3.


Вышел от Вадика, и начало отпускать, а я, если отпускает, я тогда дрожу, и хлещут мысли. Значит, сейчас буду вспоминать её.

- Стой! – зовут меня сзади и в лопатку мне попадает камень.

Неприятно! Я оборачиваюсь. Идёт парень. Смело идёт. Правая рука в кармане куртки.

- Что случилось? - спрашиваю с любовью, будто привык, что меня окликают только камнями.

Парень теряется, и правая рука у него вздрагивает.

Он встаёт передо мной интимно близко и дышит не закушенной водкой.

- Ты из этого дома? – кивает он на дом Вадика.

- Нет, я вообще со Чкаловского, - объясняю, как другу.

- Врёшь! – теряется он во второй раз.

Не трудно догадаться, что парня выставила за дверь подруга или друг подруги, и он придумал прикончить первого, кого встретит из жильцов несправедливого дома.

- Что случилось-то? – спрашиваю парня. – Чем помочь, может?

- Да ни хера не случилось! – орёт тот и брызжет мне в лицо водочной слюной.

Дальше он орёт, срываясь на утробный хрип, обзывается. В глазах у него скапливаются слёзы. Он не ожидал встретить того, кто вдруг, бац, друг и брат. Сердце его часто-часто отстукивает азбукой Морзе «н-е-у-б-и-й-н-е-у-б-и-й».

Я не расслабляюсь, смотрю ему в глаза и переживаю о том, чтобы его пьяная рука не оказалась быстрей его взгляда. И тут он совершает роковую ошибку. Как говорится, перемудрил. Перед тем, как ударить, он, чтобы твёрже встать, начинает топтаться.

Я не мудрю и детской подсечкой роняю парня на землю. Падая, он неуклюже вынимает из кармана отвёртку. Ну не свин ли?! Это ж хуже ножа! От неё ж не заживает.

- Смотри сюда! Смотри сюда! – бешено рыдает он, имея в виду своё оружие.

Я аккуратно левой рукой беру его кулак, поворачиваю вопреки анатомии, и отвёртка – моя. Остаётся одно. Бить.

Бью. Не отвёрткой, кулаком. По лицу, по вискам, по затылку, по всему, чем он повернётся подо мной. Спешу. У таких железа может быть припасено, как у ниндзя.

Чувствую, кулак развалился надвое. Моя постоянная проблема, повреждённые связки между култышками. Не важно. Бью, пока парень не выключается. На всё про всё ушли секунды. Распрямляюсь и подальше выкидываю отвёртку. За парня не беспокоюсь, человек живуч.

Ухожу. Рука наливается тяжёлой килограммовой болью. Да сколько ж можно-то! Я родился добывать себе и другим счастья, а несу один вред. Добрый я!

Придётся экстренно  зайти ещё в одно место. К цыганке Любе. Здесь рядом.



- Ай, милый мой! – заливается с порога Люба.

Как к себе, вхожу к ней в дом и обнимаю её. Люблю я Любу, а она меня ещё больше. Я для неё дороже сыновей, которые бандиты и умалишенные. Вообще у цыган, если не знаете, очень распространены душевные болезни. Не в каждой ли семье.

Прикладываем к кулаку мороженое сало. Потом Люба торопится, ищет бинт.

- Какой ты хороший, что пришёл! Ай, какой хороший!

- Погадай мне, наконец! – прошу её. – Два года тебя прошу.

Она хлопает глазами и неподвижной улыбкой тихо отвечает:

- Нельзя. Грех. Я только на себя гадаю.

Грех! Слышали? В жизни Любы одиннадцать судимостей, в том числе по тяжким статьям. При всяком удобном и неудобном случае она шарит у меня по карманам. Пьёт вино и курит, конечно. Видимо, о грехе она знает что-то, чего не знаю я. Знает какую-то древнюю тайну, которая неведома другим народам. Лишь цыганам.

- Погадай…

- Уговорил! – усмехается она и игриво жмурится, чтобы спрятать в глазах злость.

Чёрными крепкими пальцами она раскладывает на столе целиком всю колоду и читает, как из газеты:

- Женщина чужая о тебе думает…

Я сжимаю ножку стола больной рукой, но думаю, столу больнее.

- Живёт она с одним, спит с другим, а любит тебя… Так?

Я киваю Любе и бурно краснею.

- А как тебе хочется? – спрашивает она  и скалит чёрные зубы.

- Ты гадай-гадай, - сержусь я, пряча глаза.

Люба снова смотрит в карты и надолго замолкает.

- Что там?

Она молчит.

- Давай водочки выпьем! – неожиданно предлагает Люба.

