Беглый (афторская версия)
Автор: Vincent A. Killpastor
Сopyright: Creative Commons
Publishers 2013 (c) 2013 by Vincent A. Killpastor
Издательство
«ГУИНприМВДРУз»приучастии Coca-Cola IcihmligiUzbekiston, LTD
Не рекомендуется лицам не достигшим18+
VincentA. Killpastor, мелкий уголовник и лузер, рассказывает в этой повести – историю побега от самого себя.
Время и место действия – Тошкент, Узбекистон – 2001 год.Узбекская Джамахирия на момент прихода сюда американских войск практически завершает строительство государства с авторитарной властью и полицейским режимом.
Повесть в трех частях:

1.    Беглый
2.    Красный
3.    Промискуитет

Издательство Управления Исполнения Наказания при МВД Республики Узбекистон.
2012


ЧАСТЬ1
Пролог
Во мне нет ни одной капли узбекской крови.  Но я родился в Узбекистане.
Город моего детства – Ташкент был разделен невидимой берлинской стеной на две части. Старый город и Новый город. Это произошло еще во времена Российской империи. Разделение города на две части было именно тем, что таится в корнях слов сегрегация и апартеид.
Хотя я родился уже во времена, когда Российская империя именовалась Советским Союзом – разделение между Старым и Новым Ташкентом никто стирать не собирался. Таким образом, я вырос в Ташкенте, где почти не было узбеков. Максимум на что они были способны узбеки это тонкости кулинарии и торговля на базаре. На обязательных для политкорректности уроках узбекского языка в английской спецшколе, где я учился – мы плевали в учительницу жеванной бумагой из маленьких трубочек. Она говорила на русском с дурацким базарным акцентом. Когда плевать в учительницу надоедало, мы плевали в портреты узбекских писателей с дурацкими именами.  Узбеки были каким-то приложением к нашему Ташкенту. Иногда нужным, но обычно - нет.
В суровый для страны год, когда император Ельцин пропил Узбекистан, я к своему ужасу понял, что мой Ташкент – это главный город узбеков. А самих узбеков – в Узбекистане – миллионы. Перемены были настолько быстрыми и пугающими, что я решил бежать из Ташкента.
Пройдет много лет прожитых в разных странах и под разными именами, до того момента пока я вдруг не сделаю страшное открытие – на самом деле  сам я - настоящий узбек.
Правдивая история моих многочисленных побегов и легла в основу этой книги.


1
Честно вам скажу – в каком это все было году не помню, хоть убей. Хорошо помню, что дал нам сирым тогда амнистию мудрый и бессмертный наш юртбаши. Амнистию дают не потому, что владелец контрольного пакета страны с великим будущим исполнен чувства гуманизма – все гораздо проще и прозаичней, тюрьмы донельзя переполнены. Нужна некоторая перистальтика, а то может случится запор.

Поэтому указ об амнистии с августейшим вензелем юртбаши, у нас каждый год. День рождения Тимура - амнистия, бар-мицва Тимура  - снова  амнистия,  не без амнистии, уверен, обойдется и годовщина смерти великого пращура.  Дают срока под потолок, а потом режут, режут и режут. Все при деле. Все довольны.
Теперь пришла пора провести курсы жизни "по понятиям" со следующей партией граждан. Вот разнарядка на освобождение койко-мест.Получите и распишитесь.

Долг родине, оставшийся с меня, разумеется, совсем не скостили, такой вот я везучий, а режим содержания действительно  смягчили – перевели на колон-поселение. 

При Союзе это называлось вольное поселение. А теперь вот нате вам – колон. Пугающая семантика узбекской независимости. Секретный проект узбекской филологии в тайных застенках библиотеки имени Навои.

Каждая новая власть обязательно в первую очередь старается засрать людям не только мозги, но и язык. Страдают в первую очередь таблички с названиями улиц.
С чем это колон-поселение кушают, я тогда совсем не имел малейшего представления.  Но звучало лучше, чем военизированная галошная фабрика усиленного режима.
Так что, пообував страну четыре с половиной года в удобные мягкие галоши, перемене, возможно к лучшему, я необычайно возрадовался.

Засуетился, засобирался в путь. Крепкий сон и здоровый аппетит сразу же исчезли, а на горизонте вроде даже замаячила свобода.
Дорога в заветную колонку лежала через Ташкентский Централ, не воспетый пухлым Кругом, но все же известный в определённых кругах, как Таштюрьма или ТТ.

Сколько счастливых граждан прошло сквозь ее ворота – это настоящаятайна Белого Сарая – это так скромно юртбаши называет узбекский Белый Дом. Когда ее, наконец, обнародуют – таштюрьма затмит все чудеса книги рекордов Гиннесса. Наивные россияне плачут от телесериалов про страшный тридцать седьмой год, а со всех сторон, со всех застенков, можно сказать, слышен характерный туберкулезный кашель соседних стран, где отцы народов сильно злоупотребляют беломором.

Да и пусть передохнут, чурки, скажет массовый российский читатель. Кому нужны таджики без метлы?

Через самое короткое время я должен был стать таким же полугражданином, как и большинство из читателей, только без зеленого паспорта.Однако везли меня  в неизбежный уют тюрьмы почему-то конвоем из трёхмолодых автоматчиков, которые имели наглость стрелять у нас курево.Правда, вместо воронка это был небольшой автобус с окнами без решеток.

Когда наш автобус выезжал из широких ворот зоны в большой мир, сидящий со мной рядом будущий колон-поселенец, по-мусульмански омыл руками лицо и внятно сказал: Аллоху Омин.
Алоху -Омин, не стал спорить я, и сделал руками похожий жест. Это тоже наша штучка – узбекских русских – оказавшись среди мусульман, не выделяться из толпы. Политкорректность.

Зачем везти людей под конвоем, чтобы в конце маршрута выпустить, так и осталось для меня загадкой по сей день. Может давали шанс потертым сроком людям обзавестись автоматическим оружием, которые сопляки солдаты просто побросали на заднее сиденье маленького пазика. Когда автобус подскакивал на кочках, автоматы слегка стукались друг о дружку.

Ладно. Пусть живут. Настроение было приподнятым. Представьте, что вам больше четырех лет не давали выезжать с территории размером с пионерский концентрационен лагерн и вдруг сдуру, по какой-то ошибке выпустили. Ведь сроку то мне изначально дали восемь лет галошных галер.

По приезду в ТТ, тщательно прошмонав на знакомом до слез вокзальчике, будто я из зоны, находясь всю дорогу под конвоем, мог вывезти мешок героина,меня втолкнули в душегубку на первом этаже второго аула.Как в могилу зарыли живьём. Здравствуй, свобода!

Стояла середина беспощадного к слабонервным ташкентского лета.В двадцатиместной хате ожидало приезда покупателей человек семьдесят, а самое главное, не было ни одного кондиционера воздуха.

Когда люди заняты элементарным выживанием, с них стирается налет культуры и вежливости. Слетит и с вас, если вы окажитесь в забитом до предела вагоне метро, который вдруг выставили на солнцепек в середине лета.

Не люблю оказываться среди людей, с которых слетел налет культуры и вежливости. Эти люди мне неприятны. Поэтому сразу  и понял, что перемена, она может быть и к худшему.

Я -знаете ли, консерватор. Перемен не люблю и даже боюсь. Как говорится, никогда не бывает так хреново, чтобы не могло стать ещё хуже. Это  тоже цитата из трудов многомудрого, но ее редко увидишь на уличных баннерах.

Оказаться после ограниченного, но все же наполненного свежим воздухом пространства лагеря в  душной, отрезвляюще смердящей пердежом капустной баланды камере, было смертельно тоскливо.
Тюрьма мало изменилась за последние неполные пять лет моего отсутствия. Я даже не успел по ней сильно соскучиться.

Словоохотливые обитатели отсека номер 122,обрадовали меня с ходу– ждать, покупателей можно дней сорок, а то и поболее, если делюга где затрётся по разным кафкианским дас канцелярен джамахирии.
Некоторая либеральность блатных понятий в лагере, в тюрьме стирается полностью. Понятия в камере железобетоны, как сами стены тюрьмы.

Так что, запасайся терпением, милый  почти вольный человек. Я сделал тогда еще одно, довольно спорное открытие по поводу узбекской государственности. Корнем слова «давлят» - государство по-узбекски – вполне возможно является русский глагол «подавлять».

А давка в камерном отсеке была самая настоящая. Семьдесят человек загнали в помещение туалета на маленькой железнодорожной станции.
Вот тебе бабушка и амнистия юртбаши, в кровь ее в душу. Будто знаете, снова взяли  и посадили меня. Сансара какая-то долбанная, а не амнистия.

Ну... посадили, так посадили. Ленин, он ведь тоже сидел. И ничего. Стал вождём мирового пролетариата. Тут ведь что главное - не погнать. Не дать задымитьсвоей крыше.
Ну, а чтобы не дать чердаку треснуть, под давлением тюремных атмосфер, необходимо создать  жесткую рутину, расписать свой день по минутам: встал-просчитался-заглотил баланду-почитал-книжку-слепил из коробков кораблик-вырулил сигаретку-покурил-просчитался-влил в себя ужин-отъехал ко сну.Это рецепт гражданского счастья.Ваше расписание должно быть чётким, как у немцев.

Сон в этом графике - самая сладкая часть. Больше спите, берегите нервы.
А завтра – по новой. Так и полетят листики с календаря-то прочь. Вплоть до священной даты первое сентября, это когда счастливым гражданам раздают бесплатный плов и традиционный узбекский сумаляк. А пока - сидите теперь раз уж посадили –и не вздумайте о свободе тосковать.
Свобода, как говорится, это то, что у Шнура и Кипелова внутри. Одна абстракция беспонтовая, да  и ливер с запашком. Зачем она вам? Да и что вы о ней знаете?

Вот вы сегодня что, по своей ли воле в прекрасный летний денёк восемь часов к ряду в монитор с эксел-таблицами пялились? Вместо того чтоб мулатке под пальмой на вечернем пляже милях в ста от экватора земного медленно эдак с нежностью шептать в ушко? На зависть окружающим развивающимся странам.

Вот! И у вас рутина выработалась, весь день по минутам, только вместо баланды и карцерного сумаляка- макдональдс осклизлый, а вместо просчёта – поездка в душном вагоне метро с консервированными в собственном соку телами сограждан.
Так что срок-то у некоторых из вас пожизненный. Как у нашего юртбаши. Без амнистии. А меня вот -максимум через сорок дней на воздух выпустят. Так-то сынки.

Вошёлзначиться я быстренько в этот сиделый тюремный транс – благо уже во второй раз замуровали демоны, позитивный опыт медитации имеется.

Сижу. Курю. Мотаю себе круги на автопилоте. Думаю про завещание Ленина, большие фейербаховские сиськи и прочее такое возвышенное. Читаю о самоотверженном подвиге комбайнов и курган-тюбинских дехкан в битве за пахту, в расклеенных вместо обоев правильных газетах на стенах.

И тут на третий день бестолкового этого путешествия в смирительной рубашке, являет мне господь чудо великое.
***

Когда открывают кормушку для баланды, лица баландёра никогда толком не видно. Видно только его руку-манипулятор.

Многое может рассказать о баландёре его рука. У этого вон – краска так и въелась под ногти - сразу видно – художником на воле был, а на худой конец маляром. А может и не на воле, может в уютном лагере, в комнатке с инкрустированной в кирпич электроплиткой, малевал плакатики культовой серии зачатой ещё кровавым министром Ежовым -"Не воруй больше, тебя ждёт твоя мать".

Итак,начнём:

Рука баландёра, несколько смуглая, обращена ладонью вверх. Мозоли и грубая кожа выдают в ней человека знакомого с физическим трудом. Отсутствиепопыток сделать хотя бы элементарный маникюр, проще говоря,просто подстричь ногти, убедительно свидетельствуют о правильной сексуальной принадлежности баландёра в личной жизни.

На ладони лежит кусок промасленной мануфты, на которую ближайший к кормушке гражданинставит пустую миску. После этого рука втягивается в кормушку как голова черепахи в панцирь, и вскоре снова появляется, но в миске уже дымится черпак жидкой баланды. У некоторых даже попадается плохо очищенная половинка картошки, у других кусок добротной жилы, с аккуратно обрезанным предварительно мясом. Людям в погонах и с маузерами – мясо нужней, чем человеческому концентрату тюрьмы. Лотерея. Кому какой кусочек выпадет. Тюрьма, армия и школа – это все микромодели государства.

Просить баландёра проявить индивидуальный подход к твоей миске считается западло. Вы, что особый? В джамахирии особый человек только один. Поэтому само слово «особый» - носит теперь оттенок крепкого ругательства.

Раздавать баланду в тюрьме тоже западло, кстати. Если планируете сделаться вором в законе, то есть функционером в системе – не соблазняйтесь. Кишкомания и служение высшим идеалам государственности не совместимы.  А станете "жужиком при делах" - усиленное питание само по себе приложится.Костяк нации надо хорошо питать.

Поэтому, наверное, большинство блатных, что я видел в ТТ, были людьми довольно упитанными. Кроме тех, кто торчал беспредельно  на производных опиума.

