Часть 2.

Но сон его был короток -  он вдруг испуганно просыпается среди ночи с криком  «Грибы!»

Что такое? - он не может понять, где он. Какая-то чужая комната, чужая кровать, чужая подушка… Подушка! Подушка!!!

Пахнет грибами.

И кто-то подсматривает через щель  в неплотно прикрытой двери.
Он догадывается, нет, он точно знает, что это убитый фашист. Тот самый из леса, из разрытой землянки. Пришёл за своей каской и зелёным пузырьком с фарфоровой крышкой.
Но фашист сейчас не человек, а оборотень: огромный скрюченный зверь, густо обросший клочьями длинной пегой шерсти с ужасной вытянутой звериной мордой, оскаленной жёлтыми клыками, с которых катает зловонная слюна, с кривыми длинными когтями на руках и ногах. И самое ужасное –  что у него живые глаза  высилькового цвета со звездообразным зрачком. А необычность и есть тот штрих, что делает просто ужасное самым ужасным.

Ему становится безумно страшно, сердце с грохотом бьётся в рёбра, ручеёк  холодного  липкого пота течёт между лопатками. Страх! Воот – животный, зверский  страх!
Успокоить себя не удаётся, хочется закрыть глаза, закрыть уши, отвернуться к стене и уйти в сон. А потом  вернуться назад ярким солнечным утром. Без страхов, без забот, без мыслей. И без ужасного вервольфа за дверью.

Его колотит. Он пытается бороться со своим страхом, он уговаривает себя, что оборотней не бывает, что это пришёл обыкновенный человек.
Пусть фашист, пусть мёртвый, но человек. А не страшный оборотень.

В борьбе с иррациональными страхами  победы быть не может. Но страх можно вырастить настолько, чтобы  не он жил в тебе, а ты – в нём.
И когда  ужас  неопределённости заполнил всю комнату, как расплавленное олово горло незадачливого и несчастного гонца, и стало невозможно дышать, он заставляет  себя встать и открыть дверь.
За ней  никого нет.

Но он знает, что это совершенно ничего не значит.
Оборотень спокойно мог спрятаться в кладовке.
Раньше вервольф был фашистским снайпером, а фашистские  снайперы, хорошо прячутся!
Его страх схлопнулся, как Вселенная, и неожиданно сменился азартом охотника.
Он неумело перекрестился и храбро открыл дверь в кладовку.
Там на полу валялся ком сырой одежды – джинсы, ветровка, сапоги, портянки.
Но оборотень на то и оборотень, ему ничего не стоит представиться кучей опавшей  листвы или грудой мокрой одежды.
Он отчаянно прыгает в середину кучи тряпок и с криком «Хенде хох!»  яростно топчет их ногами.
Ничего не происходит, хотя он не знает,  что именно должно было произойти, но он точно уверен, что оборотня в кладовке нет. Зато на глаза ему попадается стоящий в углу большой молоток. Что, конечно, очень кстати.

Он берёт молоток и крадётся  к закрытой  двери в большую комнату, которую  некоторые мещанствующие снобы из гордыни и тщеславия именуют «гостиной».
На стекле двери резвятся кровавые сполохи и слышно приглушённое рычание. Зверюга явно должен быть здесь.
Он резко распахивает дверь и, выставив вперёд молоток, входит в расцвеченный  полумрак.

Работает телевизор – огромная плазма. Это его удивляет, он никогда не видел у себя такого телевизора.
Идёт «Дурной вкус» Питера Джексона,  от него и сполохи и рычание!
На диване в полумраке сидят  неизвестные люди -  двое мужчин и две женщины.
Это его настораживает. Он не уверен, что неизвестные, действительно, люди.
Но больше всего его настораживает какой-то обманчивый уют комнаты, какая-то  домашняя атмосфера. В такой обстановке и теряют бдительность и становятся лёгкой добычей кровожадных нелюдей.
Он нащупывает выключатель и резко включает свет. Незваные гости щурятся, прикрывая глаза ладонью.
Он ясно видит, что они боятся света! Они выдали себя – это тоже оборотни!

Освещённая комната совершенно незнакомая – чистая, прибранная, с приличной мебелью, опять же, с плазмой. Но… это его квартира?
А это - чужие люди, вернее чужие оборотни!
- Ну, и как мы сюда попали?  Что разве дверь не заперта? – он саркастичен.
Зверо-люди  пытаются что-то сказать в своё оправдание, но он не слушает.- «Они умеют отводить глаза!»
Он пятится в коридор. Точно. Внутренняя дверь не то что не заперта, а можно сказать,  выперта – вся раскурочена и едва  держится в вертикальном положении, прислонённая к дверной коробке.
Он отставляет дверь к стене.
Внешняя дверь, правда, на петлях, но зрелище представляет тоже жалкое  –  замок вывернут, а «домашняя» сторона полотна вся изрисована свастиками и  исписана  немецкими ругательствами  – «Русиш швайн!», «Хенде хох!», «Хай Гитлер!», «Дойчланд зольдатен!», «Капут партизант!».
Он горько усмехается своей проницательности – теперь никаких сомнений – приходил фашистский вервольф за своей каской и опиумом.
А люди в гостиной – его сообщники! И их, если удастся, необходимо немедленно выдворить.
- Эй, вы, фашистские прихвостни, а ну, валите отсюда!
И тут понимает, что готов совершить ошибку, и его посещает здравая мысль, что прихвостней лучше всего уничтожить. Уничтожить - всегда самое верное решение. Но это так трудно. Что бы кто ни говорил.
А следом влезает некстати игривая мыслишка: «Ладно оборотни-мужики – пусть валят, а  фрау-вурдалачки – пусть  останутся – порядок наводить!» – И дальше ещё более игриво. – «Нахрен порядок,  дать им на клык  и пусть  убираются!» - слова «клык» и «убираются» обрадовали двойным смыслом и добавили игривости сверх всякого предела. Он счастливо  засмеялся.

