Коллекционер

Больше всего на свете Ане хотелось любви. Большой, чистой, искренней и обязательно взаимной. Такую любовь она видела в некоторых фильмах, о такой любви пели в песнях, которые она слушала, и о такой любви она читала в книгах. Вот только найти такую любовь в жизни она никак не могла.
С подросткового возраста она вся превратилась в ожидание этого чувства. Она ждала, искала, а не находя, мечтала о том как же все это будет происходить у нее. Вечером перед отходом ко сну она ворочалась с боку на бок и в ее фантазиях она была со своим любимым. Она не видела никаких конкретных черт, все его лицо было размытым и неопределенным, но от этого неясного силуэта веяло теплом, заботой, какой-то добротой и настоящей любовью, которой ей так не хватало. В своих девичьих грезах Аня представляла короткие сцены, моменты взаимной радости и прочие, иногда совсем бытовые и обыденные ситуации, которые были бы совсем иными будь с ней рядом ее любимый человек.
Аня представляла моменты взаимного пробуждения, когда она проснувшись чуть раньше смотрит на лицо еще спящего любимого и на ее глазах выступали слезы умиления и радости, которые она поспешно смахивала, когда в комнату заходил кто-нибудь еще. Ее грезы были ее отдушиной в которой она находила покой и утешение от забот и невзгод окружающего мира. В своем одиночестве она начала вести дневник в который заботливо записывала свои мечты, фантазии и желания. Сперва она вела его с оглядкой, словно писала его для кого-то, но постепенно она расслабилась и стала изливать в него все из самых глубин своей души. Через какое-то время она застала мать, которая прибиралась в ящиках ее стола и с ужасом представила, что кто-то еще, пусть даже близкий, будет читать ее записи. Несмотря на то, что она писала в дневнике только хорошее, она все же решила не рисковать и уничтожила свои записи. Ане очень не хотелось, чтобы кто-то еще проник в тайны ее души, которые должны были быть доверены только одному человеку на всей земле...
Однако этот единственный молодой человек был не таким уж и единственным. Ее страсть превратилась в навязчивость, которая неустанно преследовала ее. Она обращала внимание на всех окружающих молодых людей и оценивала их как потенциальных возлюбленных. Ей казалось, что внешность, характер, а так же материальное положение не так уж важны, главное чтобы было взаимное чувство, которое будет способно все устроить и все преодолеть. Но разумеется у нее были свои запросы, которые определяли может ли такое чувство к другому человеку возникнуть у нее.
Впервые Аня влюбилась еще в школе. Это произошло совершенно глупо и совершенно случайно, но она впервые поняла, что не в состоянии контролировать свои собственные чувства и противиться им. Ей нравился один мальчик, но никаких ответных эмоций от него не исходило. Затем одна из подруг шепнула ей по секрету, что он от нее просто без ума и что эта информация от кого-то другого, кому ее тоже по большому секрету сообщил кто-то еще. Будь Аня постарше, то она не обратила бы никакого внимания на такие слухи, посчитав их за ерунду, но тогда она восприняла все серьезно и с радостью.
Ее юное сердце, готовое влюбиться накинулось на подвернувшийся объект и она мгновенно подогнала желаемое под действительное. Теперь его самый обычный взгляд был нежным взглядом, специально брошенным на нее. Его холодность и безразличие к ней теперь были нарочитыми. Он вел себя так защищаясь и это было вызвано его природной чувствительностью и ранимостью. Однако вскоре Аня убедилась, что его поведение именно то, чем оно кажется, но от этого ее чувство не ослабло. Теперь для ее жарких платонических фантазий нашелся типаж. Ее герой обрел свое лицо. Она стала по прежнему довольствоваться лишь мечтами, находя в них свое утешение.
На выпускном ей посчастливилось однажды танцевать со своим возлюбленным медленный танец. Он танцевал с ней без всяких эмоций, как с незнакомым человеком, но она танцевала совсем иначе. Она нежно обхватила его за талию, доверчиво прижалась к его груди и чувство ошеломляющей, сумасшедшей нежности нахлынуло на них. Видимо это чувство передалось и ему, потому что под конец он тоже стал вести себя мягче, а может Ане опять все это показалось. После выпускного она долго не могла найти душевный покой. Она рыдала, понимая, что не увидит его больше никогда, потом просто грустила, но спустя время, новый коллектив и новые знакомые все же вытеснили неприятные мысли. Воспоминание о первой любви осталось легкой печальной дымкой лежать где-то в глубине ее сердца.