Вернёмся к общечеловеческим ценностям – баланде и нашему баландёру. Нырнув и вынырнув семьдесят раз из кормушки, манипулятор баландёра делает вопрошающий жест понятный любому сидельцу – нет ли в хате манускриптов на отправку, или может передать кому что на словах?
Спасибо, ставок больше нет, господа. Интересный момент дня позади.

Теперь к кормушке подтягивается раздетый до пояса смотрящий за хатой, представитель власти народа,и, склонившись буквой "Ж", просовывает в продол голову, на время полностью заблокировав эту единственную отдушину почти свежего сквознячка тюремного продола.

Нам на обозрение остаётся его упругий, обтянутый адидасами андижан. Я вам уже говорил, что после нескольких  лет отсидки, вы можете неожиданно поймать себя на том, что украдкой, инстинктивно, бросаете взгляд на мужскую задницу? Не говорил?
Здесь у них недочет. Зачем сажать мужчин отдельно от женщин? Это противоестественно. В кодексе юртбаши есть такой оборот «лишение свободы». Но на обмене веществ лишение свободы никак не должно сказываться. Половые отношения так же нужны организму, как и баланда, понимаете?Лишеный по приговору свободы человек не должен лишаться возможности справлять естественную нужду.

Представите себе будущее, фабрику грез – счастливые граждане страны обоего пола сидят вместе. Вы представляете, какие дети должны получаться от таких радостных взаимоотношений. Не дети – собственность государства. Маленький закон – всем этим плодам пенитенциарных ромео и джульет – отработать бесплатно до восемнадцати лет на пахтовых плантациях родины. А потом можно и паспорт – пусть едут зарабатывать валюту в большой мир.

Наш смотрящий видимо что-то обещает баландёру, потому что после того как он втягивается в хату, в кормушку влезает башка нашего кормильца. Он выглядит, как собака ожидающая подачки.
Тут я таки и выпадаю из анабиоза – "Марс!" - и опрометью, через чьи-то ноги, миски с горячей баландой, гневные окрики, напрямую бросаюсь к кормушке.


- Ты чо хотел?–удивленно поднимает брови круглозадый смотрящий – Прикол-мрикол есть, повремени пока, сначала пусть братва свой дела утрясёт.
"Братва"- это он о себеговорит в третьем лице, как персидский султан.

Ладно, я повременю. Чего не повременить? У меня и так радость. Марс!  Нашелся мой знакомец – художник промзоны. Лицо из прошлой, счастливой калошной жизни, когда у меня было почти все. А сейчас - нет даже сигарет! Сейчас он мне и сигарет и чаю сообразит – по старой дружбе.

Ах, Марс! Он ведь соскочил по той же амнистии на колонку за три недели до меня. Только у него ещё и срок резанули – за хорошее поведение, да и статейка у него вроде была почти  детская. Счастливчик.

Марс. Папский художник и дантист. В свободное от галошетворчества и производства политического плаката время Марс занимался прикладной стоматологией. Вытачивал зыкам из медной фольги золотые фиксы. А самые дорогие фиксы знаете из чего делают? Из перегоревших кипятильников.  Зубной техник-самоучка.

У Марса вечно вместе с обязательной пяткой анаши, сигаретами, и зажигалкой болтались в карманах потертого о засаленного ватника гражданина, разные  атрибуты его странного ремесла.Гипсовые слепки чьих-то прикусов, похожие на грустные фрагменты посмертной маски Сергея Есенина, заготовки будущих фикс, какие-то напильнички, надфили и прочая патологоанатомическая жуть.

Иногда он подгонял готовые золотые фиксы прямо во рту эстетствующей жертвы. Это сильно походило на допрос с пристрастием в лубянских подвалах –конечно, если жертва не вкалывалась предварительно опием за отдельную плату. Ну, в общем, все как в приличной платной зубной клинике. Когда зубных клиентов не было, Марс рисовал церкви с куполами и мечети с минаретами на разных участках человеческого тела. Одним словом – предприимчивый был Марс человек – дальше некуда.

Марс! Я был рад встрече с ним, так что приплясывал на месте, ожидая пока братва утрясёт дела государственной важности.
Через минуту я уже тёр с ним, засунув голову в кормушку, и вдыхая свежий капустный ветер продола сам. Продол выкрашен салатовой краской. Пол – дешёвая плитка с навечно въевшимся концентратом баланды и какой-то подноготной грязи. Похоже на обычный школьный коридор.

- Ну что себе-то зубы не вставишь, дурь непутёвая, сапожник без зубов?!
Марс давит  гнилозубую лыбу:
– Кроликом золотозубым опять дразнить станут - он тоже любитель пошкрябничать над собственной стоматологической ситуацией.
- А ты, какого хрена в хате забурился? На блатную романтику потянуло? Ты у них там в ответе что-ли?
- Курить дай. Жду уважаемых покупателей с колонки. Настраиваюсь на позитив.
- А.. Масса нас продал в далекий мисиписи? Да-да. Покупатели они спешить не любят. Куда им спешить. Да и нам спешить глупо – срок-то идет. А работать на тюрьме все полегче, чем на каторге.
-  На-ка курни! - сует мне в зубы уже прикуренный караван-бесфильтр. Рук то из кормушки не вытянешь, торчит одна моя башка на продол, и еще разговаривает, как в кино Голова профессора Доуэля.

В каменной системе нашей страны есть только два вида сигарет "фильтр" и "бесфильтр". Остальное от лукавого.

- Хорошо бы на одну колонку вместе попасть.
- Да. Не дурно бы. Ко мне сеструха сразу подскочит с кеширами, она у меня в Зарафшане на участке дурь выращивает. Селекционерша. Така-ая дурь – на жопу сразу сядешь!

Слушай, слушай, а давай к нам на баланду – я все вмиг утрясу. Прямо вот сегодня вечером и переведёшься! Знаешь как король узбекского попа - Шерали Джураев поёт - "Мен хурсанд-ёр, баланд-ёр булдим!". Не знаю о чем это он, вроде его еще не посадили, но похоже этот хит можно смело отнести к узбекскому шансону.

- А не в падлу – на баланду-то? Да и бачки – то вон ваши тяжёленные небось? Сам же знаешь - не гоже боярину тяжёлые бачки с борщом ворочать.
- Да долбанись ты, какая падла - ни падла, ты, что к чёрным переметнулся?  В падлу ему! Что за блатной лексикон? Вроде уже должен стать на путь исправления. Нас, баландеров, в трёхместной хате – два человека. Два! Над дальняком душ положняковый, каждый вечер – жарганка, а дури! Дури хоть жопой ешь! Бачки? Дэк хоккеисты так продол надраивают, что ты бачок только мизинцем пихнёшь, он и летит сам, как санки на Медео. Давай прыгай пока место есть – пиши заяву на имя начкорпуса.

Хочу, пиши, стать снова полезным для общества. Хотя нет, стой, стой, я сам ща все утрясу с Давлятом. Будь на старте – сразу после вечернего просчёта тебя дёрнут.

- Да подожди ты! Подумать дай. Нахрен мне это? Ну промучаюсь пару недель в общей хате – все равно соскочу скоро. Баландером я еще, блин, не был. Стыдно вроде.
- Ишак пускай думает – у него голова большая. Чего стыдно? Стыдно за пайку в попку колющие предметы пихать. Сказал – будь на старте.
Так оно и вышло. Выкрикнули меня после вечерней поверки на выход с вещами.

Под удивлённые и неодобрительные взгляды обитателей застенка номер 122, я медленно проследовал в зону регистрации и досмотра личного багажа.
Баландёр булдим. По древнеузбекски это вроде бы значит: " я возвысился", а на новом, независимом узбекском, когда пол страны отсидело в тюрьме это значит только одно - "я стал баландёром". Я стал баладёром, бэйби!
                                                                 
***
А застенок у этих баландёров я вам скажу! Три шконаря от Айкея на три человека! Карлтон пятизвёздочный, а не застенок. Класс! Ну, Марс! Ну, ангел-хранитель беззубый! Зря я артачился.

Дверь в их отсек только на ночь и закоцевают! Так какой там - "на ночь" – всего-то с одиннадцати до трёх тридцати утра. В три тридцать начинается подготовка к завтраку. Рано встает охрана.
Во как! Дверь открыта в камеру. Прелесть, а не тюрьма.Такая свобода передвижения только у смотрящего за тюрьмой наместника, да у геев-хоккеистов имеется. Баландёры –это проходные пешки. Везде ходят - все видят, а их никто не замечает. И все презирают. Как шапка-невидимка. Но вот как только передать кому-что или груз отработать – тут сразу и замечают.

Сидим в обители баландеров. Едим жаркое в стиле "клиент опять заказал дичь" из выловленного баландного картофеля и мяса на настоящем маргарине. Вкусно! Пальчики оближите! В тюрьме – оно как в поезде – вечно от безделья жрать хочется.
Прихлёбываем из чашек фарфоровых ароматный индийский купец. Вот оно гражданское счастье с привилегиями.Кому нары – кому Канары, бляхин зе мухен! Все в жизни, знаете, зависит от того как мы на это смотрим. Можно и в Беверли Хиллз от депрессии сдохнуть, а можно в узбекском зиндане веселиться.

А может мне совсем тормознуться тут, в общепите ТТ, до конца срока? Рай ведь неземной! Все включено. Так сидеть и я согласен. Да-с.
Одно вот только недоброе обстоятельство – подъем в четыре утра – заполнять тару на завтрак.  Об этом напоминает Марс.А я не совсем утренняя пташка, честно скажу.

– Давай-ка на массу, а то завтра с недосыпа и непривычки можно все движения конкретно попутать. Спать! Спать, кому говорю.

Кормушка в хате баландёров всегда открыта и через решку продувает ласковый сквознячок. Вот вам и кондиционер. Я радостно погружаюсь в сон – самую приятную часть любой отсидки.

***

На этот раз приятная часть отсидки пролетает что-то уж подозрительно быстро. Не успел  глаза сомкнуть, а Марс уже трясёт меня со всей дури за плечи.

- Давай, давай, давай шевели булками, умывайся, нам ещё пыхнуть перед работой надо успеть. Подъем, мальчиш-плохиш. Время кормить народы.
-А сколько время? - может, даст ещё пять минут поваляться, молюсь в душе я. Боже, пожалуйста.
- Уже три тридцать пять, вставай, говорю зимогорина! Ты что, на курорт приехал? Сейчас часика три отмарафоним – и на массу до самого обеда. Отоспишь свое, не ссы.

Какой кошмар! Три тридцать пять. И на работу тут же! Ну, блин, заксенхаузен тут какой-то! Баландёр булдим так его переэдак.

Дальше вам, наверное, уже все будет знакомо. Обычный первый день на новой работе, после того как сверху одобрили ваше резюме. Добро пожаловать в нашу дружную команду. Вы ещё не знаете с кем в офисе и как себя вести, так что ведёте разведку лёгким боем. Много и глупо улыбаетесь всем подряд. На всякий случай.

Марс тащит меня по продолу и, не останавливаясь ни на минуту, скороговоркой проводит инструктаж:

- Ща к надзорам за списком второго этажа – его ты будешь обслуживать, потом на хлеборезку, возьмёшь по списку пайки на всех, да смотри внимательно считай, хлеборез ушлая морда, сразу захочет кидануть, как нового баландёра увидит.

Потом по списку этому же и сдавай, чтоб хватило всем - сдавай, а то мужики могут бунт поднять по хатам.

Сдашь хлеб, потом рысью обратно на кухню, я уже там буду ждать, покажу, где заправить баландой бачок.Раскидаешь баланду по застенкам, и все, на массу упадём до обеда, понял?

Его быстрый монолог прерывается  громким жужжанием электрических замков секционок, которые нам любезно открывают сонные контролёры, издалека завидя и узнав беззубого Марса. Потом эти железные двери хлопают со всей дури мощных пружин, совсем не заботясь, что остальная тюрьма сладко дремлет. Отрез времени с четырех до шести утра – это наверное и есть то короткое время, когда тюрьма немного успокаивается.

В комнате контролёров надзора восседает гроза второго аула - Давлят дур-машина. Про него узбеки говорят:  попадешь в руки пол-здоровья в раз потеряешь. Если и дальше оперировать узбекской терминологией, то Давлят – настоящий палван. Это «богатырь» так у нас называется.

Палван в камуфляже сурово оглядывает меня:
- Ти еврей что-ли?
- Нет, гражданин начальник, упаси бог! Какой еврей!
- А что очки тогда нацепил? Все евреи – в очках. И, джаляп манагыр, вечно норовят к баланде поближе - сокрушается он.
- Да нет, гражданин начальник, просто зрение хреновое.
- Ты мне эта...хренами здесь туда-сюда поменьше раскидывай – Давлят немного испуганно кивает на портрет юртбоши в красном углу:
-Запорешь мне тут чего в мою смену или малявки туда-суда начнёшь таскать с первого дня, будешь у меня на работу из карцер ходить, тушундийми?
- Так точно, гражданин начальник. Тушундим
- Ну, всё тогда. Дуйте, черпаки. Чтоб к утреннему просчёту уже сидели свой хата, я вас, джаляп манагыр, по всей тюрьма искать не подписывался.
-Хоп бошлигим - отвечаю с полупоклоном. Это  было интервью с генерал менеджером.

