Позор! Позор!! Какой позорище!!!
Это я о предыдущей главе. Думаете, мне легко далось то откровение? Но я не мог его опустить, потому что именно на таком контрасте и можно наблюдать работу аса. Если служба милиционера “как будто не видна” лишь на первый взгляд, то работа частного детектива – и на второй, и на третий … и вообще, на любой взгляд, остается абсолютно незрима. О ней можно судить только по толщине кошелька сыщика по завершении дел. Его мошна – и есть признание его заслуг. К сожалению, что касается Вульфа, то в наше трудное время, когда экономику Загуляево съедали хронические неплатежи и коррупция, мерить его выдающийся ум денежным эквивалентом не приходится. Лучше возьмите гибкий метр и измерьте обхват его… того места, где должна была быть талия.
Я пробудился от грохота потрясшего дом. В комнате было сумрачно и пахло сыростью. По крыше и ставням барабанил дождь. Окно было распахнуто настежь, так что вода из разверзшихся небесных хлябей через подоконник прямиком попадала в мою постель. На тот момент она уже успела основательно промочить матрас и брюки, которые я не скинул по причине неважного своего самочувствия после знакомства с мавром Федулой.
Вспышка молнии и новый громовой раскат заставили меня подумать о Вульфе. Как он там? Мой шеф не переваривал грозу и, если такое случалась по ночам, он вел себя порой как капризный ребенок насмотревшийся фильмов ужасов. Ни о каком сне не могло быть и речи.
Я посмотрел на часы. Было 9.58. Только утра или вечера – я не знал.
Быстро переодевшись в сухую одежду и с удовлетворением отметив про себя, что дневной инцидент не оставил чересчур уж явных изменений в моем физическом облике, я спустился на первый этаж.
Как и ожидалось, Вульф впал в детство. Окна в гостиной были плотно задраены, а в воздухе витал запах пота как в спортивно-атлетическом зале. Мой гигантский карапуз, одетый в трикотажный костюм, расположился на коврике в позе индийских йогов. Перед ним на полу валялось сучковатое полено, и, по-видимому, он пытался тоненькой палочкой пробуравить в нем отверстие, зажав ее между ладонями и вращая взад-вперед. От усердия пот градом катил с лица шефа, а его куртка была влажной на спине и под мышками.
“Значит, сейчас вечер!”
−    Чем вы тут занимаетесь? – спросил я,  обойдя его стороной и усевшись за свой стол.
Вульф ответил не сразу. Я уже, было, решил приступить к посыпанию своей головы пеплом, в знак раскаяния в грехах, когда он, наконец, оторвался от своего занятия и, тяжело выдохнув, произнес:
−    Представь себе, Гудвин, сколько энергии требуется приложить, чтобы, вот так, получить огнь. И как ничтожен человек в сравнении со стихией, для которой подобная операция – пустяк, раз плюнуть. – Он посмотрел на наши стенные куранты. – Уже двадцать семь минут и еще шесть секунд я кручу эту деревяшку, а не получил даже запаха паленого.
−    Наверно его заглушает другой, более сильный, − сказал я, намекая на необходимость проветрить помещение, чтобы не пахло как в конюшне.
Вульф пропустил мое замечание мимо ушей. Или сделал вид.
Сверкнула молния. Грохот, раздавшийся вскоре, был настолько силен, что задребезжали оконные стекла. Вульф взялся еще ретивее вращать туда-сюда свою палочку, словно бы это был вовсе не гром, а глас свыше: “Хватит рассуждать – за дело!”.
Мне стало жаль его. Я чиркнул спичкой и с видом Прометея поднес пламя к полену. Видимо боги были не довольны этим обстоятельством, потому что у меня заболела печень, когда я встал перед Вульфом на корточки.
−    Вот, – указал я ему на горящую спичку. – Почему вы отвергаете прогресс? Если вы намереваетесь таким способом разогревать еду, то вам следует поторопиться – до завтрака остается чуть больше девяти часов.
Вульф замер и, тяжело дыша, уставился на огонь. Мокрые волосы слиплись на его лбу.
