Перед самым пробуждением мне приснилось слово «шиншилла».
Не могу объяснить, как это – «приснилось слово»? Проскочил на мохнатых коротких лапах непонятный зверь, а я откуда-то знала, что это шиншилла и никто иной?
То ли кто-то провёл мне по щеке кисточкой из этих мягких букв?
Почему вдруг шиншилла? И к чему бы такой сон?
Девять часов. Наконец-то отоспалась в субботу, а не подкинулась по закону подлости ни свет ни заря.

Юра спал на боку и лицо у него было глупое. Неинтересное и скучное как автобусная остановка, заклеенная объявлениями о кредитах и «Сниму квартиру».
Из его носа торчала длинная волосина, при выдохе она красиво колыхалась. Как черная сутана Нео в горизонтальном полёте.
Я смотрела на волос, на приоткрытый рот и видела каждый день  из трёх десятков лет, которые ждали меня впереди.
Или четырёх десятков.
Сорок лет  - это пятнадцать тысяч дней.  И утр.
«Утр» - это не по-русски», - возмутился мой филфак.
Плевать.
Пятнадцать тысяч утр с ноздревым волосом Нео. Вырастет ещё дюжина. Потом они поседеют. А потом конец фильма, которого не было. Вот и вся Матрица, весь календарь майя до копейки.

Ольга однажды сказала: «Любовь – это когда любишь всегда, даже во сне». Впрочем, у Ольги талант. Она с шестого класса постоянно в кого-то влюблена.
А как люблю я? И вообще – люблю? А ведь  девять лет прошло, пора бы перестать путаться в показаниях.

Встать без десяти семь, включить чайник.
Разбудить Егора, потом мужа, ещё раз Егора. Егорчин натягивает на голову одеяло, переворачивается на живот, и мычит про «пять минуточек». Душ, кухня, завтрак.
Юра бреется.
Но перед этим всегда выходит на кухню.
В трусах. Заспанный и нечёсанный.
Заспанный, нечёсанный, в трусах, обл, озорен. И лайяй. Зевайяй.
Надутый и недовольный. Недовольный прошедшей ночью, утром, зимой, летом, завтраком, мной, всем.
Обманутый в ожиданиях мальчик.
Покачивается с носка на пятку, щёлкает резинкой приспущенных трусов. Они всегда приспущены, чтобы не натереть четыре большие родинки у пупка. Он боится за это созвездие родинок, вдруг они злокачественно переродятся.
Щёлкает резинкой и отклячивает нижнюю губу. Как зеркальный карп.
Хотя настоящий зеркальный карп, плывущий против течения – это я.
Карп Юра массирует свои несущественные бицепсы, трицепсы и трицератопсы, обводит глазами шторы, стены, потолок.
Его взгляд не задерживается на мне, будто я – это занавеска. Или разделочная доска.
Потом, не закрыв дверь на кухню, идёт в туалет.
У Ольги есть подруга, архитектор, однажды я спросила у неё: «Почему в наших домах туалет всегда рядом с кухней?»
«Стояк один потому что. Технологично», - ответила она слегка удивившись моему вопросу.
Может быть, мы все такие, потому что с детства едим под мутную музыку кишечных сфер? Мы едим манную кашу, горячие бутерброды, котлеты, салат из крабовых палочек, а наши близкие за тоненькой стенкой кряхтят, тужатся, опорожняются и журчат. И сливают.
И я слилась.
Сначала  боролась. Мой отец выходил после зарядки бодр, свеж и ясен.
Не выходил, а влетал. Полностью заполнял собой кухню. Хлопал в ладоши, хищно потирал руки  и объявлял: «Вперёд, труба зовёт!»
Или: «Ну что – страна опять ждёт от нас подвига? А мы подвигнем! От винта!»
Или: «Смерть яичнице! Смерть негодяйке!»
Да много чего объявлял.

