— Найди мне пожалуйста какие-нибудь тапочки поменьше, у вас пол холодный. — Неудахина переминалась на стройных ножках, теребя подол майки, — вылитая первоклашка, собирающаяся прочесть стихотворение, — в твоих кроссовках сидеть удобно, а вот ходить проблематично. У тебя 45-й размер?

— 48-й. Зачем тебе тапки, если домой уже пора, а меня люди ждут?
— Не пора. Я с тобой к Кате и Яше пойду, — Ирма взяла меня за руку и посмотрела в глаза. — Всё правильно, так и должно было произойти. Не бойся, всё получится. Так надо. Халат тоже поищи рабочий пожалуйста.
— Надо, так надо. Тензодатчик доставать? Образец мыть перед наклеиванием? — я чувствовал себя не в своей тарелке, отчего туповато пошлил, — лет-то тебе сколько, не рано ли для греха? И как ты из запертой мастерской до Усова добралась и обратно закрылась, — из медвежатников что ли?
— Понимаешь, — Ирма крепче сжала мою руку, — на той планете, откуда я прилетела, у времени другой отсчёт, и перемещаемся мы через любые преграды. По-вашему, мне двадцать лет недавно исполнилось.
Мне даже полегчало, — в институте сумасшедших хватало, а дежуря ночами санитаром в психушке на улице 8 Марта, приобрёл необходимые навыки.

Халат очень кстати придётся, спеленаю канарейку рукавами и медсестре Аське передам, — той всё равно делать в пустом институте нечего, а тут развлекуха намечается.

— Конечно, сейчас принесу и халат, и тапочки. Вызову космолёт и полетим с тобой на родную планетку, как она называется, кстати? — я начал открывать дверь мастерской, опасливо вжав голову в плечи, — доводилось видеть, как в приёмном отделении мелкий пассажир с двумя вилками в голове (для улучшения приёма сигналов с Марса) валдохал двух здоровенных санитаров и попавших под раздачу милиционеров. Ключ ещё не сделал последнего оборота, как у меня за спиной раздался какой-то странный всхлип.
Повернувшись на звук, я увидел согнувшуюся впопалам Неудахину, трясущуюся от смеха и с трудом сдерживающую рыдания.
— Извини, ыыы... ой, я сейчас описаюсь... Видел бы ты свою физиономию, ыыы... Не сердись, это тебе за датчик, за планетку, и за немытый образец. Мы квиты? Мир?

На меня смотрела такая очаровательная улыбающаяся мордашка со слезинками смеха в лучащихся зелёных глазах, что куда уж там сердиться... — Сейчас найду что-нибудь в преподавательской, у тебя-то какой размер у самой?
— 40-42, а ноги 34-й. Ну ты хоть примерно подбери, чтобы не свалилось по дороге.
Через пару минут я вернулся, — вот, чем богаты, — халат новый, тапочек не нашлось маленьких, только туфли. Не бог весть какие и побольше размером немного, зато не совсем убитые вроде.

— Замечательные! Сейчас не до красоты, газетки подложу и в самый раз. Подай мне пожалуйста носочки, трусики и верёвочку какую-нибудь подпоясаться.
— Держи. А что остальное свое не наденешь, сухое же? И всё же, — как ты из мастерской выбралась?
— То не настоящее, не правильное, не сейчас, — Ирма надела поданное, даже не подумав отвернуться или прикрыться, — как-как... Сам не догадываешься? Ты мне когда сумку с формой из шкафа давал, я зеркало с обратной стороны дверцы большое заметила. Посмотрелась потом в него, а там ключ рядом висит, его не перепутаешь. Вспомнила про Усова, — хоть он и меня лапал, и жениться отказывался, но спасти же хотел искренне. Вот и поколдовала немного, — уши потёрла, аспирин дала, кофе в термичке сварила, ну и время его немного ускорила. Не спрашивай, — я всё тебе сама расскажу, ладно?
В потаённой нише за стеллажом с титановыми разноразмерными кирпичами и прутками (обучающийся на вечернем зам. начальника хз какого секретного цеха в Зеленограде подогнал полтора куба за безболезненное прохождение семестра. Мой завлаб просил соседей-вояк расстрелять меня из танкового орудия, — там статья такая светила, что мы на лесоповале бы дальнейшую карьеру продолжали) пропищал телефон-прозвонка, честно добытый мною в неистовом покерном бою с электриком Кулоном, — он же за остаток проигрыша ночью протянул в мастерскую параллельку за плинтусами. Межгородом я совсем не грешил, но в теме кафедральных движений, несомненно, был.