−    Знаешь, Гудвин, – он медленно перевел взор на меня, – нет в тебе поэтического воображения. Не художник ты.
Он  выпустил из рук палочку и принялся распутывать свои завязанные узлом ноги. Я помог ему освободиться от полена, тем не менее, сразу встать у него не получилось.
−    Принеси мне свежее полотенце, – потребовал он.
Я с лакейским подобострастием бросился к шкафу.
Вдруг в парадную дверь постучали.
−    Я открою? – спросил я Вульфа.
Тот промолчал.
Стук раздался вновь, но уже более настойчивый.
−    Сейчас, сейчас! – крикнул я неизвестно кому и глянул на шефа.
Вульф проследовал мимо меня в кухню, схватив на ходу протянутое мной полотенце:
−    Узнай, кто там. Я буду готов минут через десять. – Он хотел прикрыть за собой дверь, но задержался в проходе. – Да, принеси мне чистую рубаху и шаровары какие-нибудь.
−    Есть, – отчеканил я и побежал выручать дверную ручку, за которую нещадно дергали снаружи.
Когда я подоспел, ручка уже содрогалась в конвульсиях.
−    Иду, иду!
Распахнув дверь, я отшатнулся назад. Темный силуэт на крыльце трижды осветился вспышками молний.
«Боже милостивый! Никак допился!..»
Предо мной была старая графиня в плащ-накидке. Бледная, как сама смерть.
Трах! Бах! Ба-ба-ба-бах! Бах! (Гром!).
“Я пришла к тебе против своей воли, но мне велено исполнить твою просьбу…”.
Дама!.. Пиковая!..
−    Тройка, семерка, туз – я уже знаю, – тихо произнес я себе под нос и еле удержался, чтоб не перекреститься и не захлопнуть дверь.
−    Вы – Вульф? – осведомилась старуха.
“Н-нет. И даже не Герман…”
−    Я их помощник, – сообщил я, как можно спокойней, стараясь не терять самообладания. – Они много трудились и теперь принимают ванну. Что-нибудь передать?
−    Впустите меня, молодой человек, разве вы не видите, – я вся вымокла.
Честно говоря, я не видел, но роковую даму все же впустил. 
−    Я знаю, мой муж заходил к вам на днях… ах, да… – Она запнулась и некоторое время молчала, закусив тонкую, испещренную морщинами, губу. Затем, скинув капюшон, продолжила:
−    Я – Елизавета Георгиевна Рохман. В девичестве – Чепыжева.
Последние слова – о своей девичьей фамилии, – мне показалось, она произнесла слегка надменно, с преувеличением их значимости.
−    Гудвин. Арчибальд, – отрекомендовался я, стараясь не отстать от нее по убежденности в собственной эпохальности.
Она вскинула бровь, поведя плечами, и я помог ей избавиться от плащ-накидки, под которой оказалась запрятана дамская сумочка из искусственной крокодильей кожи. Плащ-накидку я несколько раз встряхнул и развесил по всей длине вешалки, чтобы та обсыхала. Сумочка осталась при даме.
Мы проследовали в комнату.
Должен отметить, что Вульф почему-то сторонился женщин. О первопричине того, я могу только строить предположения. Может быть, его снедали комплексы на предмет своих пышных форм. Может, еще что-то. Не знаю. Иногда создавалось впечатление, что я ему понадобился лишь в качестве связующего звена с таящим опасности противоположным полом. Он ни за какие коврижки не желал вступать с ним в контакт самолично и всюду посылал меня. Смешно сказать, но я даже получал за него пенсию, так как ее приносила симпатичная молодая особа. Вначале я вообразил, что он хочет меня женить на ней, и приготовился уже отбрыкиваться как мог, как вдруг перед глазами всплыл эпизод, после которого все стало на свои места. В нашу первую с ним встречу, когда вопрос о моем устройстве к нему на работу в качестве помощника был почти решен, между нами состоялся обмен репликами, который на память (без стенограммы!) можно воспроизвести примерно так: “Вино потребляешь? По бабам любишь шляться?” – “Да не очень-то. Во всяком случае, – не до крайностей”. – “Это хорошо: пить пей – да дело разумей, а слаб до бабы – все будет: если бы да кабы”. Во как! Я читал, что Шерлок Холмс – также не жаловал прекрасную половину рода людского. Но я, конечно, далек от мысли, что Вульф просто-напросто позаимствовал некоторые причуды у великого сыщика.