Сначала я тоже хлопала в ладоши, сообщала про зов трубы, смерть яичнице и от винта навстречу подвигам. Пыталась вышучивать рыбью губу, требовала, ругалась.
До первой поездки на их дачу.
Юрин отец  вышел к завтраку позже всех, скептически оглядел стол, зевнул и, запустив руку за резинку трусов, почесался.
Точнее, почесал.
Если уж совсем точно – подсобрал в пятерню и перекатил.
Так сказать, от винта.
И я перестала бороться.
С тех пор прошло девять лет.
Или девятнадцать?
Или сорок? Сорок сороков.
В общем, прошла жизнь. Как будто тряпку втянуло в трубу пылесоса.
«Пропылесосишь?»
«Потом. Вечером».
(Это означает, что не дожидаясь вечера, я сделаю всё сама)
«Жарко сегодня».
«Да, жарче, чем вчера».
«А на выходные, как нам на дачу, так опять дождь зарядит».
«Да. Зарядит. Как на дачу. Нам».
«Что на ужин?»
«Посмотри в холодильнике».
«Как  Егор?»
«Играет».
«Ты видела, видела?...эта, как её… опять пластику сделала. Ишь как перекосило. Переключи на НТВ, а?»

За стенкой закашлялся Егор. Нехорошо закашлялся.
Я подскочила и бросилась в детскую. После коклюша я боялась Егоркиного кашля до обморока, до холодного пота. Неделю не спала, приподнимала его за мокрую спинку, утыкаясь лицом в слипшиеся волосы.
Поддерживала, пока он задыхался, надрываясь от кашля.
Так и есть. Горлышко красное, хрипит, 37,6.
В поликлинике занято, да и есть ли там в субботу дежурный врач?
Только в скорую. Скорая на такие случаи не выезжает.
Поставить чайник, заварить ромашку и шалфей. Ингалятор.
Занято.
Умыться, почистить зубы.
Занято. Занято.

Юра уже проснулся. Лёжа, втыкает в ноутбук.
Поищи по Интернету платного врача на дом. Егор кашляет. Пожалуйста.
Сейчас ещё рано, суббота же. А я спешу. Уезжаю.
Куда? Ты никуда не собирался.
Переобуться. Резину заменить.
Ты же заменил месяц назад.
Занято. Занято.
Да, но… Неправильно колёса поставили, стрелкой назад. Надо перекинуть. Я на самое утро записался.
Пока лежишь, поищи! Егор кашляет сильно. Температура.
Я не лежу.  Убегаю уже. Опаздываю. Что ты паникуешь? Все дети болеют.

Даже есть не стал, вот как спешит. Хлопнула дверь.
Всё как всегда.
Устроить Егора в садик, потом в школу, сбор жильцов насчёт ремонта, протекающая батарея, ночной музон у соседей – завтра, потом, не могу, ничего страшного.
Сама, сама, сама.

Я включила свой старенький нотик, он завис. А Юрин на семи паролях.
И занято, занято.
Нет, не запаролено. Так спешил.
Чужой компьютер всегда непривычен. Путаясь в открытых окнах, нашла Яндекс. Наша поликлиника, электронная запись, Вызов на дом, зарегистриро…
Поликлиника, - сказал в трубке приятный женский голос.
Ура, ура!
Врач придет не раньше двенадцати, очень много аналогичных вызовов.
И я сразу успокоилась. Если много аналогичных вызовов - значит, обычная инфекция, значит, ничего страшного.
Действительно, все дети болеют.
Валор дохаэрис.

Покормила Егора, вымыла посуду, пошла за бельём закинуть в стиралку и вдруг остановилась.
У меня в памяти вспыхнула фотография в окне Юриного ноутбука – созвездие из четырёх родинок и какое-то слово на листе бумаги.
«Ерунда, показалось», - подумала я и через минуту сидела у монитора.
Сайт знакомств «Скамейка», Старожил, пятьдесят с лишним друзей,  ник «Strawberry fields».
О, господи.
Строберри филдс, подумать только.
Земляничные поляны.
Столовая ложка ада с сахаром.
Медведь-медведухно – имечко хорошее, волк-волчухно – имечко хорошее,  петух-петушухно – имечко плохое. Хоть бы какой-нибудь Рэйнджер, прости господи. Конан, Стрелок, Пыль из-под копыт.
Даже в детском саду мальчикам на шкафчики лепят самолёты и машинки, а девочкам – цветочки и  котиков. Сейчас, впрочем, все лепят котиков. Но не до такой же…
И в эту секунду я поняла этимологию  ника  Strawberry fields.
 
