Мой друг Лёша – бывший учитель физики, несостоявшийся астроном, муж замечательной жены и художник, наконец. Мы сидим с ним в автобусе, машина – бывший секондхэнд, подаренная бедной России доброй Европой. В общем, мы сидим на заднем сиденьи, и это удобно, поскольку за спиной у нас никто не сидит. Мы выдержали суровый поединок с уличным кондуктором за право проезда (бесплатного, заметьте) в муниципальном транспорте. А это так унизительно. Когда я езжу один, я всегда оплачиваю проезд.
  – И это неправильно, – говорит Леша, – по отношению к кондукторше.
  – Неправильно, – соглашаюсь я, потому что я соглашатель.
  Мы работаем в метро инспекторами ООП – и это круто, чёрт побери! Контра каждый раз пыжится и тщится доказать нам, что мы должны платить на общих основаниях. Но Лёша такой представительный, такой, такой... Да ещё его мундир с фуражкой и погончиками. Сплошное золото на тёмно-синем фоне – словно капитан звёздолёта. В общем, он подавляет её своим видом ещё задолго до того, как она откроет рот. Он жестом фокусника извлекает служебную ксиву, облачённую в ламинат, проводит ею перед глазами тётки-кондукторши. И документ исчезает в недрах его мундира. Контра так ничего и не сказала, лишь кивнула головой. А ведь хотела, хотела сказать: что, мол, хватит, надоело – но только вызов в глазах, красноречивый женский взгляд.
  Лёша дёргает меня за ремень дорожной сумки, сцена и так затянулась.
  – Со мной, – говорит он контре и втягивает меня в тёплое нутро автобуса, словно ребёнка.
  А снаружи сумерки, промозглый городской зимний вечер, струится нелепый крупный снег, и многочисленные ларьки с пивом и сигаретами. Водитель автобуса не удостоил нас и взгляда, водители пассажирского транспорта ходят в метро бесплатно по негласному уговору.
  Итак, у нас был очень тяжёлый день, мы бились с нарушителями порядка на метрополитене и разбили их наголову. Мы их осуждали, порицали, призывали и карали, наконец. И теперь мы сидим, хорошо сидим, но нам этого мало. Как только автобус тронется, но не раньше, мы достанем из сумок бутеры с колбасой или без. У Лёши замечательная жена, и его бутеры... в общем, на них всегда что-нибудь хорошее положено: или сервелат, или красная рыба. У меня, конечно, труба пониже и дым пожиже. И Лёше это лестно, я знаю про это. Затем мы достаём "Балтику № 9". Раньше я не пил пива, но с Лёшей можно, он такой хороший друг, что не страшно стать алкоголиком на час-полтора.
  Мы пьём пиво, закусываем замечательными бутербродами, сделанными заботливыми руками его супруги. Так что часть этой супружеской любви достаётся и мне тоже, и от этого я чувствую себя немного вором. Мне даже совестно, но Лёша хороший, ему не жалко, к тому же мои бутеры тоже будут съедены, только попозже. Я их делаю сам, просто я никому не доверяю собирать себе обед на работу. У меня тоже есть жена, и довольно строгая – она бухгалтер, но я её не боюсь. У Лёши жена – директор, и мы её побаиваемся, сами не знаем почему. В общем-то её можно и нужно любить, но на расстоянии. Я уважаю Лёшу, он смелый, но мне повезло больше с женой.
  Ну вот, пиво выпито, и Лёша заботливо прячет бутылки. Мне смешно: пакет всю поездку будет громыхать стеклом. Мы выехали, наконец, из мегаполиса, автобус мягко покачивается на рессорах и плавно набирает скорость. Ехать долго, но без остановок, машина разогналась не на шутку, за окном белесая муть. А в салоне мягкий полумрак, тепло, сухо, нигде не лязгает, ниоткуда не дует и не капает, двигатель мирно гудит-поёт свою дорожную песню. Сделано в Германии.
  Одинокий автобус мчится среди заснеженных полей. Ночь, зима, небо усеяно звёздами. Ущербная Луна тускло светит из-за мрачных туч, словно неродная. Она боится Лёшу, потому что он всё про неё знает, и про звёзды тоже, он ЛИНИЯ-12.  Как бывший учитель, он умеет подать материал, но сейчас бесполезно расспрашивать его про линию, к тому же когда он выпьет, он начинает повторятся, и от этого чувствуешь себя второгодником. Когда тебе сороковник, это знаете ли, напрягает. Мне немножко жаль в такие минуты его жену, а может, ей меня жаль, короче – не знаю.
  Мы едем, едем, мне не хочется говорить, но Лёша не умеет молчать, это у него от старой профессии. Речь его легка и профессиональна, он авторитарен и убедителен. В общем-то отвечать ему не обязательно, мы же не на уроке, достаточно только молчать и преданно смотреть иногда. (Бедные дети, – думаю я, когда Лёша в очередной раз пересказывает Хроники Нарнии). Надо остановить этот водопад! Он ни фига не чувствует ауры момента. Ну, ночь, зима, луна  ночной полёт, короче.