Потому-то, с плохо скрываемым ехидством человека, лишенного всякого поэтического воображения, я заглянул в кухню и, пропихивая в щель свежее белье, известил Вульфа, что у нас посетительница.
Осмотревшись вокруг себя, она присела на диван. Я же – втихомолку пробрался за свой стол и, сделав вид, будто разбираю бумаги, украдкой наблюдал за ней.
Мадам Рохман была худа, но имела хорошую осанку и пропорционально сложенную фигуру. Со спины ее можно было принять за невысокую хрупкую девушку, да все портила прическа. И зачем она только применяла к своим и без того редким волосам химическую завивку? Не понимаю. Черти что на голове, да еще с проплешинами, сразу навивало размышления о беспощадности времени. Думаю, Вульф не ошибался, упоминая ее возраст. Я бы даже не удивился, если б узнал, что она водила шашни с самим А. Эйнштейном.
Однако если не брать во внимание шевелюру, а также те части ее худосочного тела, которые относятся к разряду женских прелестей, то надо отдать ей должное – для сельской местности выглядела она потрясающе. Эдакая старушонка из романов Агаты Кристи, сделавшая намедни громадное одолжение Тори, отдав за них голос на выборах. На ней была черная в белую полоску блуза и черные же расклешенные книзу брюки. Золотые серьги в ушах и янтарное ожерелье поверх разреза блузы в сочетании с густо напомаженным ртом и умело выщипанными бровями выглядели впечатляюще. Не скрою, мне было в диковинку увидеть в нашей глухой дыре пожилую женщину, которая столь тщательно следила за своей внешностью. Но она, по всей видимости, тоже сознавала свою исключительность, потому держалась более чем уверенно. И если ее ясновельможный братец заставлял себе “мигать” пожарников, то эта почтенная леди, казалось, способна была пустить вперед себя броневик, чтобы тот расчищал ей путь, сметая все препятствия.
−    Фу! – Она брезгливо сморщила нос и посмотрела на меня. – Что это у вас так душно? И вроде пахнет чем-то, как от лошадиной сбруи? Сразу видно, одни мужики в доме. У вас без нас, женщин, никогда порядка не бывает.
Я поднялся, подошел к окну и отворил одну створку так, чтобы не образовывался сквозняк, но объяснять истинную причину запаха не стал.
−    Мы устраивали тараканьи бега. Рыжий прусак, представьте, пришел первым. Сейчас он отдыхает.
−    Кто?
−    Прусак.
−    Какой?!
−    Рыжий.
Она недоуменно рассматривает меня. Пятисекундное замешательство: … два, три, четыре…
−    Идиот, – и отворачивается в другую сторону.
−    Допускаю, мэм. Только не могу же я выставить его на улицу в такую погоду, на ночь глядя, когда приличные тараканы сидят дома.
Она уничтожающе посмотрела на меня и открыла рот для ответного выпада. Но гневной тирады так и не последовало, потому что дверь в кухню отварилась – и пред нашими широко раскрытыми очами предстал Вульф-факир в чалме из полотенца и в своем махровом халате, на который, вероятно, ушло не менее шести метров материи.
−    Прошу прощения, уважаемая, за мой банный вид, но мой помощник с чего-то решил, что появляться перед женщиной в майке и в семейных трусах вполне приемлемо. Да, Арчи?
−    Помощничек! – злобно прошипела графиня.
−    Я ведь мог и забыть, а вы – могли бы и напомнить, – обиженно отвечал я. – К тому же, так вам идет гораздо больше, нежели в костюме. Вы похожи на заклинателя змей.
−    Я тронут. – Вульф проследовал на свое место, и когда старые пружины заныли под давлением сверхчеловеческого веса, легкая как пушинка мадам Рохман, не удержавшись на ставшей теперь покатой поверхности дивана, неожиданно повалилась прямиком в объятья шефа.