- Выпьем, - быстро соглашаюсь я, понимая, что иначе Любу разговорить не получится. - Но у меня денег нет.

- Да ладно! – отмахивается она и убегает в магазин.

Не говорил ещё, Люба мой бывший секретный агент. Сколько мы с ней пересажали цыганья, торгующего наркотой!.. Ведь она ещё и редкий экстремист, цыганка ненавидящая других цыган. Только не было ещё такого, что б поил её не я, а она меня. Край!

Через час дым коромыслом. Мы уже признались друг другу в материнской – дробь - сыновней любви, она уже несколько раз обляпала слезами мою щёку, а ни один из нас ещё не пьяный. Я слежу за ней, она – за мной. Я жду, когда она расскажет, что выпало на картах, она – ждёт, чтобы я забыл. Наивно льёт через края.

- Ты ведь один… Один мне помогал на зоне! Без тебя бы… Дай Бог тебе…- ревёт она в голос, а глаза, ведьма, прячет.

- Люба! Говори, что нагадала! – громко и трезво перебиваю её.

Она выпрямляет осанку, поводит плечами, будто хочет станцевать, и говорит:

- Всё, умрёшь скоро.



4.



Открываю глаза и вижу. Любину квартиру. Утро. Лежу на полу, подо мной постелена шуба. Спал – не спал, не ясно, но куда-то девалась целая ночь. Надо вспомнить.

Прихожу. Она гадает. Застольничаем. Она говорит, что умру. Застольничаем. Смеюсь над ней. Веду себя беспечно. Утро! Ещё раз: прихожу… беспечно… утро. Больше, значит, ничего особенного.

Люба на диване. Храпит, как будто её три или все пять.

Спешу уйти, чтобы скорее позвонить Серёге и поржать с ним на гадание. Чувствую себя бодро. Не перегоревшей водки во мне ещё по самые уши да допил со стола одонок.

Только взял в руку телефон, как он сам ожил и на экране к радости своей я прочитал: «Серёга-муд».

- Да! – аж крикнул я в трубку. – Вот уже собирался…

- Ванька! – перебивает он меня. – Я самый счастливый человек в мире!

- Чего натворил? – холодею я.

- Вчера свершилось! Я встретил единственную! Ты рад за меня?

- Когда успел-то? – серьёзно удивляюсь. – Я у тебя вчера был…

- Пошёл я, на ночь глядя, в ларёк на остановку за сигаретами, а она там, бедняжка стоит, на последний автобус опоздала…

- А откуда опоздала?

- Мы разговорились с полуслова! – не услышал он моего умного вопроса. – Я впервые в жизни разговаривал с дамой свободно! Предложил ей пойти ко мне, и она пошла!

- Сколько лет?

- Ну, младше меня. Девятнадцать.

- А звать?

- Магическое имя! Как мантра, как заклинание! Смысл всего мироздания в нём! Екатерина!

- Хорошее имя. Так она ночевала у тебя?

- Даа! Дааа! Мы уже делали детей. Решили, что будет два мальчика и две девочки.

- Учится? Работает?

- Учится. Вернее, за неуплату её отчислили.

- А сейчас она где?

- У меня! Мы теперь вместе живём. Я предложение сделал, она согласилась! Она самая красивая! Ты бы видел, какие у неё ногти! С рисунками!

- У меня тоже новость…

- А на ногах! С чёрным лаком! Ах!

- Я у Любы был, помнишь, про цыганку тебе говорил… Сейчас ты посмеёшься…

- Мы вообще ночь не спали!

- Ты послушай…

- У меня даже спина болит!

- Нагадала она мне вот чего…

- Я желаю тебе, чтобы ты тоже испытал такое же счастье!

- Нагадала, говорю, что помру, представь себе…

- О, не сказал тебе ещё: она призналась, что любит меня. Я ей тоже признался.

- Ты где сегодня будешь?

- С ней!

- Понятно. Давай тогда как-нибудь в другой раз увидимся.

- Да-да, давай-давай! Счастливо! Звони!

И кому мне дальше хвастаться? Вадику? Каббалисты спят до трёх. Идти к ней? Вонючий, опухший, полупьяный не пойду. Домой - и как следует спать! И нечем хвастаться. Дрянь всё это! Ещё бы в гороскоп поверил! Стыдно. Спать!



Просыпаюсь второй раз за день и просыпаюсь внезапно, как с пинка. Мне страшно. Бывает же такое! В одно мгновение понял, что если скорая смерть случится, то на сегодня я говно. Если жизнь закончится сейчас, то иначе меня назвать нельзя. Да если и не умирать сейчас, всё равно - оно.