Я выудил трубу и щелкнул тумблером на тыльной стороне. Звонила Воронцова, — мы готовы. Палпалыч еду забрал, поблагодарил и уехал. Думаю у меня в проректорском посидеть, на ВЦ идиоты Яшу замучают вопросами.
— Иду, вернее — идём. Ключи от спортзала отдать не забудь, вы там убрали за собой в душевой?

* * *

Прохор с родителями собрали отряд коркодилобоев и отправились вместе с Шильцевым и Кенобиным вверх по Волге-матушке в сторону Рассушина, в креатив другого автора. Как я и обещал, во время пребывания этих героев у меня — ни одно животное, включая гивоитов, не пострадало.

Дорофей Мякишев вернулся под руку владыки Сампсона и набросился на работу как голодный лев на лошадь. В оригинале было написано «голодный татарин», и картинка другая, но уж эта политкорректная администрация...

Но трудам праведным мешали разные обстоятельства. Сразу предупреждаю уважаемых читателей, — этим довольно длинным летописным отступлением я побаловал себя за многодневное ковыряние в истории Астрахани. Опять диву дался, насколько небрежно и неглубоко относятся в последнее время к истории родного края и России. Вроде же эту публику обучают, а 2+2 сложить у них не получается. Напоминаю, речь идёт о 1705 годе:

Бунт в Астрахани

Во время митрополита Сампсона, в 1705 году, в Астрахани был бунт, во время которого ему предстояла та же участь, которая постигла убиенного митрополита Иосифа.
Этот бунт, как замечает историк Соловьев, не носит вполне местного характера. Он мог выйти из пределов Астраханского края и принять более широкие размеры. Астраханский край, как отдаленный от Москвы, был только сборным местом и удобным для начала мятежа. По своему сбродному народонаселению Астраханский край издавна был больным местом, благоприятным для сеяния мятежа и волнений. Бродяги разного рода, беглые и воровские люди, которыми наполнялся этот край, всегда были готовы принять сторону всякого самозванца и поддержать всякого мятежника, лишь бы только пожить в волю и поживиться на чужой счет. В царствование Петра Великого открылись новые причины к побегам, и Астраханский край еще более стал наполняться сбродом недовольных и мятежных людей. Тогда часто целые селения вызывались на казенные работы; производились частые наборы на суровую тогда военную службу; вводились пошлины и налоги на разные промысла, мастерства, изделия и прочее. Все это возбуждало народное недовольство. А когда последовал указ Петра Великого о брадобритии и о ношении немецкого платья, вместо национального русского, недовольство еще более усилилось, особенно переполошились раскольники. В этом и в других реформах Петра Великого они видели измену его православной вере. Поэтому стали называть его антихристом, распространяли о нем разные нелепые слухи и небылицы. Многие недовольные реформами Петра Великого, особенно раскольники, спасая свои длиннополые кафтаны и бороды, бежали в Астрахань. Были и чисто местные причины к возникновению бунта. Бывший тогда астраханский воевода Ржевский и другие начальные люди с излишнею ревностью собирали налоги и проводили реформы Петра Великого. Астраханцы в своей повинной челобитной государю жаловались на Ржевского и других начальных людей, что они «ругаючись христианству, многия тягости им чинили и безвинно били и в службах по постным дням мясо есть заставляли и всякое ругательство женам их и детям их чинили». Еще жаловались, что воевода посылал в праздники и воскресные дни капитана Глазунова да астраханца Евреинова по церквам и по большим улицам, и те люди «у мужска и женска полу русское платье обрезывали не по подобию и обнажали пред народом и усы и бороды, ругаючи, обрезывали с мясом».
Вследствие этих причин настроение астраханских жителей летом 1705 года дошло до ожесточения, как в отношении к местным властям, так и вообще к правительству. При таком положении дела от небольшой искры мог возникнуть бунт. Такой искрой был следующий случай. В июле месяце в Астрахани разнеслась нелепая молва, что будет запрещено играть свадьбы семь лет, а дочерей и сестер будет велено выдавать замуж за немцев, которых пришлют из Казани. Чтобы избежать такого несчастья, астраханцы начали поспешно выдавать девушек замуж за первого попавшегося, лишь бы только за русского, а не за немца. Начались свадьбы. 29 июля в один день было повенчано 100 пар. Хотя эти свадьбы сыграны были поспешно, но не обошлись без пирушек. Зачинщики мятежа воспользовались этим случаем, чтобы подстрекнуть к бунту опьяневших людей. На другой день, 30 июля, в 4 часу утра, толпа человек в 300 ворвалась в кремль и ударила в набат; сбежались стрельцы и солдаты и начали избивать начальных людей и других подозрительных им лиц. Воеводу Ржевского нашли только на другой день в курятнике за поварнею и закололи. В это время в Астрахани проживало около 100 немцев-лютеран. Все они были перебиты, остались в живых только 2 мужчин и 1 женщина.
Бунтовщики ворвались в митрополичий дом, разграбили его, взяли из его кельи одного подъяческого сына и закололи, но самого митрополита не нашли. Перебивши царских начальников, бунтовщики выбрали вместо них своих начальников — отъявленных раскольников — Якова Носова и Гавриила Ганчикова. Бунтовщики считали митрополита опасным для себя, потому что подозревали его в переписке с царем, и хотели схватить его и убить; но Сампсон укрылся сначала в Ивановском монастыре, потом в Воскресенском Болдинском монастыре, бывшем на реке Болде, где ныне лесные пристани. Но так как пребывание его здесь не могло быть безопасным, то он отсюда удалился к татарам в Мошаикский улус, где пробыл около трех недель, а потом удалился к калмыцкому владельцу Аюке, у которого прожил около трех месяцев. Отсюда он писал Петру Великому об Астраханском бунте, уведомляя его, что опасность грозит не малая; что у бунтовщиков много пушек, пищалей и хлеба; что город крепкий, народа много и большая часть стрельцов, а в заключение просил «нарядить самаго лучшаго воеводу или генерала с большим количеством военных людей». По получении этого известия, Петр Великий послал в Астрахань войско под предводительством Шереметева.
Пока Шереметев шел в Астрахань, мятеж все более и более разгорался; он проник в города Черный Яр и Красный Яр, но благонамеренные астраханцы стали выбывать из Астрахани, чтобы присоединиться к Шереметеву. Когда Шереметев со своим войском приблизился к Астрахани и остановился за рекой Болдой, на острове Каржином, бунтовщики пустились на хитрость: они послали к нему депутатов с просьбою о помиловании, уверяя, что чрез три дня в Астрахани водворится спокойствие, и что он может безопасно идти в город. Шереметев, поверивши им, без предосторожности переправился через Болду, но вероломные мятежники на Болдинской степи встретили его картечью, так что третья часть его войска погибла, и сам он едва не попал в плен. Отступив на 7 верст, он стал придумывать план, с какой бы стороны сделать приступ к городу.
В это время к нему прибыл из калмыцкого улуса митрополит Сампсон и дал ему такой совет: расположить одну часть войска на судах на Волге, а другую по реке Кутуму, около Ивановского монастыря. Шереметев так и поступил и первый приступ к городу сделал чрез живой, ныне красный мост. Произошло страшное кровопролитие. Бунтовщики не устояли и удалились за городские стены. Шереметев подступил к городской стене, у Вознесенских ворот, бывших около нынешнего Благовещенского монастыря. Мятежники сделали было здесь нападение на его войско, но были отбиты. Другое нападение они сделали на его стан в Ямгурчеве, но и здесь были поражены. В этих схватках погибло много бунтовщиков; войско их, таким образом, уменьшилось. Они увидели, что борьба с Шереметевым им не по силам; что дальнейшее сопротивление не поведет к добру, а потому решились изъявить покорность.
Они послали к Шереметеву священника Ивана Петрова с несколькими казаками и стрельцами просить его отпустить к ним митрополита Сампсона, уверяя, что он один может укротить мятеж и прекратить кровопролитие. Архипастырь безбоязненно пошел к своим вероломным врагам. «Иду к злочестивым, хотя бы мне привелось и умереть», — сказал он. Когда он вошел в Вознесенские ворота, народ бежал к нему толпами; повсюду слышны были крики: «помилуй нас, защити нас, избавь город от кровопролития». Сопровождаемый толпою с такими криками митрополит дошел до собора. Здесь он приказал благовестить в большой колокол. Когда по благовесту собрался народ и градское духовенство, Святитель, облачившись во все архиерейские одежды, взял в руки посох Иосифа убиенного, вышел к народу и сказал: «вот посох митрополита Иосифа, убитаго бунтовщиками напрасно; и вы затеяли против Государя незаконно». Потом он обещал им помилование от имени государя и воеводы Шереметева, а в заключение воскликнул: «пойдем все вместе, отворим ему ворота; он (Шереметев) войдет к нам не с войском и пушками, но с иконою». Народ закричал: «пойдем поскорее!» И вот от собора открылась торжественная процессия. Митрополит Сампсон, с крестом в руках и с ключами от города, в сопровождении градского духовенства и множества народа, шествовал к Вознесенским воротам, за которыми стоял Шереметев.
По приказанию митрополита ворота были отворены. Когда народ увидел за воротами Шереметева, который стоял с полковою иконою преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, то все пали ниц и вопили: «помилуй нас!» В тот же день, 13 марта, Шереметев вошел с войском в кремль. Когда он шел по улицам, то астраханцы лежали на земле по обеим сторонам и вопили о помиловании. Пришедши в собор, Шереметев передал вышеупомянутую икону Сергия Радонежского митрополиту. Эта икона и теперь находится в верхнем Успенском соборе на аналое, который стоит за колонною позади левого клироса. Затем начался в соборе благодарственный молебен с провозглашением многолетия государю Петру Великому. Во весь этот день был звон во всех градских церквах.
Так при содействии митрополита Сампсона был прекращен бунт, который был опасен особенно потому, что царские войска были отвлечены к западным окраинам нашего Отечества, по случаю великой северной войны. Потому известие о прекращении бунта доставило радость Петру Великому, и он не забыл своего верного слугу Сампсона. Посетив Астрахань в 1722 году, Петр Великий со своею супругою 15 июня присутствовал в Успенском соборе на молебне и сказал императрице: «Вот храмоздатель, видишь, какое величественное, прекрасное здание воздвигнул он; во всем моем государстве нет такого лепотнаго храма. Благодарю Бога, что он был истинный пастырь и во время бунта не щадил своей жизни, но даже за врагов своих просил помилования у меня» и жалел, что не застал митрополита в живых. На другой день, по желанию императора и в его присутствии, была отслужена панихида по митрополиту Сампсону. ©

