На днях с недоумением слушал товарища с работы, который, когда рассказывал о юбилейной встрече выпускников их школы, разве что не плевался. Ему не понравилось, что один из его бывших одноклассников, якобы, хвастался своим статусом, престижной работой и накопленным состоянием. В то же время, мой коллега не забыл упомянуть о другом своём однокласснике, который был так называемым нищебродом: «Прикинь, до сих пор нормальной тачки даже не заимел». В общем, зарёкся он, коллега-то мой, ещё хоть раз пойти на подобное мероприятие. А вот я бы с удовольствием встретился со своими школьными товарищами. Уроки, перемены, кто у кого списывал, кто с кем встречался, кто разбил стекло мячом рядом с физкультурным залом, физичка-татарка, которая намеренно говорила «пясисят» вместо «пятьдесят» - нам было бы, о чём вспомнить. О приятном. Да вот беда, я почти уверен, что в определённый момент возникнет за праздничным столом неловкая пауза. Каким-нибудь путём наш разговор обязательно приведёт наши воспоминания к одному человеку – Лёше Грачёву. Кто-нибудь скажет что-нибудь вроде: «Жаль, что с Лёхой так получилось». Вот тут-то мы все и примолкнем смущённо. Конечно, потом кто-нибудь произнесёт: «Да, жаль» - и беседа вернётся в прежнее весёлое русло. Но только я не хочу переживать этот момент, эту паузу, не хочу при этом присутствовать. «Лёха» – мы и не называли-то его так. Грач, Птаха, Пернатый – как угодно, только не по имени.
Меня перевели в ту школу в восьмом классе - мама хотела, чтобы я учился в гимназии. Помню, лишь зайдя в класс, я сразу заметил Грача. Лицо мне его знакомым показалось. Чуть позже я понял, где я мог его видеть. Грач жил со мной почти в одном дворе. Представляете, мы с ним прожили по соседству около десяти лет, а я даже не знал, как его зовут. Более того, даже наши отцы были знакомы. Оказалось, папа Грача - бывший то ли мент, то ли военный – работал в охранной конторе, и они с моим батей пару раз пересекались через коллег.
- Дурной мужик, - отрекомендовал мой батя Грачёва-старшего. – Вроде тихий такой, спокойный. А чуть лишних рюмах переберёт, так давай по столу кулаком стучать: «Да, я то, да я сё! Дурной, в общем».
Потом-то я, конечно, чаще стал Грача примечать на районе, но он почти не общался со сверстниками. Всё своё время он посвящал учёбе. Готовился к карьере то ли экономиста, то ли юриста. В восьмом классе, вы можете в это поверить? Понятно, конечно, что тут не обошлось без родительского влияния. Грач был самым старшим в моём новом классе. Мне сказали, так вышло, потому что он остался в первом классе на второй год.
- Насколько нужно быть тупым, чтобы не пройти во второй класс? – помню, удивился я.
- Да он не тупой, просто мама его на этом настояла, - объяснила мне Лидка Шепелева. – У него там сколько-то троек было, вот она и попросила директрису, чтоб Грачу дали повторить пройденный курс.
- И смотри, - встрял Алик в разговор. - помогло ему. Он у нас теперь отличник, на медаль идёт, - издевательски протянул он и бросил в Грача скомканный лист бумаги. – Эй, Грач, уже осень, к зиме готов? Скоро на юг лететь пора будет.
Бумажка, пролетев по дуге, угодила Грачу прямо в голову, но тот даже не повернулся в нашу сторону. Перед ним на парте лежал учебник по русскому языку.
- Готовится, - прокомментировал Алик. – Небось, боится параграф важный забыть. Вот тебе и отличник, Лидка. Зубрила он. Тупой зубрила.
Услышав последнюю фразу, Грач заёрзал на стуле.
