0

Если вы любитель предисторий и того, что Колфилд называл «всей этой давид-копперфилдовской мутью», то могу вас потешить и сказать, что дело происходило не ранее, чем в тот самый период, когда я испытывал чувство глубочайшего сожаления по поводу всего сущего, и когда любая мало-мальски симпатичная женщина могла довести меня до слёз. Слёзы в то время для меня были пустяком, плёвым делом, и я никогда не упускал шанса показать, на что горазд.
Я мог, например, увидеть красивую женщину на перекрёстке и волочиться за ней квартал или два, будучи совершенно очарованным. Это был транс, состояние, в котором не было ничего, кроме магии - и уже через эти самые квартал или два мне становилось настолько паршиво, что я присаживался на ближайшую скамейку и принимался тихонько рыдать: скорбь литрами лилась из моих глаз и я не удосуживался скрывать её от прохожих, ощущая себя от этого ещё более ущербным. Если же скамейки рядом не наблюдалось, то я просто прислонялся к стене.
Спустя час вдруг жизненно необходимым оказывалось выпить. Я находил какой-нибудь бар и оставался в нём до тех пор, пока оставались деньги. Ясное дело, всё усугублялось тем, что через несколько часов мне нужно было идти на работу. Но вскоре я, конечно же, приспособился. Я научился пить до работы, во время неё и после, а когда возвращался к себе в общагу, к двоим идиотам, мёртвым с рождения, то напивался пуще прежнего. Так повторялось изо дня в день. У меня выработалась своя система.
Я тратил на женщин всё свободное время и деньги – на женщин, которые даже не догадывались о моём существовании. Иногда я также ходил на занятия – всё-таки я учился в институте. Какие-то остатки разума говорили мне, что я стану ещё более несчастным, если брошу учёбу из-за такой ерунды, но этих остатков с каждым днём изыскивалось всё меньше. Когда что-то намеревается убить тебя, очень трудно считать это ерундой.

1

В один из таких липких, больных и припадочных дней мой телефон, прежде молчавший почти месяц, зазвонил.
Есть мнение, что телефонные разговоры во время работы могут сильно навредить вам, если вы работаете поваром, барменом или, упаси вас господи, официантом. Что ж, это святая правда. Я стал в единственный угол, который не просматривался камерой и вынул мобильный из кармана. Номер показывал, что трубку брать не обязательно. Кроме того, я никогда не отвечал на звонок, если мог его пропустить или сбросить. Этот раз не был исключением, но мне почему-то захотелось ответить.
- АЛЛЁ, ЧУВААААК! ЗДААААРОВАААА! – Заорал голос в трубке. Это был Лёха. Он звонил с чужого номера, но я всё равно его узнал. Только он умел так тошнотворно растягивать слова.
- Привет, - прошептал я.
- ЧТО ТАК ТИХО? ТЫ НА РАБОТЕ, ДЯДЯ?!
Я сделал звук в динамике вполовину тише. Всё равно, Лёха орал настолько громко, что меня запросто могут услышать – даже здесь. На всякий случай я забился в свой тайник ещё глубже.
- Ага.
- ПОДЪЕЗЖАЙ К НАМ, КОГДА ОСВОБОДИШЬСЯ!
Ехать куда-то сегодня мне совсем не хотелось. Мне хотелось страдать. Впрочем, страдать мне хотелось всегда. Вечеринки я не переваривал. На них трудно воспринимать алкоголь как противоядие, да, к тому же, на них приходит слишком много людей. А ведь большую часть времени даже двое – это перебор.
- Ох, спасибо, чувак. Может, в другой раз. - Ответил я.
- ЧУВАААК.
- А?
- Лена очень хочет, чтобы ты приехал. – Сказал он тихонько.
- Ты почём знаешь?
- Она сама просила позвонить тебе.
- Где же вы? – Спросил я после паузы.
- У неё дома.
- Я подумаю.
- ВИННИК!!! – Произнёс голос позади меня. Я вынырнул из своего убежища, больно зацепившись головой о выступ в стене. Засекла, скотина. Метрдотельша.
Засмоктанные волосы, засмоктанный костюм. Глаза, как два беспощадных дула, направленные прямо на меня.
Когда-то я дал ей прозвище Гарпия и оно прижилось.
- МИНУС ШТУКА, ПОНЯЛ? – Завизжала Гарпия. 
- Понял. – Ответил я безразлично. У меня с детства был иммунитет к выговорам. Тогда это срабатывало, но во взрослой жизни скорее, вредило. Хотя, во взрослой жизни я всегда мог договориться с кем-нибудь из барменов.
- С ЧАЕВЫХ. НЕ С ЗАРПЛАТЫ.
- Как скажешь.
- ДО КОНЦА НЕДЕЛИ.
Уже среда. У меня осталось 3 смены по графику: кроме сегодняшней, также в четверг и в воскресенье. Самые непредсказуемые дни. Можно сорвать куш, но можно и пролететь. Вариантов немного, но держаться молодцом всё равно было лучшим из вариантов.
- Хорошо, - сказал я.
- Столы есть? – спросила Гарпия.
- Нет.
Она отметила что-то у себя в планшете – не иначе, как мой штраф – и закончила мысль:
- Натирай приборы и иди домой. На сегодня ты свободен.
Затем крутанулась на месте и злобно зацокала каблуками по мраморному полу.
- ЗАДРАЛИ УЖЕ! – крикнула она, сворачивая на лестницу.
Что ж. Иногда ты, иногда тебя. На прошлой неделе я выбил дверь в кальянную комнату, потому что бросил в своего коллегу креслом и не попал. Дорогое витражное стекло. Или мозаика. Я не разбираюсь.
Мы рассказали в офисе легенду, что выносили диван и случайно задели им дверь. Зачем мы выносили его, нас почему-то никто не спросил. А когда я пришёл на следующее утро, дверь уже стояла на своём привычном месте, целая и невредимая.
Сегодня мне повезло меньше. Хотя, как знать. Дверь явно обошлась бы дороже. Я стал прямо под прицелом камеры и достал телефон – закончить разговор. Лёха продиктовал мне адрес. Я записал. Попросил у бармена сотку текилы в стакан, присел за стеллажом и врезал.
Это было здорово. Я посидел ещё минут десять или пятнадцать, потом поднялся. Никогда ещё я не сидел здесь так долго. Обычно на это не было времени, а теперь оно есть. Хорошо бы ещё закурить. Я снова добыл текилу, на этот раз полтишок. Тоже неплохо. За стеллаж прятаться уже не стал, выпил прямо на лестнице. Пошло труднее, чем в первый раз, но вполне приятно.
Худший способ для решения всего - и, тем не менее, он всегда действует: алкоголь. Я побрёл в сторону раздевалки. Заглянул в прачечную и выбрал там самую новую, самую белоснежную скатерть. В раздевалке сбросил с себя форму, принял душ – горячий и очищающий, вытерся скатертью, переоблачился в человеческое одеяние, словно какой-нибудь Кент Кларк, затем не спеша отнёс скатерть в бак для грязного текстиля и вышел на улицу.