−    Ой-ой! Ох! – проскрипела пожилая леди на лету.
−    Хм-м… что это, право, за… – сконфуженно вторил ей неуклюжий бегемот.
−    Ах, ах, ах! – задыхался я от восторга. Воистину, проказник султан уламывает строптивую Шахразаду на тысяча вторую ночь. Кто сказал, что я не художник, а?
Впрочем, разобрались довольно быстро и без лишних речей. Луналикая Шахразада, вероятно, во избежание дальнейших провокаций со стороны солнцеподобного султана, переместилась на стул. В свою очередь, султан, не привыкший к такому вольному с собой обращению, нахмурился и уставился на визиря. Визирь, то есть – я, придал лицу невозмутимый вид, словно и не заметил посрамления своего благодетеля, достал из стола блокнот и демонстративно громко щелкнул авторучкой, давая понять, что готов к выполнению своих обязанностей стенографиста.
Гроза тем временем прекратилась. Громовые раскаты еще раздавались, но уже где-то далеко и уже почти не заглушали собой звук уличной капели. В комнате стало непривычно тихо, и мне показалось, что магнитофон, как назло, принялся работать с каким-то нехарактерным для него надрывом. Опасаясь быть пойманным с поличным, я решил помочь Вульфу перейти сразу к делу и, так сказать, форсируя события, увлечь мозг гения своим видением причины визита гражданки Рохман-Чепыжевой.
−    Смею рекомендовать, шеф, – деловито, как истый мажордом, произнес я. – Елизавета Георгиевна Рохман, в девичестве – Чепыжева. Она хочет справиться у вас, что сталось с ее мужем. Я правильно излагаю суть вопроса, Елизавета Георгиевна?
Та утвердительно кивнула. Чувствовалось, что с ее души свалилась огромная глыба после того, как она увидела Вульфа. И это вполне понятно: вряд ли она сочла бы возможным исповедываться в своих бедах мне или кому-либо подобному – до неприличия молодому и развязному, что называется, на грани фола.
Другое дело – Вульф, с его феноменальной способностью внушать доверие собеседнику. Он умел располагать к себе людей, не ударив  при том пальцем о палец. В его монументальной неподвижности диванного Будды, обусловленной пристрастием к регулярному ничего не деланию, в его кажущейся приземленности был сокрыт магнетизм небожителя. Он самоустранился из внешнего мира, потому что считал, будто смог весь его вместить в своей черепной коробке. И люди подсознательно стремились пополнить ту коробку новыми сведениями, вверяя ее хозяину многие свои сокровенные переживания и даже не подозревая, что ему до них, как тому каменному истукану до последнего агнца принесенного в жертву нищим. Что все их треволнения уложатся в стройную цепочку умозаключений; превратятся в кирпичики, из коих будет выстроен алгоритм  их поведения, их жизни, а также того, на что они могут уповать и на что – нет. Уж поверьте мне, апостол Гудвин знает, о чем говорит. Конечно, это сейчас. А тогда – я вместе с другими поддался чарам Вульфа и, соответственно, был как на ладони у всеведущего бога.
−    Я не стану выпытывать у вас причину, по которой к вам заходил Павел Кононович, – начала говорить гостья, обращаясь к Вульфу. – Думаю, она мне и так известна.
−    Хм. И что это за причина, по-вашему? – Вульф не сводил с нее зорких глаз. Она ответила ему не менее пристальным взглядом, но игра в гляделки, по-видимому, не входила в ее планы и раунд досрочно прекратился с присуждением победы Вульфу.
−    Не годится нам начинать разговор с недоверия друг к другу, Иван… извините, запамятовала, как вас по батюшке величать.
−    Можете звать меня просто – Вульф.
