Дневной вертухай или как их кличут «СиОу» - исправительный офицер? Воспитатель?

Одним махом, дневной наш - совершенный ангел тюремного панибратства. Отслужил он не мало, чуть меньше чем, Нефф, но в отличии от ночного стражника, облик человеческий не утратил.

Хотя если бы их поставил рядком и сравнил «добропорядочный обыватель», я имею в виду разного рода мелкобуржуазную сволочь, для которой все в тюрьме это отбросы сытого общества — выиграл бы конечно затянутый в мотоциклетную полугестаповку выбритый ублюдок Нефф.

Корриган выглядел гораздо хуже. Форма редко бывала чистой или, упаси бох, отутюженной. Главным украшением были не лычки и нашивки, а разнокалиберная перхоть.

Но главное — СиОу Корриган никогда не бывал на дежурстве трезвым. Как можно утаить опиумный ступор от барака, где больше половины за эти самые опиаты и сидит? По указанному диагнозу мы расходились разве что в деталях: торчит ли он на рецептурных обезболивающих таблетках или уже перешел в стадию, когда порошок покупают на улице и сразу не отходя от кассы вдыхают носом?

Заступал Корриган в пять утра. К обеду, к часикам двенадцати — висел уже конкретненько, иной раз даже стоя. Многих вынужденно соскочивших от зависти просто корежело. Зыки полушепотом поднимали вопрос: «А чем это мусор лучше нас?». Но большинство понимали, что Корриган - дар судьбы и оберегали дубака и от добровольных стукачей и от въедливого старшего смены.

Корриган уносился в опиумные грезы как в сон внутри сна в блокбастере Нолана, и Люк даже ставил лоха из молодых — будить СиОу если нагрянет капрал или, упаси господи - лейтенант. У англосаксов четкая иерархия рубашек. Рубашка без воротника — нижний чин, черная рубашка, но уже с воротником — средний, крахмальная белая рубашка с бронзовыми бирюльками — это уже три раза «ку» или как принято у англоебов - «гип-гип ура».

Охранять сержанта Корригана от другой мусорской нечисти в Кендиленд не считалось западло — мы знали, что очень скоро он очутится или на нашем месте или в дешевой ветеранской лечебнице. Но пока он творил лишь добро и мы оберегали, даже любили его как могли. Его называли не «эй, Нефф», а «Отец Корриган» - отдавая должное католическим, ирландским корням вертухая.

Корриган знал, что мы знаем и платил нам добром. Ни разу за мои два месяца он не устраивал шмон без прямого приказа от капрала. Да и какой смысл был нам его сливать? Прислали бы нового, скорее всего черного расиста — а половина вертухаев в Кливлендской окружной ненавидят Кендиленд за неприкрытую белую сегрегацию. В тюрьме четко видно, как непрочен гнилой американский миф про «мелтин пот» - плавильный тигль, где смешиваются все расы и дают плохо пропеченный полуграмотный продукт называемый «средний джо-потребитель». Хуюшки. Тюрьма четко все расставляет на места — как война. Белый с белым, черный с черным, латинос — с латиносом. Кто и в самом деле потребитель, а кто просто — слюнки пускатель.

Однажды, правда, Корриган хотел устроить нам шмон.

Белый негр по кличке Лаки, чувак, который делал зарядку каждый день ровно по три часа и на чьем торсе не то что каждую мышцу, каждое волокно этой мышцы можно было различить, подкрался к пиначещему Корригану сзади и громко заорал свою любимую речевку:

«Да как же задрали эти клятые змеи на этом клятом самолете». Сэмюэл Л Джексон орет так в фильме «Змеиный полет»: «Айм ГАД дэм тайед ав дис ГАДдэм снейкс ан а ГАДдэм плейн (обязательно добавьте черный акцент).

Отец Корриган взвился, схватил было черный гарбиджный мешок для шмона и двинул трясти наши шконари, как вдруг замер на полпути — его то ли нагнал опиум, то ли вечное сияние душевной доброты. Он улыбнулся, махнул рукой и снова отъехал.

Если отец Корриган и не любил кого, так это извращенцев. Вот единственное условие, за что Корриган мог отлучить человека от Кэндилендского рая. Хотя не факт — может просто не хотел конфликтов в свою смену. Некоторые первоходы скрывали по неопытности свою статью по прибытии в округ. Очень часто бывалоча, что ваша сопроводиловка от вас отстает на пару дней — как например у меня — бумаги шли из Евклида неделю.

Не понятно, на что эти растлители рассчитывали. Насильников и педофилов не любят ни в одной тюрьме мира. Ну вы только представьте барак в шестьдесят шесть человек, которые месяцами из него не выходят и практически слились в единый организм. Организм довольно нервный, потому что большинство не знает дату суда и, самое главное, его исход. Большинство видит как несправедливая система их имеет и скрипит зубами от бессилия. Некоторые выкрутили у соседей булочки хани банз и соседи точат на них заточку.