К слову о русском языке, учительница, нам его преподававшая, мне не понравилась почти сразу. Нет, с русским-то вроде ещё ничего, но, как это обычно и бывает в школах, по совместительству она вела у нас литературу. Она принадлежала к тому типу учителей, которые сначала спросят у тебя, что автор имел в виду в своём рассказе, а потом объяснят, почему ты неправ. Да и ещё любила она вслух сравнивать учеников из разных классов, наподобие: «Ну, что ж вы бестолковые такие! Вот в Б-классе ребята сходу ответили. А вы?» Некоторые ребята из «Б» признались мне, что такие же фразочки она запускала и на их уроках, только в противоположном ключе: «Ой, устала я от вас бездельников. Вот у меня следующий урок с А-шками, хоть там отдохну». Наверное, так она развивала среди нас дух соперничества. В любом случае, я был рад, когда в десятом классе ей на смену пришёл Андрей Анатольевич. Мужчина чуть старше тридцати лет, зато успел даже в столице поработать, человек добродушный, к нам относился как к равным, совсем нетипичный педагог был. С него-то, пожалуй, и начались перемены в жизни Грача.
- Лёша, - как-то обратился к Грачу Андрей Анатольевич, листая наши сочинения по чеховскому «Человеку в футляре». – ну, что у тебя всё так строго и сухо? Ну, неужели это тот, язык которым ты и изъясняешься? Неужели Беликов совсем никакого сочувствия у тебя не вызывает? Никаких эмоций?
Грач что-то промычал в ответ по поводу того, что он изучил не одну статью серьёзных литературных критиков.
- Да причём тут эти критики? – улыбнулся Андрей Анатольевич. – Нет, это, конечно, хорошо, что ты настолько тщательно подходишь к делу. Но всё-таки, нам интересно узнать лично твоё мнение.
По классу пронеслись смешки, а Алик не постеснялся заметить вслух:
- Да, Грач, нам очень интересно твоё мнение.
- Ну-ну, Горбатенко, - посмотрел на Алика Андрей Анатольевич. – Ты думаешь, у тебя лучше? Нет, ну, ты хотя бы своими мыслями поделился.
Учитель порылся недолго в наших работах и, выудив из кипы нужный лист, прочёл вслух:
- «Беликов – типичный неудачник, который свои комплексы пытается решить запретами и ограничениям для всех».
- А что не так? – удивился Алик.
- Да вроде бы всё и так. Но как-то ты однобоко к вопросу подходишь. Судишь о Беликове со стороны общества. А ведь ты находишься вне конфликта и можешь посмотреть на ситуацию с обеих сторон. Между прочим, так же, как и сам автор. Попробуй на секунду представить себя на месте Беликова.
- Вот ещё, ещё лохом себя представлять, - усмехнулся Алик и класс почти хором засмеялся.
- Ну-ну, - призвал нас к спокойствию Андрей Анатольевич. – Неужели вы думаете, что Антон Павлович согласился бы с вами, если бы вы назвали героя его рассказа лохом? Вы думаете, Чехов к Беликову так относился? Думаете, он его осуждал?
- Мне кажется, - вдруг подал голос Грач. – Беликов стал жертвой собственной правильности. Его воспитали так. Сказали, что и есть правила, и что надо их соблюдать. Общественные правила. Общепринятые правила. Только вот не все относятся к ним серьёзно. Ну, не так, как Беликов. Все в те времена говорили, как подобает вести себя в обществе: это прилично, то неприлично. Но люди в основном проще к этому относились. А вот Беликов возвёл эти правила в ранг строгих законов и соблюдал их неукоснительно.
- Неукоснительно, - передразнил Алик, но его никто не услышал, внимание всего остального класса было приковано к Грачу.
- Наверное, от того ему так плохо и стало, - продолжал тот. – что мир для него перевернулся, всё в нём казалось ему неправильным. Все говорили одно, а делали другое. И только один Беликов действовал в соответствии со своими словами.
Думаю, не я один тогда понял, что наш Грач, возможно, и был тем самым Беликовым. Теперь пришло время мне удивляться самому себе. За два года, что я провёл с Грачом в одном классе, только в тот день я впервые осознал, что он такой же человек, как и мы. Такой же юноша, как я, Алик или Ромка Костров. Только совсем без друзей.
