Проснулся я часов около семи. Ощупал голову: опух, но в разумных пределах, похмелье пока не щемит. Только ощущения какие-то подлые, а в чем дело, не пойму. Встал я, дошлепал до зеркала - вроде я, а вроде и не совсем. Голова моя, да только выражение на челе моем небритом неожиданно дикое. В голове благовест в полную силу шарашит, а голоса неопознанные орут: Преображение! Свершилось! Снизошла благодать, аллилуйя! Имеющий органы восприятия да воспримет! - Стоп, думаю, что за черт? Какое еще преображение?!! С коньяка такого еще не бывало. А голос орет, надрывается: Преображение! Благодать! Сердце мое, к тахикардии склонное не по делу, как вверх сигануло да так в голове где-то и засело, через третий глаз на меня в зеркале вытаращилось ехидно. Потрогал нос, глаз, за ухом почесал - и правда не я уже это, а другой я - Преображенный! Благодать томно разлилась по всей моей телесности, и почувствовал я радость небывалую. До одури возрадовался я, возликовал и чувствую, сейчас сам закричу во всю глотку: Преображение! Перерождение! Прозрел я в одночасье! Силы могучие, благодать несусветная снизошла на меня! И лицо в зеркале блаженное-блаженное, как у младенца, будто жизнь наша поганая еще об него ноги не вытерла.
Солнышко, любопытствуя, что же там со мной происходит, меж занавесок лукаво поглядывает - утро новое, мое утро. Пою чего-то, руками загогулины в воздухе выписываю, светом дышу, яичницу жарю. А тут уже и на службу пора бежать.
Выкатился я из дома, ноги сами несут. Люди мимо бегут, меня не замечают, фырчат, пыхтят, суетятся. А мне то торопится без надобности - я благодать познал, мне теперь все тайны земные и прочие известны, мысли да желания людские - открытая книга для меня, только страницы переворачивай, ежели интерес есть.
До работы добежал, по лестнице вихрем взлетел, за стол сел и благодатью своей по всей комнате распластался. Сижу, умиляюсь. Мимо сослуживец мой Василий идет, бумажонки несет, под нос чего-то бурчит. Ну-ка, посмотрим, как у Васьки дела? Нырнул я в него взглядом своим преображенным и оторопел. Это ж из-за него мне выговор впаяли на прошлой неделе, он, падла, меня заложил, что на час раньше свалил. Окликнул я его: Вась, а Вась, говорю, поди-ка сюда.
- Какие вопросы?
- Да так, говорю, особо никаких, только интересно мне, зачем ты мне подставу-то на прошлой недели организовал, аль на премию рассчитываешь за крысячество свое неразумное?
Смотрю, покраснел, как звезда кремлевская, а пальцы ужами новорожденными по папочке, что в руках у него, заелозили.
Да ты, говорю, не боись, меня теперь эти интрижки волнуют не больше, чем выкидыши у опоссумов, вызванные автомобильными гудками. Не буду я тебя в ответ закладывать, мне благодать открылась поутру, преображение со мной приключилось. В общем, прощаю я тебя и зла не могу держать, ибо злоба бытовая для моей души свежеперерожденной есть абсолютно чуждая эмоция. Убежал Василий, а я стою и ему вслед улыбаюсь, как клоун в цирке.
Захотелось мне покаяться, грехи имеющиеся загладить, пользуясь случаем таким. Пошел я к Ленке в соседний отдел. Вину перед ней ощущал я, поскольку прелюбодействовал с ней с полгода назад безо всякой на то душевной склонности, а по велению природного инстинкта. Ну, она это тоже знала, но со своей стороны чувства проявляла почти настоящие. Прихожу и говорю, так, мол, и так, Леночка, прости ты меня за паскудство мужское мое, не сдержал я плоти желаний. А Леночка так лукаво на меня смотрит и не верит. Думает, опять я подкатываю как раз по поводу этих самых инстинктов. Я это в момент просек, мне же преображенному ее, дуреху, насквозь видно. Э, говорю, Ленка, ты меня не поняла. Даже учитывая твое согласие, на продолжение плотских утех безо всякой духовной основы пойти теперь не могу. Благодать мне такого безобразия не позволит. Не для того я преобразился сегодня, чтоб силы святые непорочные с похотью мешать. Покосилась она на меня подозрительно, хмыкнула что-то вроде "и не больно то хотелось" и зацокала по коридору, гузкой виляя. Ну, я глянул в нее для проверки - простила, приятно ей даже от таких душевных слов моих стало.