2

Каким-то образом оказалось, что сегодня на мне были брюки, рубашка, галстук и куртка. Обут я был в туфли. Больше никакой приличной одежды у меня не было, вообще. Хорошо это или плохо – я не знаю. Но сегодня я определённо угадал.
Я зашёл в ночной магазин и взял там три гигантских бутылки пива, а также несколько больших упаковок чипсов. Всё это мне спаковали в крошечный тонкий пакетик. Кое-какие деньги ещё имелись, так что я не стал вызывать такси и просто словил тачку с руки. Водитель оказался молчаливым парнем. Я уставился в окно. Мне всё нравилось.
Странно, всё же. Я точно не был в неё влюблен. Или был? Во всяком случае, она меня интересовала. Но что это за интерес? Это и на интерес-то не похоже. Как будто плотина, готовая прорваться – но только плотина, за которой нет воды. Или есть. Лёха много о ней рассказывал, показывал фотографии. Они с детства вместе занимались танцами. Он считал её неземной. Я не знал, что ему ответить. Время от времени я считал неземной каждую женщину и это всякий раз приводило меня к краху.
По-моему, так всегда с такими, как я. Вряд ли я фаталист, но кое-что в жизни изменить никак нельзя.
Допустим, есть те, которые трахаются и те, которые нет. Я всегда принадлежал ко второй категории, но только сейчас начал понимать, что попасть из одного круга в другой – всё равно, что вернуться из загробного царства в реальный мир. Тысячелетиями утверждается, что некоторым это удавалось, но ни одного убедительного свидетельства до сих пор нет.
Можно сказать и по-другому: у тебя всегда есть почти неограниченные возможности заполучить любую дамочку, но по отношению к тем, кого ты действительно хочешь, эти возможности равны нулю.
Ровно неделю назад я встретился с Лёхой недалеко от его дома, на Театральной. Тогда-то я впервые и увидел Лену вживую, не на фотографиях. Совершенно неземное существо. Сарафан. Белая кожа. Длинные чёрные волосы. Восхитительная фигура – на фоне потрясающе хрупкого телосложения. И огромные чёрные перепуганные глаза. С этими глазами что-то было не в порядке – какой-то дефект. У неё словно западало третье веко, как у кошки: постоянно затуманенный взор, отстранённый. Всё время как будто на своей непостижимой волне. Она совсем не разговаривала. Она полностью была погружена в свой мир.
Мы сели в каком-то дворе на Пушкинской. Лёха рассказывал истории – как обычно. К нам присоединились два каких-то его друга-отморозка к кротовьими глазками и бутылкой коньяка. В то время у меня был прицип – никогда не пить с людьми, которые мне не нравятся. Горький опыт. Лёха пил пиво, Лена никогда в жизни даже не пробовала алкоголь. Кроты приговорили бутылку и переключились на Лену. Это её, казалось, нисколько не заботило. Она только хлопала своими наивными глазищами и кивала. Я принялся расхаживать вокруг скамейки, на которой мы сидели и пинать ногами бордюры. Я хотел забрать её отсюда, от вечно болтающего Лёхи и от этих двух дебилов, спасти, уберечь, но ей не нужна была помощь - для неё происходящего просто не существовало. Я понял это, когда она вскочила со скамейки и стала кружиться вокруг своей оси, напевая какую-то одной ей известную песенку. Сарафан развевался, она кружилась и кружилась, тонкая и хрупкая, как хрустальный бокал, лёгкая и уязвимая. Бумажный журавлик в небе над Хиросимой. Она притягивала к себе.
И сейчас я ехал к ней домой.

3

Мы колесили уже целую вечность. Водитель никак не мог найти дом по тому адресу, который я указал. Куда бы мы ни ехали, мы всегда попадали в тупик. Я ничем не мог ему помочь. Я понятия не имел, куда мне нужно приехать.
- Слышь, друг, по ходу, нет тут твоего дома, - сказал он.
- Как это «нет»?
- Ну, вот так. Есть дом А, Б, В, Д и Е. Дома Г нигде нету.
- Если остальные буквы есть, то и Г должна быть! – Возразил я.
- Не обязательно. Где-то в Киеве есть улица с одним только домом Б.
- Херово, - сказал я.
Мне дьявольски хотелось курить. Я никак не мог спросить у водителя разрешения покурить в машине.
- Слышь, я тебя тогда где-то между В и Д высажу, окей? У меня тут ещё заказы висят.
Я опустил стекло и выглянул. На улице ни одного фонаря. Вокруг дома – одинаковые, ободранные, тупые. Разбитая армия бетонных убийц. Я могу быть сейчас где угодно. Мне стало грустно.
- Ладно. – Ответил я.
- Нормально тут будет? – Водила остановил у какого-то ссущего терпилы.
- Нормально.
Я полез в кошелёк за деньгами.
- Ты мне, я надеюсь, накинешь немного сверху? Столько кружили. – Он достал сигареты из бардачка и закурил.
- Да не вопрос, - сказал я. – Двадцатки хватит?
- Хватит, - ответил он, - так, будто я только что послал его нахуй.
«Вот и иди», подумал я. Отсчитал бабки и вышел. Моё такси сразу же уехало. Я снова посмотрел в кошёлек. 3 гривны и жетон. Неплохо. По крайней мере, смогу утром добраться домой.
Но деньги – это не главное. Главное – то, что я уже почти на месте.
Мужик стряхнул последние капли и спросил у меня сигарету. Я отдал ему всю пачку – штук пять или шесть. Я благодушен. Мне некогда заниматься такими мелочами. Меня ждут. Я пошёл, куда глаза глядят – туда, где, по моим предположениям, должен был находиться дом Г. Луна целилась в голову, как наконечник гигантского шприца. Под ногами валялась дохлая собака и на ней плясали две крысы. Где-то неподалёку слышался шум драки. Предположения мои ни на чём не основывались.
Я набрал Лёху.
- АЛЛЛЬОООООУУУУУУ, НУ ЧТО ТАМ, ЧУВАК? ТЫЫЫ УЖЕ ВЫЕХАЛ? – Затянул он.
- Я уже приехал. Никак не могу найти ваш дом.
- ООООО, ОТЛИЧНООО! СЕЙЧАС ЛЕНА СПУСТИТСЯ И ВСТРЕТИТ ТЕБЯАА.
Он положил трубку.
Я пошёл дальше, крадучись под этим ужасным шприцом, зависшим у меня над головой. Мне всё время казалось, что он хочет меня прикончить. Кроме того, я по-прежнему не знал, куда я иду. Безумие. Признаки безумия во всём вокруг. Собака – только начало. Как будто я приехал в закрытую лечебницу.
Тут-то я понял, что луна как раз имела до меня меньше всего дела.
- Паря, - услышал я слабый оклик у себя за спиной. Я оглянулся и увидел троих бичей в обносках. У одного в руке была какая-то мотыга. Австралопитек. Я двигал себе дальше, делая вид, что не замечаю их.
- ПАРЯ!
Я пошёл быстрее.
- ДА ТЫ ОХУЕЛ, ЧТО ЛИ, ПАРЯ?!
Я дал газу так, как никогда не давал его сам Усейн Болт. Но бичи, судя по всему, даже не думали преследовать меня. Когда я остановился, то уже совсем не мог их разглядеть. Отдышался. Место, в которое я прибежал, смахивало на гетто. А, плевать. Я нашёл в сумке влажную салфетку и вытер пот на шее и подмышками. Заправился. Посмотрел на своё отражение в окне автомобиля. Коль скоро я повязал себе на воротник галстук, я должен выглядеть безупречно.
Я двинул направо в сторону каких-то высоток – не лезть же в трущобы. На крайнем из них висела табличка с номером. Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть её. Это был дом 11Г!
О, ЧУДО!
В этот же момент пакетик, в который мне спаковали пиво и чипсы, прорвался. Бутыли разлетелись во все стороны. Я старался отыскать их, но вокруг было так мрачно, что один из них исчез во темноте навсегда. Я нигде не мог его найти.
«Не только мне сегодня везёт», подумал я.
Лёха говорил, первый подъезд. Я стал у дверей. Ни души вокруг, только я и ещё какой-то тип, курит на лавочке. Лена, наверное, ещё не спустилась. Я всё-таки дал отличный спринт. За это время она могла и не успеть спуститься.
Тип сплюнул и посмотрел на меня.
- Может, тебе пизды надо дать? – Спросил он.
Я молча пошёл вон. Даже не взглянул на него. Пизды мне не хотелось, но и бежать тоже было некуда. Я был на месте. Правда, я вполне мог выбрать не тот подъезд – не с той стороны. Я расправил плечи и зашагал в другой конец дома.
Там стояла Лена.