Как-то раз Андрей Анатольевич предложил нам на уроке разобрать тексты песен популярной музыки. Кто что предлагал: и «вирусы», и «демы», и «руки вверх». Когда Грач рассказывал нам о своём видении текстов группы «Кино», я слушал, что называется, затаив дыхание. Кажется, остальные тоже прониклись, потому что на следующий день все на переменах обсуждали недавно открывшийся нам мир рок-музыки. Андрей Анатольевич ещё не раз давал нам подобные задания, и мы рассказывали на уроках ему про разные группы, в том числе и про реп-исполнителей. Мы не стеснялись рассказывать ему о наших увлечениях, а Грач, кажется, так и вообще увидел в учителе личного наставника. Грач менялся на глазах, становясь всё открытее и раскрепощёнее. Помню, с каким трудом я сдержал усмешку, когда он спросил меня:
- Как думаешь, если я Лиду куда-нибудь приглашу, она не откажется?
Видя его смущение, я даже посочувствовал бедолаге. Любому было ясно, что Шепелева, первая красавица класса, на Грача подобного рода внимания не обратит. Не помню, что я наплёл, стараясь пощадить его чувства. Возможно, зря я не сказал ему всё как есть – стоило, пожалуй, что называется, рубануть правду матку, чтоб потом не было так больно.
Как я уже сказал, Андрей Анатольевич стал любимцем всех учеников, и, понятное дело, это понравилось не всем. Педсовет не одобрял его либеральных отношений с нами, но по существу ему никто ничего предъявить ему не мог. Как-то занося в учительскую журнал, я подслушал разговор физички и химички.
- Нет, его-то, конечно, всё устраивает, - сказала одна из них. – Они ни на его уроках посторонними делами не занимаются.
- Ага, - соглашалась с коллегой вторая. – Передо мной тут недавно Анисимов из «Б» оправдывался, что домашнюю работу неаккуратно выполнил, потому что торопился. Я него спрашиваю: «А чего ж ты торопился». А он мне: «Я доклад по литературе готовил». Ты представляешь, доклад по литературе для него важнее?
В тот же день я рассказал об этом случае одноклассникам. «Завидуют», - решили мы единодушно. Скоро об этом, конечно, стало известно и другим ученикам, а от них «эхом» донеслось и до учителей. Это, естественно, последним любви к Андрею Анатольевичу не добавило. По правде говоря, физичка была права – мы настолько увлеклись уроками Андрея Анатольевича, что на остальные предметы стали обращать чуть меньше внимания, но на общие результаты это особо не влияло. Когда мы только перешли в одиннадцатый класс, члены педсовета, наконец, нашли, за что зацепиться.
Первого сентября мы всем классом отправились в парк неподалёку. Закупились парой палеток пива, сухариками и прочим, разговаривали, делились впечатлениями от летних каникул. Грач слонялся от одной кучки людей к другой. Мы постепенно привыкали к нему, но всё же он ещё не стал для нас своим. Эх, Грач, случись всё чуть позже! Ну, зачем ты так поторопился?!
Мы разговаривали с Аликом, когда со стороны девчонок послышался смех.
- Я?! – воскликнула Лидка. – С тобой?! Грачёнок, ты чего, с ума сошёл?