Вскакиваю с кровати и несусь по квартире, не зная, куда и зачем. Наверное, ищу место, где будет лучше думаться, а что толку от места, когда думать приходится впервые? Оказывается, не умею думать по большому. Видите, и выражаюсь я сортирными фразами, «думать по большому».

Хотя, правды ради, скажу: когда мне было думать про себя? Я десять лет не вылезал с работы. Жил там. Дружил там. Полюбил, сука, тоже там! И кого? Чужую.

Правду цыганка прочитала по картам. Жена одного, любовница – другого. Всё у меня не по-людски. О том и речь, что жить - что нет. Я так и так дурак.

Разве увёл бы её из семьи? Нет. Стал бы ломать ей «левак»? Может быть, и стал бы…

И просто проклятый дурак, потому что полюбил взаправду.

Поверьте на слово, эта женщина хороша. Она не просто женщина, она событие, женщина-солнце. Еле придумал! На людей вокруг она действует движением брови. Вокруг неё вращаются тела всех размеров, хотят они этого или нет.  Добиться её, это всё равно, что победить в войне или высадиться на другой планете. Стать легендой.

Ой, хорошо меня встряхнуло гадание. Хватит. Пойду-ка завтра с утра в церковь. Ходят же люди.



5.



Проспал! Хотел пойти в церковь в часов пять, а проснулся в девять. Пока чего, вышел после обеда.

В церкви тихо шарахаюсь мимо икон, как начинающий пользователь среди аватаров. В солёной руке жму дешёвые свечи. Всюду кромешная наука, которая мне, вроде, не в диковинку, поди русский, но ощущаю себя  чайником среди старушек-профессионалок. Те шустро обгоняют, перестраиваются, сигналят Ему, а я церковные ПДД не учил и на каждом шагу сам себе создаю помехи.

Нахожу уголок с закопченной иконкой, останавливаюсь и первый раз спрашиваю себя: а чего хотел-то? Ждал, наверное, что подойдёт сотрудница с фанерными ликами на груди и на спине и спросит:

- Что Вам подсказать?

- Да вот, гадала мне цыганка…

- Так, и что интересует?

- Должён преставиться, гой-еси…

- Вы у нас первый раз, карточка есть?

- Я раньше всё по каббалистам больше…

- У нас ассортимент отечественный… и т.д.

Денег надо найти! – осеняет меня. Вместо того, чтобы спасать, когда зачесалось, свою безликую душонку, надо, раз пошла такая пляска, помочь людям. Реально.

Из церкви выбираюсь с опущенной головой, как тать, и шагаю лишь бы куда. Только б не остыть. Есть у меня тема, есть!

В оперскую бытность подружился я с экс-замминистра-правительства-рф.  Началось с того, что он попросил меня показать ему нашу Волгу. Мне не жалко, привёз его на реку, показал, вуаля. Он идёт купаться, а в это время из воды выступает свежая, бодрая, как Афродита, немецкая овчарка. Она рычит и к Вольге-мюттер не подпускает. А рядом стоит улыбчивый хозяин, харизматичный молодой еврей с хасидской бородкой.

Мы ему:

- Не хорошо!

Он же кратко:

- Фас!

Собачка прыгает и аппетитно вгрызается в толстую подмышку экс-зама.

Волги не хлебавши, поехали к эксу в гостиницу и пока ехали, он больше вспоминал не немецкую породу собаки, а ближневосточную - хозяина. Я умильно слушал, пока возьми да не скажи про рога Моисея.

- Друг! – говорит мне экс. – Что тебе хочется? Что угодно проси.

- Пачку бумаги, - отвечаю ему.

- Чего?

- Нам документацию не на чем печатать.

Добираемся до гостиницы и всю ночь дезинфицируем укус. Проституток помню плохо. Помню, что экс постоянно уступал мне, как молодому, дорогу, а я из почёта к старику, не спорил.

Он подарил мне готовый бизнес. Я не брал, объяснял, что не жил хорошо и неча начинать. Он сказал: «Отдай другому, если не надо», - и уехал. Русский барин.

Я передарил. Мне было не интересно и стыдно владеть дармовщиной. Передарил, не глядя, одному малознакомому русичу, который просто подвернулся под руку.

Знаю точно. Сейчас Женя (тот, кому я) один из самых богатых людей города и области. Он должен обрадоваться, когда позвоню ему. Я должен быть для него дороже отца родного.

Звоню. Не берёт. Не слышит? Перезваниваю.

- Да.

- Жень, узнал? – спрашиваю лишнее, потому что у него всё равно высветилось.

- Не узнал.

- Ваня.

- Какой?

- Жень! Ваня я! Встретиться надо!

- А! Ваня. Чего ты хотел?