4

Уже хотя бы то, что она жила в таком районе, было ошибкой - как будто прекрасный тюльпан вырос на могиле мира или великолепная заря осветила окно в камере пыток. Сегодня она была одета не в сарафан, а в шорты и майку; теперь я мог посмотреть на неё с ещё одной точки зрения. Миниатюрные и одновременно изящные бёдра. Маленькая, но в то же время очень женственная попка. Выдающаяся, но вместе с тем какая-то недоросшая грудь. Красота на грани с увечьем, совсем не так, как у остальных женщин. Прирождённая нежность и доброта светились в её глазах. В ней определённо был секс, но он был каким-то запретным, - как если засматриваться на собственную сестру или на икону в церкви.
Я понял, что нужно решаться.
Мы зашли в лифт. Что-то должно было произойти, как по сценарию – это просто висело в воздухе. Я мог бы наброситься на неё, развернуть лицом к стенке, содрать эти чёртовы шорты и выебать. Я мог бы просто сграбастать её и влепить поцелуй, обжигающий и неистовый, как пожар в ночи. Её маленький рот, маленькая тугая грудь. Всё это действовало на меня электрически. Вдруг она тоже сейчас думает об этом и ждёт? Лена стояла и разглядывала потолок. Нет, не может быть. Я просто кретин, начисто лишённый воображения, дремучий дикарь, не обученный нормальным человеческим чувствам. Я настолько не уверен в себе, что воспринимаю любое проявление внимания со стороны женщины как сигнал к действию. Это глупо, глупо! Да и где здесь я увидел сигнал?
На 16 этаже лифт остановился и мы вышли. Лена толкнула дверь в свою квартиру и оттуда хлынула громкая музыка. Тут же на меня напрыгнул Лёха, повис на шее, как обезьяна. Я еле удержался, чтобы не загреметь на пол вместе с ним – в руках у меня по-прежнему были мои гостинцы и я не мог удерживать всё сразу.
- НАКОНЕЕЕЦ-ТО ТЫ ПРИЕХАЛ, ЧУВВВАААК!!! – Заорал он мне прямо на ухо. Он был уже довольно пьяным. В руке он держал кружку, настоящий пивной бокал из гранёного стекла. – Я ТАК ХОТЕЛ, ЧТОБ ТЫ ПРИЕХАЛЛЛ!!!
Лена рассмеялась - как будто сама формула смеха отобразилась в её голосе. Тоже неправильная – или просто выходящая из ряда вон? Я готов был умереть ради того, чтобы услышать её смех ещё хотя бы разочек и понять это. Лена запустила крошечную ручку в свои густые чёрные волосы, поправила их и жестом указала мне на кухню. Я прошёл вперёд, вместе с Лёхой, висящем на шее, и выставил на кухонный стол свои дары.
Это и кухней было трудно назвать. Комнатка, наверное, метр на два, с откидным столиком, как в поезде, парой табуреток, мойкой и плитой. В любом случае, раза в три меньше, чем вы себе представили. Лампочка светила тускло-тускло, всё выглядело старым и затасканным, но очень чистым. Лена пересыпала чипсы в большую тарелку. Лёха схватил пиво и чипсы и убежал с ними в комнату.
Мы снова остались одни.
- Садись, - сказала она.
Я сел. Закинул ногу на ногу. Я знал, что выгляжу отлично. Сегодня на мне брюки, рубашка, галстук. Как по заказу. Обычно только рубашка. Не в том смысле, что я хожу без штанов. Просто мои джинсы вряд ли кто согласился бы пустить даже на тряпки. Да и свои кеды я ношу уже не первый сезон. С виду они ничего, но внутри совсем истрепались и мне приходилось всякий раз покупать в них носки – они рвались о стёртые края задников. Иногда и полдня не проходило, как носки уже были изорваны в клочья. Трусы я так часто не покупал - когда они становились грязными, я их просто выбрасывал и ходил без белья.
Про футболки я, пожалуй, вообще смолчу.
Возможно, если бы я тратил на алкоголь хотя бы весь свой заработок, я смог бы одеваться получше. Но пока у меня выходило только не носить носков, светить яйцами из драных джинсов и одалживать деньги у людей, которые никогда не требовали их вернуть.
Как вы уже догадались, всё это меня вполне устраивало.
Лена вынула из верхнего шкафчика пару кружек – таких же, как у Лёхи, - и выставила их на столик. Я открыл бутылку и налил пива в один. Подвинул к ней.
- Спасибо большое. Но ведь я не пью. – Сказала она. Голос у неё был тихим и нежным, бархатным. Она будто пыталась окутать словом каждого, с кем разговаривала, - я ещё в тот раз успел это заметить. Несмотря на это, меня снова начало крыть, мне снова начало мерещиться, что голос её был таким неспроста.
– Пей ты.
- Я тоже не пью, - сказал я.
Пауза.
- Чай будешь? – снова спросила она.
Чаю мне не хотелось.
- Спасибо, - ответил я. – Можно.
Лена нажала кнопку электрочайника. Снова воцарилась тишина, глупая и беспощадная. Чтобы ничего не говорить, я уставился на чайник с таким воодушевлением, словно для меня самым главным в жизни было дождаться, когда закипит вода. Занятие, недостойное человека. Наверное, так же ждут мессию. Лена рассматривала меня своими глазами сонной кошки. Какое-то спокойное любопытство отражалось в них, - как будто ей всё уже было известно и она просто ждала исхода, наблюдая за происходящим с терпеливым великодушием. Вместе с этим она излучала такое густое обволакивающее тепло, что его хватило бы на дюжину зацикленных на себе бедолаг вроде меня. Мягкая, ненавязчивая забота, идущая из самого нутра.
Вряд ли это было как-то связано с моим появлением. По крайней мере, я старался не обнадёживать себя. «Просто есть люди отдающие, а есть берущие», говорил я себе. Я был берущим. 95% населения берущие. Лена относилась к 5% тех, кто отдаёт.
Я представил себе, как она каждый вечер сидит за этим столом в одиночестве и пьёт чай.
- ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ТОРЧИТЕ, АЛКАШНЯ? – Лёха влетел в кухню и схватил бокал с пивом, который я налил. – Идём к нам! – Он поволок меня за собой. Лена осталась.
Комната была размером с три кухни. Маленькая и набитая различным хламом до самого потолка. И людьми. Кто-то сидел на кровати, кто-то лежал на полу. Как в каком-то сквоте. Вечеринки – это так неестественно. Лёха представил меня каждому поимённо. Ни одного имени я не запомнил. Подумаешь, имена. Для меня они все были, как один человек, без истории и тела. Мне всучили в руки стакан с пивом. Я просто держал его и не делал никаких движений.
Лена появилась в дверном проёме. Я переступил через несколько парней или девушек, лежащих на полу и забрал у неё из рук чашку чая. Я-то уже думал, что после того, как Лёха выдрал меня из кухни, чаепитие мне не грозит. Стакан с пивом я отдал Лене – нетронутый стакан. Мне показалось, что она знает, что я не притронулся к нему, поэтому не произнёс ни слова в своё оправдание. Но ведь я и не должен был оправдываться перед ней!
Что со мной происходит?
Музыка играла из компьютера. Лена включила экран и сменила песню. 

