Когда я вернулся, в комнате ничего не изменилось. Только непривычно тихо было. Шеф просматривал послание, а остальные, теперь уже вместе с леди, чтоб ему не мешать, задумчиво попивали пиво. 
−    Приемлемо, – проговорил Вульф, свернув бумагу и положив ее рядом с собой на диване. Он обвел взором всех присутствующих, стащил с верхней фаланги пальца перстень и протянул его Рохман-Чепыжевой.
−    Возьмите перстень, прошу вас.
Я тут же подскочил к нему, но только лишь для того, чтобы хоть мгновение подержать у себя столь ценную историческую реликвию. Подержал, передал и – возвратился на место.
−    Наденьте его, почтеннейшая, – сказал женщине Вульф. – Я хочу посмотреть, как он смотрится у вас на руке.
Рохман не противилась, как не воспротивилась бы всякая, будь у нее такая возможность.
−    Прекрасно. Красота какая. А как он к вам попал? – не унимался Вульф.
−    Я уже отвечала на этот вопрос.
−    Извините, я запамятовал… вы не могли бы повториться. Если не ошибаюсь, то его вам…
−    Мне презентовал его брат. Это его подарок к моему юбилею.
−    Отлично. Конечно же, брат. Теперь перейдем к главному вопросу, ради которого все здесь собрались.
−    Значит, будет еще продолжение? – изумился Кремеров и бросил неуверенный взгляд на оставшуюся вторую упаковку пива на моем столе. – Перстень у хозяйки – чего ж еще?
Вульф погрозил ему пальцем.
−    Я не зря в самом начале упомянул наш договор с гражданкой Рохман, – сказал он. – При двух свидетелях, а также − в присутствии вас, инспектор, представителя власти. Будьте, пожалуйста, внимательнее. Именно сейчас все произнесенное здесь будет касаться вас впрямую.
−    Ну-ну, посмотрим, – Кремеров саркастически ухмыльнулся.
Вульф ответил ему кивком головы и неподдающейся описанию игрой губ, словно пытался согнать ими муху с кончика собственного носа.
−    Для пущей ясности, я все же хочу закончить свой краткий экскурс в историю этого перстня.
−    Как можно короче, – предупредила госпожа Рохман. – Меня вероятно уже разыскивает брат.
−    Да, Вульф, давай покороче! Ладно? – вставил мэр, по-видимому заскучавший снова. – Даму нужно отпускать.
−    Итак, я остановился на том, как бывшая княжна Бирюкова и поручик царской армии Голыдьбов, разумеется, также – бывший…
−    Вы не упоминали, что он – поручик, – выказал я предельную внимательность ко всему сказанному когда-либо шефом.
−    Я это имел в виду под словами “он из бывших”. Не перебивай.
Вульф недовольно поморщился.
−    Они вступили в законный брак и прибыли сюда, в Загуляево. От этого брака у них родилась дочь, которая впоследствии, по истечении отведенных природой на взросление человека лет, также вышла замуж за перспективного и ловкого во всех отношениях парня – ведь, по науке, дочь подсознательно выбирает спутника жизни похожего на своего отца, так что удивляться тут нечему. Выводы науки, в данном конкретном случае, получили блестящее подтверждение. Парень тот рос по службе, шел, что называется, в гору семимильными шагами, но интересно другое, – Вульф хитро прищурился на один глаз, – фамилия его была – Гусев.
−    Это покойный председатель, что ль? – подал голос Жгутиков. – Хороший был мужик, царство ему небесное, правда…
“Сейчас загнет про сексуальную ориентацию своего предшественника, – подумал я, но мэр, видимо, не решился из-за прокурора. – Интересно, кто из них был активный, а кто – пассивный?”
−    А, чего уж там, – все-таки не стал досказывать свою мысль мэр. – О покойниках либо только хорошее, либо – ничего.
−    Я не пойму, к чему вы клоните, господин сыщик, – заметила Вульфу мадам Рохман, и ее левая бровь поползла кверху.