Кстати, заточки в американских тюрьмах часто делают из пружины, а пружина находится внутри помпы галлоновой бутыли для дезинфицирующего мыла. Раз в два-три дня хозрабочие привозят тележку с эдакой бутылью и другой моющей канителью. Бутыль нам не положена — они прыскают дозу в суточную тару.

Пока хозрабов отвлекает ханибанзами Люк, его лазутчики извлекают из помпы пружину с ловкостью нейрохирургов. А у ж наточить ее для тех кто не умеет читать и не особо жалует зарядку — наточить ее в бесконечные тюремные часы вообще дело самурайской чести. Получается «шэнк» - заточка которой можно сделать больно или взять вертухая в заложники мягко прислонив шэнк к его соннику. Убить шэнком крайне сложно, а вот поранить, пустить педофилу кровушку — одно удовольствие для любого джентльмена в Кендиленд. Как правило педофилы очень боятся вида собственной крови и получают еще и психологическую травму.

Одним словом — Кендиленд комок черной энергии, которому необходим клапан. И тут появляется сутулый очкарь, рассказывает будто за вождение в нетрезвом, а через день хозобслуга, что трется рядом со штабами, доносит: «мальчоныш-то надругался над малолетней племянницей своей гел-френд».

Такие новости в тюрьме это рождественский подарок, халявный кофе! Педофилам каждый судья, даже те, у кого никогда не было своих детей и им никогда не понять счастья, когда удалось подсунуть дочке отжатый в Трейдер Джузеппе морковный сок, пока она еще спит. Страдают тут только двое — сам любитель клубнички и вертухай на смене, за недогляд.

Таких пассажиров Отец Корриган чувствует нутром. Задолго до прибытия paperwork. Он подзывает подозреваемого к столу и с видом наивного кондуктора электрички, рассказывает как негодяю педофилу вбили в очко ручку от веника и скорая приехала слишком поздно, слишком поздно. Но не поздно ведь еще переехать в «сег» - сег это от «сегрегация» — типа кичи, но без наказания. Программа защиты свидетелей.

Пед в ужасе паковал свой щит и молил отца Корригана об отпущении грехов и переводе в сег.

Только один раз Корриган все же проебал нимфомана. Совсем забил порошком нюх.

Очкастый задрот был напуган — это сразу видно любому сидевшему хоть недельку. Слышали, что собаки определяют страх по запаху? Все мы немного собаки. Андрей Кончаловский сказал про свой фильм о нацистах — «из любого человека можно за пять часов сделать животное». И вы, мой далекий дорогой читатель, слушая эту повесть через стодолларовые наушники айпода последней модели во время пробежки в парке, и вы, мой далекий друк, тоже ведь совсем не Павел Корчагин.

Я уже к тому времени в Кенди освоился, взял задрота под руку, показал где душевые, туалет, какой кран на кухне дает самую горячую воду — заваривать кофе. «Не сы, тут лоу секюрити — все такие же бандиты, как ты. Выживешь, сынуля»

Показал ему два телевизора — очень удобно, один настроен на черный канал, другой на белый. На прощание я помог ему правильно застелить матрас — (это не западлоу, всем хорошо когда капралу не к чему придраться) и дал ему самую скучную книгу из коллекции Рика Мораниса «Вилоубрук Роуд», которую на моей памяти осилить не мог никто. «Посмотрим, какой ты Сухов» - подумал я.

Через полчаса меня отозвал в сторонку Люк и спросил «А нахер ты, Рик, его водил в душевые?». Ну как это «нахер» - элементарное странноприимство, тебя же тоже кто-то на обзорную экскурсию в первый день водил?

«Смотри как он от тебя и твоей экскурсии возбудился» - Люк ткнул в сторону шконки Лаки, где на втором ярусе расположился мой новый знакомец. Сняв толстенные очки и не замечая, что за ним пасут, прямо среди бела дня, очкарь дрочил под одеялом. Его рука вздымалась так высоко и регулярно, что сомнений на этот счет возникнуть не могло.

«Как паганини прям наяривает!»

Обитатели Кенди не дыша обступили задрота плотным кольцом и затаив дыхание наблюдали. Когда он кончил, Кендиленд грохнул аплодисментами переходящими в овацию. Задрот вздрогнул, нацепил очки и пробормотал: «айм сорри!»

Корриган пробился к нему через плотное кольцо хохочащих, улюлюкющих и возмущенных пассажиров и, вырвав его из лапищ расстроенного Лаки, завопил: «Пэк йо щит нау»

Так родился мой самый знаменитый в Кенди стендап «Триумф воли». Это про джентльмена, который не изменяет своим привычкам даже в тюрьме или в Афганистане. Один раз джентльмен- всегда джентльмен. Стендап часто просят на бис. Его не любит только Лаки — кому охота вспоминать, как прямо над тобой кто-то дрочил в мужской тюрьме?