…Я схожу с дороги и направляюсь к морю, в небо,
И верю в то существо, что управляет нами свыше.
Когда я сделаю ставку,
Приходи поиграть –
Вся моя жизнь будет на кону...

Я подошёл к серванту – просто чтобы не выдавать своего волнения, - и сделал вид, что заинтересовался сервизом, стоявшим там. Кроме чашек и тарелок, на полке также стояла фотография в рамочке: мать и дочь обнимаются. Я смотрел на неё достаточно долго, но первое впечатление уже стало окончательным. Лена не просто кардинально отличалась от матери. Мать была уродлива. Я никак не мог понять, каким образом она смогла произвести на свет такую необыкновенную девушку. Я снова взглянул на Лену, переключающую песни на компьютере. Дочери обычно становятся похожими на матерей к старости. Я надеялся, всё же, что её это минует. Пока они были совсем не похожи.
- Это Ленына мама, чувак! – сказал Лёха, заглядывая мне через плечо. Он уже вырядился в какой-то маскарадный костюм – скорее всего, один из танцевальных трико Лены. Возможно, я смог бы оценить этот ход, будь я в другом расположении духа, но пока я был слишком вялым и пришибленным, чтобы хотя бы улыбнуться.
Я снова уставился на фотографию. Ну и страшная же женщина.
- Да, - говорю, - я так и подумал.
- Она в командировке. У неё командировок в год почти на двести дней. Прикииинь! НА ДВЕСТИ!
- И что?
- ЭТО Ж КРУТО!
- Из-за тус? – Спросил я.
- Из-за тус тоже. Ты только подумай, сколько всего интересного можно пересмотреть за эти двести дней. Больше полугода!
- Она за границу ездит?
- По Украине больше.
- Тогда ничего интересного не пересмотришь.
Лёха хлопнул меня по плечу.
- Нууу же, чего ты такой кислый? – Спросил он
- Ничего я не кислый.
- Ты кислый, как трёхлитровая банка кисляка, понял? – Он скорчил мину, чтобы показать, насколько отвратительным должен быть кисляк в этой банке - настолько отвратительным, стало быть, должен был быть я.
- Понял.
- ВЕСЕЛИСЬ, ЧУВАААК! Ты же, бля, принадлежишь к секретной касте Охуенных! Я так хочу, чтобы ты веселился!
Я переборол себя и улыбнулся.
- Ладно. Буду веселиться.
- Молодчага! Сейчас ещё кинчик будем смотреть. – Лёха повернулся в сторону Лены. – Правда, Лена?
Лена как раз появилась на пороге комнаты с моей второй бутылью пива.
- Что?
- Фильм будем смотреть?
- А, ну да, - ответила она растерянно и передала бутылку в толпу. Мне пришлось сесть рядом со всеми - как ни крути, я пообещал. Чай у меня кончился и Лёха налил мне пива – прямо в чашку. Но пива мне по-прежнему не хотелось. Впрочем, я был уверен – стоило бы мне сейчас оказаться в одиночестве, я бы напился вдрызг.
Конечно, если бы у меня были деньги. Кошелёк мой и так опустел сегодня на тысячу с лишним.
Лена взялась стелить кровати – я не мог понять, зачем. Но Лёха, примостившийся было возле меня, тут же подпрыгнул от радости и пустился в дикий дебильный пляс. В ленином трико это выглядело особенно нелепо.
- УРРРААА! НАЧИНАЕТСЯ НОЧНОЙ КИНОЗАЛ! – Запел он.
Все поддержали его улюлюканьем и хохотом. Лена смеялась вместе со всеми. Её смех привлекал меня и отталкивал одновременно. Похоже, именно тот случай, когда девушка действительно слишком хороша для тебя.
- СЛУУУУУШАЙ, - промычал Лёха, - А МОЖНО Я ОДЕНУ В ПОСТЕЛЬ МОЮ ЛЮБИМУЮ ПИЖАМКУУУ?
- Мне кажется, что ты в неё уже не пролезешь, Лёша, - ответила Лена. – Я сама уже не могу её одевать.
- Ещё как пролезу! Это же моя ЛЮБИМАЯ ПИЖЖАМААА! Где она лежит?! ДАЙ МНЕ ЕЁ!
Лёха побежал рыскать по ящикам в комоде. Мне вдруг стало его жаль. Да, мы все развлекались, но, чёрт возьми, если он не прекратит быть клоуном, он никогда её не получит. Лену, в смысле. Я прекрасно знал, что Лёха влюблён в неё с самого первого дня, как они начали выступать в паре, и что именно поэтому она оставалась для него единственной девушкой, которую он никак не мог заполучить. Он перетрахал, наверное, полуниверситета, но всё только оттого, что никто из них не был для него дорог.
- Если ты хоть пальцем притронешься к ней, - сказал он мне накануне того самого вечера на Пушкинской, - мне придётся тебя убить. Мне придётся убить любого, кто так сделает, кем бы он ни был.
- У тебя, всё же, есть претензии на неё? – Спросил я.
- Конечно, Антонио. Я люблю её. Она идеальная женщина.
- Но ведь ты говоришь, что никогда не осмелишься приблизиться к ней?
- Я и сейчас так говорю, - ответил он.
Но притронуться пальцем к женщине для меня означало смерть при любом раскладе, даже без его угроз. Я настолько ненавидел себя, что любую женщину, которой я нравился, я считал идиоткой. Это означало конец ещё в самом начале.
Лёха возвратился уже в пижаме. В некоторых местах ткань разъехалась по швам, а в некоторых даже лопнула. Штаны и реглан сидели на нём, как шорты и майка – настолько они были на него коротки. Все снова захохотали, глядя на него, засмеялся и я. В конце концов, считать, что человек, заставляющий других людей добродушно смеяться, сам хуже других, возможно, преступление не хуже иных дурных поступков. Лена подняла разбросанную по прихожей одежду Лёхи и повесила её на вешалки, а своё трико положила на стул. Было ясно, что пижамы ей вовсе не жаль. Я подумал, что такого человека, как она, наверное, слишком трудно любить – именно за то, как она любит людей. Для людей любить означает чувствовать, в лучшем случае – поступать, для неё же это был способ существования. Никто не мог состязаться с ней в этом деле, это означало бы для него верную гибель.
Девушки переоделись в Ленины футболки и легли на один диван, парни – на второй. Я лёг самым последним с краю, в том месте, в котором не был виден монитор. Часы показывали всего полпервого ночи. Наверное, всем завтра нужно было на пары, поэтому и ложатся так рано. Мне на пары не нужно было – завтра у нашего курса военнка. У моей семьи не было денег на военку. Свет погас, Лена ещё раз проверила, хватило ли всем одеял и подушек и включила на компьютере фильм  - какую-то комедию. Я попытался сосредоточиться на сне.
Всё дело в том, что я ненавижу кино. Вечно человек в фильме оказывался не способен сказать слово или фразу, чтобы не скорчить при этом какую-то рожу. Бывали, правда, и такие актёры, которые могли играть, не сделав за весь фильм ни одной гримасы, но их, всё же, было слишком мало, не больше одного на тысячу. Да и эти часто выглядели отвратительно, ведь делали всё если и без мин, то с таким надменным выражением лица, что смотреть на них без отвращения было никак невозможно. Чем меньше у актёра таланта, тем больше он пытается возместить его своим телом, - я был в этом убеждён. Я лежал и думал обо всём этом, но фильм всё равно просачивался в меня сквозь уши и мне приходилось периодически поднимать голову, чтобы узнать, почему все так гогочут. Диван был очень узким и Лёха лежал прямо передо мной, близко-близко; в складках одеяла у него прорисовалось что-то вроде талии. Я устроился поудобнее, закрыл глаза и представил себе, как было бы здорово, если бы на его месте сейчас лежала Лена. Я ушёл в свои фантазии с головой, но был уверен, что не сплю. Пограничное состояние сознания. Не знаю, как долго это длилось. Я кончил Лене на грудь и очнулся. Приподнял голову. Фильм до сих пор шёл. Было слышно, как кто-то жрёт сухарики или глохчет пиво. Всё выглядело, как обычно. Только расстояние между мною и Лёхой теперь составляло не менее полуметра – на диване шириною с метр. На троих ребят мне одному теперь полагалось полдивана. Я повернулся на другой бок и тут же уснул.
Что это значило, пусть мне объяснит кто-то другой.