После этой короткой официальной части мы с Марсом сразу двигаем в хлеборезку.
По дороге, не останавливаясь, покашливая, убиваем средних размеров пятульку индийской конопли.
"Так оно быстрее прокатит" - заверяет меня Марс. "Так оно завсегда быстрее".
                                                            ***

Физиономия у хлебореза точно соответствует табличке на его окошком "Хлеборезка". Лучше и не скажешь.

-Эй, балянда! - пан Хлеборезка приветствует меня – " У меня звонокь скора – если кто из муджиков вольнячий шимотка движения ставит будет – перениси. Абязательна перениси. Пасматреть. Сигарет-пигарет худо хохласа тасану"

Затем он бережно, как древний манускрипт ацтеков, принимает у меня выданный Давлатом список, и вскоре выдаёт лоток забитый нарезанными пайками серого тюремного хлеба. Пайка.В кодексе правильных понятий существует целая глава раскрывающая важность, целебность и святость понятия «мужиковская пайка». Крысить мужиковскую пайку – один из самых страшных грехов. Впрочем, не буду вас этим утомлять. Сами не понимаете – вещь нешуточная.

У хлебного лотка ремень чтоб его можно было подвесить на шею – на манер коробейников. Нервное напряжение потихоньку спадает. А может это меня запоздало накрывает марсова трава, и я снова почувствовав радость от того что сидится мне в тюрьме приятно и легко, начинаю мурчать под нос:

"Ой, полна, полна моя коробушка,
Есть и ситец, и парча,
По-о-о-жалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!"


"Эй, балянда, завтра шимоткя не забудь да?" - ласково провожает меня пан Хлеборезка и захлопывает окно своего скворечника. Надо вам заметить – тюрьма не любит открытых окон и дверей – вечно тут все хлопает и защелкивается прямо у вас за спиной.

Тут я прервусь чтобы вам, будущие урки, внушение сделать – никогда, слышите, никогда не укуривайтесь в три тридцать утра в свой первый рабочий день. Будь  то офис Международного Банка Реконструкции и Развития или просто тюремный централ. Сохраняйте на работе трезвость, хотя бы в первый день. Учитесь на моих ошибках.

Потому что дальше началась полоса сплошного кошмара.  Иногда проходят годы – и мы вспоминаем о прошедших злоключениях с улыбкой. Но это не тот случай.

Это были, наверное,  одни из самых страшных несколько часов за все мои шесть с половиной в общей сложности тюремных лет. До сих пор просыпаюсь с криком, когда снится то роковое утро. Недобрую шутку сыграла со мной дурь - трава. Недобрую.

Начнём с того, что я по рассеяности забыл у пана Хлеборезки долбаный список второго этажа. А может он специально его зажучил – это уже историкам из будущего предстоит разбираться.

Потом тюрьма опять же. Ведь ТТ это не только пересылка для путешествующих из учреждения в учреждение клоунов как я. Здесь и женская следственная "Монастырь", и малолетка, и страшный спецподвал МВД, и «зиндан» - камеры смертников и отсеки приведения приговоров в исполнение, у этих палачей даже термин есть для такого типа тюрем «исполнительная», но самая большая часть тюрьмы это - СИЗО – следственный изолятор.

Когда вы под следствием, то в интересах дела не должны иметь никаких контактов с окружающим миром. Чтобы не сговариться с подельниками, и не организовать геноцид свидетелей.
Поэтому в СИЗО целые системы подземных и надземных коридоров, рамп, лестничек клеток, секционок. Многие коридоры дублируют друг друга. Так  чтобы даже во время конвоирования в допросную и обратно, у вас и шанса перекинуться словом с подельниками не возникало. Кроме того усложняет в разы побег – заблудится можно как акыну в московском гуме.

Даже контролёры - новички, имея при себе схему-планшет, регулярно тут теряются. Что уж говорить обо мне, не выспавшимся, подсевшем на марихуановые измены, ещё и с этим идиотским тяжеленым лотком на шее в довесок.

Любой, кто отсидел, скажет вам – тюрьма - это живой организм. Гигантский шевелящийся осьминог, у которого может быть разное настроение и отношение к вам в зависимости от кучи причин. Вечное движение щупалец. Как говорит узбекский фольклор, здорово приблатневший в эпоху юртбаши, "это не халам-балам, это турма, балам!"
                                                                  ***

Я вам честно говорю, шёл точь-в-точь, как за полчаса до этого мы летели с Марсом. Те же салатовые продолы, хлопающая секционка, потом направо, ещё раз направо, и вот тут-то должна была быть лестница на второй этаж.
Вместо второго этажа я оказался почему-то в четвёртом ауле ТТ. В жизни там не бывал до этого.

"Как удивительны все эти перемены! Не знаешь, что с тобой будет в следующий миг..." - подумала Алиса, но вместо Белого Кролика мне навстречу вышел молодой поджарый контролёр-казах.У него была, по- самурайски бесстрастная физиономия.С минуту он, молча меня, разглядывал, потом вдруг оглушительно закричал на кочевом гортанном наречии.

На его крик сбежалось ещё несколько похожих на него как родные братья сегунов. Вволю насмеявшись, и перетянув меня для острастки дубинкой по спине (боли я от ужаса совсем тогда не чувствовал),  самурай вырвал листок из блокнота, и насупившись, как ребёнок на первом уроке рисования, нарисовал схему как вернуться во второй аул.

Составление схемы сопровождалась их ржанием и подробными инструкциями на языке Абая Кунанбаева, из которых я улавливал только одно знакомое казахское слово – кутак баш – это вроде значит "залупа".

Казахи в узбекских тюрьмах – это типа латышских стрелков или китайских карательных отрядов революционной красной армии Ленина. Сатрапы режима юртбаши. Им по херу кого охранять.Лишь бы зарплату платили вовремя.
По казахской схеме я легко двинулся вперёд и вскоре ... очутился прямо на вокзальчике.

Вокзальчик – это типа цеха такого, куда нас всех привозят, шмонают, снимают отпечатки, фоткают, иногда слегка ****ят, а потом раскидывают по хатам или зонам – смотря, куда у вас билет. Такой распределительный пункт. Прямо у входа в тюрьму.

Очутившись на вокзальчике, я совсем уж перепугался. Сейчас меня вот тут и накроют с этим хлебом коробейным, и пришьют сходу ещё пару лет за попытку побега. Шарахаться тут в вольной одежде – очень опасная прихоть.
Надо срочно найти какого-нибудь офицера хоть немного понимающего по-русски и сдаваться. Чем быстрее сдамся, тем меньше впаяют.

Тут – то к моему глубочайшему облегчению мне на плечо легла тяжёлая рука дур-машины Давлата.
"Ты какого хера здесь потерял? Полтора часа всего до проверки! Хлеб-то кто будет раздавать, Голда Мейер?"

А я ему как отцу родному обрадовался:
-Давлат-ака, Давлат-ака, илтимос, проводите меня во второй аул-а, пожа-алуйста, пропадаю совсем
Будь она проклята, эта анаша думаю, никогда в жизни больше её курить не стану!
-Йе! Потерялся што-ли кутак-баш? Тощщна не еврей – те вроде как хитрые, а ты сопсем-сопсем далбайоп!" - посетовал он : Пашли, кутак-голова, нога в руки и пашли.

Через пару минут галопа за бодро вышагивающим, как Пётр Великий на корабельной верфи, долговязым  Давлатом, я, наконец, очутился в продоле второго этажа второго аула и, возблагодарив аллаха за его не чем не объяснимую милость, бодро принялся раздавать хлеб.

Тут все же нужно отдать должное воровской постанове – ведь в хатах сидели и ворюги, и аферисты и марвихеры всех мастей, любой из которых мог легко выкружить у меня лишнюю пайку хлеба.
Да что там пайку – весь короб, выцыганить, увидев лоха в панике, но каждый принимающий под счёт пайки стоящий у кормушки васёк, вёл себя подчёркнуто корректно. Никто ни разу не попытался плескануть на меня горячим чифиром из кормушки – как стращал до этого третий обитатель баландёрской хаты – вечно испуганный пухлый Улугбек. Я и тогда ему не поверил – чифир, его пить надо, а не в морду плескать.

Я воспылал благодарностью к воровской идее и даже, перекрестившись, быстро передал несколько маляв и целую машинку с светловато-коричневым раствором хандры из одной хаты в другую. Из рук- в жилы, так сказать.
У меня как крылья за спиной выросли. Надо помогать мужикам под замком – сам там сидел.

Стал раздавать быстро и чётко – будто спортсмен, немного замешкавшийся на старте и теперь уверенно нагоняющий упущенное время.
Все шло гладко, как по маслу, пока я не дошёл почти до самого конца продола. Тут у меня хлеб вдруг взял и закончился. А вот хаты? А вот хаты-то совсем даже ни закончились.Боже мой! 

Наступил апогей кошмара. Хлеба не хватило. Хлеба, понимаете? Паек мужиковских – святая святых.Наверное, кусков сорок, а то и поболе не досчитался. Да как же это?

Хотя – какая уже разница – как же это? Мне теперь крышка – это ёжику понятно. Самое малое, что теперь произойдёт – это то что меня немедленно опустят, и уже завтра, в это же самое время я буду играть на этом самом продоле в хоккей со шваброй. Стану новым третьяком или овечкиным.

В этой единственной на таштюрьме хоккейной команде состоящей из парней с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Самое страшное в тюрьме – стать петухом. Это не только ведь унижение достоинства – им еще и самую грязную и тяжелую работу поручают. Как неприкасаемые в индуизме вообщем. А вот интересно – творцы кодекса понятий на индуизм опирались? Кастовую систему?

Блин – ну какой к черту индуизм? Мне уже кашу пора бегать раздавать, а я еще хлеб сдаю. А хлеба – не хватает.  А может теперь в тюрьме из-за моей безалаберности вспыхнет бунт и мне непременно добавят срок.Организация массовых беспорядков. А потом, наверное, зарежут на пересылке – «он скрысил сорок порций хлеба у мужиков».

Проклятая анаша! Проклятый пан Хлеборезка, как он сально улыбался мне в след! Обсчитал, стервец! Или это я сам увлекся и раздал куда дважды? Проклятый художник Марс. Сгубили! Сидеть осталось три дня – и вот в преддверии нормальной жизни он стал петухом.

Вот так-то тебе сучёныш! Захотел лёгкой жизни? Не сиделось, как всем в хате? Хлебай, хлебай полной ложкой теперь хлебай! Жопой своей, до сих пор неприкосновенной расплатишься.  Жопой, слышишь! Говорят опущенные толпой жертвы часто пукают – не могут удержать в заднице газы. Боже спаси и сохрани!

Ещё раз с ужасом глянув на оставленные мной без утренней пайки хаты, я на ватных ногах, слегка покачиваясь,  поплёлся как на эшафот в сторону кухни, молясь лишь о том что всесильный Марс (будь он сука проклят со своей дурью и баландой) все благополучно разрулит. А может, вцепиться в глотку самурайским контролерам? Ну побьют, конечно, не без этого, но хоть упрячут в изолятор. А вдруг братва придет в изолятор? И там же прямо опустит – удобно, как в отдельном номере отеля.

От такого количества стрессов бьющихся друг о друга в моей бедной голове, травка стала попускать. Так что дорогу к окну раздачи на гигантской  кухне ТТ нашел я довольно быстро.

Марса, разумеется, там уже не было. Но он меня не забыл. У амбразуры уже стоялготовый бачок, наполненный до краёв жидкой голубоватой перловкой. Кашу этого нежно-голубого колера можно увидеть только в закрытых учреждениях джамахирии. Видимо какой-то тайный рецепт. Говорят, в тюрьме в баланду подсыпают бром, чтобы подавить то, что называется мерзким словечком «половое влечение». Может каша от брома такая синяя?

На бачке была недвусмысленная, хотя несколько коряво исполненная надпись  "Нонушта. Иккинчи Корпус".
Основы своего разговорного узбекского я закладывал в учреждении усиленного режима в Наманганской области. Отсюда и областной акцент.
Отсюда же я твёрдо помнил как Отче Наш – "нонушта" – это "завтрак", "тушлик" – это "обед", "екумли иштаха" – это "приятного аппетита", а вот как будет ужин – не помню сейчас, хоть режьте.

Судорожно продолжив лингвистический анализ бочкового мессиджа, я заключил:  "Завтрак. Второй корпус".

Ага! Да у меня просто дар к редким языкам. А может трава ещё продолжает творчески стимулировать? Указаний насчёт этажа на заляпанном подсыхающей кашей бачке не было, но времени для дедукций не оставалось. В любом случае бачок ждет, скорее всего, меня. Главное теперь, чтобы хватило на всех. Пошли они со своими писульками и передачами – надо сконцентрироваться на главном.

Если я ещё и поверку утреннюю сорву, то зол на меня будет каждый из шести контролёров смены, включая дур-машину Давлата. Не надо ничего курить, чтобы легко представить их негативную реакцию. 
Бачок надо брать и ломиться бегом на второй этаж.

