…Привет! Вот и я! Не - снова - я. А - абсолютно новый - я! Тот, к кому главный герой сего романа обращался на "Вы" еще на предыдущей странице. Тот, кого он - Виктор Вдовин - избрал себе в летописцы.
Да-да, мои почитаемые читатели, я и есть те имя и фамилия, что вы прочли на обложке книги, сыгравшей с вами злую шутку. Если вы читаете сейчас эти строки, значит, нашелся-таки издатель, напечатавший «ДЕВОТ/DEVOTEE".
Почему я - только "имя и фамилия"?
Потому что это правда.
Я - Платон Сумрак.
Я виртуальный автор.
Платона Сумрака - из плоти и крови - в природе - нет.

Короче, виртуальному пустобреху вроде меня - никто не указ. Тем паче, какой-то спятивший малахольный интеллигентишка. Терпеть не могу своего главного героя!
Я хоть и виртуальный, но, - тем не менее, - писатель. И я стараюсь быть непредвзятым до финальной точки начатого мной романа.
Правда, в Сети, где я скитаюсь, можно подхватить какой-нибудь вирус.
Может, Виктор Вдовин и стал моим вирусом? Типа компьютерной мандавошки ? Ведь как-то он со мной пересекся?
Судите сами. Книги Платона Сумрака ранее нигде не издавались. От них навсегда отказались все мало-мальски уважающие себя издательства Москвы. (У Макара Вильденрейтера - в совладении - тоже имеется издательство. "Приап-издат" называется. Но, поверьте мне, мои неглупые читатели, даже мои папа и папа не докатятся до Макаровского уровня.)
Судите сами. Мои папа и папа - в моем лице - снова облажались на предмет литературного дебюта. Сидят они - бездари писучие - в водке горе топят, и вдруг… На тебе! На адрес моей "аськи" взял и вломился некий Виктор Вдовин. И! Презрев мой праведный гнев, в весьма дуалистической манере, принялся обсуждать со мной мое же, мать его, творчество!
Через десять минут его несуразной льстиво-ненавистнической трепотни я купился, как последний графоман во плоти. Ну, а гад-Витя - переполз к своим личным житейским проблемам.
Я же - поудобней расположившись в своем незамкнутом виртуальном пространстве - соизволил вступить в уже прочитанную вами беседу с бедным девотом.

И это только часть правды.
Перечитайте еще раз:
"День начинается. Я привожу Сэна в "проклятый дом". На начальном этапе помогаю (Сэну) и затем уезжаю в Москву.
Я с Сэном на связи. Звучит громко, - но как есть.
Только к вечеру Сэн извещает, что мне пора возвращаться.
Я возвращаюсь. Сэн - обколотый - валяется - в трансе - на кухне. Лена еще под наркозом.
У нее больше нет левой ноги. Чуть выше колена. В моей "кровавой квартире" снова пролилась кровь.
Передо мной встают две неотложные задачи:
1) что я скажу Лене;
2) как избавиться от ее отрезанной левой ноги."
Дальше, со второй цифры, никакого Вити Вдовина - нет! Он исчез. Дальше - один! - я!
Простите, что мне пришлось столь новаторски занимать ваши глаза и мозги, - пока я свыкался с ужасным финалом истории любви Вити и Лены, рассказанной им самим.
Цитирую Витю:
"Мне не предначертано было "что-то сказать" Лене.
И с ее отрезанной ногой...
Я закопал ее в подвале "проклятого дома"... вместе с Леной.
С ЛЕНОЙ!
Сэн ее угробил.
Спустя три часа после того, как он...
ЕЙ!
Она даже не пришла в себя.
Моя Лена.
Моей завтрашней Лены не стааааааааало!
Я убил ее.
Да, я хотел, как лучше.
Я хотел ее ПОЛЮБИТЬ.
Но смерти?!
И идите к черту, с Вашей недоверчивой жалостью!
Я осознаю, что совершил.
Дайте мне за это ответить".

Все, мои терпеливые! Дальше мне пришлось самому.
Если вы все еще настроены мне верить.

Я познакомился с Макаром. С его Леной. С бывшей женой Вити - Таней. Я разыскал даже Сэна.
Не ради вас.
Ради себя.
В Сети тоже бывает скучно и одиноко.

2.