Затем в ее жизни появился Монгол. Он стал ее первым мужчиной и с ним она пережила много приятных минут, но, несмотря на это, ей постоянно казалось, что он был слишком холоден с ней и ее любовь была по прежнему односторонним чувством. После шокирующей развязки их отношений, она долго не могла прийти в себя. Она уже не могла плакать или как-то еще выражать свои чувства. Вместо этого она просто лежала в кровати и чего-то ждала. Ее охватила тяжелая депрессия, ей не хотелось совершенно ничего. Она перестала даже есть и была решительно неспособна что-нибудь делать. Все что требовало усилий было для нее невыполнимым. Ей не хотелось жить, но для того, чтобы уйти из жизни, нужно было что-нибудь сделать, поэтому она продолжала лежать в постели и тихо ждать конца.
Когда она похудела настолько, что стала неузнаваемой, родители Ани стали подумывать о том, чтобы отправить ее в больницу. Отчасти, чтобы избежать этого, отчасти потому что прошло достаточно много времени, Аня сама встала и начала двигаться и есть. Сначала понемногу и через силу, но постепенно больше, восстанавливаясь и возвращаясь к своему прежнему уровню. Спустя еще время, она оправилась от потрясения, вернулась к своей жизни, продолжила учиться и общаться с друзьями.
Однако ее жизнь стала беспорядочной. Из нее словно ушел какой-то внутренний смысл, некий глубинный стержень, который заставлял все вещи быть тем, чем они всегда являлись. Неожиданно для себя Аня стала посещать всевозможные шумные компании и частенько выпивать, чего раньше она просто не делала, потому что ей этого не хотелось. Она стала жить одним днем, не слишком заботясь о своем будущем, о мнении близких людей и о себе самой. Она начала писать грустные, наивные стихи и именно поэтому вскоре в ее жизни появился Антон.
Каким то образом он прочитал одно из ее стихотворений:

Я допиваю до конца стакан печали
С последней каплей открываю дно
Я пью тепло, которое вы мне не дали
И нахожу то, что искала так давно

Теперь пора простить всех недостойных
И даже тех, кому хотелось мстить
Вот только я имен уже не помню
Я их уже успела позабыть

Не бойтесь, что потом вам будет плохо
Вам будет превосходно и в аду
Я даже там за вас замолвлю слово
Ведь я сейчас как раз туда иду.

Прочитав его, он захотел с ней познакомиться. Антон был безупречным молодым человеком с изящными чертами лица и обходительными манерами. Он казался ей каким-то сказочным принцем, которого она всегда ждала и который наконец-то появился в ее жизни. Сходство с принцем усиливалось, благодаря состоянию его семьи. Ей не верилось, что такой парень, способный без проблем выбрать любую другую девушку обратил внимание именно на нее. Она всегда считала себя просто симпатичной, но никогда не считала себя красавицей. Но раз такое случилось, то объяснить это она могла только одним – это была любовь. Такая любовь, которую  она всегда ждала и, наконец-то, дождалась.
Аня отдалась этому чувству всем своим существом. Ей показалось, что наконец-то она нашла то, что так долго искала. Она была совершенно счастлива рядом с Антоном и его поведение говорило о том, что их чувства взаимны. Он был вежлив, обходителен, заботлив и предупредителен. Он буквально носил ее на руках при этом совершенно не обращал внимания на других женщин, которые были вокруг них. Она стала для него единственной, а он стал единственным для нее.
Аню смущало только одно – его поведение в постели. Когда Антон возбуждался, то он становился совершенно другим человеком. Его глаза начинали по звериному сверкать, а его тонкие красивые губы кривились в животной гримасе. Он становился резким и неуправляемым, иногда даже жестоким. В порыве своей страсти он мог даже причинить ей боль, но когда она говорила ему про это, то он немедленно прекращал. Она объясняла это себе его чрезмерной страстностью и чувствительностью, поэтому позволяла ему абсолютно все, что он хотел. За короткое время они перепробовали в постели абсолютно все, что она считала нормальным и допустимым. Но Антону этого было мало и он стал просить ее делать то, что она считала странным.