  – Лёша, – неожиданно для него обращаюсь я к нему, ласково так и проникновенно.
  – Да,я слушаю, –  говорит он и профессиональным жестом педагога поправляет очки.
  – А что такое ЛИНИЯ-12?
  Тут он замешкался, словно наткнулся на препятствие. Лицо его скрыто полумраком и покачивается, словно мираж, то ли от пива, то ли оттого, что покачивается корпус автобуса во время езды. Плавно так, как голова кобры, оправа очков зловеще поблёскивает. (Золотая, конечно, – констатирую я.) У меня тоже есть очки, но оправа пластмассовая, однако это обстоятельство не мешает мне чувствовать себя паритетно. Но не до конца.
Такой вот расклад: он принц, а я золушкин, но психологически мне удобно в его тени. Мы одногодки, живем в одном городе, работаем в одном месте, оба художники-самоучки, опять же жёны, дети, собаки, и пьём пиво "Балтика" после работы. (Ну-ка, как он выкрутится? А он выкрутится, он просто мастер выходить сухим из воды – продувная бестия!) Это такая игра: он Штирлиц, а я Мюллер в данный момент. Когда он трезвый, ему больше импонирует папаша-Мюллер. Штирлиц, при всей своей незаурядности, серый и скучный какой-то – штабная крыса. Правда, он слишком много знает, этот Исаев... Лёша молчит, морщит лоб и придумывает ответ. А я смотрю на него, как смотрит его жена, когда он нетрезвый приходит с работы. Он тогда берет с собой меня для храбрости, у дверей его квартиры я немного задерживаюсь, чтобы ничего не случилось. А она открывает дверь и всё равно смотрит на него с укоризной и снисхождением, а меня в упор не видит. Наверное, считает, что я плохой друг, спаиваю её хорошего мужа – все жёны одинаковы.
  А Лёша держит паузу, она должна придать вес последующей речи. Автобус заметно тряхнуло, его лицо качнулось в мою сторону, и он жарко зашептал мне в ухо, что он, Лёша, на самом деле не Лёша, в нём сидит некая загадочная сущность, прилетевшая к нам из галактики ЛИНИЯ-12 – страшное открытие. Я внимательно слежу за его лицом, оно какое-то не такое, как всегда. На меня смотрит не славный друг Лёша, а какая-то личина, да-да... Словно маска, взятая напрокат. Откуда-то в лицо мне дохнуло холодом, словно из глубин космоса, словно и вправду я сижу с инопланетянином.
  Блин, как играет, собака! Станиславский отдыхает... Я отворачиваюсь к окну, взглядом отыскиваю Луну (на месте, слава богу) и задумчиво рисую латинскую букву "V" на запотевшем стекле. Поворачиваюсь к Лёше и неумолимо изрекаю:
  – Не верю.
  Теперь уже он отворачивается от меня, и весь вид его как бы говорит: вот я доверился тебе, как другу, а ты... Бутылки в пакете виновато звенят, Лёша отстранённо молчит.(Какой-такой инопланетянин, просто обиженный ребёнок, – думаю я.)
  Однако надо что-то делать. Я приближаюсь к его уху и заговорщицки шепчу:
  – А жена знает?
  Это напоминает мне сцену из какой-то кинокомедии.
  – Нет, – потупясь, промолвил Лёша. (Ну ещё бы, попробовал бы он ей это сказать. Хе-хе.)
  – Правильно, и не говори, – советую я лучшему другу.
  – Я тоже никому не скажу... честное пионерское, – добиваю я его.
  Тут мы оба не выдерживаем и дружно смеёмся.                                                                                  Но Лёшу не так-то легко сбить с толку (вот он – Линия-12, а кто я, просто так постоять рядом пришел).
  – Ты же знаешь, я родом из Ульяновска, – негромко, но солидно заявляет он.
  Я знаю, там родились Лёша и Ленин. А я интернатовский, и мне нечего сказать. (Один-ноль в пользу Штирлица!) Вообще-то я бы много чего мог напридумывать, но тогда он скажет, что его отец был знаком с художником Пластовым (картина "Фашист пролетел" плюс школьное сочинение с одноимённым названием – два-ноль!). И я молчу, а ещё он может сказать, что его друг был первым мужем певицы Долиной (три-ноль в пользу Штирлица!). Аргумент, конечно, сомнительный, но у меня в запасе даже такого нет. А ещё его жена – ДИРЕКТОР, а моя – в общем, помолчим...
  – А причём здесь Линия-12? – решил не сдаваться я.
Это, конечно, не совсем по правилам. Но, знаете ли, когда против папаши Мюллера целая могучая кучка – Ленин, Долина и Лёшина жена – какие уж тут правила. Мысленно, в ледяном сиянии встаёт перед моим взором Троица: лысый Ленин и две святые женщины по бокам, и несутся над сугробами, то ныряя, то выскакивая из снегов рядом с окном автобуса. (Нас не догонишь, думаю я.) Метёт метель, снежные заряды бьют в стекло, не разберёшь, где земля, где небо. И автобус уже не автобус, а словно самолёт полярников пробивается к Северному полюсу (нет, я не сдамся). Но Лёша тоже упорный:
  – А при том, что Ильич, он тоже оттуда... – и он многозначительно и торжественно указывает пальцем в потолок салона.