Опять впав в предынфарктное состояние, я начисто забыл наставление Марса о том, что бачок следует толкать, а не поднимать, и  рванул семидесяти литровую посудину вверх.

В спине сразу что-то хрустнуло, а яйца резко и больно обвисли почти до самых колен. Это окончательно меня отрезвило. Кроме того мне вдруг на столько стало насрать на мою дальнейшую судьбу, кажется я уже понимал от чего умру. Поэтому когда меня кто окрикнул, я даже не вздрогнул.

"Эй, василий! Не усрись смотри нахер!" - это был бас человека одетого поваром, но напоминающим по виду средневекового палача, эдакий заплечный оператор-гильотинист первого разряда.

- Новый что-ли?
- Ну
- Ты смотри мне, василий, баланду в обед особа не крысь, раздавай как положено. Я сам вашему старшему на жарганку тасану, голодными не оставлю, не ссыте живоглоты кишковые.
- Это Марсу что-ли?
- Марсу или сникерсу, мне  отсюда и до обеда. А крысить начнете – быстро оформлю из вас сладкую парочку. Попутного ветра тебе, василий, греби уже в свой продол.

Я уже просто устал от постоянных угроз.Страшная мысль, что я не доживу до вечерней проверки оформилась в твердую уверенность. Петь и радоваться лёгкой доле баландёра давно уже не хотелось.

Как робот, на автопилоте, я раскидал баланду по всем хатам. Чувствуя вину перед обделёнными мной мужиками, я лил каши в миску до самых-самых краёв, так, что сжёг себе все пальцы. В переговоры не вступал. Пусть льют в морду хоть свинец расплавленный – мне все равно крышка.

Обоженные пальцы и неприятные невежливые слова васьков, в ответ на предложение «повременить» с почтой, были сущей мелочью по сравнению с предвкушением близкой роковой развязки. Может быть даже кровавой. Бедная моя мама получит похоронку из тюрьмы.

Стало так жалко себя, такого хорошего, не делающего никому - никому никакого зла и вечно страдающего, что я даже всхлипнул.
Сука! Житуха-сука!

Сдав пустой бачок, и низко опустив гриву, я пополз на утренний просчёт в роковую баландёрскую хату. Ждать конца оставалось недолго. Совсем недолго.

В хате меня бодро встретил Марс:
- Ну вот я же говорил не хер делать! Растасовка пищи нам за радость!
- Сука ты, Марс, какая же ты проститутская сука! Зачем ты меня накурил в первый день, с утра! На хер вытянул на баланду эту гребаную! Мне конец теперь понимаешь ты, конец! Край!
- Что со смотрящими успел цепанутся? Так быстро?- Марс сразу посерьёзнел.
- Хуже Марс, хуже! Хлеба... Я стал захлёбываться соплями и слезами, хлеба, пайки у меня не хватило, понимаешь ты! Не хватило!
- Одной пайки?
- Если бы одной, если бы только одной... на две крайних хаты не осталось не крохи...
- Мурод-хлебораз, падла  - вздохнул Марс – эх надо было самому пойти с тобой в первый раз считать, конь ты педальный. Ладно, не ссы. Ща просчёт пройдёт, я все утрясу. Да не ссы говорю тебе! У пухлого Улугбека вон на прошлой неделе на пол-продола не хватило. Так громко пустыми мисками тюрьма тарабанила, на Юнус-Абаде наверно было слыхать. Зам нача оперчасти вел  расследование обстоятельств.
Не ссы. Прорвёмся. Только вот после просчёта загасись на полчаса в дальняке – пока дур машина смену не сдаст, а то огребёшь по порожняку. А там мы все сладим – не впервой.

Так и случилось.
Сразу после просчёта, только я успел юркнуть  за ситцевую занавеску отделяющую дальняк от остальной хаты, ворвался Давлат.Дур-машина напоминал несущийся на всех парах грузовой локомотив.

- Где идиотик твой? Амига секиб куяман ссукя! Очко порвать буду хозир!
- Только что здесь был - развёл руками Марс – вроде не сбежал, он этапа ведь ждет на колонку, начальник.

Давлат плюнул на пол, перевернул пинком тумбочку с какой-то марсовой канителью и хлопнул дверью хаты, так что вздрогнул весь продол. Потом мы услышали, как защёлкнулся замок. Закоцал хату!

- Только под замком теперь в мой смена будете сидеть,  чучак друг у дружки сосать - проревел из продола он на прощание.
Растеряв остатки воли и сил я упал на свой шконарь и отвернулся к стене. Бывают моменты, когда хочется закрыть глаза и тихо умереть. Радовало только, что меня, вроде, оставили в покое, и до моей утренней ошибки никому нет дела.
Но куда уж там.

Через пару минут замок снова лязгнул, и в хату поблёскивая искусственным  шёлком адидасовых олимпиек, вплыл сам смотрящий за тюрьмой с его многочисленной адидасо-найковой свитой.

Хотя мне совсем не до шуток было тогда, но все же не ускользнуло их потрясающее сходство  с группой тренеров спортивного общества Динамо. Но было совсем не до искромётного юмора. Затосковал я не по-детски. Сейчас начнется.

«Вот и все. Вот так оно и бывает. По беспределу загнут сейчас, изнасилуют и пиши пропало».

А ещё снова стало как то жаль ждущую скорого моего выхода на колонку маму. Конечная, мама. Приехали. Просьба не прислоняться. Пидорастом стал твой сын. Сопя, и с каким-то звериным рыком, бандиты по очереди вошли в него сзади.

-Ты что ли новый баландер? - медленно по-царски спросил положенец,чуть растягивая слова на манер Саши Белого – Очки нацепил, а пайку мужиковскую считать не научился? Совсем страх потеряли, непути?

-Да это Мурод-хлеборезка, по новой… - начал было Марс, но смотрящий за таштюрьмой остановил его взглядом.
-Мурод сам завтра пойдет с лотком жир с андижана трясти. А ты запорол бочину, и спросить бы с тебя стоит. Ты что гадить нам вышел на продол или мужикам помогать?

У меня медленно зашевелились на затылке волосы. Еще и гадские движения предъявляют.
-Мужикам, говорю, - конечно же мужикам, я вот мульки уже сегодня передавал…

Смотрящий прервал меня:
- Сначала передавал, а потом кидать стал мужиков? И на движения и на хлеб? Ты чо, с головой не дружишь совсем? Или думаешь тут ментовской ход в тюрьме? Помогать надо мужикам, раз на продол вышел. Раз уж ты непуть в этой жизни, буть правильным непутем. Непути они как, тоже бывает правильные движения колотят. По понятиям.
В спецподвале вчера баландер спалился. А там в каждой второй хате –лохмачи. Могу хороших мужиков сломали. Ну, с них спрос отдельный. А с тебя – отдельный.  Движения у нас в спецуру сейчас ноль.Связи с тамошней братвой ноль. На раздачку васьков пускают раз в неделю, но с ними кумовья сами ныряют. Так что -ты пойдешь сегодня обед раздавать туда. И каждый день будешь ходить. А вот это вот отнесешь в хату один ноль один.

Смотрящий протянул мне шпонку размером с ананас.

Как порете так и расхлебывайте теперь! Смотри, запалишься -  грузись сам по полной грузись. Где взял – чо взял – бильмайман, понял? На кичу кинут – загреем, не ссы.

Не ожидая моего ответа братан положил запаянную в целован шпонку и еще целую россыпь разношерстных малявок на стол и вышел.

Дверь они  за собой, конечно, не закрыли – потому как ни канает братве хаты коцать, даже баландерские. Хотя лучше бы уж закрыли, заложили кирпичами и оставили меня, наконец, спокойно сдохнуть.

До обеда осталось еще два часа. Можно было бы сладко вздремнуть, но какой там! Сам себя лишил простых земных радостей. Страшные мысли танцевали в голове мазурку.

Скорее всего в спецподвал идти надо будете через плотный шмон, во время которого меня непременно спалят.А если не спалят на шмоне – тогда просто сдадут  сами лохмачи. Их там, в спецподвале, как туберкулезных палочек – легион.

По запалу менты несколько раз жестко посадят меня жопой об бетонный пол и бросят на холодный цемент кичи. Пару недель ссать буду кровью. И это все – как говорил Сальвадор Дали – за пару дней до освобождения.

Кончена моя молодая жизнь. Не гомосеком, так инвалидом сделают.
И все –из-за смутьяна Марса. Я ведь даже подумать не успел – как он меня на продол выволок. Движенщик хренов. Скотина.

Мало управляемое желание схватить подушку, швырнуть ему на морду, а самому всем весом сесть сверху полностью охватило меня. Сначала он будет биться, потом хрипеть, потом, уже в агонии, изогнется и освободит кишечник. Сдохни, сука.

- Марс! Мааарс! Ты знаешь что, гавноплёт ,ты долбаный, а иди-ка ты теперь в спецподвал сам! Втравил ты меня в эту баланду, накурил дурью с утра по-раньше, вот сам теперь и расхлебывай!
- Во-первых это не Марс  тебя втравил, сам считать пайки должен был. Инязы они,бляха, по заканчивали. Пять паек посчитать не можем!

Во-вторых люди взятки башляли  в оперчасть, чтоб их на спецподвал поставили. Там хат-то всего двадцать две, а движенияя-а! Ты один, после ментов конечно, там всем движением рулить будишь.На жигулях на колонку поедешь. Оденешься с иголочки.

-Ах еще и оперчасть? Опять оперчасть? А иди-ка ты тогда , брат Марс, на хер.С вещами и насовсем. Мало мне Давлата, Смотрящего за Таштюрьмой, лохмачей, тут  еще и оперчасть!  Я на пенсии, Марс, завязал с оперчастью. С иголочки оденусь и всю жизнь буду на лекарства потом работать.

Знаешь что? Я вот вообще в обед  раздавать не выйду! Что? Выкусил? Заболел я. Желтуха. Закроют меня обратно в хату, а повезет – в санчасть пристроюсь на пару деньков.Тише едешь, дальше будешь.

А то и в кичу кинут? Ну и что если там один бетон – за-то одноместный номер, буду отжиманья в упоре лежа делать.

- Выкусил. Выкусил – тут  братишка вход рубль, выход два. Думаешь у смотрящего на кичу дороги нету? Ага – он тебе там сделает в упоре и лежа. Не шугнись. Такие отработки на промке прокалачивал, а тут спецподвал. Втянешься, уходить не захочешь. Лучше скажи как маляву братвинскую будешь ныкать?
-Известно как – в андижан заткну и в путь.

-Не. Про андижанскую польку тут  забудь. Вход в подвал через приседания и обязательный шмон. Твой козырь, что идешь впервой. У ментов просто в голове не уложится, что ты сходу движенить начнешь. На такое только по-жизни безбашеные способны. А ты хоть конкретный бесчердачник, но по-виду ботаник-ботаником. Маляву бросим в подстаканник. Его у тебя только на второй, третий день досматривать начнут, больно возни до ***.

Дело в том, что бачок состоит из двух частей – типа термоса. В пухлый жестяной кожух, подстаканник, вставляется блестящий стакан из нержавейки, в который и льют баланду заплечных дел мастера с кухни.
Вытащить его для досмотра, не облившись по уши баландой, довольно трудоемкая задача. Если кинуть груз в подстаканник,  мне нужно будет сперва раздать баланду, а потом вытряхнув стакан, отработать братвинский груз.

Теоретически должно сработать. А вот как пойдет на практике, уже жизнь покажет.

«Грамавержец кажется Зевес биль, я под следствием книжка читал «Легенды мифа древней Греции» назвается» - наш спор разбудил пухлого Улугбека.
«Если баишься братвинский малявка нести – я сам в абет пайду подвал баланда раздам» -  геройствует Улугбек.
Джигит выискался. Я проникся некоторой симпатией к пареньку из города со звучным названием Маргилан. Видел меня сего-то  два раза, а уже готов рискнуть за мой личный комфорт.

Хотя все они такие - мальчишки в восемнадцать лет – готовы и в огонь и  воду.
Попробуйте отсидевшего пару ходок сороколетнего, полного сил и опыта мужика в горячую точку в какую-нибудь Чечню швырните. Что он делать станет? Верно подметили – во время атаки прятаться, а после  атаки ходить и вырывать мертвым боевикам золотые зубы.
Вот они мальчишек восемнадцатилетних, легенды мифов начитавшихся,  в горячие точки-то и шлют.

Нет. В этот раз пойду сам. У этого маргиланца еще срок впереди, он этапа на зону-матушку ждет, а уже ошибок наделал – баланду вышел раздавать.  Впереди еще лет пять неизвестности и сплошной лотереи.
Мне легче – вывезут на поселуху через месячишко – а там и дернуть легче в крайнем случае.

Кроме того в спецподвале бывать уже приходилось. С другой стороны кормушки. Ровно четыре с половиной года назад.

                                                                    ***

Лохмачей наверное так назвали за прическу. Им вместо обязательной в большинстве зон нулевки, разрешается короткая стрижка. За особые заслуги перед администрацией.
Короткую стрижечку носят блатные, стукачи-общественники и маслопупы, типа Платона Лебедева.
Получается все представители указанных выше категорий -  лохмачи что ли тогда?
Ох чувствую и будут у меня с блотью всякой терки за такие вот простодушные дефиниции, если, не приведи господь, снова посадят.

