— Что я могла сделать? Без малого двадцать лет я кукла в руках Булатова, что при царе, что при белых, что при красных. У меня и нет почти ничего своего, только немного фамильных украшений и десяток золотых червонцев в ячейке краснодарского банка. На халупу в здешней Тмутаракани хватит, а жить на что? Даже если Петра поймаете, в чём я очень сомневаюсь, то всё его состояние конфискуют, а меня в лучшем случае в тюрьму упекут как сообщницу.

— Не причитай, советская власть справедливая, она во всём разберётся. Ты же в его шашнях не участвовала, и даже брак официальный не заключала, сама же говорила, что дочка ваша не на вас записана. Дашь показания, расскажешь про все места где вы жили, и где упырь твой наследил. Ты же вроде нам всё складно рассказывала про князя грузинского и Дежуя французского, правда не до конца. Значит память ещё всю не пропила и не промарафетила. Но если за завтраком не доскажешь, то своими руками в реке утоплю, поняла? Иди тогда, помоги Тамаре стол накрыть возле Шахана Умаровича. Художество трёхногое забери, а то Васька это похабство сдуру действительно дяде своему подарит, а тот священник у него, и дочек малых полный мешок. Завернёт эту орясину прямо с порога, и что нам с ним потом делать? — Ведява напутственно похлопала Сацкую по спине и вытолкала из клубных комнат в сопровождении буфетчицы, еле несущей большую наволочку, битком набитую провизией и столовыми приборами.

— Васечка, — мокша передразнила Зинаиду, а у тебя часом не три ноги? А то ты как тот ласковый телёнок, который двух маток сосёт — и там, и там успеть норовишь.

— Что вы, уважаемая товарищ Ведява, я за Зинаидой Павловной только как за важным свидетелем присматриваю. Она старая уже для меня.

— Ну и поросёнок же ты, Васька! Зинка всего на два года меня старше, а Тамарки на год! Хватай мешки, вокзал отходит! Я этот узел возьму, потяжелее, ты эти два, а Виктору Ивановичу две свиных ноги испанские останутся, как их только крысы в погребе не объели.

— Там всё оцинкованным листом обшито на совесть. Где-то и оружие наверняка припрятано, и деньги. Жалко, времени нет искать.

— Всё равно органам сдать придётся, не переживай.

— Тётя Ведява, а можно я отсюда игры всякие настольные для Галинки заберу? У нас дома были, но мы их с собой в дорогу не взяли... А ещё я в шкафах, когда бельё для тюков искал, одежду женскую видел. В одном Зинаиды Павловны, в двух других девчачью. Всё новое, красивое. Может Гошка с Галей что-то подберут себе. Там и обувь есть, а то атаманше нашей Аркашка каблук с куском подошвы отстрелил, да и майка у неё с немецким орлом уже дочиста не отстирается, в ней только скотину теперь в поле пасти.

— Да хоть всё забирай, экспроприатор подкулацкий. Шевелись, а то к раздаче сосисок на завтрак опоздаешь, — Ведява подхватила Васькин мешок и зашагала прочь из клуба.

— Давай помогу, а то ты и впрямь без сосисок останешься. Держи наволочку! — лётчик приготовился сгребать с полок большой двухсекционной этажерки коробки шахмат, шашек, домино, нард, лото, колоды карт и даже небольшой круг рулетки с кассой крупье из разноцветных фишек. — Не суй нос в мешок, дома разберётесь, если батюшка разрешит это в дом затащить. Церковь азартные игры не очень жалует. Если что, в казарму отнесёшь, а рулетку я в Батайск заберу, в офицерском клубе можно. Жаль, бильярда здесь нет, он для лётчиков не только игра интересная, но и глазомер отлично развивает. Отойди, я створки снизу открою.

Корепанов шагнул назад, а Мондзолевский, встав на четвереньки, стал шарить рукой в тёмном чреве этажерки.

— Пся крев! Какая скотина здесь капкан поставила? — Виктор выдернул руку, на пальцах которой болталась большущая мышеловка, расписанная под хохлому, с обёрнутой толстой мягкой тканью скобой. — посвети мне, и не скалься тут. — лётчик вызволил почти не пострадавшие пальцы из плена сувенира и покрутил забавную безделушку в руках.