Однажды после небольшой прелюдии он достал веревку и сказал, что хочет привязать ее к кровати. Аня не поняла этого желания и стала отказываться. На ее возражения он отвечал, что это не просто способ внести разнообразие, а вопрос доверия двух людей друг к другу. Когда один связан и беспомощен, полностью находится во власти кого-то другого, кто может делать все что угодно, то отпадают последние защитные барьеры, исчезает все недоверие и два человека становятся одним целым.
Чтобы Аня поняла все это глубже и перестала бояться он предложил ей связать себя первым. Она сделал это и не очень сильно связала его. Затем они занялись любовью и она стала что-то находить в идее Антона, в том, что можно сделать что угодно со связанным человеком. Но он был ее любимым, поэтому она могла сделать с ним только то, что было ему приятно. Она долго дразнила его, пару раз шутливо и легонько укусила, а затем, когда он уже извелся от вожделения не стала делать все сама, а неожиданно отвязала его. Освободившись, он набросился на нее как безумный и за несколько минут все было закончено.
На следующий раз наступила ее очередь. Он крепко привязал ее, гораздо крепче, чем она его, и впервые она почувствовала себя абсолютно беспомощной, во власти другого человека, к тому же совершенно обнаженная ,неспособная ни закрыться, ни отодвинуться.
Антон, понимая всю тонкость и щепетильность ее состояния, был особенно нежен и заботлив. Он ласково гладил ее распростертое тело и от всех защитных рефлексов не осталось и следа. Аню захлестнула волна жара и неистовой страсти. Она стала подаваться ему навстречу и ее переполняла волна возбуждения, смешанная с чувством любви и благодарности.
Затем Антон на какое-то время забыл о связывании и не вспоминал о нем. Однако вскоре вновь предложил сделать это. На этот раз он сделал кое-что иначе – он завязал ей глаза. Теперь Аня осталась в темноте, не способная ничего видеть, но до остроты лучше ощущая все происходящее остальными органами чувств.
Иногда они повторяли это и Аня стала воспринимать их действия, как игру или шалость, вносящую разнообразие в их интимную жизнь. В один из таких случаев она заметила некоторые странности, которых прежде не было. Антон почему-то не снял джинсы, его темп и частота дыхания с которым он обычно занимался любовью были почему-то иными. На этот раз он держался отстранено, а не прижимался к ней всем телом и не обнимал ее. Вместо этого он тупо по-собачьи похотливо и резко трахал ее. Ане захотелось свести ноги, чтобы обхватить его торс и почувствовать его, но она не смогла этого сделать, потому что они были широко разведены и привязаны к кровати.
Антон быстро кончил, ушел, а затем вернулся и развязал ей глаза. Оглядевшись вокруг и убедившись, что все в порядке, Аня тут же забыла все странности, которые беспокоили ее минуту назад и тут же уснула, прижавшись к нему.
Через какое-то время это повторилось еще раз. Аня почувствовала неестественные прикосновения и почему-то опять насторожилась. Она ничего не могла сделать, или увидеть поэтому стала просто прислушиваться. Из противоположного конца комнаты до нее донесся легкий щелчок. Некоторое время она вспоминала что это может быть за звук и почему он ей так знаком. В конце концов в ее памяти всплыл момент, когда она слышала  этот звук прежде. В тот день они ходили с Антоном в лес и снимали друг друга на камеру. Аня вспомнила, что с таким же щелчком с объектива снимался защитный колпачок. Это означало только то, что в комнате находится кто-то еще.
Аня стала безудержно вырываться и скидывать с себя тело. Она уходила из под него бедрами и выгибалась дугой. Она с силой дергала веревки так, что они казалось вот вот свалятся с ее рук. Человек  соскочил с кровати и Аня услышала, как он убегает за дверь. Одновременно с этим из другого конца комнаты доносилось шебуршание, словно кто-то что-то прятал или поспешно убирал. Это однозначно доказывало Ане, что в комнате было три человека.