Никогда в США я не жил лучше чем я жил свой последний год в Успехистане. Я имею ви виду обилие денежных знаков и качество жизни.

В мой первый американский год свой день рождения, вернее ночь — потому как трудились мы в ночную — я по колено в стрипе отшкуривал пол в магазине хозтоваров «Деловитый бобер». Мое жалование немного приблизилось к моей зарплате на базе ВВС в Карши. Но уровень цен даже в такой занюханой дыре, как Акрон, Огайо был выше чем в узбекских Каршах и я занял согбенную позицию в том что сами американцы называют «пищевая цепочка».

В добавок к этому добавились мои вечные интеллигентские рефлексии — превратится из замдиректора по строительству на полумиллионный контракт в уборщика меня тогда угнетало. Я строил планы как отложу денег на поездку по США и свалю от сюда к черту. Не в Карши, понятно, но в Питер или Москву — охотно. «Свободная счастливая страна» у них только на футболках и наклейках на бамперы. Большая часть США набор повторяющихся унылых пластиковых декораций.

Но денег отложить не получалось — боссы-хозяева взимали за жилье, транспорт и помощь в получении прав. Когда ты не был им должен, просто они задерживали зарплату. Чтобы срезать за долги следующую. Усталость от непривычной тупой и крайне вредной физической работы воровала редкие часы свободного времени. Когда пашешь каждую ночь, а потом спишь — на жизнь остается мутных часа три пополудни. Так что моя американская мечта тогда случалась разве что во сне.

Иногда я вырывался в библиотеку — три мили в один конец. Там были бесплатные компы с интернетом и я открыл для себя литературный сайт «удафком». Поражался, как мало знаю о современной литературе и вообще сама движуха тогдашняя казалось мне авангардом, призванном воскресить тургеневых, буниных и набоковых.

Безыисходность полукрепостной жизни начинающего нелегала в США — тонко описанная в книжке Джека Лондона «Мартин Иден» привела меня к тому, к чему и самого Лондона — бутылке дешевого бурбона.

«Мартин Иден ведь бухал после тяжелых смен в прачечной, бухал и писал книжку» - думал я, даже в мыслях не допуская что и сам могу дерзнуть и написать «раскас» на удавком.

Потом я обнаружил, что из-за того что американцы в повседневной жизни используют глобальную валюту поэтому сюда со всего света стекается наркота и начал курить крэк. Крэк это кокаин спаянный содой в камни для курения. Просто нюхать это слишком дорого, а при курении в мозг попадает почти все, а того и потреблять надо меньше. Дешевле. Правда, от соды сильно горят зубы.

Крэк мог стать пределом мой американской мечты, как и стал для огромного числа соотечественников пригнанных сюда развалом СССР и сгинувших без следа. Смерть родины стимулировала поток мигрантов сравнимый с этапами угоняемыми во время войны в великую Германию. Великая Германия сейчас переместилась сюда — за океан.

Но на мое счастье однажды на магазин пригнали Рафика Мракисяна, мы сблизились на почве крэка, и я даже поведал ему что смогу остаться в США если женюсь на американке (у тебя нет на примите дуры?), только вот все никак не разберусь — действительно ли хочу остаться. Это был короткий малозначимый, как мне казалось тогда разговор.

Позже, вдруг стал вхож в дом Мракисянов, а у Рафа обнаружилась необычайной красоты сестра на выданье. Жизнь моя сказочно преобразилась. Я бросил не только крэк, но даже элементарный табак. Я стал следить за одеждой и внешностью. Я стал посещать собрания пятидесятников и вскоре даже меня стали выпускать на кафедру с короткими проповедями. Эти проповеди безусловно стали моими первыми опытами в области литературы.

Правильный образ жизни показал, что если не покупать вискарь, сигареты и крэк — денег хватает на все и с избытком, а успех проповедей избавил от мучительного самоедства от того что я простая уборщица. Возможно, я пастырь божий, а не дворник.

Дщерь Мракисянова тоже обратила на меня внимание — покер сложился, и я стал подумывать о женитьбе. Справедливости для - влекла меня бездна ее вагины, а вовсе не американский паспорт. Беда была в том, что Раф помнил наш упоротый разговор и теперь был абсолютно уверен, что я брачный аферист.

Вся моя американская жизнь это попытка доказать обывателям, что меньше всего в жизни меня интересует такая несуразная вещь как «грин карта». Вы ее ваще видели — карту эту? Там прямо посредине, рядом с фоткой огромный грязный отпечаток пальца, будто автомеханик хватанул, когда менял масло.

Если вы человек с художественным воображением вам и объяснять тут ничего не надо.