Профайл моего мужа Земляничные Поляны находился в разделе «Мужчина ищет Мужчину». Фотография от пояса до колен,  в руках лист бумаги с надписью «Strawberry fields» и созвездие родинок над обтягивающими сине-белыми плавками.
Плавки мы покупали вместе два года назад.
В Бодруме.
Вместе.
Сине-белые.
Мы покупали.
Земляничные поляны, - сказала я.  – Земляничные, Карл!
И хихикнула. Куда деться от этого Карла.
Что, мама? – спросил из детской Егор.
Ничего, ничего, - ответила я. Надеюсь, не расслышал.

Старожил, пятьдесят шесть друзей, четыре страницы залоченных видеороликов, восемьсот сообщений в личке. И три новых. Я хотела было нажать на «Прочитать», но спохватилась. Он залезет в личку и увидит, что нечитанные им сообщения уже просмотрены.
Ну и что?
Как – «ну и что?»
А Егор? А родители? А ипотека? А…
А Земляничные Поляны? Какая ещё ипотека с Земляничкой? Волк-волчухно – имечко хорошее, петух-петушухно – имечко плохое.
А, может быть, это какой-нибудь розыгрыш? Ну, дарят же мужики друг другу надувных женщин хохмы ради.
И это типа вот такой хохмы. Ради.
Строберри филдс. Боже мой.
«Стро-оберри-и фи-и-илдс фореве-е-е-р», - заблеяли у меня в голове «Битлз».
    От такой новости по всем литературным канонам меня должно вырвать. Почему меня не тошнит?
Пятьдесят шесть друзей.
Диггер, Бормоглот, Джамбо, Страус-Эмо, Ничего Натурального, Мешок Вискаря и другие.
Боже мой.
А если там ничего такого нет? Просто развлекается так, слепил проект и развлекается?
Надо влезть в личку и прочитать сообщения.
И всё станет ясно.
А если станет ясно, что он переписывался с Бормоглотом и Страусом-Эмо про это? Назначал встречи, делился впечатлениями и сообщал о своих ощущениях? От желания немедленно влезть и прочитать всё у меня заболели плечи и руки.
Нет, нельзя. Если там такое, я не смогу как ни в чём не бывало.
А сейчас смогу?
Не знаю. Попробую. Скажу, что переволновалась за Егора.
Но, если узнаю – точно нет. Страус-Эмо. Земляничные Поляны.
А он утопит меня в словах и сотрёт профайл. Или зафотошопит картинку и на ней будет две родинки, а не четыре, перекрасит плавки и меня же обвинит: «Как ты могла такое подумать? Ка-ак?! Неужели ты так ко мне относишься, что могла подумать, что я… это всё потому, что ты… ты никогда… ты всегда…».
Дела известные.
Я сяду на диван, уставившись в одну точку, а он будет ходить взад-вперёд, извергая потоки, водопады, озёра слов.
Да и чёрт  с ним! Открою и прочитаю. Другого шанса у меня не будет.
А Егор? А мама? А ипотека? А кредит на машину?
«Синяя борода»  - гениальное произведение. Оперы надо ставить и фильмы снимать.
Я услышала тяжёлое дыхание и поняла, что это дышу я. Посмотрела в зеркало, увидела вспотевший лоб, выпученные глаза и ярко-красные пятна на лице. Как земляничная маска. Strawberry face.
Прогудел домофон. Юра!
Срочно стереть в Журнале своё посещение. Он придёт, увидит, что забыл запаролить, будет проверять.
Ма-ам! – крикнул Егор. – Домофон! Это доктор!
Да, доктор. Домофон гудел, Егор кричал, а я тыкала в клавиши, стирая своё посещение Земляничных Полян.