Все звуки стихли и она перестала вырываться. Антон убрал повязку с ее глаз и стал поспешно отвязывать ее, одновременно нашептывая, что все в порядке и что ей просто что-то показалось. Однако она уже не слышала его. Все окружающее казалось ей каким-то далеким и призрачным, словно ее слегка оглушили. Она стала лихорадочно одеваться и на ватных ногах пошла к выходу, на ходу надевая на себя остатки одежды. Антон что-то прыгал вокруг нее, предлагал чаю, вызвать такси и что-то еще, но она не слушала его. Этот человек уже не был ее Антоном, а был теперь каким-то чужим и почему-то незнакомым.
Обеими руками прижимая к груди сумочку, истекая тушью, Аня шатающейся походкой вышла на лестничную клетку. Антон что-то лепетал ей вслед, но затем, поняв, что она его не слушает, закрыл за ней двери и остался в своей квартире. Аня пошла на улицу. Почему-то сейчас ей пришло на ум, что на человеке, который занимался с ней сексом были джинсы, а на Антоне были легкие тренировочные штаны. Эта мысль не принесла ей облегчения. Это означало только то, что ее трахал даже не Антон, а кто-то вообще посторонний. Аня ощутила пустоту в животе и смесь отчаяния и отвращения. Она согнулась и ее стошнило прямо в дорожную пыль.
Антон закрыл дверь и продолжил заниматься своими делами. Одним его небольшим хобби было снимать видео своих девушек, которых имел его друг, в то время как они об этом совершенно не подозревали. Аня была просто еще одним дополнением для его коллекции. Он не долго переживал и волновался о ней, а так как она больше не звонила, то вскоре вообще про нее забыл. Антон решил, что она не смогла ничего доказать, поэтому просто выкинула этот эпизод из головы и стала жить дальше, словно ничего не было.
Есть разные чтобы пути забыть то, что тебя мучает. Первый способ используют дети. Это простое отрицание. Сказать «да», но тут же сказать «но нет». Просто отрицать очевидное, словно его не было. Этот способ подходит лишь детям. Нужна детская смелость и непосредственность, чтобы реальность зависела от того, что ты хочешь.
Другой способ – это просто подавить. Признать, убедиться, но выкинуть из жизни и больше не думать об этом. Просто продолжать жить с резиновой улыбкой, натянутой на остов лица. Привыкнуть до такой степени, что уже и самому не замечать того, от чего ты бежишь, что в глубине тебя не дает покоя. Проблема в том, что выкинуть что-то из жизни можно лишь с какой-то ее частью. А тогда меняется и сама жизнь, меняются точки отсчета, искажается смысл. Именно так Аня забывала Монгола.
Третий способ – это путь гедониста, путь эпикурейца. Просто отвлечься. Окунуться с головой в бурную деятельность, утонуть в ней, раствориться до такой степени, что ничто прежнее больше не будет иметь значения. А потом вынырнуть и обнаружить, что все плохое, что случилось было уже давным давно, и как будто уже и не с тобой, а с кем-то другим.
Четвертый способ это путь мудреца. Это просто объяснить, определить для себя, что же произошло, как это понимать, как с этим жить. У всякого следствия есть своя причина, у каждой причины есть свое происхождение, которое может быть объяснено логически. Если логика бессильна, то поможет диалектика, если диалектика бессильна, то можно прибегнуть к софистике и свести все к замкнутому кругу причинно-следственных связей. К чему-то понятному, где уже не будет места для прежних переживаний, порожденных неведением. Если не получается, то построить объяснение на семантике, сделать из слона муху, сделать его настолько умозрительным, что оно будет напоминать детское отрицание.
Пятый путь – это путь святого. Просто принять и смириться с этим. Принять то, что уже случилось и, что ты не в силах изменить. Можно принять с объяснением, а можно и без, потому что объяснение, на самом деле, в смирении никакой роли не играет, хотя и может казаться чем-то необходимым.
Антон не интересовался, как именно забывала Аня. Он просто поволновался, а затем успокоился, решив, что все утряслось само собой. Аня больше не появлялась в его жизни и видимого повода для переживаний у него не было. Но есть еще один способ забыть, то что случилось. Он стар, как мир и гласит, что если человек против тебя совершает преступление, то ему должен быть преподан урок. Десятикратно, стократно и до получения полного морального удовлетворения. Иначе чем святой отличается от игривой собачонки, которая переворачивается на другой бок, когда ее пнули, полагая, что с ней играют?
