- Для покойницы с пятилетним стажем ты неплохо выглядишь. - я поцеловал прильнувшую Ирму.

- Не ёрничай. Ты не изменишь своего решения, когда я тебе всё расскажу?

- Если у тебя трое детей, страдающих наследственным скудоумием, то буду думать.

Ирма буквально зашипела как кошка, отпрянула от меня и встав во весь свой полутораметровый рост, полыхнув глазами. Что-что, а заводилась она с пол-оборота. Потом-то я привык немного, а поначалу страшновато было.

- Я с тобой серьёзно разговариваю, разве непонятно? Думаешь мне легко всё это говорить? Доверилась тебе, а ты дебила из себя строишь с шуточками-прибауточками. Где мои вещи? Кафедру открой, я домой пойду!

- Иди. Я тебя не звал, между прочим. - мне очень не хотелось расставания, но и такие наскоки терпеть не собирался.

- Извини, я не те слова сказала, всё забываю, что по обычным меркам мы с тобой едва знакомы. Для меня важно, чтобы ты принял меня, зная всё. Так надо. Ты второй человек, кому я это расскажу, даже мои родители и половины не знают, больше шансов не будет. Я легко могла бы окрутить тебя тысячью способами, но это было бы... Нет, дело не в честности-порядочности, просто мне пришлось бы тратить много сил, чтобы казаться тебе хорошей и правильной девочкой, которая будет называть свекровь мамой, варить борщи, поддерживать домашний уют, полоть огород на даче, нянчить ляльку и ждать любимого мужа с работы. Ничего это я дать не могу, хотя готовить умею и морковь от лебеды отличу, - я хоть и городская, но к труду немного приучена. Что мне надо, — я тебе уже сказала. Не обижайся сам и не обижай меня, пожалуйста.

- Хорошо. Прости и ты меня, - у меня нет опыта общения с мёртвыми девочками. Тьху ты, - ну ты сама так сказала же. Подрабатывал ночами в морге, когда на дневном учился, но до диалогов как-то не доходило. Рассказывай, только ответь, если не секрет, а кто был первым человеком?

- Маша твоя. Ты пей, пей коньяк, закусывай и не перебивай.

25 декабря 1960 года в маленьком эстонском городке Выру родилась девочка Ирма, ну я, то есть. Родители у меня оба 1920 года. Папа - Сильвар, лифляндский немец, а мама - Соуль, она исландка.

 Вот так и знала, что ты про селёдку в баночке подумаешь, ну до чего ж ты... Ладно, живи, я бы тоже так подумала.

 *Ну а как тут не подумать, - привычные ныне прямоугольные баночки исландской сельди и до Олимпиады- 80 мелькали иногда в спецбуфетах или номенклатурных распределителях (даже в гастрономы "Океан" попадали)

Только были они не с кольцом, а с ключиком, из-за чего процесс открывания баночки превращался в некий семейный обряд, - получил пятёрку по математике в четверти, соревнования какие выиграл или зуб молочный сам выдернул, - держи ключик и право намотать на него жестяную крышку.

К Олимпиаде исландка продавалась уже чуть не в газетных киосках, - народ попробовал и успокоился, ибо каждый день её не поешь, баночка 115 грамм, а чистый вес селёдки там 70 грамм, за 60 копеек, это по 8р 60 копеек за килограмм, накладно.

Родители познакомились и поженились в Берлине, папа после концлагерей служил там переводчиком при комендатуре, а мама училась в Прусской академии искусств. Папа ещё до Война собирался вступить в Компартию и его кто-то сдал, когда немцы оккупировали Эстонию. От смерти его спасло то, что он был фольксдойчем и в концлагерях работал тем же самым переводчиком, поддерживая связи с подпольем, насколько это было возможным.

В 1948 году семья вернулась в Выру, где папа был председателем горсовета, а мама преподавала в университете Тарту художественные ремёсла. Когда мне было два годика, папу назначили вторым секретарём в Петрозаводске, куда мы и переехали. Мама была против, но отказ означал бы конец всем перспективам, и она смирилась, заняв достаточно высокий пост в Минторге Карелии. Не засыпай, я быстро сейчас.

Наверно я такая маленькая, что очень поздний ребёнок, поэтому родители буквально тряслись надо мной, но со здоровьем всё было хорошо и я была востребована в спортивной гимнастике и в фигурном катании.  Гимнастика мне нравилась больше, но не заладились отношения с тренером, и я выбрала лёд. Легко крутила прыжки и выбросы всякие, поэтому встала в пару.