−    Минуточку, почтеннейшая. – Вульф обратился к Кремерову: – Ну вот, инспектор, далее начинается ваша епархия.
−    С чего бы это? – удивился тот.
−    А с того, что дело о краже этого перстня у гражданина Гусева давно находится у вас в разработке.
Лицо Кремерова вытянулось.
−    Так это…
−    Именно. Он самый. – Вульф взглянул на часы. – Рюшкин, должно быть уже спит, так что экспертизу проведете, наверно, завтра. А пока я должен взять с вас слово, что вы не будете вмешиваться в ход моего дальнейшего расследования, а будете сидеть тихо и молчать, если я вас не спрошу о чем-либо.
Кремеров был слишком озабочен думами о предстоящем неминуемом дознании над самим прокурором, чтобы понять, о чем его просят.
−    Ты, Вульф, в своем уме? – спросил он, словно в том вина Вульфа, что прокурор оказался не чист на руку. – Понимаешь, хоть, чего говоришь-то? Это ж Чепыжев!
−    И действительно, Иван Генрихович, – проговорил растерявшийся мэр, – может, ты ошибаешься? Еще не поздно, повинись – все замнем.
−    Понимаю. Понимаю, чем грозят подобные ошибки. Потому без стопроцентной уверенности я бы не говорил. Именно поэтому Чепыжев подослал тебя ко мне, Аполлон Ермолаевич, и дал задание Кремерову, не заводя дела, достать перстень из-под земли. Вначале он напустился на свою мать за то, что она по неведенью его замыслов обратилась ко мне, а потом – явился в мой дом и пытался, применив тот же хамский способ, вернуть перстень обратно.
−    Да как ты смеешь сыскарь?! Дешевка!! Мурло жирное!!! – вдруг вздыбилась графиня – нет, не то, – старая ведьма. Она сорвала с пальца драгоценность и швырнула ею в Вульфа: – На, подавись, легавый! Не мое это, в первый раз вижу! Обозналась, понятно?!
−    Причем тут мать Чепыжева, Вульф? – все еще недоумевал Кремеров.
−    А притом, что госпожа Рохман – никто иная, как его мать. Вот причем. Я прав, Елизавета Георгиевна?
Дамочка внезапно вскочила со своего стула и бросилась на Вульфа.
−    Задушу, ментяра позорный!!!
Мы с Кремеровым подоспели единовременно. Он слева, я справа – оба ухватились за воротник ее блузы и потянули каждый на себя. Раздался треск рвущейся материи. “Гриша! Гри-иша-а!!” – кричал Жгутиков, даже не соизволивший подняться со стула. Я не ослаблял хватку до тех пор, пока не осознал, что лоскут в моих руках был уже бесполезен как мне, так и старухе с голой спиной и белой полосой бюстгальтера поперек выдающегося позвоночника. По инерции я повалился назад и очень быстро достиг своего места, миновав свой стол через верх.
Гриша знал свое дело, хоть был и не силен в открывании калиток. Пока Вульф отмахивался от этой гарпии, Гриша успел справиться у мэра об его самочувствии, занести в память ценные указания, параллельно оценивая взглядом обстановку, и приступить к выполнению работы.
Он походил на Шварценегера в роли терминатора, когда сзади приближался к старухе. Ну и машина! – удивился я, подымаясь с пола.
−    Только осторожней, Гриша, не поломай ее! – напутствовал его Жгутиков.
Кремеров, держа в руке свою часть блузы, посторонился так, чтобы не мешать Грише, но и быть рядом в случае чего, для создания видимости присутствия закона.
Все произошло в мановенье ока. Здоровяк Гриша сграбастал старуху, обхватив ее поверх рук и сомкнув свои лапищи у ее груди. Послышался сдавленный крик, обезумевшая женщина принялась сучить ногами, но Вульф был уже вне пределов досягаемости.
−    Отнеси ее в джип и держи крепко, чтоб не повредила обшивку. За руль сяду я, – скомандовал осмелевший Жгутиков. – Иван Генрихович, мы – в больницу. Сами видите, без специалиста не обойтись. Все, что нам здесь открылось с вашей помощью, требует дополнительного осмысления. Свяжитесь со мной немедленно, если будет что-то новое.