Антон вернулся с учебы и открывал входную дверь своей квартиры, когда сбоку от себя он почувствовал непонятное движение. Он инстинктивно повернулся, но все, что он успел заметить, это стремительно приближающийся кулак, который с хлестким, костяным стуком ударил его по лбу. От удара Антон не потерял сознание, но осел на пол и на несколько секунд оказался в необъятном черном пространстве, не видя перед собой ничего, кроме проплывающих перед глазами звездочек. Пока он снова не начал видеть, он почувствовал, что его тащат за руки и за шиворот в квартиру. Нападавшие были хорошо осведомлены где он живет, сколько у него дверей, когда открывается последний замок и когда дома никого не будет. Такую подробную информацию они вполне могли узнать от Ани. Скорее всего девушка не выдержала и рассказала кому-то из своих знакомых.
Пока Антона втаскивали, то у него прояснилось в глазах. Он стал пытаться рассмотреть нападавших и увидел, что их двое. Они тащили его, поэтому он видел их лица вверх ногами, но успел заметить небольшой шрам, который выглядывал у одного из них из-под ворота водолазки. Антон сильно уцепился за рукав этого парня, ворот сполз на плечо и поэтому оказался виден его шрам. В этих условиях эта деталь казалась особенно угрожающей и Антона охватил дикий страх.
Его раньше били, в школе он даже дрался, но теперь все было по-другому. Впервые в жизни с ним обращались по настоящему безжалостно, совершенно с ним не церемонясь и не обращая внимания на то, какую боль они ему причинят и что с ним вообще будет. От неожиданности Антон совершенно потерялся. Он перепугался и стал о чем-то просить, но его никто не слушал. Его уложили лицом в пол и стали с силой выкручивать руки, одновременно спрашивая где находятся записи. Антон попытался сопротивляться и сделать вид, что не понимает о чем идет речь, но в конце концов просто не смог  терпеть боль в выворачиваемых суставах и вместе со странной дрожью в животе из него стали выходить слова в которых он обреченным голосом все рассказал.
Антон не доверял своему приятелю, поэтому не давал ему копий и все экземпляры записей он хранил у себя в надежном месте. Пока один из нападавших ушел к месту о котором рассказал Антон, второй крепко держал его, продолжая заламывать руки. При малейшей попытке вырваться он усиливал нажим и вскоре Антон окончательно перестал брыкаться или пытаться поднять голову, чтобы  постараться разглядеть нападавших.
Когда второй вернулся, то они приподняли Антона и уложили его животом на кровать, так, что он оказался стоящим на полу на коленях. Один сдернул с него штаны и Антон стал дико вырываться, поняв, что сейчас его изнасилуют. Он напрягал все свои силы и уже не чувствовал боли в выкручиваемых руках. Один из нападавших натуральным образом стоял всем весом на его голове, Антон с трудом смог повернуть плотно прижатое ступней лицо, чтобы смочь хоть как-то дышать. Своими зубами и внутренней поверхностью закатившейся губы он чувствовал шершавость простыни. Слюна кипела на губах, на глазах выступили слезы бессильной ярости. Его руки, вытянутые во всю длину были задраны вверх на манер «петуха», и их нещадно заламывали. Антон вырывался все сильнее. Он впал в настоящую истерику и ему показалось, что он вот вот сбросит с себя нападавших...
Но все кончилось неожиданно быстро. Нога перестала давить ему на голову, а его руки оказались свободными. Мстители очень быстро ушли, закрывая за собой все двери, через которые им приходилось выходить. Антон с облегчением услышал, как хлопнула входная дверь и все стихло. Он аккуратно осмотрелся вокруг, но пока не шевелился. Его руки,из-за растянутых связок, при любой попытке пошевелить ими начинали болеть противной, ноющей болью. Он немного подождал, а когда вновь смог шевелиться, то первым делом встал с кровати и одел штаны. Затем Антон сел на кровать, чтобы собрать все случившееся воедино и как следует все обдумать.