- Так, ублюдки на выход, а сукам остаться!
Молоток над головой – весомый аргумент. Даже для оборотней!
Самцы медленно, с угрозой кособоча головы, бессильно хрипя, уходят. А самочки  испугано жмутся дружка к дружке, пряча клыки за плаксиво сжатыми губами.

Его похотливые мысли лезут наружу, и он сладострастно говорит вслух: «Выебу».
Девки испуганы, мечутся, пытаясь проскочить за парнями. Он  перекладывает в левую руку молоток и беспощадно хлещет по щекам одну, вторую, от увесистых ударов они  отлетают и обречено  садятся на диван и тихо плачут. С этими ведьмами надо только так.
- Хенде  хох! Лягайт! Лягайт! Трусы нихт!
- Не надо! Отпустите нас, пожалуйста! Мы больше не будем! Опомнись!
Он уже левой рукой приспускает трусы…

И тут раздаётся противный загробный скрип – скрипит входная дверь.
Что-то не так.
Он крепче сжимает молоток  и осторожно выглядывает на площадку. Заглядывает за  распахнутую дверь. Так и есть -  там злобно топчется один из выгнанных  оборотней  - фашистских прихвостней.
«Не хотел бы я тебя встретить в лесу… под Кёнигсбергом…в полнолуние… в сорок первом! Да, здесь вам не тут! У нас не забалуешь!»
Парень с угрозой выставляет перед своей искажённой злобой мордой  когтистые лапы  и с ненавистью глядит  безумными васильковыми глазами. Теми самыми! - со звездообразным зрачком.
- Ах, ты ж, сука, фашистская! Я тебя, оборотня, по глазам узнал! - Он  замахивается молотком и со всей дурной отчаянной силы бьёт оборотня в висок – кровь, мозги и кости черепа вырисовывают на стене картину Аршиля Горки  "Вода цветущей мельницы".
«Надо же, какая всё-таки слабая  черепушка у человека… у фашиста…у вурдалака… И как это десантники об голову бутылки разбивают?» - рассеянно думает он. – «Возможно, молоток серебряный…» - подносит окровавленный молоток с  прилипшими волосами  к глазам, но рассмотреть не успевает.

Кто-то сбоку бегом устремляется к раскрывшейся вдруг двери  лифта.
Он сразу понимает, что это тот второй оборотень стремится уйти от возмездия. В три  шага он  нагоняет  беглеца и остервенело лупит волшебным серебряным молотком по  темени, по хребтине!
Тело падает в лифт. Двери лифта бесконечно пытаются  закрыться – мешает нога упавшего. Кажется, что дёргающаяся в дверях  нога живёт  своей собственной жизнью. Но его это уже не волнует.

Волнует его другое, он вдруг осознаёт, насколько всё серьёзно  -  дело идёт о жизни и смерти и  тут уж не до игрищ.  И с неожиданной болью в сердце он понимает, что девочек-ведьмочек, фройлен-бройлен  тоже надо мочить!
Нет, он уже уверен в своей решительности, мощи и всесильности, но что-то вгоняет его в безотчётную грусть, ноющей болью тянет сердце, словно к нему присосалась огромная пиявка. Копнув совсем неглубоко в своём сознании, он находит причину грусти – ему жалко курочить молотком девичьи головки. Жалко! Да, стоит сознаться самому себе на пятом десятке - он сентиментален.
Но отступать нельзя! И счастливая мысль, витающая в воздухе,  находит его мозг - можно выкинуть их из окна. Ему кажется это очень романтичным: «Пусть полетают напоследок!»
Он  горд своим великодушием.
Он чётко видит, как красиво падают красивые девичьи тела – одно -  сумбурно  вращаясь, словно кленовый лист, второе – как кукла, плавно, без лишних движений, плашмя спиной к земле. 

Но неприятная обязанность откладывается – кто-то поднимается по лестнице.

Он понимает, что это могут быть ещё враги.
Надо убрать лишнее с глаз, чтобы они сразу не насторожились, чтобы сохранился  спасительный фактор неожиданности – он ногой  запихивает пляшущую ногу второго вервольфа  в лифт и нажимает кнопку первого этажа.

xxx. Тока што (с … тьфу-тьфу-тьфу-тьфу!)

Tweet