Он бросил на Кремерова повелительный взгляд высокопоставленной особы, но добавлять ничего не стал и скрылся в дверном проеме.
Я оказал Вульфу первую медицинскую помощь, смазав йодом и залепив четырьмя полосками пластыря глубокие кровоточащие следы от когтей на его щеке.
−    Ну ты, Ваня, даешь, – проговорил Кремеров, как только пришел в себя. – Откуда ты все это раскопал.
−    У меня свои методы, которые выработались за годы кропотливого труда. – Вульф попросил подать ему банку пива, что я и сделал с превеликим удовольствием. Почувствовав на спине крылья от осознания, что мне довелось работать под руководством такого гениальнейшего человека, я даже звучно откупорил ее и выпустил пену, как из бутылки шампанского.
−    Как же ты догадался на счет перстня? – не отставал Кремеров.
−    Никак. – Вульф сделал пару больших глотков. – Было у меня время, а главное – возможности, разбираться с этим! Мне пришлось выдумать эту историю с Бирюковой и Голыдьбовым для правдоподобности, справедливо уповая на то, что она не в курсе, кто были родители супруги Гусева. Мне необходимо было вывести ее из равновесия, заставить раскрыть себя…
Я встал как вкопанный, просто остолбенел. В комнате раздался глухой стук падения какого-то предмета на пол. Это мои крылья отвалились, подумал я и тут же представил себя за решеткой, как соучастник. Ведь именно при моем пособничестве была раскрыта часть мадам Рохман, а точнее – ее спина.
Я посмотрел на Кремерова, от резвого вскакивания которого повалился на пол стул и произвел тот стук, что я принял за падение крыльев.
−    Что?! – вскричал он. – Да ты хоть понимаешь, что ты натворил, а? Правдоподобности ради… справедливо уповая!.. Осел! Довести до истерики пожилую женщину, сестру главы районной прокуратуры! А что ты плел там про мать Чепыжева, а, старый идиот!
Вульф выставил вперед ладонь.
−    Сядь, Кремеров, не кипятись. Твои намеки на мой возраст считаю не корректными – сам мне на пятки наступаешь…
−    Да мне плевать, что ты считаешь!
Кремеров не стал утруждать себя поднятием упавшего стула, а сел на другой, где еще недавно сидел Жгутиков, и нервно закинул нога за ногу.
−    Я вот думаю, когда тебя брать под стражу: сейчас или дождаться постановления о твоем аресте.
−    Пф! – Вульф в раздражении допил банку и запросил новую. Распечатывать ее я не стал!
−    Вместо того чтобы выслушать меня и трезво все взвесить, ты, Кремеров, думаешь о том, как выслужиться перед начальством. А время уходит. Нам дорога каждая минута, если мы хотим найти Рохмана живым. Я предполагал подобное отношение с твоей стороны, потому что слишком хорошо тебя знаю. Для того и устроил эту комедию, чтобы виновность Чепыжева была очевидна и была предельно ясна даже такому…
Он осекся, но я докончил в уме его… Нет! Я почувствовал, как за спиной вновь режутся крылья, и подумал о том, что последние два дня я зачастил их менять, как хамелеон – цвета. Непорядок! Я считал себя стойким в своих убеждениях.
−    Как я по-твоему доказал бы факт кражи перстня Чепыжевым, даже при наличии акта экспертизы? – продолжал Вульф уже спокойней. – Он рассмеялся бы мне в лицо и сказал бы, что это не его перстень, а просто похож – как ты уже слышал! – либо поведал бы, что купил его у кого-то, случайно и давно. Так что, как улика, перстень отпадал. Но я-то знал наверняка, что перстень тот самый, потому что не единожды видел его у Гусева и знаю наизусть его описание в деле: где какая царапина или зазубрина.
−    А откуда ты это знаешь? – подозрительно спросил Кремеров.