Лохмач это обычно опытный стукач имеющий за плечами несколько  ходок.
Когда следователю кажется, что ни ****юлями, ни добрым словом с сигаретами, ему не удалось из подследственного все выудить, вас могут перевести в спецподвал. 

Там ваше дело попадает на стол местного кума-оперативника, и он с лохмачем вместе эту папочку проштудирует. Оперативная разработка называется.

А вы в это время оказываетесь в малюсенькой уютной подвальной хате, смахивающей на католическую исповедальню.

Отсидевший хоть пару лет на зоне становится неплохим психологом, он как бы насквозь людей видит. Вычитывает стандартные шаблоны поведения.
Лохмачи могли бы преподовать практическую психологию или исповедовать грешников. Они не знают терминов типа «альтер-эго» или «сублимация», но понятиями этими успешно оперируют. Эдакий стихийный доктор Юм или Каннибал Лектер, только перстни на пальцах не золотые, а нанесенные тушью.

Я попал к ментам сразу после почти сорокадневного нон-стоп винт марафона в Москве. Сорок с лихуем ночей не спал, питался в основном винтом и дешевым йогуртом, и можно смело сказать -  арест тогда спас мне жизнь.
Но отходняк от винта продолжался у меня все следствие, почти до самого суда.  Винт не гера – ломки от отрыва нет почти никакой. А вот мозгу требуется много времени, чтобы восстановить нормальные функции.

Я заговаривался, частично терял память, сидя засыпал прямо на допросах, причем все это самым естественным образом. 

Даже  Лаврентий Берия мог ведь и соскочить из-под вышака,  если вел  бы себя во время следствия также как и я. Сидел бы Палыч весь такой благой в Кащее или Сербском, да стишки пописывал.

Леха-лохмач тогда быстро раскусил, что я не симулирую, а «вроде точно гоню дуру», и потерял ко мне всякий интерес. А потом к нам еще бывшего десантника подсадили.
Внимание Лохмача состредоточилось на новом пассажире.
«Пассажир» по-ходу феня чисто лохмачевская -  лохмач он в хате живет, а такие как мы –  проплывающий через хату, как гавно через трубу следственный биоматериал, и есть пассажиры.

Звали десантника Омон и обвинялся он в том, что нанес жене двадцать шесть несовместимых с жизнью ножевых ранений.

Омон все отрицал, побои по-двое-суток-по-очереди-всем-отделом на десантника никак  не подействовали, и его передали Лехе. Мол это как раз по теме твоей последней диссертации.

Я в это время отсыпался, жрал от пуза анлиметед для лохмач-хаты баланду, вкусные узбекские лепешки, которые каждый день передавала через охрану мама Омона, и потихонечку приходил в себя.
По сравнению с последней парой недель в столице, словно в санаторий попал.

В добавок к тогдашнему моему полуовощному состоянию, у меня еще очки  отмели на шмоне. Чтобы «вену не вскриваль». 
Ходить полуслепым было трудно – натыкался на все что не попадя. Читать просто невозможно. Короче как вы уже поняли, я сильно смахивал тогда на пожилую Фаину Раневскую.

За день до моего  переезда в большую, душную, тесную, но веселую мужиковскую хату, Леха сильно меня избил ногами в лицо.
Кажется я, по неловскости врожденной, опрокинул тогда полный чифирбак парившегося для Лехи купца, не помню уже. 

Леха-лохмач  хорошо владел техникой рукапашного боя в маленькой тюремной хате, и я сам не заметил как очутился на полу. Лохмач  что –то истерично кричал, и в его интонациях звучали высокие весенне-кошачие ноты из раннего творчества Брюса Ли.

Миротворческая миссия, как и полагается легла на широкие плечи десантника Омона.  Он как-то уж очень быстро поднял Леху и посадил, жалкого и съежившегося как скворца, на второй ярус шконки.

- Ие! Зачем из-за чой человекь морда бить? Хозир узим свежякь кутараман
А на следущий день меня перевели в общую хату.

Еще неделю после этого к нам отталкивались целые экскурсии из других хат – посмотреть, слегкая цокая языком, на распухшую рожу жертвы лохмачевского беспредела.

***

Марс, я и пухлый Улугбек выдвинулись на кухню за обеденной пайкой. Меня уже ничего не пугает, и я заключаю, что-то во всех страданиях во время распределения завтрака виновата была дурь-трава.
Не буду больше курить на работе. Честное слово.

Шесть секционок. Крутая лестница которую, если не врут, построили аж в 1891 году вместе с первым, самым старым аулом ТТ.
По ней и крамольников-революционеров таскали на этап, и троцкистов полумертвых с допросов волокли и, совсем еще недавно, шишек с узбекского руководства на взятках погоревших, с великими почестями конвоировали.

А теперь вот и я, кряхтя, со своим бачком пробираюсь. Запомнишь ли меня, старая тюрьма? Да нет, лучше уж забудь поскорее !
В  спецподвал запускают один раз – поэтому и хлеб, и бачок баланды выдают сразу, без списка и с запасом.

Лишний хлеб и баланда распределяются на усмотрение баландера, а так как лохмачи вообще редко берут хозяйскую пайку, передачки в основном чужие мурцуют, выдаю всем желающим двойнные, а то и тройные порции. Кушать подано.

Прошло все идеально  - ну чего стоит раздать на двадцать две мини-хаты, после восмидесяти переполненных под завязку? Раскидал в минуты!
А потом ждал полтора часа пока на поверхность выпустят. У ментов пересменка была или развод, хрен их разберет.

Двигаясь от хаты к хате обрастал завязками. И начал понимать за что некоторые ловкачи взятки дают, чтоб в спецподвиге кашку разносить. Движение!

Баландер в спецподвале это вам не шнырь на общем продоле. Это один из немногих каналов связи с внешним миром. Все–все включая лохмачей приветствовали меня там. И  совсем не как недоразумение непутевое приветствуют, а как почтальона на фронте. С гармошкой и песнями.

Обратно иду –пухлый  как Улугбек. На мне слоя три одежды отправляемой подвальцами в большой мир – на движение. В андижане два шпонаря с деньгами – один уделение «на братву», второй со списком на приобретение разного рода фармокологии, в основном опия, геры, и моей недоброй подруги- марьванны.

Интересно почему «жопа» на узбекской фене «андижан»? Думаю что из-за печально известной андижанской тюрьмы особого режима. Там держут самых отпетых, у кого по стопятьдесят ходок и срока под потолок. Они носят полосатую одежду, как в Освенциме. При малейшей политической нестабильности их немедленно расстреливают. Так во всяком случае рассказывают, дуя на купец, бывалые.

Именно в Андижане пару лет назад возник бунт, да такой что зыкам удалось захватить и мэрию, и центральный телеграф города. Терять этим людям нечего – срока максимальные, средний возраст 50 лет, родня давно от них отказалась. Живут в тюрьме и на работу ходят бетонным тонелем в тюрьму. Солнца годами не видят толком.
Вот и говорят «засунуть в андижан», «заандижанить»  - типа в жопе спрятать.

                                                        ***

Марс и пухлый Улугбек встречают меня как раньше в совке встречали вернувшегося из загранкомандировки в капстрану.  Сразу бегом смотреть, что приволок.

Я все стянул с себя, вытряхнул содержимое подстаканника, и пошел в дальняк - высирать и мыть под краном подвальные финансовые транши.
Потом Марс сразу ринулся на движение – загонять мульки братве, скупать наркоту и перепродавать шмотки. Марс он шустрый, как и большинство уроженцев Казани.

Пухлый Улугбек отработал с  овощерезки на кухне два баклажана, порезал их, поджарил, и теперь мастерит для нас маленькие канапэ.
Я скинул читозы, и забравшись  с ногами на шконарь, отдыхаю от трудов праведных.

Где-то в соседней хате какой-то припудренный монах – так называют в тюрьме тех кто воровал на воле, а в тюрьме проникшись  религией стал святошей – вытягивает на тягучем гипнотическом арабском :

Ааллохууу- Акбар! Ааллоху Акбар!  Ашхаду алла илаха илла л-Лааах!» 
Если мусульманский азан не боятся, не презирать, а просто послушать, на душе от этого «илалох» всегда становится  безмятежно и светло. А уж если еще курнуть чего перед этим – совсем в космос  улетишь.

Осталось раздать в спецподвале ужин, отработать груза, и сегодняшний, такой долгий, начавшийся в три тридцать утра день, наконец кончится. Не так легка, как в начале казалось доля баландерская, но это вроде как по мне.

Люблю адреналиновые приходы от неоправданного риска. До сих пор, верите, иногда ворую в бутиках и супермаркетах – хотя и деньги есть, и почтенный отец семейства уже.
Ворую, потому что могу украсть. Забьется на миг птахой в груди сердце, потом ррраз! Отработал! Вливается в кровь добрая струя андреналина – будто шприцом впрыснул.

А – ладно! Называйте  меня как хотите. Все равно вам этого не понять.
А еще знаете ли – хоть прошло уж со дня освобождения более десяти лет – тюрьма с поразителным упорством снится мне почти в каждом  сне. И вам в жизни не представить радости пробуждения в собственной постели, рядом с теплой, мягкой женой.

                                                                      ***

Ужин удалось раскидать еще быстрее.
Раздал. Движения проколотил. Менту пачку «фильтр» по совету Марса на выходе тасанул, да так и выпорхнул на свежий воздух и свет божий без всякого шмона. Система. Все просто и четко, когда в теме. Иной раз на воле так не хватает этой простоты и четкости. В тюрьме и на фронте четко знаешь – где свой, а где враг. Гораздо четче чем в «цивилизованном» обществе.

В хате нашел только пухлого Улугбека. Он приготовил жарган, накрыл на стол и ждет меня. Провозившись с полчаса у машки-электроплитки, видимо запарился и снял застиранную футболку.

А Марса где носит?

-Марс жидать не нада. Марс мало-мало деньги изделал сегодня, пашоль свой старый хата стира катать. Сапсем бальной на стира адам. Вечерний прасчет только раскоцают – патом придет. Зилой как сабака придет, галодный и бес денег. Давай-давай бистро садысь - жарган астыл сапсем.

Надо отдать должное  - узбеки милый и хлебосольный народ. Если только у них последнее не отбирать.
Лечим душу вкусным жарганом и ведем неспешную по-восточному беседу.

- Калай – понравилась спецпадвал балянда таскать?
- Ну знаешь..Нормально. Пойдет. Время летит  - не заметишь
- Ти скора каленка свой уйдеш – я пайду спецпадвал таскать
- Забудь. Не лезь в эти дебри, пацан. Да потом тебя самого скоро на этап дернут . Дай Бог в наш Пап или Таваксай, а то и в Каршинский концлагерн загремишь.

-Не. Я худо-хохласа вес сирокь тоштурма буду хадыть. Мой дядя прихадыл – начальник оперчасть майор Джумаев движеня правильный делаль. Баландер булдим ман. Баландер-да. Зона страшно сапсем. Не хачу зона.Балянда тиха-тиха раздам и псе.

-В спецподвале «тиха-тиха» не получится. Спалишься. Там нельзя долго задерживаться, как на минном поле. Оттуда либо на этап, либо в кичу, а после на этап опять же.

Не жадничай. Свой жарган и пачку «фильтр» в день на верху и так поднимешь. А больше и не надо чтобы срок сам мотался – поверь ветерану.

Значит через кум-отдел баланда утрясается, а? Понятной дело – через кого же еще. Может и мне тут тормознуться попробовать? Что она эта колонка? Свобода разве? Суходрочка одна. Я и в ТТ себя уже превосходно чувствую.

- Беспантоф эта. Начальник оперчасть майор Джумаев твой деньга тощщна вазмет. А тебя псе равно этап дернут. Ага. Твой режим другой – калонкя – на тоштурма тибя па закон долго держать нильзя. Камисий-памисий какой пиридеть - майор Джумаев сам движения патом делать будет. Не. Ти скора уйдешь. Сапсем скора

-Твои бы слова да Богу в уши!
- Ие! Зачем вы урусы пра свой бог всегда пиляхой гяп гаварите. Пачему бога в уши? Зачем? Бог добрый у всех. А человек-зилой. Как в тоштурма. А к тибе телька твой свиданка зона перихадиль?

Приходила ли ко мне в зону на свидание моя «телка»?

Помню завезли меня в Уйгурсай,  учреждение Уя 64 дробь32,  и ко мне сразу же на двухчасовую свиданку примчались мама с Иришкой. 

Мы с Иришкой конечно же не были расписаны – кто же знал – поэтому дали только двухчасовую свиданку, а не сутки в отдельной хате, как женатикам.
Я к тому времени уже отсидел в тюряге в ожидании суда и до этапа ровно год. Год в тюрьме это вроде очень-очень долго, а с другой стороны, первый год- наверное самый быстрый, событий много.