5

Когда я проснулся, никого уже не было. В комнате я находился один и в доме было очень тихо. Часы показывали десять минут первого. Похоже, я единственный, кто остался здесь до полудня. Если Лена дома, то я ужасно стесняю её.
Я встал и начал одеваться. Лена, очевидно, услышала, как я копошусь и приоткрыла дверь в комнату.
- Доброе утро! – сказала она. – Ты уже проснулся?
К тому времени я ещё не успел надеть штанов – только рубашку и носки. Лена была одета в крошечную маечку, даже не прикрывающую трусов. Её маленький выпуклый лобок уже, казалось, навеки запечатлелся в моей памяти.
- Да, только что. Господи, уже за полдень! – Я манерно посмотрел на часы.
- Будешь завтракать? – Спросила Лена, всё также заглядывая в приоткрытую дверь. Я посмотрел на неё очень внимательно, стараясь не опускать взгляд на трусики. Похоже было, что она действительно собиралась приготовить мне завтрак.
- Спасибо, нет. Я не завтракаю.
- Хорошо. Тогда я просто сварю тебе кофе.
Мне стало неловко. Я ничего не мог ответить.
- Ты ведь пьёшь кофе? – Снова спросила она.
- Пью.
Лена исчезла в двери, потом, через секунду, вернулась.
- Включу только музыку, если ты не против.
Она облокотилась на стол с компом и стала клацать мышкой. Из колонок послышался тот же голос, что и вчера – только песню он пел другую. Похоже, это была её любимая группа.

Я просто не знаю, куда идти.
Я должен, должен притормозить.
И, как только я соберусь с мыслями,
Я наконец уделю тебе немного времени.

С этого ракурса мне уже было видно самую маковку её пизды, всё ещё, впрочем, скрывавшуюся под трусиками. Член у меня моментально встал, вся кровь отлила от мозга, но я отчаянно пытался соображать. Может быть, она всегда так ходит по дому. Я же хожу по дому в трусах, когда у меня в гостях женщина. В моём случае это ничего не значит. Здесь это тоже может ничего не значить. Или, может быть, она просто не считается со мной, как с мужчиной? Тогда зачем было приглашать меня? Нет, точно нет. Интересно, что будет, если я сейчас же схвачу её за задницу – прямо так, со спины, - сорву к чертям эти ничтожные крошечные трусики и засажу? Или, например, повалю на кровать и зароюсь в неё лицом. Это было бы эффектно. Я уже представлял себе манящий запах её влагалища, его кисловатый вкус. Это также может оказаться непоправимой ошибкой. Возможно, она доверяет мне – только и всего. Возможно, у неё в голове ничего такого вообще нет. Она производила впечатление чересчур возвышенной, секс с ней казался чем-то неестественным, противоречащим человеческой природе. В любом случае, она в доме сама и это будет слишком смахивать на изнасилование.
А ведь вполне вероятно, что это И БУДЕТ ИЗНАСИЛОВАНИЕМ.
Я отвёл взгляд от её трусов в самый последний миг. Лена закончила отбирать песни и ушла на кухню варить мне кофе. Оттуда до меня доносилось её пение и звуки звенящей посуды. Сам я, наконец, начал натягивать на себя брюки, - они нашлись под диваном, почти не мятые. Всунул одну ногу в штанину и завис.
В то время у меня была мулька: каждую встречную женщину я представлял матерью своих детей, супругой, спутницей жизни – и всякий раз это приводило меня к разочарованию, лишало желания что-либо делать. Я никак не мог с этим справиться: этот адский механизм самоуничижения сам запускался у меня в голове. Лену я изучал точно таким же образом. Хочу ли я трахать её одну всю жизнь, появляться с ней на людях, делиться сокровенным? Что, если наши дети будут похожи на неё? Да, в целом, она интересна, но это всё очень относительно. В другой координатной системе она урод. У неё кривые пальцы и худые ноги, груди словно пришиты от другой бабы, слишком тощий зад и больные глаза. Кроме того, у неё явно искажённое восприятие действительности. Возможно, она даже сумасшедшая.
Пока я завязывал галстук, моё внимание снова привлекла фотография в стенке. Вот ещё, в придачу. Что я буду делать с ней? Станет она для меня близким человеком или я уже никогда не смогу преодолеть первое впечатление? А ведь я даже не был с ней знаком. Я ещё раз проверил свой внешний вид и прошёл в кухню. Лена сидела за всё тем же микроскопического размера столиком, на котором теперь стояла чашка кофе и лежал небольшой бутербродик с колбасой – всё для меня.
В её чашке был чай.
- Большое спасибо, Лена. – сказал я. – Ты так добра ко мне.
Лена не ответила – только улыбнулась и подвинула чашку ко мне поближе. В её глазах угадывалась какая-то едва уловимая грусть, невыразимая добродушная тоска. «Возможно, ей трудно всё время отдавать. Может быть, никто никогда не делал чего-либо ради неё», подумал я. Мне это представлялось очень отчётливо. Она действительно была не от мира сего. Мне стало стыдно. Я стал молча поедать свой бутерброд, запивая его сладким кофе. Лена свой почти не пила – только смотрела на меня или в окно. Я тоже поглядывал в окно. Пейзаж мне совсем ни о чём не говорил.
Я всё ещё категорически не понимал, где я.
Наконец, кофе я допил.
- Что ж, мне пора ехать, - сказал я. – Я и так отнял у тебя много времени.
- Это пустяки, - ответила она. Ни тени недовольства не проскользнуло на её лице. Я перестал чувствовать себя неловко – мне наконец стало очевидно, что я ничем не смутил её своим затянувшимся визитом. Мне даже на секунду показалось, что она была рада, что я задержался.
– Идём, я проведу тебя. Ты ведь здесь ничего не знаешь. Подожди только, мне нужно одеться, - сказала Лена.
Я вышел в прихожую и сел на какой-то пуфик. Весь путь до него занял у меня всего пару шагов. Удивительно, что они помещаются здесь вдвоём с матерью. И где же отец? Что случилось с ним? Я не заметил в доме ни одной фотографии мужчины.
Лена переоделась в белый тренировочный костюм и кроссовки. Даже в спортивной одежде она выглядела потрясающе. Скорее всего, она и носила её почти всё время – она ведь продолжала профессионально танцевать, в отличии от Лёхи. Хотел бы я увидеть, как она танцует. Костюм был синтетическим, без подкладки, ткань тёрлась об её тело, плотно облегая соски. Их контуры проглядывались сквозь тонкую ткань. Меня снова начало мутить. «Сейчас или никогда», твердил я себе, «сейчас или никогда!». Но стоит ли? Риск всё испортить был слишком велик, я мог разрушить её доверие, изгадить чисто человеческое великодушие. Кроме того, я мог навсегда потерять Лёху. Он никогда бы мне этого не простил. Но ему бы следовало быть более решительным, если он и правда её так любит.
- Пойдём? – спросила она, сняв с крючка ключи.
- Да.
Мы спустились вниз. Улица выглядела вовсе не такой зловещей, какой была ночью. Солнце светило ярко и мягко, вокруг всё было зелено и свежо, - восхитительный майский денёк. Не помню, чтобы мы о чём-то разговаривали, пока шли. Лена провела меня до самой остановки - оказывается, здесь до центра было рукой подать. Одна из маршруток шла прямо на Крещатик. Лена пожала мне руку. Я поблагодарил её за гостеприимство и за отличный вечер. Как знать, может, в этом вся проблема: видя красивую женщину, мужчина считает, что она обязательно должна всё время думать о сексе – только потому, что она  заставляет его всё время думать о сексе. Наверное, с минуту мы стояли в обнимку. Потом я сел на заднее сиденье и уехал, терзая себя мыслями о том, нужно ли мне было попытаться на прощание её поцеловать или это снова могло бы быть оскорбительным.

