и суетливо расстёгивала, рвала и раздвигала. Я вошёл в неё, когда она уже задохнулась, на меня смотрели два мёртвых глаза в которых застыл нечеловеческий страх, это было для меня самым важным, этот страх. Я впервые кончил дважды подряд без перерывов. Потом желание ушло. Я откинулся. Я даже не сразу понял, что убил её. Это был лучший секс в моей жизни. Ничего никому не надо было говорить. Это был секс для меня одного, только для меня. Как дрочка, только с человеком, с настоящим влагалищем молодой самки, с её грудью, ногами, губами и с её страхом. С эмоцией, которую я никогда даже не мечтал вызвать у кого либо. Я жил с ним сам, я так сроднился со страхом, что чувствовал, что во мне его дом, склад. Как зерно в амбаре он был во мне, иногда я его ворошил, пересыпал из ладони в ладонь и теперь я засыпал туда новую порцию, снял свежую жатву.
Когда я врубился, что она готовая, паники не было. Кругом ночь. У меня, под сиденьем, была небольшая канистра с электролитом. Я плеснул его ей во влагалище, в надежде, что он вымоет сперму. Уж не знаю канает это или нет. Потом выехал на пустой мост и вытащив тело из машины бросил его в заросли внизу. Съездил в Толмачево, отвёз какую то семью, прилетевшую ночным рейсом, в Снегири и поехал домой. Продрочил остаток ночи в ванной. Наутро вдруг охватило беспокойство: вдруг кто-нибудь видел машину. Решил не светиться. Позвонил на работу и прикинулся больным. Лежал весь день на диване, боясь любого шороха. Вас боялся увидеть в дверях, гражданин майор…


При словах «гражданин майор» я вздрогнул, я уже несколько минут не слушал этого ублюдка. Вспоминал как мы всем отделом кололи того молодого парня, друга этой девушки. Он признавался, что поссорился с ней и даже ударил несколько раз, а потом заливал злобу пивом на ступенях набережной. Алиби у него не было, всё на нём сходилось. Сперму даже на экспертизу не отправляли, нахуя? Нам картина представлялась очевидной, свидетельских показаний вагон, таких дел через горотдел проходит миллион в год. Он кричал, плакал, клялся. Этот молодой здоровый пацан, прошедший первую чеченскую, бравший штурмом Совмин в Грозном – рыдал навзрыд в этом же кабинете и говорил что он не убивал. А мы не верили ни одному его слову. Многозначительно переглядывались, дескать: на войне у парня крышу сорвало вот и ёбнул подружку. Осудили его по двум статьям к убийству пришили изнасилование, за что его в зоне сразу и опустили, а он повесился. И мы удивляемся почему нас называют мусорами легавыми?



-…гражданин майор?
-Да, продолжайте Алексей
-Можно ещё сигарету
-Да, бери не стесняйся, я же сказал- он заметил, что я вздрогнул. Смотрит в глаза, улыбка – худо Сергей Константиныч, он пытается подавить меня, щенок. Смотрит в глаза, гладит пальцем стакан и не отводит взгляд. Тяжёлая пауза, он засёк мой ступор. Нужно немедленно взять себя в руки и показать кто здесь хозяин. Резко выпрямляю спину, кивками головы разминаю шею, что б позвонки хрустели и небрежно толкаю ему пачку с сигаретами, она летит и падает со стола на его стороне, он попытался её подхватить, но она упала. Ему приходится лезть под стол и доставать.
-Продолжайте Алексей.
Специально делаю ударение в слове «продолжайте» на вторую «о», это приём взятый ещё в школе КГБ. Многие удивляются почему пишут «запаснЫй выход», а не «запасной» или в метро диктор говорит «при обнарУжении чужих вещей..» меняя ударение, дело в том, что ошибка режет ухо, а значит привлекает внимание. По методике, если ты привлёк внимание, даже ошибкой, ты уже сделал полдела - обозначил себя, вызвал у объекта внутренний вопрос. Кстати, эту методику взяли на вооружение в крупных коммерческих корпорациях за рубежом, часто вижу в рекламе специально с ошибками написанные слова.


Официальность восстановлена. Надо держать себя в руках. Он закурил.