−    Вульф. – Она прикусила нижнюю губу и явно затруднялась в принятии решения, с чего ей, наконец, начать. – Ну, хорошо. Так вот, господин Вульф, – в ее голосе послышалась уверенность, – я пришла, чтобы нанять вас для поисков моего мужа. Предвосхищая ваши вопросы – поясняю: я не уверенна в том, что он жив, потому готова ко всему; я не знаю, были ли у него враги, и у меня нет на этот счет никакой информации; и, в-третьих, – думаю, надо искать того, кому было выгодно, чтобы моего мужа не стало. Прямо как в детективных романах, верно? Но, к сожалению, мне теперь ни до романтики.
Вульф предостерегающе погрозил ей пальцем:
−    Не лукавьте со мной, гражданочка, не советую.
−    Я? Лукавлю? – неподдельно изумилась она. Странное она производила впечатление, эта женщина, обладавшая свойством в миг перевоплощаться из старой придирчивой мымры в респектабельную великосветскую леди, а из нее – в наивную по сути пенсионерку культпросвета. В ней умерла великая актриса. – С чего это вы вдруг взяли?
−    Из ваших же слов. С того, что, обнаружив свою осведомленность о причине визита ко мне вашего мужа, вы тем самым подвергли сомнению все ваши последние тезисы. А именно: зная, чем был занят ваш муж, вы не могли не предполагать, кому было выгодно его устранение, дабы избежать неминуемого разоблачения; если это так, значит, у него имелся хотя бы один враг и, естественно, вы располагаете на этот счет информацией; а в-третьих, – я могу даже предположить, кого вы подозреваете, потому что этот враг должен быть весьма могущественен, чтобы у вас пропала уверенность в том, что ваш муж до сих пор жив.
−    Я не говорила, что знаю истинные намерения, которыми руководствовался муж, – спокойно отвечала графиня, – а между предположением и знанием наверняка – целая пропасть. Я сказала “думаю”, что мне известна причина его прихода к вам, имея в виду свой разговор с братом. Мой брат с Павлом Кононовичем собирались получать доход… – она замялась, – я надеюсь, это останется между нами?..
Вульф утвердительно качнул головой, и я подумал, что сейчас она непременно должна боязливо оглянуться на меня. Но жеста, который выразил бы ее подозрительное отношение ко мне, не последовало, и я ощутил себя прислугой за обеденным столом. Моей персоны для нее вообще не существовало. Вместо этого она продолжала:
−    Брат находится на государственной службе, и ему не полагается участвовать в коммерческих проектах. Однако он искренне хотел помочь нам обустроить нашу жизнь соответствующим образом. Он говорил, что муж мог бы иметь доход, какой и не снился сельскому преподавателю математики. Вполне понятно, инициатива создания предприятия должна была исходить от моего супруга. Брат же согласен был оказать посильное содействие его начинанию.
−    Минуточку, – перебил Вульф. – Чем именно собирался заняться ваш супруг? И какого рода содействие готов был оказать ему прокурор Чепыжев Савелий Георгиевич?
−    Что ж, господин Вульф, – мадам Рохман приветливо ему улыбнулась, и я, к своему удивлению, подметил, что это вовсе не так страшно смотрится, – выходит, я не зря потратила время, придя сюда. Вы действительно умеете делать выводы, а это как раз то, что мне нужно. Я готова прибегнуть к услугам вашего таланта.
Вульф не выглядел польщенным ее словами. Отчасти это, наверно, потому, что он привык быть гением, а не каким-то там талантом.
−    Об услугах, Елизавета Георгиевна, мы поговорим позже. А пока я бы хотел услышать ответы на свои вопросы. От них может зависеть, возьмусь я за ваше дело или – нет.
Спесь несколько сошла с ее лица, и – теперь уже снова дряхлая – графиня, наконец-то, обратила на меня внимание. Я тут же весь превратился в сладкую улыбку чеширского кота.
−    Мой муж, – произнесла она, – собирался делать элитные астролого-математические прогнозы. По мнению брата, он за тем и посетил ваш дом, чтобы взять вас в дело в качестве добытчика достоверной информации о тех, кто к нему обратится. По крайней мере, он ему это советовал.
−    Что касается второго вопроса, – она гордо вскинула голову, – то мой брат помог бы Павлу Кононовичу в любом законном предприятии, лишь бы я чувствовала себя защищенной.