Заматерел за год, наблатыкался и страшно гордился собой что до сих пор живой и невредимый. Про баб забыл напрочь – с глаз долой как говорится..
И тут вдруг - Иринка моя – вся французкий парфюм, жопа обтянута джинсами Кальвин Клайн, как сердечко. Меня аж в краску кинуло – как пацаненка, что поймали подглядывающим в женский предбанник.

А мама все рассказывает, рассказывает какую-то ересь про соседей, да про работу, да про то как красиво переделали Фархадский базар.
А в хату все засовывают башку всякие свиданские нищеброды-попрошайки. Да заберите вы нахер весь этот мешок, поговорить  только нормально дайте!

Поговорить нормально удалось только в последние минут десять.  Пока мама наконец куда-то вышла, я быстро завалил Иринку поцелуями на спину, да тут же чуть сознание не потерял от самой сладкой вещи на белом свете – запаха женщины. Кончил тут же, через пару секунд, не успев даже снять лагерных штанов..

А через три месяца пришло от Иринки поэтическое эдакое письмо, мол, я вся такая певунна и вьюнна, беременна несвоевременно, и вообще - выхожу скоро замуж. Видимо и правда - бабам беременность в кайф, потому что описанию своих радостных ощущений она посвятила страницы три.

А у меня все ощущения и пропали как-то в раз. Я только тогда понял до конца слова приговора суда – восемь лет в колонии усиленного режима.
Восемь лет!

Не жрал неделю, курил только одну за одной. Все думал в какое время суток на запретку, под часового шагнуть лучше – чтобы сразу.. «чтоб без боли»…
И ничего – пережил. Человек –крепкая скотинка.

                                                        ***

Из этого флэшбэка вытащил меня пухлый Улугбек. Я даже и не заметил, когда он ко мне придвинуться вплотную успел. Его безволосая, пухлая белая грудь напоминала недоразвитую грудь девочки-подростка. Рука Улугбека тяжело лежала там где у вольнячих штанов обычно делают ширинку.

У меня от ужаса происходящего глаза чуть из орбит не выскочили:
- Ты что, дура, вытворяешь? Сейчас кто в хату заглянет и оба перейдем в гарем еще до вечернего просчета! В блуд толкаешь под конец срока? Срам-то какой!

- Пайдем-айда, ну давай быстра-быстра! За занавеска, дальняк пайдем. Улугбек  умоляет каким-то тросниково-шелестящим прерывистым шепотом, и не перестает гладить моиштаны:
- Адын рас пацелую там, все! Ну, адын рас!

То ли его шепот, только какая-та лолитовская искорка в глазах, то ли белая грудь и толстые сочные губы с не разу еще не бритым пушком над верхней... А может быть страх что дверь сейчас непременно настежь откроется и начнется такой позор, которого мне никогда в жизни не пережить...

Сам не заметил как уже стоял схватившись за голову за плотно задернутой занавеской дальняка, и со сладким ужасом наблюдал сверху как вставший на колени на сырой, засанный пол, пухлый Улугбек ловко стягивает с меня штаны, и буквально заглатывает мой давно пульсирующий  от перевозбуждения ***.

Если вы любитель давать женщинам на клык, то это слабое подобие левой руки в сравнении с тем как сосет небреющий еще бороду юноша. Женщина, она старается конечно, хотя и не всегда, но старается вслепую, все время надо отвлекаться и направлять.

Улугбека направлять мне не пришлось. У него был врожденный  дар к духовой музыке. Я уже весь сосредоточился чтобы все побыстрее закончить этот постыдно-сладкий кошмар и понял, что через пару секунд волью ему в глотку этого тяжелого расплавленного горячего свинца резко собравшегося где-то внизу живота, а он вдруг прервался, вытер тыльной стороной ладони рот, стянул с себя штаны, и повернувшись спиной, взмолился :

- Отъебай меня, пожайлуста, отъебай!
Со спины он еще больше был похож на молоденькую девушку с мальчуковой стрижкой, пышечку эдакую, и я не задумываясь вошел весь в одно единственное имеющееся для этой цели отверстие - андижан-банк Улугбека.

Это было так фанстачиски приятно, что я чуть не заорал в узком дальняке.  Четыре с половиной года единственное место-куда удавалось вонткнуться был мой собственный кулак.

Наступило полунаркотическое состояние приближающегося к неимоверному взрыву, и я в полу-бреду прижался к Улугбеку всем телом. 
Как оказалось зря – потому что в следующую секунду в нос ударил запах самой противной вещи на земле – кислого мужского пота.

От такой провокации *** мой немедленно скукожился, да  и выпал из его теплой задницы.
Увидев этот конфуз, Улугбек быстро натянул штаны и шепча «Хозир, хозир у меня сеанс есть» - вызкользнул в хату.

- Вот! Вот! Давлат на шмон у мужиков отметал, а я потом в надзорка биль, с****иль - Улугбек протянул мне полуобнаженную фотку актрисы театра и кино Татьяны Друбич.
– На! Эта телька пасматри и ебай!

И опять в позу становится, уперевшись в рукомойник с наросшей слизью.
Тогда я сталласкать уже актрису театра и кино Татьяну Друбич. А она мне всегда нравилась, так что в этот раз меня не пришлось долго уговаривать – плеванул куда-то в темную сторону пищеварительного тракта пухлого Улугбека.

После этого я долго мыл сначала внизу, а потом, когда этого показалось мало,везде  все тело. Драил с полчаса куском вонючего хозяйского мыла. Интересно его правда из бродячих кошек и собак делают? Мне везде теперь чудился неистрибимый запах мужского пота и спермы.

Вот ведь несправедливость какая – смотришь как лесбиянки друг с другом кувыркаются – одно удовольствие.Поэтично у них эдак выходит, красиво. А пидерастия – какая-та вся с резким противным запахом, дальняками и слизью.

Мне вдруг отчетливо стала понятной личная трагедия Сергея Параджанова, Оскара Уайльда и Петра Ильича Чайковского – когда вам за сорок, поверьте, можно ласкать с одинаковым успехом и юношу и девушку. Только вот девушка будет фиалками благоухать везде, а юноша – паскудным бурлацким потом. Тьфу  ты, зараза, – занесло меня таки в бурелом за пять минут до освобождения.

Выйдя из душевой, оборудованной в том же дальняке , я твердо решил наставить Улугбека на путь истинный.

- Ты дурилка прекращай этой херней страдать. У тебя такой срочище еще впереди! Загонят в гарем, годами дальняки будешь чистить. На всю жизнь заклеймят. А узнают еще что баланду раздаешь, и на флейте тут же играешь, еще и кости переломают, перед тем как человек десять тебе очко в капусту порвет!
- Мине, знаишь, днюха биль. Четырнадцать лет. Дядя анаша курить даваль. Хороший анаша дядя куриль. А потом я уснул на айвон... То ли спилю, то ли не спилю...

Как дядя преподал пухлому Улугбеку первый урок греческой любви узнать мне в тот день было не суждено. В хату ворвался злой «как сабака» и голодный Марс. Похоже он проигрался в пух и прах:

-Как меж собой играть сядут, тут нет, ни катит фуфло! А как с «непутем» - от тут все можно. Ну рассамахи позорные. Одно слово – рассамахи!

Так и закончился мой первый длинный как вечность день в роли баландера на ташкенском централе. Когда событий мало – я жалуюсь на жизнь. Когда слишком много – тоже скулю. Такой вот я вечно недовольный жизнью ворчливый сукин сын.
***

Следующие три дня я погрузился в новую баландную рутину, с Улугбеком старался не говорить, а взглядов его всячески избегал. Странно это было все как-то. Хотелось поскорее забыть, а не подвергать морфологическому разбору.

А на четвертый меня выдернули прямо с середины раздачи завтрака из самого спецподвала.

Конвоирам, видимо изрядно пришлось  побегать  разыскивая меня по всему второму аулу. Кто же мог подумать, что почти свободного человека в спецподвал нелегкая забросит.

Недовольны конвоиры были до жути – «покупатели ждать не любят» -  в отместку  протянули даже разок по спине дубинкой, да и не пустили в баландерскую, собрать мой сромный скарб. Погнали на вокзальчик без вещей и почти бегом. Зря копил сигареты на эту колонку самую.

Пока я сидел на вокзальчике и докуривал милостиво оставлянную  каким-то путешествующим этапником  маленькую скрутку махры,кормушка с неожиданным лязгом открылась и в нее втолкнули мой старый кеширок.

Потом в кормушку заглянул пухлый Улугбек :
-Пусть хранить тебя Аллах!
Сунул мне быстро что-то в руку и убежал.

Когда я разжал ладонь, то увидел фотку актрисы кино Татьяны Друбич и маленькую вышитую трехугольную узбекскую ладанку, такие,кажется,называются «кузмунчок»...

2
Вот и на моей улице нынче праздник – приехали за мной покупатели с колон-паселения. И снова - этап. Теперь, надеюсь, последний

Везут, однако, волки, воронком. Одного. Класс VIP. Как чикатиллу какую везут. Ну что за хрень-то, ведь выпустят же через полчаса. Расконвоируйте уже. Сколько можно?

Или боитесь, меня хватит после четырёх с половиной лет удар, если вдруг почувствую отсутствие конвоя? А может, и в самом деле в обморок бухнусь? Сколько ждал, предвкушал этот момент. Считал дни, потом часы. А сейчас все выглядит как-то обыденно, не торжественно совершенно. Ладно. Откройте, откройте вот только дверь, я вам покажу, что имел в виду Хемингуэй, когда написал: " и сразу же после этого фиеста взорвалась".

Делать в воронке, кроме как смотреть в щёлочку особо нечего. В голове крутятся одни и те же мысли.
"Покупатели" за мной приехали, дожился вот в двадцать первом-то веке - превратился в товар. Как  же там в старой негритянской песне поётся: "Масса хочет нас продать"

А настроение у меня в этом последнем рейсе на воронке - бодрое. Перемены могут быть только к лучшему. 

Меня запродали в маленький город с загадочным названием – Ахангаран. Я знаю - город будет! Я знаю, саду цвесть! Там, в Ахангаране этом, должны жить целые выводки красивых, доступных и сговорчивых девушек.

Ах-ан -га- ран. Прикольное слово. Звонкое. Экзотическое. Ангара, арахис, потом архары в этом слове звучат, и ещё, какие-то гараны. Что, не знаете, что за животные  такие - "гараны"? Ну, так включайте, включайте фантазию.
Гараны,  они такие - в виде седла дикой козы. А может гараны - это гигантские птицы? На юг летящие, очей печальные гараны... под звуки струн гитарных встрепенутся вдруг...

Водятся гараны однако  исключительно в центре Ахангаранского тумана.
Ах, да! Забыл сказать вам, - туман это по-узбекски это "район", а по-вашему, наверное, волость.

Волости, губернии, туманы и вилояты.
Отстал я от вас с вашей модернизацией, сидел, видишь ли, пока вы тут таблички переклеивали с места на место. Надеялись, если туману напустить, то и жизнь сразу наладится. Мне по душе ваш оптимизм.

Еду к  моему новому массе в колонку. Песни негритянские пою. Думаю теперь, всё сложиться в жизни как нельзя лучше. Прогресс уже на лицо - в воронке везут меня одного. Так, наверное, возили самого Лаврентия Павловича и несчастного завмага Беркутова.

Что так долго везут-то, сатрапы? Говорили вроде близко Ахангаран этот. А вот все никак не приедем.
И щёлок нормальных нет, новёхонький воронок совсем.

Интересно, а вот воронки молодое независимое государство все ещё из метрополии получает или уже свои собирать сподобились. С такими потоками зыка - им надо бы регулярно обновлять автопарк.

Кажись ворота. Не? Точно, точно КПП. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки двигателей. Приехали!

"Колонка" это ещё одно гениальное изобретение системы. Подарок человечеству  от Никиты Сергеевича Хрущёва. Великого попкорнового реформатора. Он все пытался перевести государственные институты - армию, тюрьму на полный хозрасчет.

Хорошо, не додумался сделать "подшефные" тюрьмы, как сделал "подшефные" детские сады и ясли.
Какая связь между этми институтами, вскинете брови вверх вы?
Они суть - одно и то же - учреждения призванные на разном уровне сделать из вас послушных граждан города Глупова. "Что такое хорошо и что такое плохо" с поправкой на последнюю версию конституции. Не смейтесь, но я боюсь, даже во фразе "Мама моет раму, а папа читает газету" - уже заложена пропаганда государственных устоев. Патриархия альфа-самца.

Короче, колонка -  это тоже тюрьма, но без автоматчиков на вышках. Изнутри похоже на пионерский лагерь. Штаб, клуб, бараки, умывальник и туалет - на улице. Столовой только вот нет. Раз свободны - так и кормитесь сами, а то? Ищите плантацию хлебных деревьев.

Вот идеал взаимоотношений государства и гражданина. Вечером посчитать всех и в барак, утром строем на работу, а насчёт "пожрать" и отопления - сами не маленькие, пощекотитесь.

Бараки тонкими перегородками внутри поделены на двухместные нумера. Узкие, как шкаф в хорошем гарнитуре. Все лучше, чем общий барак с трехярусными шконками в зоне. Имитация частной жизни. Пеналы, для хранения карандашей ночью.