6

Следующие несколько дней, а, можеть быть, даже недель, я всё время слушал песни, которые играли у Лены дома, особенно «Снег» и «По ту сторону бытия» - я узнал, как они называются и кто их играет. Неизвестно откуда у меня появился её телефон и мы стали переписываться. Звонить ей мне почему-то не хотелось, да я и не ощущал за собой морального права тревожить её звонками. Я по-прежнему сомневался в том, что начинать отношения с ней будет правильным поступком: я не хотел обижать своего друга, а также мне никак не удавалось представить Лену в роли своей жены, хотя я и понимал, что, по крайней мере, вторая причина – это уже откровенная глупость. Тем не менее, в переписке Лена выглядела намного общительнее и проще, чем в реальном разговоре, а это давало мне больше пространства для фантазии и дрочки.
Лена прислала мне почтой несколько своих фотографий. Она хотела отобрать снимок для резюме – искала работу хореографом на лето. Фотографии, были на редкость бездарными – на половине из них Лена выглядела злой, а на другой половине – растерянной. Я выбрал изо всех снимков один, на котором она была наиболее похожей на себя в жизни. Также я нашёл хорошую фирму по печати фотографий, отпечатал копию этого снимка и приклеил себе на дверцу шкафа – с внутренней стороны. Посторонние об этом фото не могли и догадываться, а шкаф у меня запирался на ключ.
Сам я тоже нашёл себе новую работу – в месте, которое не должно было называться рестораном ни в коем случае. Это была ловушка, тюрьма и я провёл лучшее лета в истории человечества – ни тебе облачка на небе, ни дождинки, ни невыносимой жары или холода. Я работал, как лошадь, иногда по пятнадцать часов в день, с одним выходным в неделю, но денег у меня всё равно не было – их хватало только на выпивку и утренний гамбургер. Под ноль. Почти каждый вечер после работы я переписывался с Леной по скайпу или хотя бы заходил на её страничку. Это одно давало мне иллюзию продвижения, что-то вроде надежды.
На самом деле, я просто сидел на жопе и ждал, когда всё свершится само.