Свой разговор с Сэном - я - передам своими словами. Иначе никто ничего не поймет.
Сэн, действительно, очень плох. У него заканчивается героин. И деньги. Ему не хватит даже на "чернушку".
Сэн не знает, что ему делать. Он не может об этом думать. Целый год за него думал Витя. Потом он исчез. И Сэна выручали рефлексы. Или - "автопилот". Но он на излете.
Мне повезло, что я застал Сэна живым. Это мне в награду за то, что с него-то я и начал. Уж на кого-кого, а на Сэна - на помощь живого! Сэна - я, тля буду, не рассчитывал.
Как ни странно, в увядшей памяти Сэна осталась кое-что о Вите.
И о Лене; это куда важнее.
О своем пребывании в "проклятом доме" он тоже кое-что помнит: объемно, колоритно и страшно. Сэн помнит, что пробыл там очень, очень долго. В день его приезда он всласть налюбовался из окна картиной летнего, грибного дождя. В день отъезда Сэн придурковато хныкал над искривлением линий падения снежинок.
Как вы помните, в "кровавой квартире" не было окон. Но слово "окно" Сэн мог использовать как метафору. Нельзя не учитывать и то, что понятия "изнутри" и "снаружи" тоже утратили для Сэна их изначальный смысл. Хотя про снежинки... Снежинки ему точно померещились.
А еще Сэн, не знавший из истории "проклятого дома" ни запятой, вспомнил, как трижды удирал от умалишенного призрачного блондина с огромной бензопилой в окровавленных руках. Сам-то Сэн от него спасся. А вот девушку, которая читала ему вслух "Ночь живых мертвецов" Джона Руссо, Сэн не уберег. Блондин с бензопилой отрезал ей ногу. Жаль, что Сэн не помнит, как ее зовут.
Но Сэн - из чувства вины - выхаживал девушку, как самого себя. Ведь у Сэна есть диплом врача. Сэн давал клятву Гиппократа. Сэн помнит добро. И зло. Сэну нравилось выносить за ней "утку". Потому что - это - не нравилось тому, кто давал Сэну героин.
Ни до, ни после - Сэн не приносил столько радости своим венам.
Ни до, ни после Сэн - никого так не хотел, как ту девушку.
Не потому, что Сэн ее полюбил. А из-за того, что - до нее - девушки никогда Сэну не отказывали.
Даже уже о безногой - он - о ней - мечтал.
А она - о нем - нет.
Она сутками ждала того, от кого зависела "приходская" жизнь Сэна.

Так же - от Сэна - я услышал о том, как он - по просьбе Вити - сделал чучело отрезанной левой ноги девушки. Сэн с детства увлекался таксидермией: разные там хомячки, морские свинки... Уже в мединституте, практикуясь в морге, Сэн достиг неплохих результатов, препарируя "бесхозные" части человеческого тела. По его словам, Ленина нога Вите понравилась; и, осчастливленный, он тотчас, как увидел, куда-то унес "произведение" Сэна. Может, решил украсить ею гостиную в своей московской квартире. Сэн там как-то побывал. Ему не понравилось. Чистенько, беловато, не обжито. Сэн тогда еще пошутил, - что в стерильной квартире Вити надо вскрывать трупы, а не шампанское.