- Увидеться надо.

- Некогда, Вань. Рассказывай сейчас.

- Я говорю, надо встретиться!

Договариваемся на вечер у памятника Ленину. Сделано.

До вечера не долго. Доживу. Пора по-бухгалтерски точно рассчитать, как потом оперативно потратить деньги. Половину сразу Серёге. Чтоб было, на что любить Екатерину, не то эта бродяжка бросит его завтра же. Вадику забью едой холодильник, а налички он от меня не получит. Потом куплю много цветов ей. Столько, чтобы убралось за раз в маленький грузовичок, в ту же ГАЗель.  Глупо, но и в оригиналы я не лезу. Хочу глупо.

Остальное принесу родителям. Я ещё никогда не давал им денег.  А тут хватит им на машинёшку-иномаринку и пожить, не думая о завтра.

Вечером хлестанул дождь. На, попробуй, спрячься под памятником Ленина. Мог бы уйти в мебельный магазин и смотреть через витраж, но магазин сейчас закроется. Значит, стою.  На посмешище Ленину. Да оба стоим на посмешище!

Пять минут, как он должен уже приехать. Звоню. Отключился! Спокойно, у меня ещё два его номера, о чём он не подозревает.

- Алло!

- Жень, это я.

- Не узнал…

- Иван.

- Ай, Иван, перезвони через часик, я пока в другом городе.

Взрываюсь. У меня такое бывает. Редко, раз в год, дай-то бог. Это с детства. Помню, что пятилетним напал на большого хама и стал комкать ему лицо, как газету. Он сначала даже не шевелился и усиленно какал. А потом заревел и убежал.

Я орал на Женю и из-за дождя не видел, что Ленин, при всём моём к нему, возможно, надул в бронзовые штаны.

- Через десять минут приеду, - тихо ответил Женя.

Не успел я выкурить трясущуюся сигарету, как к нашим с Лениным ногам подкатил внедорожник. С сигаретой, и не оглянувшись, мало ли Женя приехал с поддержкой, я забрался в машину.

- Здоров! – пожал я ему руку своей сырой рукой.

- Здравствуй, - почти неслышно сказал он.

Мы оба уставились в лобовое стекло и замолчали.

- Ты понимаешь, зачем я тебя вызвонил?.. - начал я.

- Да, Вань.

- Ты помнишь?

- Да. В случае, если тебе понадобится, тридцать процентов от прибыли – твои. Всё помню, Вань.

- Мне понадобилось.

- Вань, денег нет.

Я вытаращился на водительскую панель и внезапно очаровался огоньками.

- Где же они?

- Их и не было, - говорит Женя всё тише и тише. – Бизнес оказался убыточным. Я до сих пор не расплатился с долгами, на которые встрял из-за него.

Блуждаю глазами по машине, а он убаюкивает меня, наклоняясь ко мне ближе и ближе, вот-вот поцелует:

- Ну посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Увидишь, я правду говорю.

Я не смотрю. Я слежу за своим сердцем. Оно постарело лет на сорок и куда-то падает. Уже боюсь, не оставить бы его в машине, когда буду уходить.

- Я бы дал тебе даже из своих денег, но как начался этот кризис…

Шар! Не боится, что у меня с собой может быть оружие. Он знает обо мне больше, чем я о нём. Я – только о его делах и кошельке да о тайной любви к женским платьям, а он – о том, чего я стою, о том, что я не способен выколачивать деньги. Красавец.

- Вот, на. Чем могу, - он протягивает мне одну купюрину, которой хватит на водку и закуску, подонок.

Я беру. Слышите? Беру и ухожу. Даже спасибо сказал.

Встал перед Лениным, а дождь сильнее, волнами. Сжал купюру, сжал веки и зубы. Лишь бы не выбросить! Теперь и эти позорные деньги нужны мне сегодня.

Звоню позвать Серёгу:

- Серёг, привет…

- Ванька! Ванюшка! Иванко! – заполонил он меня сходу. – Я тебе говорил, что я самый счастливый человек в мире?

- Говорил…

- Что у тебя шумит? Ты под дождём, что ли? А мы сейчас с Екатериной возьмём такси и поедем в ресторан. Будем ужинать в отдельном кабинете при свечах! Ты рад за меня?

- Рад-то рад. А деньги-то?..

- Да провернул тут одно дельце.

- Удивлён, честно…

- Всё, бывай! Как сам-то?

- Помаленьку.

Ай да Серёга. В ресторан. Я сегодня тоже свечи жёг. Неужели он сделал? Экспроприировал?

- Видал? – говорю Ленину вслух. – Не хуже тебя у меня друг.

(продолжение следует)