он шел, слегка прихрамывая, глядя вниз, под ноги, на мокрый почти черный асфальт. сырой ветер трепал его давно нестриженые волосы. липкие пряди лезли в лицо, мешали разглядывать мусор на земле. глаза отказывались смотреть вперед из-под слипшихся ресниц, зрачки судорожно расширились, веки болели и дрожали нервной мелкой дрожью.

он пошел быстрее, уже не разбирая пути, наступая в лужи и на крышки люков. они жалобно звенели, муторно и гулко гудел город...

казалось, он пытается разорвать этот промозглый серый день, разрубить надвое его чахоточное нутро в поисках солнца.

он резко отдернул ногу - больно хрустнул сустав. внизу шмыгнула крыса, запутавшись длинным розово-серым хвостом в шнурках. она бросилась к стене - он отпрянул к краю тротуара. уставившись на него зверек нервно дергал лапами. "как я" - подумал он и наклонился к асфальту. поднял крысу на ладонь и, рассмотрев, сунул в карман. поглубже, где так тепло. крыса свернулась мягким комком, приласкалась на дне, рядом с маленьким квадратиком сложенной в несколько раз фольги. "как я совсем" - подумал он снова, слегка кружилась голова. хотелось то ли пить, то ли спать, но уж точно не идти туда где свет, яркий и слепящий предательский свет.

он свернул в темную подворотню, шаги звучали гулко под сводом, мигнула искорка его сигареты. медленно и лениво пошел снег...

***

я очень отчетливо все помню. помню как мы стояли у метро и порывы ветра сдували челку мне на глаза. помню как смотрел Толик на меня - такой взгляд бывает у безнадежно больных людей, которые знают, что их болезнь неизлечима. пару недель назад он вышел из какой-то безумно дорогой частной клиники, в которой родители за сумасшедшие деньги пытались его спасти. и вот я стою у метро и знаю то, чего еще не знают они - спасти не удалось.я помню как его друг, Витал, вцепившись в мою руку (больно, и так дрожат его пальцы...), шепчет мне на ухо: - Катя, я все держу под контролем, я все держу под контролем...

вот такая вот игра слов...

всего пару часов спустя мы уже сидели на полу моей квартиры и нам было тепло - как бывает редко - мы молчали и я знала что все началось по новой.

а вот еще - я помню как темными зимними ночами мы сидели чуть ли не у самой двери и ждали - часами ждали когда же они приедут...мы пили терпкий вермут, слушали какую-то восточную музыку и молчали. мы молчали все эти долгие часы ожидания, потому что сказать хоть слово значило передать другому свое беспокойство, открыть свои тревожные мысли - случиться могло что угодно...и вот мы молчим. я вижу как Этери смотрит на дверь, как нервно сжимают высокий стакан ее длинные пальцы, вот-вот хрупкое стекло не выдержит, рассыплется на осколки которые острее опасной бритвы вопьются в кожу.

и я слежу за этой бессловесной, беззвучной пыткой и слушаю как тонко звучит какой-то восточный инструмент, неизвестный мне, но так точно передающий состояние моей души сейчас. и вот звонок. мы уже в дверях. пропускаем вперед с мороза наших полуночных гостей. я крепко-накрепко запираю замки.

я помню как Толик стоит на коленях в середине полупустой комнаты, темно и я не вижу его лица, но мне и не надо его видеть, потому что я знаю, о чем он будет говорить и что ответит ему Этери. я думаю об этом пока мы с Виталом курим на кухне, бесконечно долго, и смотрим на дым, и говорим о всякой ерунде. потому что на самом деле нам не нужно, да и не о чем говорить...и потом наутро я равнодушно смахиваю рукой с гладкой поверхности стиральной машины остатки не стирального порошка и загибаю обратно угол коврика...

я никогда не забуду глаза Толика, когда Витал пролил случайно последнюю дозу. это были глаза человека, потерявшего все в жизни и готового на все...готового даже убить. помню как дрожали его руки. наверное он бы даже заплакал, если бы мог плакать...

я помню мать Витала, ее слезы, крики, истерику. в тот день Витал пытался покончить с собой. я помню то ощущение где-то внутри - чувство стыда за то что мне наплевать и еще за то, что я знаю - всем остальным тоже.

помню как мы гуляли по весеннему городу - сырому, только что оттаявшему от зимнего холода, похожему на бездомного облезлого кота. все мы были такими же как он - взъерошенными серыми воробьями, подростками в смешных широких штанах, которые шаркают ногами, которые вечно сутулятся и ходят, низко опустив голову. и все же мы отличались от всех остальных, и это отличие можно было прочесть в наших глазах - зрачки "в точку", красные веки, которым уже не помогал "визин". помню как курили на скамейке и Шаман предлагал нам всем свою минералку - бутылка шла по кругу. через неделю мы узнали что у Шамана гепатит В и С...

я помню сколько платных и бесплатных клиник брались за лечение Толика, помню как его друзья приходили его навестить и несли ему сигареты, ганж и героин. помню фотографию пятнадцатилетнего мальчика, кажется его звали Макс. Толик лежал вместе с ним в больнице. Макса вылечили, он выписался накануне своего дня рождения, но до шестнадцати лет он не дожил - умер от передозировки. я помню как Толик рассказывал нам об этом, разбивая бесформенную кучку порошка на ровные дорожки использованной таксофонной карточкой.

и от скольких еще людей остались только разговоры и фотографии...

я много чего еще помню. ведь правильно говорят - память нельзя убить. не могу сказать - хочу ли я забыть все это или нет. я знаю одно - я хотела бы рассказать всем, кто не знает, не видел, не чувствовал всего того, что было со мной. всем тем, кому любопытно, у кого еще остались иллюзии на этот счет.

я знаю что героин - это совсем не смешно и ни капельки не интересно. я знаю что он несет с собой смерть, но это слишком банально. кто в наши дни боится смерти? но кроме нее он приносит так же пустоту и равнодушие, он заполняет всю душу собой, и нет больше ни то что любви или дружбы, нет вообще ничего. мы были как звери, которые собираются в стаю, чтобы не пропасть поодиночке. и мы тянули друг друга назад, как в болото, в нашу общую жизнь.и мы стали сильнее только когда разошлись, когда перестали узнавать друг друга на улице и начали избегать даже случайных встреч.

все имена героев вымышленные. совпадения с реальной жизнью исключены.