"Кровавая квартира" Вити показалась Сэну уютней. Правда, в ней всегда толпились призраки; но для Сэна - они выглядели гораздо живее, чем ее хозяин. С призраками можно было договориться. Даже - с тем - с бензопилой. Сэн подарил ему томик Кастанеды, - и он оставил Сэна в покое. И девушку тоже.
Кроме безногой девушки Сэну нравилось общаться с призраками молодой остроносой шатенки и ее сына - бойкого мальчугана лет восьми. У мальчика было что-то с горлом. Он всегда - как-то по-старушечьи - прижимал подбородок к груди и учащенно и прерывисто сопел. Сэн читал им вслух "Ребенка Розмари"; они рассказывали ему страшные сказки из своей прошлой жизни. Особенно Сэна впечатлило то, как однажды, возвращаясь из гостей, остроносая шатенка - сидевшая за рулем вместо мужа, - случайно переехала соседского пса Байкала.
Она не была пьяна или невнимательна. Пес сам бросился под колеса: без лая и как из-под земли.
Пса в доме не очень-то любили. Он с десяток лет доставал всех жильцов беспричинным лаем, блошиным мельтешением под ногами; а то и кусался.
Но у пса был хозяин...
Взяв на руки умирающего Байкала, он зверем посмотрел в глаза выскочившей из машины соседки, и одышечным шепотом бросил ей в лицо: "Сгоришь, сучий потрох. Как пить дать, сгоришь".
И она сгорела.
Всего за два месяца.
Рак...
Еще Сэн подружился с высоким кряжистым стариком, изо лба которого - на манер рога - торчала рукоять топора. Выяснилось, что он жил на этом месте, когда блочного барака и в помине не было. Старик фанатично увлекался ботаникой. В Средней полосе России он выращивал такие экзотические растения, каким тут и расти-то не след. Сэн с понимающим уважением отнесся к признанию старика в том, что ему, к примеру, удалось вывести озимый сорт коки. Они-то, "озимые", его и сгубили (Как и инков когда-то). Сперва старик пристрастился к ним сам. Потом пристрастил соседей. В голодные годы - листья коки - здорово выручали: пожуешь их, и ходишь пару дней как сытый. А когда старик передумал раздавать листья коки задарма, соседи его и урезонили. Топориком.
Опуская более путанные и менее красочные детали пребывания Сэна в "проклятом доме", сделаем три вывода.
Итак:
1) Лена выжила после ампутации;
2) Сэн дважды встречался с ней в Москве;
3) Лена дважды общалась с Сэном по "аське"; жаль, адресок похерен...
Запутанно?!
Но это же Сэн. Побойтесь бога, ожидать чего-то еще от законченного наркомана.

3.

Заглянем к Макару?

Кто как не он - поживился на кофейной гуще нестандартной любовной драмы Вити и Лены?
Можете не верить, но историю с раскруткой "проклятого дома" я не из пальца высосал. В реальности все выглядело куда курьезнее, нереальнее и масштабнее.
Правда, бедный Витя оказался не при делах.
Он, дурачок, вообще нигде не оказался.
Потерялся Витя.

На "проклятый дом" Макар вышел самостоятельно.
Помните пикник Макара, Вити и двух Лен под Марфино?
Стало быть, Макар искал "масонскую" натуру и по другим усадьбам. Ближайшего Подмосковья. Выезжать подале ему, вишь ли, лень-матушка. А в трех километрах от поселка с "проклятым домом", как на грех приметная усадебка сохранилась. И, чур меня, приметная во всех смыслах. Исайково называется. По легенде - в ней - маленькой да ладненькой - доживал свой век любимый слуга чернокнижника Брюса - Исайка Грымов. Получил он ее вместе с "вольной грамотой" - за службу верную, за службу жуткую - господину своему - некроманту и предтече русского масонства.
Намек понят?
То-то.
Дальше и разъяснять не просите.
Макар учуял добычу.
Взял след.
И по привычке произвел ликвидный фурор.
К слову, у Макара, безобидный старик-ботаник из галлюцинаций Сэна - превратился в того самого Исайку Грымова. Эко диво: когда на дворе большевистская революция разгорелась, прислужнику чародея Брюса, почитай, три сотни годков стукнуло; вот он, хитрован, и разменял хоромы графские на лачугу в соседнем поселке, - чтобы в разгул красного террора не сойти за врага трудового народа и трудового крестьянства в частности. А зловредная личность этакого магического полета, понятно, и не один пятиэтажный домишко проклясть смог бы. Он и целую страну!.. Европу!
Ну, Макар!
Ну, голова!
Ну, и озолотился чуточки. Не без этого...
Warning! Мне как виртуальному автору не пристало считать чужие деньги. Я всего лишь хочу профессионально свести концы с концами в истории, - в которую меня втянул безалаберный "обожатель" Витя.
Хотите без дураков? Не по нутру мне это писательство. Но приходится подобострастно петь под чужую дудочку.
Пока.
И пока - вернемся к Макару Вильденрейтеру.
Поглядим, как он поживает без Вити - и что ему известно о нашем главном герое.
Вперед, мои Чуки, мои Геки!