−    Защищенной от чего?
−    От всего: от нищеты, от хамства.
−    Понятно. – Вульф тяжко вздохнул.
−    Да, – спохватилась она, – и я готова щедро оплатить вашу работу, при условии, разумеется, что сочту ее выполненной.
Вульф прикрыл глаза, оставив только узенькие щелочки, и выпятил губы трубочкой. Прошла первая четверть минуты, затем – вторая.
−    Не пойдет, – наконец, сказал он.
−    Что, не пойдет?
−    Во-первых: ставя передо мной задачу, вы должны сразу определить конкретные пункты, по которым она будет считаться выполненной.
−    Этот пункт один – отыскать моего мужа.
−    Так не годится. Я не хочу вас пугать, поймите меня правильно, но ваш супруг возможно уже давно находится на дне водоема с камнем на шее либо замурован в пол подвала одного из недостроенных коттеджей в европейском стиле на окраине Зануляево. И что вы мне прикажите, нырять и долбить?
−    Что вы такое говорите?! Как можно?! – возмутилась наша гостья, по ее же первоначальным заверениям, готовая стать вдовой.
Вульф выставил вперед ладонь, давая понять, что он еще не закончил.
−    Я лишь предполагаю, но ничего не утверждаю. Может статься, ваш муженек жив и здоров, а отсутствует по вполне уважительной причине, скажем: занят транспортировкой луны в иной зодиакальный дом. Все вероятные и невероятные варианты удовлетворяют, на мой взгляд, решению задачи, но оставляют для вас лазейку уклониться от оплаты под предлогом сомнения в их истинности.
−    Что же в таком случае предлагаете вы?
−    Я вам все объясню, когда вы докажите свою платежеспособность. Это второе обстоятельство, которое я хотел бы уточнить. Сидя на этом самом стуле, Павел Кононович в прошлый раз не смог ввести меня в ступор большим количеством цифр, составлявших сумму его сбережений.
−    Ах, вот в чем дело. Вы мне не доверяете. – Женщина недовольно хмыкнула, раскрыла сумочку, лежавшую все это время у нее на коленях, и достала бархатный коричневый футляр:
−    Вот! – торжественно произнесла она. – Извольте видеть. Это очень дорогая вещица. Ее стоимость покроет ваши расходы и ваш гонорар с лихвой.
Вульф сделал мне знак, чтобы я подал ему футляр. В нем оказался восхитительный перстень с бриллиантом. Я ничего не понимаю в драгоценных камнях, но думаю, его с успехом можно было выменять на новый сруб для бани.
−    Оправа золотая, – констатировал Вульф, погрузившись в изучение перстня. Я же стал высчитывать его денежный эквивалент, и что на эту сумму можно приобрести.
−    И самой что ни на есть наивысшей пробы, – добавила пожилая леди.
−    Камень, примерно, карата три-четыре.
“У-у-у! Это уже попахивает струганными досками, парой ящиков с гвоздями и кирпичом на солидную печку в парной!”
−    Пять, если предельно точно. Он называется – “Акулий глаз”
Все свои замечания мадам Рохман делала с видом человека привыкшего к подобным безделушкам.
−    Откуда он у вас? – спросил ее Вульф.
−    О-о, не волнуйтесь, я не похитительница драгоценностей. Перстень подарен мне братом к моему… юбилею. Надеюсь, уж его-то вы не станете подозревать в воровстве?
−    Хм. Приемлемо. – Вульф закрыл глаза. На этот раз он сидел так довольно долго. Гостья уже начала терять терпение, когда он вновь ожил и произнес:
−    Что ж, почтеннейшая, вы доказали свою платежеспособность, а я, в свой черед, выполню свое обещание и расскажу вам, каким образом или, точнее, при каких обстоятельствах этот перстень будет считаться мною заработанным.
−    Сделайте одолжение. Хотя я, право, не знаю, что можно добавить к моему единственному условию, или, как вы его называете, – пункту.
−    А добавить можно следующее: я вступаю в права владения перстнем в том случае, если ваш муж жив и именно я укажу его место пребывания. Это у нас будет первый пункт.