  Потолок как потолок, пластик аккуратно пригнан, щелей нет, конденсат не капает.
  – А доказательства? – мрачно говорю я.
  – Пожалуйста, – находится тут же Лёша. – У него по линии бабки ничего не известно, сплошная темнота (еврейкой, наверное, была - тоже  тёмная лошадка! – догадываюсь я).
  – У меня тоже бабушка грузинкой была, но я же не грузин.
  И это абсолютная правда, но не вся: то, что она была второй женой моего дедушки, я сам догадался. Но документов нет – и всё тут, война, переезды, бомбёжки. Довод посильнее,  чем дружба его отца с художником Пластовым. К тому же: что у самого Ленина бабушка была еврейкой, Лёша ни за что не признает, потому что он – патриот.
Он смотрит на меня уже другими глазами, и я чувствую, что он дозревает до вывода: что я тоже Линия-12, но только с другого конца.
  – Ты знаешь, я давно тебе хочу сказать... – тут Лёша снимает свои очки и протирает стёкла носовым платком, и вселенская тоска в глазах, – мы ЧУЖИЕ на ЭТОЙ планете! (Красные победили! – тайно радуюсь я).
  – Да-да, – сдерживаюсь изо всех сил я.
  – Нас даже в автобус не хотят пускать без оплаты.
  Мы опять смеёмся. Но не долго, потому что автобус вырвался из полосы дремучего леса и взлетел на мост через Неву. Мост очень длинный и высоко вознесён над рекой. Но дорога такая скользкая, а перила такие невысокие и хлипкие. И хоть река скована льдом, ну вы меня понимаете: смерть будет недолгой, но ужасной. Тяжелую машину занесёт на выбоине, и она сметёт ограждение, как паутину. Дальше стоп-кадр: зависание над бездной, тяжёлая машина мгновенно проломит лёд, сильное течение снесет корпус в сторону от тёмной полыньи. Конец. Машину, конечно, потом достанут, но кому от этого легче.
  Это коллективная фобия всех кировских жителей, раз в три года машины, чаще всего зимой, улетают в Неву, и ни дна, ни покрышки. Мы с Лёшей инстинктивно прижимаемся друг к другу. Тяжёлая махина, как звездолёт, устремляется по линии моста в бездонное ночное небо, полное звёзд. (Вот она, Линия -12, раз – и ты уже на том свете. Господи, спаси и помилуй люди твоя... –  шепчу я про себя.)  Лёша же загадочно улыбается. (Вот жена ведёт его за руку по волнам житейского моря, через все опасности и преграды. Ему повезло, такая вытащит откуда хошь, хоть со дна Невы... и меня заодно.)
  Наконец, мост закончился, автобус-звездолёт пошел на посадку, петля дорожной развязки и окончательный поворот к дому. Мой друг приободрился, поправил фуражку на голове, сдул несуществующие пылинки с погон с золотыми звёздочками. (Звёздная пыль, –  усмехаюсь я.) Мелькнули знакомые деревенские домишки, по самую крышу занесённые снегом, дальше кладбище с мрачными елями, военный завод с бесконечным кирпичным забором и огни пятиэтажек.
  Автостанция, автобус закачался на ухабах и, наконец, замер, затих. Звякнула бутылка о бутылку в пакете, Лёша покосился на сумку с посудой. (Брать или не брать? – и тяжёлая дума на челе. Мировая проблема!)
  –  Оставь водителю.
  –  Да? –  он ещё колеблется.
  –  Ну, представь, что скажет твоя: ты такой павлин-мавлин, при погонах с кокардой и пакетом пустых бутылок в руках, –  убеждаю его я. Но он ещё не пришёл к окончательному выводу.
  –  Друг мой, это же амикошонство, –  Лёша благодарно смотрит в мою сторону (друг всегда даст хороший совет). Правда, он совсем не представляет, что значит это слово, но я тоже не представляю.
  Просто я знаю, что это магическое слово, и у меня их много в запасе для Лёши. Когда ты работаешь рядом с человеком, рукою достающим до звёзд, то только такие слова помогают чувствовать себя рядом с ним на равных. Мы идём к дому, пока нам по пути, но вот уже перекрёсток.
  –  Ты меня не провожай, –  трогательно говорит друг Лёша, словно он девушка. Я критически осматриваю его, ничего вроде: соответствует мировым стандартам.
  –  Ну смотри, –  говорю я ответственно, –  без фокусов, а то таких не берут в космонавты.
  Он шутливо салютует мне (ну вылитый президент Франции де Голль), и мы расходимся, каждый к своему дому.

К О Н Е Ц  С-Петербург  13 мая 11года  Богданов И. В. (89045116822)

Tweet