Макар никогда не расстается со своим ноутбуком. В нем столько всякой писанины, - черт ногу сломит. А я не сломал. Ведь у меня нет ног. (Макарушка, предохраняться надо от несанкционированного доступа в важную для тебя вещь.)
К слову, о ногах. Макару по плечу выжать деньги и успех из всего, к чему бы ни прикоснулась его "третья" (воображаемая) креативная рука.
Кроме художественной прозы!
Она - его ахиллесова пята и тайный, очень, очень болезненный комплекс.
Макар с двадцати четырех лет мечтает написать роман. Настоящий. "Толстый". На века.
У него порой получаются почти стоящие стихи. Почти на века.
Но роман...
Краткие формы его не устраивают. Ему надо что-нибудь значительное. Слов тысяч на восемьдесят!
Драматургия его тоже не прельщает. Ибо его настольная книга - "Подводя итоги" Сомерсета Моэма. Она его личный внеконфессионный завет. Макар слишком серьезно воспринимает все, что пишет в ней Моэм об искусстве владения словом.
Среди разного - из жизненных итогов шестидесятилетнего Моэма - умершего в девяносто - Макар (намертво) уяснил для себя, что театральная пьеса - недолговечна по определению. Сиречь писать пьесы Макару негоже. Моэм всего-то наживал на своих пьесах капитал для независимой жизни романиста. А к тридцати шести годам - у Макара - как назло - уже скопилось достаточно денег, чтобы не думать о них, садясь за "рабочий стол" своего ноутбука. Макар и не думает (о деньгах). Зачем думать о том, о чем никогда не забываешь?
Двенадцать лет титанического творческого поиска, - и никчемный десяток тысяч слов о... Да ни о чем, в сущности.
Роману Макара Вильденрейтера должно потрясать устои национальных менталитетов, сокрушать "Столпы земли", подавлять! ниспровергать! - а не служить подножным кормом для "пещеристых тел" прыщавых девственников и фантазийной базой для старых дев.