— Ох уж этот чёртов Хайкин, он ещё и в малых формах работает, сукин кот!

На обратной стороне прямоугольного деревянного основания ловушки была со знакомой точностью в деталях была изображена одетая только лишь в красный галстук юная пионерка, срывающая ягоды кизила, а из колючего куста к ней тянулась мужская волосатая рука. Подпись «Не лезь куда не надо! И. Х.» была даже более, чем двусмысленна.

— Дай сюда, я её в ящик своего рабочего стола в кабинете поставлю. На ней не Зинаида твоя нарисована, тебе незачем, — будущий начальник бийской лётной площадки аккуратно сложил мышеловку и с трудом затолкал во внутренний карман кожаной куртки.

— А вам разве Зинаида Павловна не нравится, Виктор Аполлинарьевич?

— Нравится. Ей бы подлечиться, привести себя и свои мысли в порядок, провести пару месяцев на природе. Она не глупа, умеет себя подать, с такой и в свет выйти не зазорно.

— Так что же вы теряетесь? Она же уже почти свободная женщина. Булатова всё равно скоро найдём, мы с Гошнаг уж точно не успокоимся, пока его не прикончим. Дочка у неё взрослая уже, мешать не будет. Зарабатываете вы хорошо, на новой должности ещё больше будете, не жить же вам бобылём всю жизнь? Хотите, я поговорю с Зинаидой Павловной?

— Увы, мой юный друг, я уже был два раза женат, и оба раза это не принесло мне счастья.

— Плохие женщины попадались?

— Совсем наоборот. Подай мне кочергу, пожалуйста, там ещё что-то осталось, не хочу больше пальцами рисковать, мало ли какой ещё сюрприз этот пакостный И. Х. оставил.

— Как же это получается? И вы хороший, и женщины хорошие, а жизнь не сложилась...

— Василий Корепанов, ты мне уже печень проел своими вопросами. Будет время, расскажу, а сейчас нас к завтраку ждут, как бы от нашей атаманши на орехи нам не досталось, — Виктор выгреб на пол две красные коробки величиной с кирпич каждая, опасливо постучал кочергой, попинал сапогом.

— Вроде на сувениры от Хайкина не похожи.

— Ты французский знаешь?

— Немножко. Эне, бене, раба, квинтер, финтер, жаба...

— Понятно. Зачем тогда грабки тянешь? Я вот в реальной гимназии его пять лет учил, сейчас разберусь, — Мондзолевский положил коробки на ломберный стол и потянул шнурок висящей над ним лампы: — Патроны охотничьи любительские, двенадцать штук в упаковке, картечь номер ноль, калибр восемь линий. Изготовлено на заводе Герсталь, Бельгия. Сейчас посмотрим, что это за восемь линий таких, — лётчик открыл обе коробки. — Господи, в каких чудовищ этим стреляют и из чего?

На алом сукне, в специальных выемках дна коробок поблёскивали латунными гильзами огромные патроны. В одной пачке был полный комплект, в другой — ровно половина, шесть штук.

— Гошнаг не чудовище, а этими патронами Аркашка по ней в храме стрелял, я у входа на полу стреляные видел. Она и оба ружья забрала, когда его прикончила, они в фургоне у нас лежат, хочет отчиму и отцу Николаю подарить. Принести посмотреть?

— Обязательно принеси, только давай сейчас здесь закончим, а то мне ещё двери надо отмычками закрыть, а тебе обувь и тряпки из шкафов в пододеяльник сложить.

С одеждой управились за пару минут.

— Всё доставай, должно войти, пусть сами разбирают, а то на нас ворчать ещё будут, почему это взяли, а то оставили.

Василий Константинович бросил два окорока поверх пододеяльника, взял его за углы, зажал наволочку с играми и патронами в зубах и потащил всё по длинному коридору.

Когда Виктор управился с замками и налегке подошёл к месту встречи, то обнаружил только стоящего у окна Хакурате в полном русско-турецком облачении, пускающего сигаретный дым в форточку.

— Доброго утра, Шахан Умарович! Рад видеть вас вновь на ногах. А где весь народ?