Его взгляд упал на непонятные осколки стекла, которые лежали перед кроватью, где он только что стоял раком. Антон сперва решил, что это что-нибудь из вещей нападавших, поэтому поднял, чтобы получше рассмотреть. К своему удивлению он увидел осколки пробирки, из тех, что есть в любом химическом кабинете. Сперва он не понимал что эти осколки тут делают, но потом до него дошло, что его никто не собирался насиловать. Вместо этого ему в зад вставили пробирку, предварительно харкнув на нее для смазки, а потом с силой кинули в нее небольшую, тяжелую гайку, чтобы пробирка раскололась прямо внутри.  Только сейчас Антон почувствовал, у себя в животе какую-то неприятная боль. Сперва он не стал паниковать. Он подумал, что осколки выйдут сами, когда он пойдет в туалет. Но через некоторое время боль стала гораздо сильнее, его словно изнутри резали бритвами, и на своих трусах Антон обнаружил кровь.
Он аккуратно, боком опустился  на пол и медленно пополз к телефону, волоча за собой ноги и скуля, как рожающая сука. Он не долго думал куда позвонить, потому что ситуация не давала времени для размышлений. Торопясь так, словно от этого зависела его жизнь, Антон вызвал скорую и истерично объяснил прямо по телефону, что же с ним произошло. Ему, подгоняемому болью, было совершенно безразлично что о нем подумают люди и как он все это будет объяснять посторонним.
Антона прооперировали и он остался лежать еще на некоторое время в больнице. Врачам он объяснил, что все это получилось случайно и в этом никто не виноват. Как «случайно» он не объяснил, а те не стали спрашивать. Однако когда позже он случайно проходил мимо них, то краем уха услышал как кто-то один сказал другому: «Хорошо, что не бутылку». Но Антона уже не интересовало, что же о нем думает медперсонал. После того, как он остался выздоравливать в одиночестве своей платной палаты, на него навалилась череда пугающих мыслей. Он с неимоверной отчетливостью осознал, что в руках нападавших оказались доказательства нескольких изнасилований беспомощных девушек, которые они, по предварительному сговору, совершили со своим приятелем.
Сначала Антон утешал себя мыслью, что совершенное с ним тоже незаконно, поэтому нападавшие ограничатся своим самосудом и дело не пойдет дальше. Затем эта мысль перестала казаться успокаивающей. Страх Антона все нарастал, ему стало казаться, что совершенное им настолько ужасно, что любой суд оправдает этих мстителей. Теперь его коллекция стала для него тяжелейшим бременем, камнем, тянущим его ко дну. Если раньше он считал это какой-то невинной проказой, то теперь все, что он делал вылезало в ином свете, показывая ему свои никогда не виданные прежде стороны. Антон оказался просто парализован этим страхом. Он мысленно поставил крест на своем будущем, на всех своих планах. В его воображении он уже сидел в тюрьме. Он так же слышал, как там относятся к насильникам и стал вздрагивать при любом открытии дверей его палаты, ожидая нежелательных гостей.
Через несколько дней лечения, из его палаты раздался дикий вопль. Прибежавшая сестра была немало удивлена тем, что она увидела. Антон сделал петлю из ремня и попытался повеситься на крючке от лампы. Чтобы достать до нее он пододвинул кровать, поставил на нее тумбочку, а на тумбочку поставил стул. Когда он повис, то крюк почти сразу оторвался и Антон плашмя грохнулся с большой высоты на еще не зажившую задницу. От резкой боли он тут же заорал во всю мочь. Одновременно он снял с шеи петлю, которая мешала дышать и отбросил ее под кровать. Попытка самоубийства осталась незамеченной. Сестре Антон сказал, что хотел поправить контакт в лампочке, которая светила с перебоями, но потерял равновесие, упал и вырвал весь светильник с корнем.
Страх все нарастал и Антон замкнулся в себе. Он стал отвечать тихим голосом, совершенно автоматически, постоянно думал о чем-то своем и было видно, что глубоко переживал. Самым диким ему казалось то, что он никому не мог ничего рассказать или объяснить, он не мог попросить помощи или прощения. Он не мог ничего. Это неопределенность сводила его с ума. Он ждал когда за ним придут и в его голове вырисовывались жуткие очертания казенного дома.
А как это всегда бывает, чего человек больше всего опасается, то и происходит, поэтому казенный дом не заставил себя ждать.