Встретили меня тамошние менты довольно обыденно. Вяло, без энтузиазма. Но и кровь пить не стали особо - странные менты. Что-то здесь не так. Не иначе подляна у них с подковыркой тут, многоходовая. Хороший мент, сами знаете - какой - тот, что мёртвый совсем.

Нужно срочно местных порасспросить - что за постанова тут, и как на неё следует реагировать.

"Ага! Приехал-с, голубчик? Ну-ну. Иди-ка в коридоре почитай наши правила распорядка. И подпиши тут  и вот тут - со статьёй 222 ознакомлен."

На этом процедура зачисления в гвардейцы кардинала кончилась. Пошёл читать уставы нового монастыря.
И я стал внимательно изучать всю их наскальную пиктографию. Вникать. Решил-таки ознакомиться и со статьёй 222, правда, несколько позже, чем подписал. Какое непростительное легкомыслие:

Статья 222. Побег из-под стражи
Побег из-под стражи или из-под охраны, совершенный лицом, находящимся в заключении под стражу или отбывающим наказание в виде лишения свободы, -
наказывается лишением свободы до пяти лет
Побег, совершенный:
а) с причинением лёгкого или средней тяжести телесного повреждения;
б) особо опасным рецидивистом;
в) группой лиц, -
наказывается лишением свободы от пяти до восьми лет.
Тэк-с.

Значит - если никому не проломлю череп и не сгруппируюсь с небритыми лицами - дадут до пяти. То есть, учитывая какой я милый и весь положительный - года два пропишут. Это не срок для бешеной собаки.

Таким образом, побег - ну, в самом крайнем случае, со счетов не сбрасываем. Все побежали, как говориться, и я побежал. Если они думают, что я, как человек чести, не побегу только потому, что подписал их филькину грамоту, это они зря. Какое огромное доверие мне оказывает государство. А вот если я не признал это государство? В одностороннем порядке, так сказать.

Как тогда быть? Если я не признаю новый Узбекистан - то и его законы для меня нелегитимны?
Ладно, вы только не сболтните кому - а то не миновать мне дурки. А там у них одно лекарство - сворачивающий на бок шею галоперидол, упаси господи! С моей полумёртвой печенью я долго не протяну на галопередоло-аминазиновых коктейлях доктора Сербского.

Читаем дальше - стенд номер два. История нашего города. С картинками.

Посёлок возник в 1960 году в связи с началом строительства цементного завода; получил статус города в 1966 году. Статус города, вот оно что.

Из крупных промышленных предприятий — цементный завод, шиферный завод, комбинат асбестоцементных и теплоизоляционных изделий, завод "Сантехлит", комбинат строительных материалов и изделий из пластмасс, завод железобетонных изделий.

Все. Такой вот град Кипеж. Конечная. Просьба освободить вагоны.
И ни оперного театра тебе, ни филармонии. Где же я теперь буду играть на скрипке?
Один только сплошной Сантехлит. Звучит, как что-то с замахом на большую литературу. Поэты Сантехлита объявляют войну имажинистам и декадентам! Конкурс поэтов Сантехлита! Сантехлит готов платить за талант!

- Ну и что ты тут встал? Давай уже, в барак ****уй!
Из краеведческого экстаза меня вывел старлей с усами как у основоположника узбекского соцреализма - Хамзы Хакимзаде Ниязи.

Вышколенный усиленным режимом я не привык подвергать сомнениям приказы офицеров МВД. Однако беспрекословное подчинение приказам - подразумевает их точность и максимальную детальность  - ни одна падла мне до сих пор не сказала, в КАКОЙ барак идти.

- А в какой барак, гражданин начальник?
- В каком место есть - давай, дуй. Подъем завтра в шесть. Тут у нас с эти строго, не санаторий. И не зона.

Вот ведь - оказия! Я и забыл, что на свободе есть такая идиотская штука - выбор. Выбирай барак, какой нравиться, вот она - свобода. Свобода выбора. А по-моему, выбор, а в особенности выборы в нашей стране - тоже тот ещё абсурд.

Подумайте, почему-то вот в царской России царя не переизбирали аккуратно - каждые пять лет? Обходились ведь без этого фарса.

Представьте, Московские ведомости того времени пишут: "Самодержец всероссийский, государь Николай II Романов выиграл очередные выборы и остаётся на четвёртый царский срок. Он теперь ограничен законом – с 7 до 5 лет. Таким образом, решившись на досрочные выборы, Николай II "потерял" два года царства. Но правду говорят: никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Отказавшись от двух лет царства в старой редакции конституционной статьи, самодержец фактически заручился поддержкой населения, как он сам замечает, на 10 лет вперёд".

Ну, вот, кажись, и жилье моё новое. На сколько я, интересно, тут застряну?

Барак колонки  - это длинный коридор с покрашенным в тот самый, хорошо знакомый всем цвет баклажанной икры деревянным полом. Цвет пола в школах, больницах и тюрьмах.

По двум сторонам коридора - комнаты-ячейки. Соты, наполненные колонистами. Завтра в шесть утра великая страна их снова востребует.
Пришло время делать выбор.

Рванув первую же дверь, я вдруг сразу оказался на ярко освещённой сцене. На меня уставилось несколько пар недовольных глаз. Глаза источали неприветливую энергию. Обладатели глаз сидели вокруг небольшого столика. Столик украшали кильки в томатном соусе и колода карт. Мне показалось, что я уткнулся носом в картину "Псы играют в покер".

Рассмотреть их в достойных читателя деталях не удалось - какая-то сила толкнула меня в грудь, и я снова очутился в коридоре с баклажановым полом.

В покер поиграть сегодня, видимо, не придётся. Хрен с ним. Главное чтоб в коридоре, продуваемом всеми ахангаранскими цементными ветрами, спать не пришлось.

Мысленно перекрестившись - я толкнул следующую дверь.
Там, положив на тумбочку арестантскую газетку "Время" пил чай человек удивительной худобы и огромного роста.

Он мельком глянул на меня и тут же вернулся к своей медитации на стену барака. Иногда он прерывался, чтобы с хрустом сломать в костлявом кулаке сушку, и медленно, будто сделанную из золота, осторожно перенести её по крохе в свой по шагаловски кривой рот. 

- Откуда сам?
Он спросил это, не отрывая глаз от покрашенной в мечтательно-голубой цвет фанерной стены.
- Ташкентский
- Понятно, что ташкентский. Поэтому и Ахангаран. Все мы тут - ташкентские. С зоны-то, с какой подняли?
- Папской

Это слово "Папской" я произнёс с такой лёгкой нежной ностальгией - будто говорил о месте, что пришлось покинуть против своей воли, и о котором я ещё долго буду скучать.

- Блатной?
По вопросу я понял, что мой мумифицированный собеседник из "красных" - блатные никогда не пользуются этим термином.
- Конечно же, нет. Нарядчик я.
- Нарядчик?

Похоже, удалось вызвать его интерес. Повернулся и рассматривает. Может - и сушек теперь даст?
- Нарядчик. Промзоны.
- И сколько там у вас в Папе пыхнуть нужно за эту должность?
- Да никто не рвётся-то особо. Типа - западло.
- ****аты. В Каршах в очередь выстраиваются. Да ещё и пыхтят.
- Так ты с Каршей? - сразу стала понятна его худоба: и  что, правда, там настоящий концлагерь у вас?
- Кому - концлагерь, кому - хуже. Я завхозом жилзоны там ехал. К самому Кулумбетову без стука заходил.

Так-то. Правильный был Хозяин.
Я вспомнил все, что слышал о "каршинском казахе" Кулумбетове и вздрогнул. У него мог бы поучиться сам рейсхфюрер Генрих Гиммлер. Во времена СССР - каршинские зоны - общая и строгач, были одними из самых чернючих, блатных зон.

Юртбаши тогда был первым секретарём каршинского обкома партии, ага. А вот сбросив иго империализма, решил из каршинских синекур сделать показательные лагеря. Братские представители казахского народа сыграли тогда роль латышских стрелков Ильича. Они работали за деньги и им было насрать на боль и чаяния узбекского народа. Хотя, думаю, вольные сыны степей кровожадней любого латыша будут. Потомки чингиз-ханов.

- Его вроде перевели в Жаслык, в новую политическую?
- Перевели. Перевели отца родного! Он там их воспитает, вовчиков долбанных. А к тебе-то, когда родня приедет?Можно прямо сейчас позвонить с дежурки, менты разрешают. Они вообще, как денежные у тебя, родители-то? Бизнесмены, небось, а?

Он подмигнул и снова с хрустом принялся обрабатывать сушку.
- Да какое там...денежные, мать-пенсионерка. Отец – бросил нас.
Сейчас я тебе всё выложил на блюдечке, морда завхозная.
- Мать? Пенсионэрка? А... Дык, ты иди, иди тогда. Там по коридору - ещё один дурик папский. Суд у него на днях. Отчалит - всю хату сам и займёшь. Жарь, бродяжня. Попутного ветра тебе в душу.

Сушки он мне так и не предложил, а я, сглотнув, двинул дальше по баклажановой дороге искать второго папского дурика.

Им оказался Вован. Человек без шеи. Это бывает у бывших спортсменов, когда они перестают спортом заниматься. Эдакая былая мощь, под слоем все уравнивающего жира.

Вован был подручным оружейного мастера Дончика с папской промки. Каждый раз перед большим шмоном оперов или режимников на промке, я регулярно появлялся в их каптёрке, где они работали над очередным самурайском мечом или выкидухой.  Сделав страшные глаза, я шептал: "Убирайте запал, сейчас начнётся".

Знал ли фрезеровщик Вован, что делаю я это исключительно по звонку начальника оперативной части зоны, самолично курировашего маленький цех по производству холодного оружия, или считал меня преданного внутри идеалом правильных пацановских понятий, навсегда останется тайной.

Встретил он меня однако тепло, душевно как родного. Да я и сам обрадовался. С псами играющими в покер и каршинским зомби, мне не было бы так уютно. А в новой тюрьме самое главное в первое время - это психологический комфорт. Нужно время присмотреться, кто есть кто и как она есть, и чётко занять свою нишу. А желательно создать нишу под себя.

Вован вчера прошёл суд . Завтра-послезавтра получит волчий билет и – домой, на проценты. На колонке он провёл полтора года. Эксперт.

Вован поплотнее закрывает дверь комнаты общежития и достает изпод кровати бутылку тёплой "Русской" местного разлива. Там же стоит ещё одна бутылка-близнец.

- Видишь вторую бутылку? Во! Хочешь выпить пузырь - покупай два. Спалишься - отдашь вторую ментам. Колонка!
- А если мне две бутылки надо? Тогда сколько покупать? Три или четыре?
- Ты математику в школе учил, шурик?

- Колонка, брат, дело такое. Утром как все белые люди - на работу, вечером – обратно в тюрьму. Спасибо, что хоть не строем гоняют, колонной по пять как в зоне. Просчёт здесь - пять раз в день. Хотя ментам иной раз лень на завод тащиться, но могу и спалить, если срулишь куда. Это акт.

Дальше. Документов никаких на руки не дают. На работу сами "трудоустраивают".  Если что найдёшь самостоятельно, но они не одобрят - отсосёшь балду. Самое проблемное тут - жрачка. Питанием поселенец должен обеспечивать себя сам.

Стукачей бесплатных  -  в два раза больше чем на зоне – все хотят на УДО. И первым долгом тут у них святая святых - статья 222. За побег ломают жёстко. У них это пунктик такой.

Так что вот - на колонке самое главное – бабу найти,- наставляет он, она и накормит и постирает, только ласкай ей. Еби. Это главное. Чтоб довольна была. Ей твой Есенин, до ****ы. Ей бы *** подлиней. А с этим у меня нет проблем!

Вован отваливается на стуле с видом уставшего баловня женщин.

- Дык бабу же поить-танцевать нада, а у меня денег сейчас на "пожрать" даже нету!
-  А что не отложил в зоне что - ли? С твоими - то возможностями. Ха! Да я бы...Вован осёкся - Но...сам знаешь...западло нам нарядчиками служить. А так не ссы. Ты просто ещё не знаешь, как тут лысых нас любят. Бабы ахангаранские. Мужья - кто бухает, кто сидит. Город полумёртвый. Как совок кончился, все заводы закрылись, русаки уехали. Теперь четырёхкомнатная квартира в центре Ахангарана сто пятьдесят баксов стоит.  Пустуют целые дома - есть, где разгуляться. А бабы местные, говорю же, они всё знают. Знают, сколько нежности у нас скопилось за годы жизни монашеской. Только еби. Еби.

- Вован, а возвраты в зону при тебе были? Сложно путёвку назад себе выхлопотать в крайняк?
- Валом возвратов. Три нарушения режима подряд – и понеслась душа в рай! Только если в зону возвратом придёшь – чалиться придётся уже до звонка. А здесь –  всего год – полтора максимум.

- У меня до звонка – два с половиной, да я их на зоне на одной ноге простою!
- Ты за три  нарушения здесь таких харчей огребёшь, что потом на больничке звонковать будешь. Они, суки, поначалу мягко стелют, чтоб привык, не рванул в бега. А потом за свои показатели убивают. Или деньгой платишь за каждый акт. Чем быстрее хочешь спрыгнуть, тем больше пыхтишь. А акт им составить - как два пальца. Сам увидишь. Вован шумно вздыхает и с хрустом добивает остатки корейской морковки.