Уже со вторым мальчиком я выиграла республику, заехала в пятёрку на юниорском Союзе в четырнадцать лет. Нас однозначно брали в Ленинград, но партнёр расслабился от успехов, ударился в фарцу и в прочие удовольствия, отчего для меня из Эстонии выписали одиночку-переростка Айварса, которому было девятнадцать без нескольких дней , и мы сразу  попали в десять по юниорам, хотя с техникой у него были проблемы, которые он компенсировал огромной силой.

Не влюбиться в Айварса было невозможно, тем паче что в паре постоянный плотный телесный контакт. Он жил у нас дома для удобства, хотя и опылял половину города, как потом оказалось, пока я наивно ждала своего шестнадцатилетия, чтобы отдаться ему без опаски, хотя он и торопил события.

Айварс тоже был из семьи высокопоставленных родителей, бывших в разводе, и все ждали естественной в такой ситуации свадьбы.

На Октябрьские Ай предложить поехать в их лесной домик и позвать знакомых ребят из группы. Я удивилась поначалу, - наш гораздо больше, ближе, у озера и там порядок идеальный мама с папой поддерживали, но возражать не стала, - с любимым я и в берлогу поехала бы без раздумий.

 В субботу, шестого ноября 1976 года я с утра сидела у окошка, ожидая, когда Айварс заедет за мной, мы договорились на десять. Он приехал только в обед, на чужой машине и сильно пьяный, я никогда его таким не видела и предложила остаться дома, мои были на своей даче, но он сказал, что обещал друзьям.

Всю дорогу я боялась, что мы вылетим с дороги, тормозить сына начальника ГАИ Карелии никто бы не рискнул, хоть бы он на автобусе без прав рулил. Ещё из-за переживаний у меня на два дня раньше неожиданно начались месячные, и я себя чувствовала очень неудобно в машине, а попросить остановиться, чтобы нормально подложиться в кустах у обочины я не решилась.

Первый удар в лицо я получила, когда около избушки вышла из машины и Айварс заметил крошечное пятнышко на чехле пассажирского сиденья, - люди подумают, что я женюсь на свинье, которая не умеет следить за собой!  И ударил ещё раз, сломав мне нос, - иди в дом, сука, и приведи себя в порядок!

Не скрою, мне на тренировках часто доставалось, он мог пихнуть меня, ущипнуть до синяков, наорать матом, оттаскать за волосы, дать подзатыльник, но в нашей дисциплине это обычное дело и я нисколько не обижалась, но он никогда не позволял себе бить меня по-настоящему, так сильно и зло.

Я зашла в грязный, неухоженный дом, заткнула нос платком из кармана, сделала женские дела и вышла во двор с ведром набрать воды из колодца, чтобы застирать куртку, свитер и юбку от крови. Айварс сидел на скамейке у дома и пил из горлышка финскую водку, закусывая кислым яблоком с дерева, и это мой Ай, который даже в ресторане протирал столовые приборы с брезгливой миной.

- Иди сюда, овца, выпей со мной за праздник, чего морду воротишь?

 - Ай, ты же знаешь, что я не люблю алкоголь. Что с тобой, что случилось? Тебе надо отдохнуть, поспать. Пойдём в дом, я постелю тебе. Как ты в таком виде гостей принимать будешь?

*  *  *

Сейчас я этой глины в момент накопаю, - подумал я, и следующие десять минут провёл в попытках выдернуть лопатку из плотно слежавшейся осадочной породы. Дядя Аким участливо помогал мне, отгоняя комарьё махорочным дымом и веточкой толщиной с мою ногу. Как только я пытался подбросить в мешок легко копаемый песок, веточка начинала шлёпать насекомых непосредственно на мне.

Долго ли, коротко ли, но с задачей я справился. Аким завязал тесёмочкой горловину огромного мешка, взвалил его на плечо, как перьевую подушку и огромными журавлиными шагами направился к стойбищу. Чтобы не отстать, я практически бежал за ним, держась за холку подоспевшего Мумона.

Увидав в лагере чумазого Веньку, собиравшего и подтаскивающего к ямам большие плоские камни под присмотром вездесущего ворона, я обрадовался и приободрился, - ничто так не поднимает настроение, как созерцание чужого подневольного тяжкого труда.

Дядя Аким набросал часть камней на дно двух крайних ям, навалил веток и дров, чиркнул самодельной фронтовой зажигалкой

и в ямах загорелись костры.

 *

Позднее, от Кота-Баюна, я узнал, что такой очаг называется дакотским. Наверно деды что-то не знали о своём происхождении или знали, но тщательно скрывали. А, - вы же не знаете про Кота-Баюна, ну это отдельная история. Но так как с этим повествованием она связана всего лишь двумя словами, то расскажу совсем коротенько.