-Ну в общем после того раза я сидел на измене два месяца. Потом как то всё успокоилось и я снова начал «бомбить». Как то в июле, ночью, на том же Коммунальном мосту, у пляжной лестницы, тормознули меня две в хлам пьяные бабы. Обоим за тридцать, но выглядели шикарно. Весёлые. В купальниках, только с дискотеки, там на пляже ночные дискотеки летом крутили. Попросили отвезти на ВАСХНИЛ. По дороге начали вешаться на шею и сами предложили перепехнуться. Я свернул с Советского шоссе в какие то поля. Разложили на траве покрывала, у них были пляжные, и понеслась. Чувствую: классно конечно, но не то. В обнимку с одной, что похуже, под предлогом помочь мне посветить на двигатель, якобы там что-то «барахлит», отошел к машине. Там улучил момент и ударил её сзади монтировкой по голове. Она упала и закрутилась по земле волчком сдавленно хрипя, я испугался, что хрип перейдёт в визг и вторая услышит его, нанёс ещё два удара. Нанося второй удар я почувствовал, что череп лопнул, она затихла и только судорога несколько раз пробежала по ногам. Я повернул её лицо, к сожалению, глаза были слегка прикрыты, но я всё равно увидел в них ужас, он был не такой яркий как у той первой, но был. Я возбудился, провёл несколько раз членом по губам и вернулся к второй. Её я душил, так же как и «майскую девочку», я её так для себя называл, я был влюблен в неё. Эта тоже подарила мне немало удовольствия…


Я уже не слушал его. Его гнусоватый голос гудел у меня в  голове, как далеко работающий пылесос. Я боролся со своими эмоциями, мысленно проверяя какое у меня выражение лица, осанка. Я старался выдерживать позу альфа-лидера. Я уже почти не видел его лица в табачном дыму и мерцающем мареве из бегающих точек в моих зрачках. Он монотонно рассказал ещё про четыре убийства, четыре загубленных жизни молодых женщин. Рассказывал, как заметал следы, куда выбрасывал тела. Я знал это и без него, я видел результат того, что он делал. И сейчас он сидел передо мной. Сгорбленный, без передних зубов, которые ему выбили ребята из дорожного патруля. «Сапожник без сапог, стоматолог без зубов» – подумал я и этот тупой  каламбур вызвал у меня улыбку, которую я все же сумел не пустить себе на лицо.


-Ну, а последнее вы знаете. Я подхватил её у вокзала, она с ребёнком приехала ночным поездом. Такая, молодая мамаша, крепкая, с большой грудью и выразительным лицом, села на заднее сиденье. Я почти постоянно смотрел в зеркало на неё. Она держала ребенка на руках, девочку, около годика наверное ей было. У меня Виталька такой в годик был. Задумчиво смотрела в окно, потом глянула на часы и, так оценивающе, на меня. Попросила не смущаться и вытащила грудь, сунула её ребёнку. Здесь у меня встал как столб. Минуты три я пытался владеть собой, но потом съехал на обочину, сказал, что колесо не в порядке. И вышел. Обходя машину рывком расстегнул ширинку. Открыл дверь с её стороны и резко вырвав из её рук ребёнка кинул его дальше на сиденье. Она повернулась к нему, а я поймал рукой её горло, навалился, рывком закрыл дверь и стал душить и целовать. Когда она обмякла я вошёл в неё и совершил акт. Сосал молоко из её груди. Потом взял ребёнка и ввёл пенис в беззубый рот, девочка стала покусывать его как грудь матери и здесь меня осветил фонарём патрульный. Вот и всё.

Он затушил окурок и посмотрел на меня.
-Это всё, Сергей Константиныч, устал я. Отпустите меня в камеру.
-Конвой – хрипло крикнул я.
-Да и вам, товарищ майор, надо отдохнуть, видок у вас неважнец.

Я видел как ОН встал, повернулся и направился к вошедшему конвойному. ОН уходил. Я почти четыре года ждал этой встречи, хотел посмотреть ему в глаза, найти в них…. Что? Что-нибудь, чем бы я мог оправдать его перед собой. Он будет жить. Ебаный мораторий, мы играем в моральную Европу когда у нас под носом ходят такие люди. Он уйдет, он собрал для себя богатую жатву страха, восемь замученных женщин и изнасилованный годовалый ребёнок, он будет дрочить на эти воспоминания всю жизнь, ему хватит запала. Взгляд упал на фотографию жены и дочки в рамке стоявшей на моём столе, а потом на пистолет который непонятным образом уже плотно сидел в моей руке. Я снял предохранитель и стал стрелять ему в спину. Шум выстрелов глухо рвал пространство, пули одна за другой усаживались в его спину. Он падал. Как в замедленном кино, уклоняясь что бы не попасть в зону огня, на меня кинулся конвойный. А я хотел увидеть ЕГО глаза и знал только одно – я должен пожать ЕГО страх.  Он не будет жить, в пизду мораторий.

Tweet