Вор в законе Кулема сидел на самом почетном месте возле небольшого зарешеченного окна. Желтыми прокуренными зубами он грыз зубочистку и разглядывал играющих в карты. Четыре человека играли в буру, усевшись на двух намертво привинченных к полу узких шконках, застеленных серыми одеялами и поставив между ними тумбочку, которая служила им в качестве стола. Сам Кулема никогда не играл, но всегда с интересом наблюдал за чужой игрой.
Недавно давали кипяток, поэтому по кругу ходила большая пластиковая  кружка, больше напоминающая супницу или маленькую кастрюлю в которой дымился чай. На тумбочке лежали несколько домашних сухарей, курага и какое-то дешевое печенье. Среди играющих возник спор. кто-то сдавал карты и случайно одну из них перевернул. Та явно пришлась по вкусу тому, кому ее должны были дать и он стал возражать против пересдачи. Сразу возник вопрос пересдавать или нет. Мнения разделились поровну, поэтому решили спросить совета у кого-нибудь еще. Все вопросительно посмотрели на Кулему. Тот достал изо рта зубочистку, сделанную из спички, посмотрел на кончик, снова стал ее грызть и едва заметно кивнул, что надо пересдать.
Игравший, которому это решение не понравилось не стал спорить, а зло посмотрел на Кулему. Тот не обратил на этот взгляд никакого внимания, словно недовольный был пустым местом. Тот спросил:
- А тебя где короновали?
- Под Нижним Тагилом. – ответил Кулема, все так же безразлично глядя на игравшего.
- О! Дак я сам оттуда и всех там знаю! – оживился тот.
- Кого ты знаешь? – спросил Кулема.
- Серпухова знаю. Серпа. Рафика и Сяву Синего. А вот о тебе вообще не слышал.
- Ну ты просто не в той воде плаваешь. – спокойно ответил Кулема и с безразличием почесал татуировку на плече, которую начал делать еще на малолетке, но так и не доделал.
Кулема обратил внимание на Антона, который лежал на своей кровати и ни с кем не общался. Он спросил его:
- А ты почему все молчишь?
- А что говорить? – тихо переспросил его Антон.
- Слышь, братва, он считает, что с нами не о чем говорить! – обратился Кулема к играющим.
Все четверо скорее весело, чем неодобрительно зашумели и зашептались.
- А почему когда зашел не поздоровался? – продолжил распросы Кулема.
- А с кем я должен здороваться? – спросил Антон.
- С людьми. С кем же еще? Слышь, братва он нас за людей не считает. Типа кто вы такие, что бы я с вами здоровался!
Четверо неодобрительно посмотрели на бледного Антона, который не знал, что ответить. Но он понял, что дело приобретает ненужный оборот, поэтому стал тут же пояснять свои слова:
- Почему не считаю? Просто с кем здороваться, если я никого тут не знаю?
- Слышь, браты, он считает недостойным даже нас знать!
Антон не знал, что ответить, поэтому просто замолчал и не отвечал на дальнейшие вопросы. Он почувствовал, что любой ответ ведет только к новой путанице и усугубляет ситуацию.
- Что, бычок, броню включил? – спросил Кулема.
Антон продолжал молчать. Кулема продолжил:
- Броню включил, значит пробивать будем. Могила, вставай.
Последнюю фразу Кулема произнес в сторону беспорядочной кучи, лежащей на одной из кроватей. Оттуда не последовало никакой реакции. Тогда он подошел и со всей силы пнул по тому месту, где у этой кучи предположительно находилось мягкое место. Одеяло зашевелилось и из-под него стало доноситься недовольное ворчание. Человек, который вылез из-под одеяла поверг Антона в состояние тихого ужаса. Сперва показалась косматая голова. Лицо этого человека, его маленькие злющие глазки, уродливые, будто вывернутые ноздри, рот, блестящий железом, были настолько пугающими, что могли вызвать оторопь у любого отморозка.