Летом 1977года, после первого курса, мой знакомый из МАДИ позвал меня в поход-тренировку с частью их горно-спелеологического отряда "Эдельвейс". Меня все эти альпинистские телодвижения не сильно возбуждали, но было обещано тесное знакомство с красивой девушкой Людой, да и то, что алкоголя на три дня брали только по бутылке на нос меня устраивало. Впрочем, речь сейчас не о выдающихся анатомических достоинствах барышни.

Среди спелеологов обнаружился долговязый очкастый Знайка, или, как сейчас говорят, - ботан Эдуард.  С его оптикой в плюс\минус десять он напоминал мою рыбку-телескоп в аквариуме, только очень много говорящую и безмерно инициативную.

Дело было у Съяновских пещер, или у каменоломен.

В первый день ребята тренировались в альпинизме, провешивая верёвки на обрыве и по деревьям. Минут за тридцать Эдик успел один раз повеситься и два раза упасть, причём оба раза в какую-то канаву. Пошёл стираться-мыться в речку Пахру, чуть не утоп и потерял первую пару окуляров. Как только развели в ямах костры, туда упала вторая пара и сгорела, пока Телескоп шарил руками в траве. Очков больше не было, а беспокойного пассажира альпинисты привязали за ногу к дереву капроновым репшнуром для его же, Эдуарда, безопасности, ибо он и со стёклышками отчаянно пытался самоубиться.

Так как ботаник основательно подготовился теоретически, то транзистор нам включат не пришлось, - Эдик кружил вокруг дуба, как коза на привязи и непрерывно вещал, про дакотский очаг в частности, пока в него не влили стакан водки. Телескоп спел нам мужественную песню о друге и угомонился.

 Следующий день мы провели в пещере. Хотя объект был всего в 15 км от Москвы, на берегу красивой реки Пахра, прямо за Горками Ленинскими, мне не очень понравилось, а если бы Люда, но не понравилось бы совсем, и я сделал вывод, что спелеология не для меня, а все спелеологи - суицидники в особо извращённой форме.

В этом Щучьем лазе провёл почти три часа, лёжа половиной тела в ручейке холодной воды, - я был тощ тогда, но рост не позволил вписаться в радиус поворота. Ну да это уже совсем другая история.

*

Убедившись, что огонь хорошо разгорелся, дядя Аким взял топорик и за считанные минуты смастерил здоровенную острогу.

Полюбовавшись на творение руки своей, Аким снял сапоги и брюки, оставшись нижней частью в чёрных сатиновых трусах

из которых для нас с Венькой можно было сшить пару спортивных штанов. С помощью нехитрых жестов гигант рекомендовал нам сделать тоже самое, ухватил мешок  глиной, свистнул Мумону и мы спустились к реке.

*  *  *

Продолжу развивать тему женского рока конца 70-х - начала 80-х. Эту исполнительницу вряд ли кто-то у нас узнает:

а жаль, в 1979-1981 Крисси Хайнд со своей группой на вершинах чартов по обе стороны океана чувствовала себя как дома.

Кристин Эллен Хайнд, как и Сьюзи Кватро, родилась в США, откуда тоже перебралась в Лондон. Но если Сьюзи, которая была всего на год старше, уже имела солидный музыкальный опыт и стаж, знала чего хотела, то Крисси болталась по жизни как слонячий хвост, работая продавщицей в модных бутиках, дизайнером на строительной фирме, писала статьи в музыкальные журналы и водила дружбу со всякими панк-проектами, такими как Sex Pistols и другими, менее известными командами.

Удивительно, что фактически пребывая в качестве "групи" (Кэт из Брата помните?)

в полубогемной наркотусовке при магазине Вивьен Вествуд

Крисси удалось не только выжить, но и создать свою собственную группу «The Pretenders",

в которой она не только пела и играла на гитаре, но и сочиняла песни.

Первый же альбом группы, - "The Pretenders" (оригинальненько, не так ли?) буквально взорвал музыкальный мир, выйдя в топы.

Чтобы оценить успех дебютного альбома скажу только, что журнал Rolling Stone и сейчас держит его на 155 месте в списке 500 лучших альбомов всех времён.

Музыканты группы мёрли, как мухи от наркотиков и алкоголизма, но Крисси держалась на плаву, периодически постреливая новыми хитами.

Хайнд, конечно, с юных лет на половину головы отбитая со своими вегетарианством, защитой прав животных и индийскими трипами, но нам очень понравился альбом, мы взяли его в работу и стали искать новые композиции, ибо голос и стиль чудесны, и музыку мы могли воспроизвести достаточно легко.

Не знаю, кому как, а мне Крисси очень нравится, и я слушаю её с большим удовольствием.