Девчонки ещё хихикали, пока Грач, смущёно улыбаясь – дескать, да, ребят, глупость я сморозил - шёл к нам. Помню, как я, заметив выражение лица Алика, нутром почувствовал нехорошее. В руках Грача был полулитровый стаканчик с пивом, из которого, он отпил, кажется, чисто символически. Когда Грач подошёл к нам, Алик замолчал и пристально посмотрел ему прямо в глаза, а потом, переведя взгляд на стаканчик, звучно шмыгнул носом. Секунду спустя он, ничуть не скрываясь, уже сплёвывал харкоту в пиво Грача. Грач хлопал глазами, растерянно глядя на откровенно издевательский жест в свой адрес. В тот момент я почему-то был более всего поражён абсолютной невозмутимостью Алика – никогда с тех пор я не видел столь мощного в свой холодности оскорбления. Грач ещё секунду-другую, недоумевая, глядел на Алика. Большинство людей в такой ситуации мгновенно бы отреагировали, выплеснув пиво в лицо обидчику, но Грач только тихо промямлил: «Извините» - и, развернувшись, стал уходить. Казалось бы, на этом всё могло и закончиться, но Алику было мало. Он слегка подсёк ногой Грача, и тот, облившись собственным пивом, опрокинулся на землю.
«Ну, теперь-то всё», - наверное, подумали вы. – «Теперь Алику точно не сдобровать. Я бы ему башку оторвал». Но это вы и сейчас, а тогда был Грач. Под хохот основной части моих одноклассников, Грач неловко поднялся, отряхнулся и, зачем-то ещё раз извинившись, пошёл прочь. Должен сказать, не все одобряли происходящее. Во-первых, я. Я не питал особой любви к Грачу, но за пару лет мы с ним немного сблизились. Во-вторых, был ещё один парень, по лицу которого я понял, что ему финт Алик тоже пришёлся не по нраву. И вот мы вдвоём среди гогочущих пацанов и девчонок стояли и то смотрели друг на друга, то бросали виноватые взгляды вслед Грачу. А тот уходил всё дальше и дальше.
- На юг летишь? – крича Грачу вдогонку, вспомнил Рома Костров старую шутку. – Погоди, рано ж ещё!
Рома тогда ещё не знал, что совсем скоро место так называемой омеги займёт именно он. Грач с той поры к учёбе стал относиться пренебрежительно, иногда по целому дню прогуливая - считай, школу почти не посещал. Ближе к концу первого полугодия педсовет поднял вопрос о его отчислении из школы. И лишь уговоры матери, ссылавшейся на прежние заслуги своего сына – тот ранее представлял школу не на одной олимпиаде – поспособствовали тому, что решение отложили на неопределённый срок. Я пару раз случайно видел, как он пьяным шагом заходит к себе в подъезд. Некоторые ребята с его двора говорили, что отец периодически лупит Грача. Впрочем, на поведение Грача это уже, судя по всему, не влияло. Даже Андрей Анатольевич, как ни старался, не смог на него подействовать. Кажется, наш учитель по русскому языку и литературе всерьёз засомневался в своей педагогической системе. Думаю, уже понятно, что крайним в этой истории сделали его.
«Как же», - топтались по Андрею Анатольевичу остальные учителя. – «Разбаловал детей. Даже такого хорошего мальчика, отличника, как Грачёва, испортил. А ведь парень на медаль шёл».
На одном из уроков Андрей Анатольевич объявил нам, что это его последний год работы в нашей школе.
- Впрочем, - печально заметил он. – вам, наверное, всё равно. Вы ведь и сами последний год доучиваетесь.
Переживал Андрей Анатольевич сильно.
Но вернёмся к Роме Кострову. Грача не было, и за неимением привычного мальчика для битья Алик выбрал себе другого. Этим другим оказался как раз Костров. Шпыняли «свеженького» все кому не лень. Я в подобном не участвовал, но порой ловил себя на мысли, что мне прям не терпится всадить Ромке пенделя – мне тогда казалось, что в произошедшей в парке историй он наименее привлекательный персонаж, отвратительнейший, я бы даже сказал. Всеобщая травля Кострова обещала продлиться до конца учебного года – повторюсь, это приносило мне садистическое удовольствие, подогреваемое извращёнными мыслями о справедливости – но однажды его терпению пришёл конец.