−    Не лови меня, напрасный труд, – усмехнулся шеф, поняв, что инспектор жаждет выявить его человека среди сотрудников своего департамента. – Я занимался этим делом еще в свою бытность участкового. Так вот, не разменивайся по мелочам.
−    Я сделал запрос на предмет личности Елизаветы Георгиевны Чепыжевой. Все ее метрические данные содержаться в твоей конторе, но тебе бы и в голову не пришло проверять ее, так ведь? Так. А мне пришло. Изначально, мой план действий был несколько иной, но я тянул время, пока не доставили эту бумагу, – он показал конверт, который принес Пахомыч. – В ней сказано, что Елизавета Георгиевна Чепыжева до совершеннолетия воспитывалась в детском доме. Сведений о ее ближайших родственниках не имеется. Зато имеются другие данные, судя по которым, она неоднократно привлекалась к ответственности по различным статьям и, в конце концов, была осуждена за воровство. Воровка на доверии, прикинь, Кремеров! В местах лишения свободы у нее рождается ребенок – сын, который, как следует из медицинского акта тюремного лазарета, через некоторое время умирает от туберкулеза.
По истечении положенного срока отсидки Чепыжева ненадолго возвращается в родные места, где в одном из детских приемников у нее вдруг выискивается малолетний брат, над которым она оформляет опекунство и переселяется с ним в другой город. Решила, так сказать, не портить своим прошлым будущность сына. Кстати, любопытная деталь: Савелий Георгиевич, названный братец Чепыжевой, впоследствии возглавлял то самое, как думается, родное для него исправительное учреждение. А, каково?
−    Потрясающе, – пробубнил Кремеров. – Дай взглянуть на грамоту?
−    На, – милостиво позволил ему Вульф. – Пользуйся, опер. Но ты тогда читай и слушай одновременно. Времени не осталось, на дворе почти совсем темно. Жив ли Рохман, или – уже нет, но он еще в доме Чепыжева. Больше ему быть негде. Пока люди не спят, Чепыжев не рискнет выходить из дому с официально считающимся пропавшим человеком. Ведь он еще не знает, что тут произошло. И если гора не идет к Мухамеду, значит Мухамед идет к горе. Мы должны опередить его и нагрянуть раньше.
Кремеров олицетворял саму задумчивость. Понятное дело, не легко было государственному сыщику проглотить все, что он только что услышал от частника. Наконец, видимо, примирившись со своим положением, он спросил:
−    Послушай, Иван! А с чего ты взял, что похищение – работа прокурора? Может Рохман на рыбалке утонул, или его, к примеру, комары в лесу сожрали?
Вульф пожал плечами.
−    Все может быть, – философски заметил он. – Но кроме Чепыжева больше некому. Я понимаю, что все мною сказанное это argumentum ad hominem . Но надо помнить и другое: credo, quia absurdum .
Блистательный ход! Я не знаю, что за чушь Вульф молол под видом латыни, но у Кремерова отвалилась челюсть и слезы навернулись на глаза. Прямо в десятку!
−    Но, Иван, – еще пробовал сопротивляться инспектор, – кто ж мне даст постановление на обыск? Это ж прокурор?!
−    Беги, разыщи Жгутикова, – отвечал Вульф. – Домой, в больницу не заходи – не трать время. Он сейчас на вилле своей осядет, на звонки отвечать не станет, будет избегать принимать решения. Бери дежурную машину и жми к нему.
−    А что я ему скажу?
−    Чего хошь ври. – Шеф повернулся ко мне. – Гудвин, дай ему кассету с записью беседы с Рохманом. – Снова к инспектору: – Намекай, грози, клянись, что берем с поличным, иначе смерть старика на его совести будет…
Покуда растерянный Кремеров получал инструкции по убеждению трусливых мэров, я дрожащими пальцами перебирал в столе кассеты. Надо же! Оказывается, ему все было известно с самого начала, а я – чайник – перед ним представления разыгрывал. Ну какие тут крылья?! Только заквакать оставалось.