Воде бы формально всё ладно и складно, но даже уважаемый академик Сергей Михайлович Соловьёв 

прошляпил вспышку, — наверное, в силу относительной незначительности события, — бунтовали в Астрахани перманентно, а он был чистым историком.

Меня первым делом насторожило отсутствие конкретных личностей зачинщиков, — поднять бучу и взять город от нечего делать, без идеи, было невозможно (мы же знаем всех Емелек, Стёпок, Лжедмитриев, Лжеалексеев и даже их подручных). Пришлось опять нырять в ту эпоху, и вот какая реконструкция получилась:

Сампсон фактически был правителем всей области, подчинив себе все денежные потоки. Коммерсы всех сортов попискивали, но платили, — правила не менялись и были понятны, пока не явился очередной воевода — Тимофей Ржевский, который был в фаворе у молодого царя Петра.
Тимофей быстро прорюхал ситуацию, смекнул, что Сампсона голыми руками не возьмёшь, и тупо ввёл новые налоги на всё в свою пользу, а ещё и немцы, прознав про тягу царя-императора к их манерам, накатали государю телегу — притесняет, мол, нас архиерей и жизни не даёт.

Вот тут-то Сампсон, под опасениями комиссии от Синода и включился по полной. Не надо думать, что я пишу его чёрной краской, хорошего он много сделал, но хитрованом был от Бога. Следите за руками:

1. Запускает дезу про свадьбы-женитьбы.
2.Через прикормленных начальников стрельцов подпускает миф о предательстве Петра.
3. Линяет в Иоанновский монастырь (1 км от Кремля, который, каменный, — захватили, а деревянные сараи не смогли) а потом в Болдинский (Болд — это дуб, если что), которого тогда... не было вообще ещё, Пётр годом позже только добро на строительство дал.
4. Пока «бунтовщики» режут ябедников-немцев и воеводу в курятнике, Сампсон обращается к Государю за помощью, через тех же своих агентов принуждает горожан к сдаче и въезжает в Астрахань на белом коне.
5. Шереметев по указанию Самсона казнит 368 «заговорщиков», развесив их по дороге на Москву, невольно зачищая все концы, астраханская знать целует Сампсону ноги. Все, кто выжил — довольны, митрополиту респект и вся полнота утерянной было власти.

А по-другому пазл никак не складывается, уважаемые читатели, — ох, и умён Самсон был, не отнять.

Огромное спасибо тем, кто не поленился и совершил экскурс в то время вместе со мной, а я наверстаю обязательно, ага.