Как-то раз физрук вместо занятий попросил нас помочь ему с переносом спортивного инвентаря. Работа, как уже стало привычно, сопровождалась подколками и стёбами над Ромкой. И вдруг в ответ на очередную шуточку Алика Костров схватил попавшуюся под руку гантелю и опрокинул её на голову главного задиры. Алик осел на пол, с головы его побежала кровь, а Костров тут же смылся. Шуму было! И родителей, конечно, вызывали – дело грозило дойти до детской комнаты милиции. И этот инцидент тоже поставили в вину, кого бы вы думали, Андрея Анатольевича. Это происшествие случилось в последнюю пятницу февраля. Пока все школьники и учителя обсуждали подробности вопиющего инцидента, я вспоминал Грача, а ведь и его «чаша» однажды могла переполниться. «Могла бы», - наивно подумал я.
В первый понедельник марта, когда мы сидели на литературе, все ученики иногда поглядывали на пустующие три места. За четвёртой партой второго ряда не было слёгшего дома с сотрясением мозга Алика Горбатенко, за третьей партой второго ряда не было Ромки Кострова, родители которого решили ребёнка пока в школу не пускать, ну, и, конечно, за первой партой первого ряда не было Грача. К отсутствию последнего мы уже начали привыкать. Но минут через пятнадцать с того момента, как прозвучал звонок на урок, Грач неожиданно объявился. Дверь резко распахнулась и на пороге показался он. Я только успел заметить, что в руках он держал пистолет, как тут же прогремел выстрел, а за ним - звон разбитого стекла. Андрей Анатольевич, ахнув, свалился на пол.
- Ну, привет! – Грач повернулся к нам и стал водить дулом из стороны в сторону. Под глазом у него синел фингал. – Как поживаете тут без меня?!
Все лишь верещали испуганно, прячась за парты.
- Грач, ты чё…, - растерянно пробормотал кто-то.
- Заткнулись все! – бешено заорал Грач. – Где Алик?!
Никто не спешил отвечать Грачу, боясь обратить на себя его внимание.
- Его здесь нет, - вдруг послышался голос Андрея Анатольевича из-за учительской парты. – Алика здесь нет.
- Ты чё, живой ещё, что ли? – Грач быстро подошёл к учителю и направил на того своё оружие.
- Не надо, Лёша, не надо, - простонал Андрей Анатольевич.
Странно, но голос его совсем не казался испуганным. Он говорил таким тоном, словно не пощады просил, словно не боялся. Не боялся за себя.
- Надо, - процедил Грач. – Это ты виноват. Ты.
- Не надо, Лёша, - повторил Андрей Анатольевич. – Не губи себя.
- Себя не губить?! – взорвался Грач. – Не губить себя?! Да я уже себя погубил?!
- Лёша, ну, прости меня, прости. Я думал, что эта медаль тебе не так важна, что…
- Да причём тут это?! Кому на хрен нужна эта медаль?! Кому нужны эти оценки?! Я просто хотел жить нормально! Я десять лет горбатился. Здесь, дома, везде! Везде и всегда! Ради чего?! Ради медали этой сраной?! И что она мне дала бы?!
- Лёша, всё будет хорошо.
- Не будет! Не будет хорошо! Уже поздно! У меня нет ничего! И никогда не будет!
- Почему не будет?
- Потому что! Они меня ненавидят, - Грач обвёл учеников рукой с пистолетом, несколько девчонок снова пискнули. - Даже хуже. Я для них никто! Им на меня плевать!
Андрей Анатольевич уже поднялся, но всё так же находился на полу, спиной опёршись о свой стол. Я смотрел на отстранённо задумчивое лицо учителя, поражаясь его выдержке, и надеялся, что он сможет подобрать нужные слова, сможет доказать Грачу, что нам не плевать на него. Но Андрей Анатольевич сказал нечто совершенно иное.
- Ну и что? - произнёс он спокойно. – Ну и что? Ну, плевать им на тебя, пусть. Тебе-то что? Мир не ограничивается этим классом. В мире полно других людей, которые смогут оценить тебя по-настоящему. Увидеть в тебе близкого, родного человека. Они полюбят тебя, а ты полюбишь их.
С коридора стал доноситься шум. Наверное, другие ученики и учителя услышали звук выстрела. Цокот чьих-то каблуков приближался к нам.