— И вам доброго, Виктор Аполлинарьевич! Ведява с Василием понесли поклажу в фургон, Тамара Галинку собирает, Зинаида у себя в кабинете чемодан собирает, а Талько душ принимает, вы ей сейчас лучше на глаза не попадайтесь, сердитая она.

— Что случилось? И до побудки ещё почти пятнадцать минут, я за временем слежу.

— Сначала её разбудил кот. Он повернулся и принялся храпеть ей в ухо и жевать мочку. Потом Гошнаг вышла завёрнутая в полотенце и стала искать свою одежду, а та не высохла...

— Вы что, не могли её на сквозняке повесить или на дуги брички? Взрослые люди, а не соображаете ничего! На два часа вас без присмотра оставить нельзя, как мне с такими социалистический быт строить? — носом зашмыгала и в вестибюль убежала, даже на накрытый стол не взглянула. Там ещё и бабке досталось, что дверь в душевую открыла и выстудила.

— Гошнаг можно понять, это из неё так нервное напряжение выходит.

— Я-то понимаю, но всё равно страшновато. Тихо, кажется возвращается. Простите мне мою трусость, но спорить с барышнями любого возраста и комплекции я готов только на партийных собраниях и конференциях. — Хакурате проворно лёг на топчан и накрылся простынёй.

И действительно, в коридор вошла, а вернее сказать, влетела Гошнаг, завёрнутая в одно вафельное детдомовское полотенце, вытирающая на ходу голову другим.

— Здравствуй, Гошнаг!

— Виделись уже сегодня. Осмотр окончили? Двери заперли? Хорошо, спасибо. А вы, Шахан Умарович, зачем под простынёй в феске лежите? У вас кисточка от неё снаружи осталась. Я же всего одну сигарету разрешила, вы её при мне наполовину выкурили. Эта пачка у вас из буфета в Тульском, там сигареты слегка пересушены, потому что трактирщик Ибрагим их оптом брал, а продавались они медленно. Значит, вторую выкурили только что. Небось и окурки в форточку выкидывали, чтобы Булатов узнал, что вы здесь были. Хватит дурака валять, вылезайте уже!

Хакурате нехотя скинул с себя простыню, сел на кушетку и поднял руки в знак безоговорочной капитуляции.

Тем временем в начале коридора появились и остальные члены группы. Возглавляла процессию Ведява, толкающая впереди себя бабку-уборщицу, за ними поспешала Сацкая с большим чайником и красивым чемоданом в другой руке. Замыкал шествие Василий, несущий на каждом плече по огромному ружью, а в сложенных ковшиком ладонях кучку спелой жёлтой шелковицы.

— У нас всё готово, все собраны, вещи погружены в фургон, матрас для Шахана Умаровича постелен, лошадки протёрты, — Ведява усадила бабку на топчан.

— А эта пассажирка поездом поедет, в вагоне люкс? — Гошка кивнула в сторону Сацкой с чемоданом.

— Зина пару платьев концертных забрать хочет из тюка, который Василий из клуба приволок. Да и тебе одеться надо, ты же в таком виде за стол не сядешь и в город не поедешь. Ступай в комнату, не капризничай, там Тамара всё по кроватям разложила, как на прилавках, удобно смотреть и выбирать.

Гошка проворчала что-то себе под нос, но в комнату вошла.

Уже через минуту оттуда послышались гневные вопли, и в обратном направлении выскочили Тамара с Галей и прижавший в страхе уши Гораций. Кот шмыгнул под топчан, а буфетчица прижала к груди трясущуюся голову девочки.

— Напугала она тебя, золотце?

— Это она смеётся. Корепановых так просто не напугаешь, — Василий поднялся со своего места и собрался идти урезонивать разбушевавшуюся Талько.

— Погоди, погоди, бесстрашный Корепанов-старший, к таким девочкам подход нужен, а я худо-бедно за два года здесь кое-чему научилась, — Зинаида Павловна налила кипяток в заварной чайник, взяла со стола бутылку грузинского мандаринового лимонада и отправилась к Гошке.

— Я бы лучше в клетку с голодными крокодилами зашла, не узнаем мы теперь, чем там дело с князем и фехтовальщиком закончилось, — грустно вздохнула Тамара, услышав из-за двери очередной вопль.