−    А если он на луне? – она усмехнулась, видимо, посчитав свою реплику остроумной. – Вы же сами утверждали, что вероятность такого исхода существует.
−    Разумеется. – Надо сказать, моего шефа не так-то легко обескуражить каким-нибудь глупым вопросом. – В этом случае, я обязан буду предоставить неопровержимые доказательства его нахождения именно там, а не где-либо еще.
−    Хотелось бы посмотреть, как у вас это получится.
−    Всему свое время – может, еще и увидите. – Вульф был неотразим. Какой полет мысли! Какая фантазия! На базаре, говорят, два дурака: один продает, другой покупает.
−    Итак, идем дальше. Пункт второй. Я вступаю в права владения этим перстнем, если нахожу труп вашего мужа… – потенциальная вдова тихонько пискнула и прикрыла рот ладошкой. Вульф сухо продолжал, не обращая на нее внимания: – …либо неоспоримо доказываю, что Павла Кононовича нет в живых. Последнее я смогу подтвердить только раскрыв преступление и найдя убийцу. Вы со мной согласны?
−    Д-да, – неуверенно произнесла старая графиня, перевоплотившаяся теперь в туповатую домработницу, разбившую хозяйскую вазу.
−    Значит ли это, что вы согласны с обоими пунктами?
−    Да-да, конечно.
−    Есть ли у вас какие-либо вопросы, дополнения, поправки?
−    Н-нет. Пожалуй, нет. Все выглядит довольно убедительно.
−    Вот и прекрасно, – заключил Вульф. – Все же, пока мы не подписали наш договор на бумаге, и он не вступил в силу официально, хочу вас спросить: вы действительно настаиваете на расследовании?
−    В каком смысле?
И я хотел ему задать тот же вопрос, но она меня опередила. Отлетался шеф, подумал я. Дофантазировал-ся!
−    В прямом. Видите ли, в ходе расследования могут всплывать факты, пикантные подробности, о которых наниматель предпочел бы умолчать, чтоб не придавать их гласности. Разумеется, я могу гарантировать как свое молчание, так и молчание моего помощника. Это вопрос этики. Но, когда я веду расследование, я оставляю за собой право решать, что имеет значение для следствия, а что – нет. Я стану бесцеремонно вторгаться в личную жизнь, интересоваться тем, чем не следует, рассчитывая на пособничество мне во всем и на откровенные ответы, отсутствие коих или недостаточная правдивость усложнит мою работу, а также – работу Арчи, – говоря это, он указал на меня всей пятерней, стремительно разжав кулак, словно швырнув скомканную бумажку в корзину для мусора.
“Соло на расческе и степ на горных лыжах – Арчибальд! Гу-дв-ин!! – я делаю лезгинскую дробь ладонями по столу, подымаюсь под аплодисменты восторженной толпы, вскинув обе руки кверху: – Спасибо! Спасибо всем! Мы еще вернемся!”
Вульф молча смотрел на Елизавету Георгиевну, ожидая ее реакции. Та поняла его правильно.
−    Я все уяснила, – с готовностью сообщила она. – Можете мной располагать, как того требуют интересы дела.
−    Есть еще одно “но”, – молвил Вульф, гладя на нее в упор. – Результаты расследования могут оказаться неожиданными, как для меня, так и для вас. Вы действительно готовы принять любую причину отсутствия вашего мужа, какой бы нежелательной для вас она не была?
−    Естественно, – произнесла, по-моему, не то королева-мать, не то супруга декабриста. – Этот вопрос даже звучит нелепо, вам не кажется?
−    Отнюдь. Но не будем ударяться в полемику. Коль скоро мы утрясли все щекотливые моменты, пора переходить к делу.
Золотые слова! Я уже совсем, было, засомневался, что когда-либо услышу их. А вот от королевы-матери, герцогини, графини – нет – от ветхой тщедушной старушонки, за версту повеяло ладаном. Не дрейфь, мамаша! Видишь, мы переходим к делу!..
И слава Богу...

Tweet