А так, да - самый быстрый и надёжный вариант возврата – побег. Едешь себе домой,  кайфуешь два – три дня и, назад, с повинной. Гарантированная путёвка в зону. Им такие вольнолюбы на хер не нужны. Ну, ты не дёргайся пока. Присмотрись. Втянешься.

Поначалу всем назад охота, кроме каршинских. Вован сделал однозначный жест в сторону хаты с кулумбетовским завхозом. Там эти бляди освенцим соорудили.

- То есть, если на пару дней в загул двинуть, даже срок не припаяют? Ты это серьёзно? Это же прекрасно, прекрасно!
- Первые две недели они никому не сообщают о побеге. Тебя только опера с колонки будут искать. Технично по адресам шерстят. У них это за праздник - едут в Ташкент на охоту за счёт конторы.

Найдут – все чики-чики, показатели в норме. Не найдут – тогда уже в розыск, к гражданским ментам отфутболивают. А это уже брателла, статья, новый срок, суд, следствие, тюряга, вся, короче, канитель по-новой. Для настоящего побега дух нада иметь.

- Да какой там там, Вованя, дух, не колючки,  не автоматчиков, сами же утром ворота и откроют! И у меня духу хватит! Я и сейчас прямо через забор махнуть могу.
- Дурак ты ещё совсем.
- От чего же дурак-то? Ну как не убежать, если они утром ворота сами откроют? Сел на автобус и вперёд?
- Так не делается. Помучайся тут месяцев шесть - восемь, и на проценты.
- Я не понимаю, зачем мучиться, если можно завтра же и дёрнуть, по холодку.
- Вот ведь ты ****утый все же. Как есть ебанутый. Отсидел почти пятерик, пару месяцев, можно сказать, осталось, а ты лыжи надрочил? Смысл какой?
- Смысл? А в чем вообще он есть, смысл? Живём для чего? Умираем для чего? А если, скажем, я за эти пару месяцев на асбестовом заводе рак лёгких себе обеспечу? Тогда что? Тихо умер в кругу скорбящей семьи? Да и не в этом дело. Не в этом дело - ты пойми! Как не убежать из тюрьмы, где нет замков? Как можно в ней сидеть - то? Дверь - то открыта? Вот ведь идиотизм наш в чем! Это же как под гипнозом? Кролик может сбежать, ан нет, сам к удаву в пасть, добровольно. ДОБРОВОЛЬНО, понимаешь?

- Умники. Очкарики. Первые стукачами определяетесь. Вот у нас в классе был один такой - теоретик, блин. Вечно задумается о чем-то, глаза в потолок, и руками, руками все эдак вертит перед собой, будто белку в колесе гоняет.
- Ну и что?
- Да ничего. ****или мы его всей оравой, пинали, портфель отбирали, ссали на него в туалете школьном, в завтрак плевали. Класса до шестого... наверное. Потом, как *** оперением покрылись - не до него стало.
- Ну а он, с ним-то что? С дуриком?
- А...да...ничего... Уехал. В Питер, кажись. Да-да. Точно. В Питер. Да. Два универа, придурок, закончил подряд. В банке импортном, там же в Питере и работает. Долбоеб. За зарплату.

Вован разлил остатки тёплого пойла  в гранёные стаканы. Мне досталось чуть больше, чем вмещается в один глоток, и глотать эту тёплую  гадость пришлось дважды. "Русская ароги" - вот ведь, ну объявили независимость, обозвали водку "арак", ну уж и название поменяйте. "Тимуровская" там или "Навоийская". Нет  же - " Русская"! В морду надо за такую русскую бить.

Меня аж искорёжило всего. В такие неприятные моменты, я всегда чётко понимаю - через короткое время - обязательно стану блевать. Это как бы знак мне свыше - не хочешь сильно блевать позже, выписывай тормоза. Прямо сейчас. А то облюёшься по полной программе. В крайнем случае - утром. Давно водку не пил. Хотя какая там водка? Арак - одно слово. Аркан мать его.

- Вован, а ты знаешь, как по-узбекски будет  "бельевая вошь"?
-??
- БИТ! представляешь, они вшу назвали "бит"! Как единицу информации! Двоичные коды состоят из вшей, Вован! А ты обратил внимание, в каком свете теперь выглядит название группы БИТлз? Не жуки бита, а вши! Битники вшивые. Тюремный бит - это типа "быт", но с узбекским акцентом, игра слов, улавливаешь?
Во!!! Я понял, Вован! Я книгу напишу про зону! Да! Название уже есть - "Папский бит"! Хахаха - помнишь вот это:

Весь район сегодня не спит
Весь район на танцы спешит
Виноват в этом московский бит
Этот новый танец словно динамит
Пусть танцуют с нами все кто любит бит

Ну, как это передать тому, кто не кормил вшей в узбекской зоне, Во-вааан! Я рискую остаться непонятым! Вот где скорбь-то вселенская! Вован!

- Это в голове у тебя вши, шурик. Ты лучше подумай, как выжить  тут! Как пожрать добыть. Без запала.
Вован продолжает духовные наставления.

Каждые полгода на "колонке" проводят суд. Чтобы на него попасть, надо не иметь ни одного акта. Поэтому менты тут - только и ждут, как ***нуть на тебя акт. Чтобы его же тебе потом продать. Система. А после суда партия колонистов переводится на следующую ступень "свободы" - проценты. Слыхал?  "Проценты"- это ты уже дома живёшь. Но с твоей зарплаты государство высчитывает алименты для себя. Плюс раз в неделю у тебя любезная встреча  с участковым,  и не вздумай на неё пойти с пустыми руками, обидеть можно хорошего человека.

Раз в месяц потом тебя будут вызывать в РОВД опера, и проморозив часа три – четыре в коридоре, спрашивать о  каких-то людях и движениях, о которых ты не имеешь малейшего представления.  Любая муть в радиусе десяти километров от твоего адреса,  и считай, в этот день на работу ты уже не попадёшь.

Будут колоть и вешать на тебя все, что не попадя, говоря, что почерк преступления сильно похож на твой. Вот такой вот тебе бит. Это называется -  "проценты". Это моё будущее. Ну, там хотя бы зарядку не надо делать.

- Какую зарядку?

***

- Осуждённый встать! Осуждённый - была команда "подъем!"
Боже! Что же я тебе сделал за кару эту? За что мне это? Голова. Меня кажется долго били по голове вчера. Кто? Голова - сплошная рана и  тупая боль после псевдо -"русской". Вкус во рту как у некрофила – после разминки с несвежим утопленником. Долбаный Вован. Меня сейчас стошнит.

Надо мной склонился сам Хамза Хакимзаде Ниязий. Он поигрывает резиновой дубинкой. Вот ещё - не хватало.
- На зарядку становись!

Тут я должен вам признаться, что утро, эта заря, рассвет и прочая поэтическая хрень - это не моё. Моё утро - чтобы все было нормально, должно начинаться в полдень. А ещё лучше - в час дня. А зарядку, у меня все в порядке - спасибо зарядке, я с детства ненавижу.

Я с утра неадекватен. Утро - это не моё. Все гуманное, законопослушное , рабское и подобострастное во мне ещё спит. Я не только нахуй могу послать в эти тревожные часы, я убить могу. Вы лучше не будите меня, ладно? И останемся друзьями. 

- Не пойдёшь на зарядку? Тощщна не пойдешь?
- Гражданин начальник, я на усиленном режиме, зарядку не делал. Ты хочешь, чтобы я тут начал корячиться? В шесть часов утра? Тощщна, совершенно тощщна не пойду. Убей меня нахуй, начальник!

- Хаарашо. Спи, осужденныйджан, спи. Один акьт есть.
Основоположник узбекского соцреализма тихо закрывает за собой дверь. В зоне за такое вымогательство поднялся бы бунт. Здесь - все боятся остаться без увольнительной в город. Почти граждане уже ведь.

Сейчас мне насрать на граждан, увольнительные и этот прекрасный город. Я просто хочу проспаться.
Я зарываюсь в подушку. Ещё два часа почти до восьмичасового просчёта и развода на работу. Один акт есть. Первый акт.
Занавес.

***

Меня "трудоустроили" на литейный завод. По протекции Вована. До перестройки и нового мышления завод делал роскошные чугунные ванны. Хрен такие найдешь где в Европе. Броня Т-34, а не ванны. С места чтоб эту ванну сдвинуть таких жаверов как я, человек шесть надо. Минимум.

Сейчас Сантехлит мёртв. Он напоминает черно-белую фантасмагорию из фильмов Тарковского. Огромные гулкие цеха. Людей нет совсем. Жутковато.  Свет сочится сверху, как в древнем языческом храме, сквозь частично выбитые витражи в потолке. И бесконечные ряды черных неэмалированных ванн. Ванны выстроились как гробы на массовых похоронах. Ванны кругом, как разверстые могилы третьеразрядного фильма ужасов. Депрессия Терминатора. Ванный день. Могилы Союза Советских Социалистических Республик.

Вован, он фрезеровщик. Он просто так просидел тут полтора года. Жарил на машке овощи и протирал со станка пыль. Мне повезло меньше. Я до сих пор не знаю, чем токарный станок от фрезеровочного отличается. Неквалифицированная рабсила. Так что  из меня сделали шахтёра сантехлита.

Теперь вот спускают на верёвке в глубокую угольную яму-зиндан. Раньше в советские времена туда сбрасывали вагонами уголь для плавильных печей.

Теперь я должен отколупывать ломом остатки угля от стен ямы,  и отправлять его наверх для нужд шашлычной, имеющей какое-то не совсем мне понятное отношение к заводу.

Лом теперь мой новый напарник и друг.  Пара ударов ломом – и яма наполняется мелкой чёрной угольной пылью, которая режет глаза и мешает дышать. Накалупав достаточное количество, я наполняю углем вагонетку-качели, и её волокут наверх неведомые мне силы.

"Бедные шахтеры!" и " Какого хрена мне не сиделось на зоне?" - вот мысли, которые  рефреном навевает лом. Руки волдыреют на глазах. Ах Ленин, Ленин. Тебя бы сюда, вместе с гомиком Дарвиным. Труд из обезьяны сделал человека, а? Вот вам, вот вам, ломиком, ломиком-та, суки!

На зоне проверки-просчёты проводят два раза в день, на колонке – пять раз в сутки. Считают даже ночью. Сейчас менты кричат сверху - "здесь?" Потом они плюют сверху и уходят. Хочется курить, а ещё больше - хочется жрать.

Доскрипел до вечера. Спасибо, Вован, в обед скинул в яму бутерброд с жареным баклажаном. Все мои калории на целый день.

Да, это похоже на свободе огромная проблема – в зоне худо-бедно, а три раза дают пожрать. А здесь – свобода. Так что ходи голодный. Зарплату-то даже нормальным гражданам новой республики  раз в пять-шесть месяцев выплачивают, что говорить про зэков вонючих. Хочу  обратно в зону. Мне там готовое жаркое приносили прямо в хату. С салфеточкой, блин.

На хрен вот скажите мне сдалась такая амнистия?
Наконец, мой первый рабочий день подошёл к концу. Теперь в люльку, вместо угля, загружаюсь я сам и медленно, скорбно возношусь.

Здравствуй свет. Здравствуй, свобода. Теперь нужно только  в душ. Эта вонючая угольная пыль въедается в шкуру, как татуировка.

Душевая колонки! Роскошь. Горячая вода все время. Курорт. Написано, что можно купаться с семи часов. Сейчас шесть тридцать. Поэтому, наверное, я тут один. Замечательно! Можно купаться с семи часов, а дверь в душевую открыта.

Значит, решаю я, наступило семь часов в одной отдельной взятой душевой.

Какая прелесть. Намыливаюсь и вспоминаю мою первую помывку в системе МВД.
Я тогда уже провёл два месяца в тюрьме и мылся только частично, урывками холодной водой над унитазом камеры. Этот день буду помнить всю жизнь.
Начало было похоже на фильм про омон, ну, знаете, где менты врываются в помещение и от страха орут - тихо мол, все, на пол, работает омон!

Человек сорок, лежащих друг на друге в горячем смраде десятиместной камеры выдворили в коридор и погнали куда-то полубегом. 

Так, наверное, гнали в газовые камеры лишних евреев.
Потом загнали в камеру где прямо с потолка торчали трубки с самодельными жестяными лейками и дали маленький черный обмылок. Все купались не снимая мадепаланов – чтобы невзначай не провести кому пеписькой по булкам. Непонятка. У первоходов много условностей этикета.

- Ты табличкя не видел на дверь? Душ – сем часов аткрыт.Чичас сколька?

Хамза снова стоял передо мной торжествующе улыбаясь:
- Чичас сколька время?
Я развел намыленными руками.
- Чичас – шест сорок сем

Великий писатель сунул мне под нос свою «Победу»
- Эта акьт, табриклаймиз энди, втарой акьт за сутка, болам!

Он эффектно хрустнул пальцами, переламывая воображаему пачку банкнот
- С легким паром

Tweet