Вернулся я в кабинет, посмотрел в окно и решил, что в такой день на работе грех торчать. Гулять пойду по городу-герою нашему, благодатью своей с людьми поделюсь.
Иду по бульвару и уже не то, что людей, а даже дома насквозь вижу. Вот у бетонного уродца арматура вся ржавая на втором этаже, а эту сараюшку бревенчатую муравьишки деловито проедают. На бомжей смотрю с умилением. Они, как птицы нахохлились, сидят о судьбе своей звериной думают. То почешутся, то поежатся зябко, а в голове мысли простые да жизненные: где еды добыть посытнее, где можно пальтишком брошенным разжиться. Божьи люди, привет вам от благодати вселенской.
Сел я на лавочку, на солнце жмурюсь, с деревьями беседую. Тут воробышек припрыгал. Распушился да как заверещит: Пой песню ветра! Лети, танцуй, лети! Я его спрашиваю, мол, разрешите с вами спеть эту прекрасную песню, я, конечно, не летаю, но станцевать могу о-го-го как. Воробей от таких заявлений, чуть с ног не упал, зачирикал, засмеялся колокольчиком хрустальным и улетел. Я ему вслед смотрю и чуть не плачу от умиления: вот до чего благородная птица - воробей, даром что габаритами не вышла.
А благодать из меня, как фарш из мясорубки, длинными макаронинами лезет, светится и петлями вокруг ложится. Даже прохожие на меня оборачиваться стали. А мне то что, я со всеми готов благодать разделить, подходи мил человек, преломи со мной хлеб благодати душевной. От меня не убудет, а тебе, глядишь, полегчает.
Школьницы мимо проскакали, хихикая. Я в них заглянул, проверил, все ли в порядке, да благословил на любовь грядущую, да детишек здоровых пожелал.
Тут смотрю, старушонка мимо шкандыбалит сухонькая. Вроде чистенькая, ладненькая бабуля, а что-то в ней не так. Ну, я такого допустить не могу, на то и благодать мне поручена, чтоб все по уму вокруг организовывать.
Эй, кричу, бабушка, поди, присядь со мной рядом, я твои горести разделю, авось чего присоветую дельного. Встала бабуля, повернулась ко мне. Глаза стариковские с поволокой вперились в меня и не отпускают. Вижу вдруг, что из старушонки другая еще одна выходит, совсем старая-престарая, полупрозрачная и ко мне идет, а я с места не могу сдвинуться. Хотел я объяснить ей, что благодать со мной сегодня пребывает, преображение свершилось со мною чудесное, да звук из горла не идет, только губы шевелятся. Подошла она ко мне вплотную, посмотрела колюче в глаза, горестно так головой помотала и как даст мне подзатыльник. Сердечко мое тут на место свое под грудину шлепнулось и даже остановилось на секунду от неожиданности такой. - Ну и дурачок же ты, сказала полупрозрачная бабуля и растаяла с тихим всхлипом.
Тяжесть, тяжесть неземная меня пригвоздила к скамейке этой. Сижу, пальца поднять не могу, гравитация на мне отыгрывается, что я на нее все утро внимания не обращал - порхал, аки стрекозел перелетный.
И понял я, что за старушонку я остановил. Истина пришла ко мне, правда-мать вековечная. Понял я, что за день этот взлетел я, как ракета на околоземную орбиту, совершил свой оборот вокруг оси, объял необъятное, благодать познал неземную, сердце открыл свое, а теперь сгораю, падаю и горю в атмосфере, кляну силу тяжести и кашляю от всеобщей загазованности. И, правда, закашлял. Голова затрещала, озноб пробил.
Эх, за пивом пойду, а то с коньяка так тяжко бывает.

Tweet