— Сказала же, что юбки надевать не буду, у меня в них ноги худые как спички!

— Ведява, сходи пожалуйста, разними их, у тебя сила недюжинная, а то наши храбрые мужчины ружья с интересом большим рассматривают, им некогда, а время идёт и чайник остывает, — Тамара по ягодке угощала тутовником Галю и Хакурате.

— Шинаида шама шпдавишша, её дети любят и флуфаюшша, — откушенный кончик языка делал речь уборщицы ещё менее разборчивой. — Она дефка фалапутняя конефно, но добдая. А финифка не нальёте пфофылому шеловеку?

— Перебьёшься. До гостиницы доберёмся, там пей хоть до ус... вдоволь, я хотела сказать, — Тамара покосилась на Галю, но та занималась откусыванием консервированной сосиски с двух сторон наперегонки с Горацием.

Дверь комнаты скрипнула, отворилась, и в коридор вышла Гошнаг, узнать которую можно было только по невысокому росту и чёрной чёлочке, выбивающейся из-под нарядного синего матросского берета с небольшим белым пушистым помпоном. Берет, стилизованный под форму французских моряков, сидел как сшитый на заказ. Ещё были синий, с бирюзовым отливом летний пиджак-курточка на саржевом подкладе и юбка того же материала с запахом на одну сторону чуть ниже коленей. Тонкую талию Гошки подчёркивал широкий лаковый пояс с вытисненным на пряжке якорем, под расстёгнутой курточкой виднелась полосатая тельняшка-мариньер, стройные ноги в тонких белых трикотажных чулочках были обуты в бежевые ботинки из просечной кожи с нарочито загрублёнными мысами и каблуками, как напоминание о простой флотской обуви. Судя по выделке кожи и ткани, по ровной строчке и обмётке швов, разбирающийся человек сразу бы понял, что новый наряд Талько сделан отменными швеями и стоит хороших денег.

Смущённая единодушным восторгом публики, раскрасневшаяся от удовольствия Гошка переминалась с ноги на ногу и теребила подол юбки, как подготовишка перед чтением стихов на утреннике, а когда Галинка сорвалась со своего места и, подпрыгивая от радости, расцеловала её в обе щёки, то и вовсе разревелась.

— Иди в вестибюль, посмотрись в большое зеркало и быстро за стол, все тебя заждались уже, — из комнаты вышла улыбающаяся Сацкая, пряча гребешок во внутренний карман жилета. — Красивая девочка! Потом я её постригу с филировочными ножницами, и вообще глаз не оторвать будет.

— Спасибо, Зинаида Павловна! Вы ещё мне обещали брюки сшить под этот пиджачок.
Девчонки побежали по коридору, взявшись за руки, за ними увязался и Гораций, оправившийся от испуга.

— И что она из-за своих тощих ног сыр-бор развела? Хорошие ножки, ровные, — не без обиды в голосе спросила Тамара. — Так ведь, Ведява?

— Раз до земли достают, значит хорошие. Мы завтракать-то собираемся? За окном рассвело уже вовсю, зато потом будем бегать, как ошпаренные кошки, и время нагонять, — мокша взяла со стола, накрытого на двух сдвинутых топчанах, бутерброд с солидным куском испанского окорока, откусила и, прожевав, констатировала: — Хорошая вещь, и хранится долго. Воронежский и тамбовский не хуже, а то и повкуснее будут, но впрок не запасёшься без ледника. Чай такой я в Москве пила, когда у Броккаров на парфюмерной фабрике работала. У нас магазинчик был небольшой для сотрудников, прямо на территории. А вот сосиски эти дрянь, видимость одна. Мука, крахмал, соль и кровь с полов скотобойни, зря только все три банки сразу открыли. Слышала, что немцев колбасниками зовут, а оно вот как выходит...

Корепанов, не хуже своего тёзки из басни, уплетающий одну сосиску за другой, услышав про кровь и скотобойню, подавился, схватился за горло и выпучил глаза. На помощь незамедлительно пришла мокша, хлопнувшая бедолагу ладонью между лопаток так, что застрявший в горле кусок вылетел пулей и упал на колени сидящей напротив Талько, намазывавшей на хлеб масло любимым штыком.

