-Артр!
-Тт!
Артр это Артур. Случай из легких. Пару месяцев назад, его секретарь (и жена по совместительству) завязывала на шее мужа галстук виндзоровским узлом. Не знаю почему это необходимо было делать в офисе, а не дома. Негодяй Киллер, перегревшись (или возможно насмотревшись на их утехи, хотя Артур об этом молчок) натренированным движением перекусил жене хрупкую шейку. Супруга повисла на галстуке, затянув его весом 67 кг. Киллер – питбуль. Артур был в ступоре минут пять. Все это время кровоснабжение мозга было нарушено. Возможно он был близок к клинической смерти. Судя по его рассказам, он четко пережил околосмертные переживания. Как итог, его постоянно душит несуществующий галстук, цвет его лица напоминает перегнившую свеклу, а с произношением гласных проблема – подсознание наложило табу на расход драгоценного воздуха. Он их не произносит. Отсюда имя Артр - он так назвался.

-Клюквенный кисель!
-У-у!
Хорошо, о нем чуть позже. Случай уникальный. Может расползтись по креслу до пола, как студень. Требуется постоянный контроль.

-Рида!
-Я здесь!
Рида шикарна. Рида восхитительна. Она совершенство. Она заставляет меня забыть о клятве Гиппократа. Но я стоек. У Риды, как у женщины, есть больше, чем всё. Это о ней Чейз говорил: «её соском можно было набирать диск телефона». Грезя, я находил достойное применение не только её соскам. Но нужно держаться, ведь я врач. В общем, либидо зашкаливает. ПерехлестываПерехлестывает разум. Оно мешает ей жить. Её все хотят. Её не воспринимают как человека. Даже женщины-мормонки взбесятся, появись эта леди в радиусе полутора тысячь метров. И она отвечает всем тем же.
Как-то, мы на сутки закрыли Риду в сурдокамере, и четкие приборы через 7 часов зафиксировали постороннее присутствие. Её страсть в одиночестве, продуцирует партнера из ниоткуда.

-Бешенный цапля, на протезах, с клювом из обогащенного урана!
-Чщ!Чз!
-Не хлопай крыльями, друган – шепчет ему Рида.
Бешенного цапля, на протезах, с клювом из обогащенного урана, я подобрал шесть недель назад. Он единственный кто свободно приходит и уходит отсюда, когда вздумается. Он – моя докторская диссертация. Безнадежный случай.

Там за дверью кабинета, они все нормальные приличные небедные люди. Я даю им то, что они хотят, но не могут получить от общества. Этого мне хватает. Сейчас мы займемся работой и каждый расскажет о чем-нибудь удивительном, что произошло накануне
[…].
Пока они болтают мне нужно подготовиться к последнему занятию. Нужно успеть очень много. Во-первых, этот шипящий ублюдок. Он бесил меня с самого начала. Еще больше чем клюквенный кисель, который вызывает у всех естественное желание - очиститься. Эта слизь, мерзость. Он расползается по всему, что находится в моем кабинете. После занятий я вызываю бригаду профессиональных мойщиков, и они до заката умирают над коврами, проклиная своего алчного босса.
На счет Риды, я не хочу много говорить, но если честно, то с удовольствием забуду о клятве Гиппократа и разорву её плоть на молекулы, перегрызу все межатомные связи, развеяв их по Вселенной. Это дьявол в образе Мадонны. Это чудовищное, похотливое животное, не имеет права истязать и морально высасывать людей на моей планете. Её место там, откуда она пришла – в преисподней. Там, где вместо бесов фаллосы, у которых вместо членов бесы.

Дверь в палату-кабинет открылась и на пороге, как всегда в это время, появилась наша белоснежная Рида.
-Как спали, Дмитрий Витальевич?,- Рида шикарна. Рида восхитительна. Она совершенство. Если бы ни эти уколы. Хромированные приборы на тележке производят фейерверк бликов и Рида, щурясь улыбается.
Её улыбка - тысяча лет райской жизни. В миллионы раз лучше ежегодной прогулки на балконе.
- А почему киселек не выпили? Он сегодня вкусный, из клюквы. Артур Львович будут опять ббраниться, - её голос соткан желанием, даже слепоглухонемой ощутит вербальный оргазм острием взбудораженных нервов. Ещё чуть и я […].
Паукование смирительной рубашки нежно фиксирует меня в ложе и Рида уверена, что этот кокон безопасен. Поэтому она спокойна и грудь её неподвижна. Шоколадные соски манят, просвечивая через девственный шелк халата, готовый вот-вот оглушительно взорваться.
Но я стоек. На следующей неделе наше заключительное занятие.
Только бешенный цапля, на протезах, с клювом из обогащенного урана, тоскливо поскуливая, прижался ко мне под одеялом, по-детски охватив своими влажными перьями. Он незаметен и безнадежен. Он мой друг. Он не дает мне окончательно сойти с ума.