- Не-ет, - рыдая, протянул Грач. – Не полюбят! Меня никто не полюбит!
- Полюбят, Лёша, полюбят. Не может быть иначе. Тебя уже кто-то любит, просто ты не замечаешь этого. Ты слишком много внимания уделяешь тому, что о тебе думают одни люди, в то время, как мог бы оглянуться и увидеть кого-нибудь ещё. Кого-нибудь, кто тебе нужен и кому дорог ты.
- Кто, например?!
- Твои родители.
- К чёрту их! К чёрту! Я же вам говорю, это всё моя мать! Всё из-за неё! Она запрещала мне всё! Запрещала постоянно! Я как будто в клетке жил. Из-за неё у меня не было детства. А когда я вдруг захотел жить по-своему, она начала мне мешать. Жаловалась на меня отцу. Видите, - Грач пальцем показал на синяк под глазом. – Это он сделал! Он!
С коридора стал доноситься шум. Цокот чьих-то каблуков приближался к нам.
- Что у вас тут происхо…, - замерла на пороге класса завуч.
Грач резко обернулся в её сторону.
- Грачев, ты что…, - пролепетала женщина.
- Заткнись! Проваливай отсюда живо!
- Грачёв, ты…
- Живо, я сказал! И чтоб сюда не заходил никто больше!
Завуч поняла, что лучше последовать приказу Грача. Она выбежала в коридор, приговаривая: «Уходите отсюда, уходите». Грач закрыл за ней дверь.
- Кто тут у нас ещё есть, кроме Алика? – обвёл он взглядом нас.
- Лёша, перестань, - сказал Андрей Анатольевич. – Перестань, лучше поговори со мной. Поговори о своих родителях. Подумай о них. Они волнуются за тебя.
- Да-да-да. Именно так они и говорят. Они за меня волнуются, они хотят как лучше…
- Но это правда. Правда, я уверен.
- Вы что, с ними заодно? – ещё сильнее разозлился Грач.
- Да, Лёша, да, - ответил Андрей Анатольевич после недолгой паузы. - Я с ними заодно. Я тоже хочу для тебя только самого лучшего. И я видел, что ты слишком устал от учёбы. Я был прав?
- Да.
- И я понял, что должен показать тебе жизнь с другой стороны. И я показал. Я выпустил тебя из твоей клетки. Ты хотел свободы, и ты её получил.
- И видите, что случилось, - утёр глаза ладонью Грач. Сейчас его рука с пистолетом была опущена, а сам он стоял так, словно провинившийся ребёнок. Собственно говоря, он и был провинившимся ребёнком.
- Ничего страшного, Лёша, ничего страшного. Это моя вина. Я должен был быть аккуратнее. Должен был больше помогать тебе. Когда ты стал больше времени проводить с одноклассниками, я решил, что моя миссия закончена, но я ошибся, я ошибся, прости.
- Это не ваша вина, это всё Алик.
- Лёша, Лёша, посмотри на меня. Алик такой же, как и ты, Лёша. Такой же человек. Он и сам не знает, что делать со своей жизнью. Не вини его, не вини. Он сделала глупость, но кто из нас не делал?
- Он сделал много глупостей, слишком много. Он не такой же как я! – начинал заводиться Грач.
- Пусть так, пусть, - устало прошептал Андрей Анатольевич и только в тот момент я заметил красное пятно на его плече. Грач всё-таки попал в него. – Но зачем же ты из-за него губишь себя?
- Я хочу убить его!
- И что дальше? Ты убьёшь его, и потом тебя снова запрут в клетку. Ты этого хочешь?
- Не запрут! Я не дамся им! – Грач угрожающе покачал пистолетом.
- Как же так, Лёша? – сразу понял намерения своего ученика Андрей Анатольевич. – Как же так? Ты ведь сам сказал, что только начал жить. Неужели ты хочешь, чтобы всё закончилось так рано?
