У  Витьки Соколова, двоюродного брата Менеджера  была свадьба. Менеджер позвонил мне в полночь и сказал,  что ушел со свадьбы и  прихватил  бутылку водки. Я быстро оделся и пришел к Менеджеру домой.  Было лето, август и его  родители уехали в деревню. Квартира была пустая.  Менеджер уже напиздякался на свадьбе. Он угостил меня спизженной водкой и сам тоже выпил. Но я выпил больше. Потом мы заснули.
​С утра мы пошли на рынок и купили три литра разливного портвейна. Потом пришли к Дому Культуры, забрались в кусты  и дерябнули по стаканчику. Закуски у нас не было.  Я глядел на  стоявшую в траве банку с портвейном и чувствовал необыкновенной творческий подъем.  Последний раз такое было со мной в 10-ом классе.  Тогда я впервые взял в руки гитару  и попытался подобрать песни "Ласкового мая".
          Мы выпили еще и покурили. Нам было хорошо.
          - Пойдем на карьер, - предложил Менеджер, – искупаемся и портвейна попьем.
​- Пойдем, – сказал я.
По горловине банки ползала оса. Я ее не заметил. Стал закрывать банку и крышкой раздавил осу  пополам. Осиная  голова упала в траву, а жопа - в наш портвейн.
- Ну и хуй с ней, - сказал я.
Мы встали и через весь город пошли на карьер. Пока мы шли по солнцепеку, меня  развезло. Наконец мы пришли на карьер, искупались и  я  чуточку  протрезвел, а потом  мы нахуячились портвейна и уснули в какой-то ложбинке, подставляя наши тощие задницы  под палящее солнце.
Часам к пяти я очухался. Я встал, искупался и поглазел  на бабские полуголые жопы на пляже. А Менеджер в то время плескался в воде, как охуевший ребенок.  И вдруг из чьего-то  пляжного приемника  я услышал  знакомую мелодию. Эта была песня “Led Zeppelin”  – “Going to California” . Я постоял, покурил, послушал. Охуевший Менеджер вылез из карьера и стрельнул у меня сигаретку. Он тоже закурил и стал слушать. Потом песня кончилась.
          Тогда мы похмелились  противным горячим портвейном и пошли к Менеджеру домой. Дома у Менеджера стоял большой катушечный магнитофон.  После школы и в первый год, как я пришел из армии, мы записывали на этот магнитофон мои  песни.  Тогда  мы  с Менеджером думали, что мы рок-энд-рольная команда. Менеджер говорил, что я гений только мне надо немного  получше научится играть  на гитаре и  петь. Сейчас мы так  уже не думали.
Пока менеджер искал в холодильнике закуску, я позвонил третьему мудаку.
          -  Джимми, - сказал я в телефонную трубку, - бери свою ебанную дудку,  купи разливного портвейна и приходи к менеджеру на репетицию. Джимми! Дудку ты можешь забыть дома, но портвейн купи обязательно.
          Джимми радостно захрюкал, купил портвейна и пришел к нам.          Я сказал ему прямо:
          -  Джимми,  сейчас мы будем записывать мои новые рок-энд-рольные песни.
        Джимми радостно захрюкал и достал из коробочки свою блестящую дудку. 
            - Джимми, - сказал я ему прямо, -  на флейте ты играешь значительно слабее  чем  Андерсон из “Jethro Tull”.
          Я отобрал у него флейту, и попросил менеджера:
            –  Менеджер, принеси  ему какую-нибудь банку. Пускай, сука, гремит.
          Менеджер принес с кухни банку с рисом и сунул Джимми в руки. Потом мы ебанули еще по стаканчику.
          К тому времени я уже не мог играть на гитаре и отдал ее  своему другу Менеджеру.  Я лег на пол, обнял подушку и сунул себе в ебало микрофон. Джимми с так называемой перкуссией  уселся рядом. Солнце хуярило прямо в окно.  Оно было большое и красное.  Менеджер  задернул шторы и включил магнитофон. Я прокашлялся и решил спеть что-нибудь.  Я листал свою записную книжку, где у меня были записаны мои разные стихи.  Если мне что-нибудь  нравилось,  я  с чувством декламировал  эти  стихи в микрофон или импровизировал. Солнце хуярило через шторы.  Было жарко.  Мы разделись до плавок, сидели и лежали на полу и пили портвейн.
            Потом  кто-то неожиданно позвонил в дверь.  Я  стал ругаться матом, потому что эта сука  испортила мне песню. А Менеджер пошел посмотреть в дверной глазок.
- Это Ёлка пришла, - заорал он из коридора.
          Так звали его знакомую, одну полуебнутую особу. Эта баба прошла в комнату  и села в кресло, расставив свои мясистые ляжки. А как я уже упоминал ранее, погода разгулялась, было жарко,  и мы  валялись на полу в одних плавках. Я решил исполнить что-нибудь попроще, отобрал у Менеджера гитару и стал петь “I ve just seen a face” - “Beatles”. Тут  я заметил, что у менеджера и Джимми, у двух этих мудаков, опьяненных портвейном,  встали члены и оттопырили плавки. Потом  я внимательно посмотрел на себя и  увидел, что у меня член тоже стоит. Потом наши вздыбленные плавки заметила эта сука и быстро съебалась на улицу.
          Тогда  я отдал менеджеру гитару, лег на пол, обняв  свою любимую подушку, и  мы продолжили. Как сейчас помню текст одной незатейливой песенки,  которую мы тогда записали:

​Я помню наши вечера,
            я  знаю точно – ты сейчас ни хуя ни одна!
          И надо мною смеется луна.
          Луна смеется надо мной…
          Ой-ой-ой, с колбасой под луной…

Или вот  другая песня,  которую я сочинил, когда лежал в армейской психушке, в городе Сарапуле.  Там были  такие душераздирающие строки:

            Я один без билета,
и где мое место?
Я и лето - мы оба раздеты.
Петь не стану, буду пить,
в этом  городе С. мне не  хочется жить…


              Когда на бобине кончилась пленка, мы встали с забрызганного портвейном пола и вышли покурить  на лоджию.  Нам казалось, что мы сделали что-то  ВЕЛИКОЕ. Но это, потому что мы пили уже второй день.
              Потом кончился портвейн и сигареты.  Мы вышли на улицу, подошли к ближайшими ларьку и выгребли из карманов всю мелочь. Мелочи набралось 17 копеек. Менеджер вошел в палатку и сказал бабе за прилавком:
  - У меня трех копеек на «Приму» не хватает. Есть  еще жетон на метро, может, возьмете?
  Продавщица  сжалилась над ним, взяла деньги и жетон и дала пачку «Примы».  Мы сели в скверике, покурили под звездным небом и разошлись по домам.