7

И ближе к осени, почти в самом конце августа, я таки дождался – меня вытурили с работы и я снова повстречал эту суку, Алессу. Я знал её и раньше (без особого успеха), теперь же она сама поднырнула под меня, не оставив никакого шанса на спасение. Настоящая итальянка, родом из Неаполя, она приехала учиться по обмену. Чистейшая белая кожа, чёрные глаза, чёрные волосы, и во всех стратегически важных местах она была оптимально большой. Я множество раз ранее представлял себе её строптивую итальянскую вагину, и вот теперь она была моей – во всяком случае, должна была стать в ближайшем времени.
Но Алесса означала проблемы. Она была ещё совсем ребёнком, инфантильной капризной сволочью, желающей «веселиться» 24 часа в сутки  и за которой я нехотя обязан был волочился. Она понять не могла, как я могу быть «таким скучным», а я считал, что она и не догадывалась о том, что такое настоящее веселье. Ходьба по лезвию бритвы, тончайший акт, в котором ты познаёшь, из какого говна слеплен, - вот что для меня значило слово «веселиться». Ей же было бесконечно далеко до этого.
- Ты никогда не улыбаешься, ты никогда не даришь мне подарков, ты никогда не хочешь сходить потанцевать со мной! – Восклицала она. – ЧТО ТЫ ЗА МУЖЧИНА?
«Хуй его знает» - всякий раз хотел ответить я, да всегда помалкивал. Молчать в том году вообще стало моим любимым трюком и, хотя я и понимал, что сам рою себе яму, ничего не мог с этим поделать. Это был страх, страх того, что стоит мне лишь разок перед ней раскрыться, как я предам тем самым своё мировосприятие, отдам его ей, и что она после этого без труда заберётся ко мне в душу и обгложет её до костей.
Но также я не мог больше спокойно смотреть на её сочное итальянское тело, вечно вываливающееся из одежды, как тесто из кадушки. Я сдался.
Я скачал в интернете какую-то заумную наживку для мертвецов, что-то вроде «Фотоувеличения» или «Перемотки», купил бутылку вина, немного итальянского сыра и прошутто, а также раздал всем своим сожителям билеты на благотворительный концерт, которые я купил для них накануне. К тому дню я не занимался сексом уже два года и у меня было предчувствие грандиозной всепоглощающей ебли. Алесса явилась шикарная, как никогда ранее – чёрная облегающая юбка, чёрные ботинки, белая блузка с округлым воротником и белые чулки. Но, как ни крути, длинные ноги, узкая талия и здоровенная задница – вот что было главным в этом оркестре, вот что играло непрекращающуюся фугу всякий божий раз.
Спору нет – она тоже о чём-то догадывалась.
Я усадил её на койку одного из своих соседей – вонючего шизика, свихнувшегося на буддизме, вернее, на той нищенской похлёбке, которую варят из него всякие злодеи, а сам сел рядом, положив руку на внутреннюю сторону её мясистого бедра. Включил кино.
Выпивка кончалась быстро. Я почти не пил, почти не ел. Всё это делала Алесса и справлялась прекрасно – настолько, что я чувствовал себя лишним. Я предложил ей положить ноги мне на колени - нужно ведь было с чего-то начинать внедрение. Тут-то я и увидел: чулок. Он оказался прорванным прямо на большом пальце и она даже не пыталась скрыть это – просто сидела на кровати, ухмылялась, пила вино и шмыгала носом, не отрываясь от чёртового фильма.
Палец в это время торчал из дырки и глазел на меня – бестолковый, криво постриженный и грязный. Я провёл мысленные параллели с остальными местами на её теле, пока ещё таившимися под одеждой, и моё предчувствие ебли сразу же улетучилось.
- Мне надоело, - выдавил я наконец.
- Ты о чём?  - Спросила она.
- Мне надоело сидеть здесь и смотреть этот дурацкий фильм.
- НО ВЕДЬ ТЫ ЖЕ САМ ЕГО ВЫБРАЛ! – Возразила она.
- Я передумал. Пойдём лучше прогуляемся, - сказал я.
- Как скажешь, - ответила Алесса и вдруг загорелась. – Слушай, давай позвоним Лёхе? Может, он рядом?
Чёрт с ним, ладно. Может, это что-то изменит. Лёха и Алесса были хорошо знакомы. Я позвонил. Он и вправду был рядом и обещал появиться через пятнадцать минут. По крайней мере, сможет её развлечь, а там я, того и гляди, забуду о чулке и обо всём остальном. Мы вышли на улицу. Было уже начало сентября, на удивление холодное после такого великого лета. Дождь лил без передышки уже больше недели. Лёха подошёл и мы принялись разгуливать у шоссе, вдоль заброшенных корпусов и спортплощадок. Алесса безудержно хохотала после каждой его реплики. Жалкий клоун, воистину – но он был обаятелен. Я уже догадывался, что моё согласие встретиться было опрометчивым, - вернее, моё согласие на предложение прогуляться втроём. Но что я мог сделать? Я действительно никак не развлекал её.
Как будто меня обогнали на повороте – по той причине, что я просто не давил на педаль.
Дождь тем временем продолжал капать, мерзкий осенний дождь. Земля превратилась в жидкое месиво. Лёха перебежал через узкий кусок грязи и замахал руками:
- Эй, вы все! Аля, Винник! Бегите, наконец, сюда!
Он стоял над раскуроченной канавой и тыкал пальцем куда-то вниз.
Алесса побежала к нему, увязая в болоте почти по щиколотку: чвак! чвак! чвак! Остановилась в сантиметре от края, потом начала ржать и топать ногами. Её белоснежные чулки уже были все измазаны – я успел обратить на них внимание прежде, чем она окликнула меня.
- АХАХАХАХА! Bellezza! Сhic! Ахахахаха! АНТОН! Иди сюда, скорей! Это нечто! Ахахахаха!
Я был обут в новёхонькие туфли – единственную свою подготовку к осеннему сезону, на которую у меня хватило денег после летних «заработков». Сцепив зубы, я зашагал к ним, стараясь обходить особо глубокие места. Подошёл к канаве, заглянул. На дне её лежала надувная женщина.
- НУ, И ЧТО?! – Не сдержался я.
- Как, что? – Вскричал Лёха. – Да это ж РЕЗИНОВАЯ ТЁЛКА!
- Ох, да говно это всё! – Ответил я и побрёл обратно, всё так же старательно оминая лужи и грязевые капканы. Туфли были безнадёжно испачканы, грязь облепила всю подошву. Грязь меня бесила. Я не был сторонником частого мытья, мне больше нравилась аккуратная носка. Даже свои рубашки я одевал только на идеально вымытое тело, а когда приходило время их стирать, делал это вручную, уделяя внимание манжетам и подмышкам, но никогда не задевая полочки и спинку. Я всегда очень берёг свою одежду, потому как считал постоянное обновление гардероба редкой формой филистерства.
Алесса с Лёхой продолжали стоять над канавой и хихикать от вида резиновой тёлки. Они выглядели, как заговорщики. Я повернулся и пошёл домой. Вид Алессы, топающей ботинком по трясине, никак не выходил у меня из головы. Если что-то между нами и было, то это безвозвратно ушло, и даже её роскошная неаполитанская задница не способна будет что-либо изменить. Да и не только в этом дело. Я, кроме шуток, был зол, угрюм, неразговорчив, зажат, слишком повёрнут на своём драгоценном внутреннем мире – не столь драгоценном, впрочем, если бы в нём не повадились наводить порядки разнообразные ничтожества. Алессе не нужен был я, сгорающий заживо на бессмысленных унизительных работах – ей нужен был очередной желторотый придурок, хихикающий над видом латексной шлюхи и готовый в свой единственный выходной слушать её бесконечные россказни о том, какая она ТАЛАНТЛИВЕЙШАЯ художница.
Я ведь один считал, что ляжки у неё были куда лучше, чем её картины.

8

Несколько дней спустя Алесса попросила меня забрать её после занятий в художке. Был дъявольски холодный вечер и я натянул на голову какую-то старую шапку, которую нашёл в комнате на общей полке. Мне было плевать на свой внешний вид. Я никогда не выносил холода. В шапке же мне было нормально. Мне было нормально, когда я ехал в метро, когда вышел из него и когда ждал Алессу в вестибюле. Но как только она подошла, со мною случилось нечто небывалое: словно кто-то внутри меня переключил тумблер. Я не мог произнести ни слова – но не так, как я всегда это делал, когда становился в позу. В этот раз я говорил слова, но наружу не доносилось ни единого звука – я только открывал и закрывал рот, как рыба. Неподьёмный валун давил мне на грудь, я чувствовал, что задыхаюсь.
- Тааак. Давай зайдём сюда и поговорим, - сказала Алесса.
Мы зашли в студенческий арт-клуб, на самом деле – обыкновенную вшивую забегаловку, каких у вас на районе тыщи. Арт-клубом она называлась лишь потому, что находилась под стенами художки и там вечно околачивались разные ТВОРЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТИ. Так вышло, что мы были чуть ли не последними посетителями этого места – на следующий день всю эту арт-котельню прикрыли, так как там наливали посетителям пива, не спрашивая при этом документов, что для студгородка было неприемлимо. С пивом мне в тот вечер, кстати, не пофартило – Алесса с ходу заказала для нас по фруктовому чаю.
- Послушай, - сказала она, - так дальше не получится.
Я всё ещё не мог произнести ни слова.
- Я просто не могу достучаться к тебе. Ладно, что ты вечно в плохом настроении, совсем мне не улыбаешься, вечно хочешь спать и слишком много пьёшь, так ты ведь ещё и ничем не хочешь со мной делиться! Так нельзя, Антон, ты понимаешь?
Всё это было понятно мне прекрасно. Базовый уровень восприятия, орешки. Я их все уже давным-давно поел и высрал. Единственное, чего я никак не мог понять – это как она может так живо всем интересоваться, так сходить с ума по поводу всего на свете, когда при детальнейшем рассмотрении всё такая глупость.
- ЛЮДИ ДОЛЖНЫ ОБЩАТЬСЯ! – говорила она.
Я слушал её дальше и дальше, она, как мне казалось, рассказывала умнейшие вещи – о том, как нужно уметь «делиться», «веселиться» и «воспринимать всё проще». Я почти поверил ей, но говорить у меня по-прежнему никак не получалось. Да, она вполне могла оказаться умнее меня во множестве степеней сравнения (и я даже не сомневался, что окажется), но по степени НЕИСТОВОСТИ она была мне далеко не ровня. Это было именно той причиной, по которой я считал, что она никогда не сможет создать действительно хорошую картину. Если человек не неистов, в творческом отношении ему конец. Если огонь в груди затух или никогда не горел в ней, то этого уже никак не исправить.
Короче говоря, я так ничего и не ответил – не смог. Она поговорила сама с собой ещё с полчаса и после этого мы расстались, или что-то около того.
В какой-то мере, я до сих пор молчу.