- Они всё равно не дадут мне жить, как я хочу! Не дадут! Они постоянно будут лезть в мою жизнь!
- Это ничего, Лёша, ничего. Главное, теперь ты знаешь, что ты не обязан их слушать. Ты сам можешь принимать решения. Теперь ты взрослый человек, и даже должен сам принимать решение. Неужели ты хочешь, чтобы первым твои поступком в новой жизни стало убийство другого человека?
- Я его просто ненавижу!
- А я, Лёша, а я. Ты ведь в меня выстрелил. За что?
Кажется, последнее заставило Грача задуматься, и Андрей Анатольевич продолжал:
- Да, я виноват перед тобой, но разве настолько, что ты захотел моей смерти?
- Я не хотел…
- А зачем же ты в меня выстрелил?
- Я просто хотел… просто…я…
- Ты же сам сказал мне, что я виноват после того, как в меня стрелял. Помнишь?
- Я… просто…
- Я понимаю, ты просто испугался. Ты хотел сделать всё быстро, ты не хотел ни о чём думать.
- Да, - заплакал Грач. – Я не хотел…не хотел… простите меня.
Он выронил пистолет из рук, но ни один из нас так и не решился броситься к выходу, мы боялись, что Грач передумает.
- Иди ко мне, - подозвал к себе Грача Андрей Анатольевич. – Иди.
Грач сел на колени рядом с учителем и тот обнял его. Грач заплакал ещё сильнее. Андрей Анатольевич глянул на нас и кивнул головой на дверь кабинета, мол, идите. Мы, стараясь не производить лишнего шума, поднялись из-за парт и опасливо потянулись к выходу. Каждый добравшийся до коридора тут же пускался наутёк.
В наш городок не съехались журналисты, не съехались всякие там эксперты и прочие заинтересованные лица, нас не показывали по телевизору и никто не брал у нас интервью. Дело постарались провести как можно тише и не привлекая чрезмерного внимания. Суд длился несколько месяцев и закончился ближе к концу года. Андрей Анатольевич, несмотря на полученную рану – пуля прошла по касательной - он просил суд о снисхождении к Грачу. Его, кстати, всё-таки уволили, но не одного. Директрисе, учитывая произошедшие за два учебных дня кровавые инциденты, также пришлось освободить занимаемую должность. Кажется, сейчас она руководит каким-то отделом в мэрии. Нашу классную руководительницу перевели в другую школу. А Андрей Анатольевич почти сразу после окончанию суда уехал из нашего города, и где он теперь, я не знаю. Грача приговорили к принудительному лечению, а скоро его отец выхлопотал перевод в больницу где-то рядом с Ростовом, куда всё семейство Грачёвых и перебралось.
Я Лёшку с той мартовской стрельбы, считай, и не видел. Помню, мать моя, оправившись от первого потрясения, всё переживала: «Тебе о вступительных экзаменах надо думать, а тебя сейчас начнут по судам таскать». Но там, слава богу, моего присутствия не требовалось и без меня свидетелей хватало – я дал какие-то показания в самом начале следствия и на этом та история, в каком-то смысле, для меня закончилась. Я поступил в институт в другом городе, в котором и живу по сей день.
Возвращаясь к тому, о чём я говорил в самом начале, повторю, я рад бы встретиться с бывшими одноклассниками: и с Аликом, и с Лидкой, и с Ромкой, и с остальными. Как ни странно, я почти уверен, что в их компании не стану чувствовать себя неловко. Ну, только один момент. Но это не смертельно, на самом деле. И, если честно, я даже с Грачом повидался бы с удовольствием. Хоть бы узнать, как он да что. Но есть кое-кто из моих одноклассников, кому я не хотел бы попасться на глаза. Помните, я говорил про парня, с которым мы переглядывались в парке первого сентября, когда наш класс в последний раз травил Грача? Вот этого парня я не захотел бы встретить. Мне как-то особенно неприятно перед ним, больше даже, чем перед Грачом. Как будто даже стыдно. Не знаю, почему.

Tweet