Могила встал во весь свой громадный рост и стал сонно озираться по сторонам, пытаясь понять, кто его разбудил. Кулема со смехом прыгал вокруг него, показывал пальцем на Антона и повторял: «Куси, куси, фас, фас». Однако Могила просто стоял и смотрел на Антона, словно все еще ничего не понимая. Тогда Кулема сменил тактику и стал повторять: «Алфавит, алфавит», и все так же показывать пальцем на Антона. Тогда Могила внезапно ожил. Он приблизился к Антону, который забился от страха в самый дальний угол кровати и стал страшным голосом гнусить:
- А-а-а!
Антон не на шутку перетрусил. Он отодвигался от Могилы до тех пор, пока не стало некуда и закрылся от него, зажав руками колени. Кулема бегал вокруг и ухмыляясь сказал:
- Надо говорить «Аллочка»!
Могила услышал имя «Аллочка», но не успокоился, а продолжил гнусить Антону в лицо вторую букву алфавита:
- Бэ-э! – мычал он.
Антон постарался отодвинуться еще дальше, но упал с кровати. Затем он вскочил, побежал к двери и забарабанил в нее.
- Охрана! Помогите! – кричал он.
Довольный Кулема захохотал и сказал:
- Надо говорить «Берта». А ты у нас ссученый походу дела. Ну что ж ломись, зови, может помогут.
Могила все не желал успокаиваться. Теперь он подошел к Кулеме и мычал ему:
- Вэ-э!
Видимо Кулеме это надоело самому, потому что он стал посылать Могилу подальше, но тот не успокаивался.
- Вика! – сказал ему Кулема.
Могила потихоньку успокоился и пошел на место. Он лег, укрылся одеялом с головой и снова превратился в бесформенную серую кучу.
- Мудак ты, Стас. – донеслось чье-то мнение со стороны играющих. – Могила сюда переехал, когда жену схоронил и двух дочерей, а ты над ним издеваешься.
В палате повисла густая, гробовая тишина, которая была настолько осязаемой , что даже  шестнадцатилетний выродок Стас Кулемин почувствовал себя неудобно, вернулся на свою кровать у окна и продолжил грызть зубочистку.
Антон уже перестал барабанить в дверь, стоял и просто смотрел, чем все закончится. Послышались звуки поворачивающегося замка, дверь открылась и на пороге появился Паша, одетый в белый больничный халат поверх своей обычной одежды.
- Что случилось? – сходу спросил он.
Антон не знал, что ответить. Могила уже лег и никакой видимой угрозы не было. Поэтому он просто спросил:
- Когда меня переведут в отдельную, платную палату?
- Врач решит. – ответил Паша. – Сперва наблюдаловка. Обязательно для всех. Через несколько дней будет видно.
- Понятно. – поникшим голосом ответил Антон.
Паша внимательно осмотрел палату и остановился взглядом на играющих в карты.
- Сколько раз говорил в палате, чтоб не курили! – заорал на них Паша.
Все играющие повернулись к нему. Увидев одного из них Паша продолжил:
- Ты почему играешь? Почему не собрался? Тебе сейчас выходить. Собирайся живо.
После этого Паша вышел и закрыл дверь.
Один из игравших встал и стал собирать пожитки в пакет, снимать постельное белье и сворачивать его в узел. Одновременно он говорил своим партнерам по игре:
- Вот я же говорил, что я здесь случайно, что скоро во всем разберутся и выпустят, а вы мне не верили.
- А как ты тут очутился и почему всего на два дня? – спросил один из игравших.
- Отмечал свой день рождения. – начал рассказывать тот. – Напился вдрызг. А у меня с армии есть одна шутка. Когда первый космонавт Юра Гагарин был простым молодым пилотом, он случайно попал под выхлоп реактивного истребителя и его отбросило на предохранительную сетку. Такой же случай был в армии со мной. Поэтому я в шутку иногда говорю, что повторил подвиг Гагарина, а затем рассказываю эту историю. И вот пошел я ночью на улицу. Меня тормозят менты, документов нет, я никакой. Ну настроение праздничное, день рождения все-таки, я и давай с ними шутить, угощать, рассказал про то, что повторил подвиг Гагарина. То ли они не поняли, то ли я не так рассказал... а может не смог рассказать. Вот и привезли сюда. Ну мне пора.
Рассказ выходящего на свободу человека вызвал у всех слушающих приступ смеха и несколько крепких выражений в адрес милиции.  Не смеялся только Антон.

Tweet