9

Без Алессы мне сразу стало значительно легче. Я снова мог ходить в университет, снова мог произносить звуки. Плен неаполитанских булок прекратился, развеялся, как утренний туман, но кое-что для меня эти отношения, всё-таки, прояснили: наверное, впервые в жизни я начал подозревать, что чего-либо хорошего или привлекательного в моей чокнутости нет, - зато есть проблемы восприятия, проблемы общения, доверия и всякого такого прочего. Я переживал из-за этого ужасно.
Но ещё больше я переживал из-за того, что потерял связь с Леной. Я чувствовал странное угрызение совести, будто я предал её, разменял на груду ничего не стоящего хлама. Я принялся названивать ей, но её номер был всё время отключен, проверял её страницу в сети, но она не отзывалась. Я всё время слушал те самые песни, которые она ставила в тот вечер у себя дома, словно пытался вызвать её на связь. Это, ясное дело, не помогало.
Единственным человеком, который мог мне помочь, был Лёха, но он тоже не брал трубку и не отвечал ни на какие сообщения. Ответить он удосужился только на следующей неделе. Я уже почти знал ответ наперёд.
- Почему тебе нельзя дозвониться? Я волнуюсь!
- Как это «нельзя»? – Ответил Лёха. - Всё можно, дядя.
- Ты что, встречаешься с Алессой? – Выпалил я.
- НЕТ, С ЧЕГО ТЫ ВЗЯААЛ?!
- Ни с чего.
Через несколько дней я узнал, что он начал встречаться с ней ещё с того самого вечера, как мы гуляли под дождём – то есть, пока мы с ней ещё были вместе. Резиновая баба таки сблизила их. Я не ревновал, и даже почти не расстраивался, что всё так обернулось. Это было ещё не так плохо. Что действительно было плохо – это то, что теперь у меня не было никакой возможности выйти на Лену. Лёха был единственным человеком, кто мог дать мне её новый номер, но я больше ничего не мог попросить у него. Он и не дал бы мне номер – просто из опасения. Конечно, вряд ли я стал бы добиваться Лены из мести. Но теперь я точно знал, в чём моя настоящая ошибка.
Меня начало грузить по-настоящему, хотя, по большому счёту, ничего страшного не случилось. Я потерял друга, который никогда не был мне другом, девушку, которая меня бесила и девушку, в которой я не был уверен. Тем не менее, это злило и огорчало меня, я чувствовал на себе груз неразрешимой проблемы, как будто я вообще не способен сделать правильный выбор, поступить согласно воле – и никогда не смогу. Я перебирал разнообразнейшие события, случавшиеся в моей жизни и всякий раз приходил к выводу, что делал ставку не на то, что нужно и стремился не к тому, чего хотел на самом деле. Вся моя жизнь выглядела, как проступок, который нельзя было исправить, но за который можно было понести наказание. И я наказывал себя, как мог.

10

Незадолго до Рождества Лёха объявился. Сомнений быть не могло – он расстался с Алессой и теперь хотел восстановить со мной связь. Я знал, что ни один из нас всё равно не сможет ничего больше сделать для другого. Мне он был не нужен, я был не нужен ему. Тем не менее, я согласился встретиться с ним в каком-то пабе – просто так, поболтать о том, о сём. В конце концов, если ты не хочешь продолжать отношения с человеком в старой форме, вы вполне можете выбрать новую – увы, как правило, ещё более гнусную.
- Прикинь, Алесса была девственницей. – Сказал Лёха.
- Все девушки когда-то были девственницами, парень.
- Я и подумать не мог о ней такого, а ты?
Я подумать не мог, как он, оказывается, облегчил мне жизнь. И я всё ещё помнил про палец.
- Что ж, это забавно.
- Это пиздец как забавно, чувак! – Лёха смачно затянулся сигаретой. – Ничего. К счастью, это всё в прошлом. Я слышал, ты всерьёз хочешь стать писателем?
- Просто хочу заново сесть за тексты. Может, научусь куда-то девать то, что стоит и гниёт у меня в голове. Помогу кому-нибудь.
- Но у тебя нет компа?
- Но у меня нет компа.
- Сколько он стоит?
- Полторы, может, две.
- Я дам денег. На следующей неделе у меня будет зарплата, я смогу тебе одолжить. Бессрочно. – Сказал он.
- Было бы неплохо, но я всё пропиваю и проедаю. Впрочем, я мог бы отдавать тебе по 300 гривен в месяц, наверное.
- Как захочешь. Мне не к спеху. Для меня главное помочь брату купить колясочку для племянницы, остальным я смогу поделиться с тобой.
Мне очень слабо в это верилось. Купить комп было бы и правда очень даже хорошо для меня, но на его помощь мне было как-то надристать. Мне почти на всё было надристать, кроме, пожалуй, одного.
- Лёха.
- Что?
- Дай мне номер Лены? Я никак не могу с ней связаться.
Он хитро посмотрел на меня и засмеялся. Потом вдруг стал серьёзным.
- Ты что, шутишь?
- Нет.
- Она же умерла.
Я не мог поверить своим ушам. Лёха снова начал было ухмыляться. Я перегнулся через столик и схватил его за шкирку.
- А НЕ ОХУЕЛ ЛИ ТЫ?
- Это правда, чувак. - Сказал он спокойно. Я разжал руки. Сел на свой стул обратно и порядочно хлебнул.
Он начал рассказывать. Это случилось ещё осенью – в тот день, когда впервые за 11 лет в сентябре ударила гроза с громом. Я тогда был с Алессой. Лена с девочками гуляла день группы в «Обезьяне» и какой-то мужчина угостил её коктейлем. В коктейле что-то было. Она потеряла сознание, впала в кому и на следующее утро умерла.
- Но ведь она не пьёт! – Сказал я.
- Да. Наверное, он заставил её выпить.
- «Наверное»! Этого что, никто не видел?
- Представь себе, никто.
Мы помолчали некоторое время.
- Почему ты не сказал мне сразу?
- Её мать просила никому не говорить.
- Ты знаешь, где она похоронена?
- Нет.
Я бросил на стол деньги за пиво, которое выпил и молча вышел в ночь.

Tweet