За столом повисла мёртвая тишина. Все хорошо помнили, каких трудов стоило уломать Гошку переодеться. Однако Талько обманула ожидания притихшей публики.

— Ты сейчас живой и дышишь, Корепанов, не потому, что я добрая, а потому что предусмотрительная, — Гошка показала полотенце, на котором лежал кусок сосиски. — Вот не будет когда-то никого рядом, так и помрёшь от своей жадности подкулацкой.

— Мы не подкулачники, мы сарапульские мещане, — начал было оправдываться Васька, но сидевшая рядом с Гошнаг Галинка бросила объедок прямо в лоб старшему брату и показала веснушчатый кулачок.

— Сосиски действительно так себе, — разрядил обстановку Мондзолевский. — Это эрзац — продукт для германских солдат и ополченцев. Я был в Дессау на заводе Юнкерса лет пять назад, плохо там с продовольствием было. Рубили сосиски, крошили в банку сухари или галеты и ели эту тюрю. Зато сыр чудесный, настоящий французский.

— Вы и во Франции были? — облизываясь после слишком большого бутерброда с маслом и сыром, спросила Гошка.

— Я во всех развитых европейских странах был, где самолёты и двигатели изготавливают. И при царе ездил, и при Советах. Из-за войн Россия подотстала немного, особенно по моторам, а западные партнёры норовили всякое старьё или неудачные модели нам сбагрить. Приходилось самому ездить и облётывать чуть ли не каждый аппарат, так что красивых рассказов не ждите, редко удавалось куда выбраться с заводов или лётных площадок. Да и дома с женой не посидишь, прыгал как блоха на подписания контрактов — летают пилоты, а деньги у чиновников. Потому с первой женой и разошёлся, устала она меня ждать.

— А со второй? — робко спросил временно поражённый в правах Василий Константинович.

— Вторую я сам не дождался из полёта.

В дальнейшем завтрак прошёл без происшествий, и когда женщины убрали со стола, а Корепанов отнёс последнюю поклажу в повозку, все расселись уже на расставленных под окнами топчанах.

— Мы за завтраком многое обсудили, но никакого конкретного плана действий не выработали. Предлагаю ещё раз подумать, только давайте разделим задачу на части, обговорим каждый фрагмент и попробуем заново сложить картинку. Я начну, а вы поправляйте и дополняйте. Только говорите кратко и по существу, а не про мир во всём мире. Возражений нет, как я посмотрю? Тогда приступим. Какая у нас главная цель? Поймать или вовсе убить майора Булатова. Вряд ли он будет давать показания против себя, так как высшая мера ему всё равно гарантирована. Поэтому он крайне опасен, и стрелять надо не раздумывая, а не рассусоливать. Вы согласны, Шахан Умарович? Вот и чудесно. Где сейчас майор? Думаю, что ещё в Тульском. Даже если он и догадался, что мы поехали в Майкоп, а не в Шунтук, как сказали, то это мало что меняет. Ночью, один, на коне и с наганом он не рискнёт поехать. Мы можем где угодно по дороге ждать в засаде, а у нас маузеры и сумка с гранатами, слишком большое преимущество в огневой мощи, и он не похож на самоубийцу. Сейчас, спозаранку, он тоже не тронется из Тульского, пока не получит информации о происходящем в городе. Он бы мог получить её от Елизаветы, но та сама не в курсе, ибо Шахан Умарович никому не звонил, а телефон в кабинете Зинаиды Павловны Булатов повредил и, фактически, посадил её под замок. Майор не знает о гибели Аркашки с компанией, они никак не должны были пересечься с нами, и уж тем более не предусматривали захват Васи и доставку его в храм.

— Погоди! — Василий вскочил с топчана. — Я же охранял дверь, а кто-то из этой троицы сказал, что у него телефонограмма для товарища Хакурате. Я ж потому и открыл.

— Афкафка и был, я его голош ш дештва жнаю, — поддакнула бабка. — Мошет, нальёте фшё-таки штаканшик, а?

Китайские головоломки


Они разнообразные


Образец телефонограммы








Европейская скотобойня начала XX века