Рано или поздно, но людям типа Макара везет даже в тех вещах, что являются исключениями из их тотального везения.
...Макар встречает первую любовь Вити - Лену.
Неважно, как и где.
Встречает.
Бывает.
Искренне поражается тому, что она на протезе.
И...
Движимый святыми советами Сомерсета Моэма, Макар берет ее в заложницы своего романа. Макар не сомневается, что писатель, как и живописец, обязан творить с натуры.
Макар учуял добычу.
Взял след.
Ему остается лишь растиражировать идею своего дебютного романа в восьмидесяти тысячах литературно упакованных слов... и: здравствуй, Вечность, я тебя имею!
Мужественно управляясь с немоэмовскими делами, Макар каждый божий день складывает в ноутбук ровно по пятьсот слов будущего романа.
Сюжет его прост как все гениальное.
Судите сами.
Начинающий писатель, измученный затяжными родами литературного дебюта, мимоходом влюбляется в прекрасную молодую девушку с ангельским характером. Влюбляется страстно, но не надолго. Занимаясь с ней любовью пятый или шестой раз (и первый раз - в "нормальных" бытовых условиях) герой Макара вдруг обнаруживает, что у его возлюбленной что-то не так с левой ногой. Совсем не так! У его возлюбленной - протез.
Любовь покидает начинающего писателя. Но остается долг. Долг перед несчастной лгуньей. А еще остается ненаписанный роман. И вот беда! С одной стороны - ситуация - хуже не придумаешь. С другой...
Герой Макара намеренно связывает себя узами несчастливого брака с нелюбимой, а затем и вовсе ненавистной одноногой женщиной, чтобы препарировать свою повседневную - адскую для него действительность - в литературное произведение.
Понимаете?
Макар второй год пишет о том, что видит. У себя под носом. И даже чуть дальше.
Это его "чуть дальше" для нас крайне любопытно. Ибо связывает нас с исчезнувшими Витей и его мертво-живой Леной.
Если спросить в лоб, Макар ничего не скажет. Вся информация - касаемо Вити и Лены - живая плоть его романа.
Макар твердо знает цену своему везению.
И разбазаривать его не станет.
Посчитайте. Макару повезло дважды: то он сам находит одноногую Лену, то его приятель-неудачник - Витя Вдовин - охмуряет барышню, которая - по ходу повествования - тоже лишается ноги, и которую, прости меня Пушкин, снова звать Леной. Нормально?
Задержитесь-ка на слове "тоже". Т.е. - "тоже лишается ноги".
Будь у меня голова, я бы без плутовского фанфаронства отдал бы ее на отсечение, дабы упорствовать на одном бесподобном и многообещающем умозаключении.
( Братья и сестры, простите великодушно, за то, что я, бывает, выражаюсь чересчур выспренно. Каюсь, моя речь наводнена выпендрежными архаизмами и иными литературными виньетками. Но клянусь вам, я невинен аки дитя. Мои папа и папа - как собаку - гоняют меня по Интернет-библиотекам, чтобы я набирался там неисчерпаемого мастерства у мертвых и живых гениев пера. Иногда такой нетленки нахватаешься, что хоть рот не разевай!)
Итак, я утверждаю, что в прозе Макар Вильденрейтер правдив, как на исповеди. Когда ему приходится сочинять нерифмованные строки, глагол "сочинять" становиться для него - некорректным. Макар неподражаемый врун и фантазер. Везде и в чем угодно. Кроме священных для него пределов своего дебютного романа. И если у него в четвертой главе главный герой со злорадным волнением узнает, что невеста его лучшего друга "тоже лишается ноги", а в пятой главе - он же - еще и лицезреет ее воочию, то, будьте уверены, мы - на верном пути.
Для писателя, пускай и виртуального, пересказывать чужой роман - как камнем ниже пояса (или в монитор ). К тому же, в оказии с Макаром, роман - неоконченный. К тому же, в оказии с Макаром, попахивает плагиатом.
Круг замкнулся.
Загибаем пальцы:
1) Макар видел Лену живой и уже без ноги;
2) Макар в своем романе пишет, что Лена в результате ампутации повредилась рассудком и впала в кататонию, превратившись в "живой труп" (и сдается мне, так оно и есть);
3) Макар сообщает, что его герой четырежды посещал Лену вместе с другом (и сдается мне, так оно и есть), следовательно, Макар видится с Витей и его растительной Дульсинеей и может знать, где каждый из них обретается;
4) На сегодняшний день в ноутбуке Макара я обнаружил всего сорок две тысячи четыре слова (и сдается мне, что надо набраться терпения; Витя с Леной у меня в кармане)...
Ой! Я что-то сбился. Несправедливо, что Платон Сумрак не умеет курить.
И еще мне до чертиков обидно, что Витя меня обманул. Я-то якшался с ним - как с человеком. Почти десять часов. И все эти почти десять часов я ему почти безоговорочно верил.
Теперь же я склонен верить Макару. Я почти верю, что Лена выжила. И выжив, стала кататоником. Жаль. Апокалиптически жаль. Мне было бы спокойней, если бы она умерла. Да и ей тоже. Разве не глупо - перестать жить - не умерев?
Warning! Мне надо отыскать Витю; будь он в психушке, будь он в соседнем измерении, стань он даже любовником Люцифера. Т.к. без реального Вити - мне - вместо него - не дадут поставить точку над его девотическим "и". Мои папа и папа этого не позволят. Они, тунеядцы, забросят в стол нашу с Витей затею, и – поминай, как звали! А я хочу, хочу, хочу написать роман про любовь, в которой я ничего, ничего, ничего не понимаю.
...Макар меня очень, очень подводит. Он только и делает, что отвлекается от работы над своей писаниной. Куда ему столько денег и славы сомнительного толка? Куда ему столько tin-ок, которые - если их не раздеть - ничем неотличимы от своих генитальных оппонентов?
Загляну-ка я к бывшей жене Вити.
К Тане.
Или к его первой любви - Лене?
Нет. От нее никакого прока.
К Тане!
Сногсшибательная дамочка.
Почему меня сделали писателем? Нет бы режиссером кино "для взрослых". (Вы что-нибудь слышали про Терезу Орловски?)
Но я не плачу.
Поэт сказал: "Настанет час, когда и я исчезну..."
Когда-нибудь. Когда стану самодостаточным писателем.
Эти мои папа и папа, будь они не ладны, такие мстительные и пакостные человечки. Брамссс! - и нет Платона Сумрака ©.
А я есть. И у меня есть свои "Большие надежды".
Поэтому я - отправляюсь на свидание к Тане.

4.

Таня третий день (с незначительными кофе-брейками) валяется в постели с четвертым кандидатом в пятые мужья.
(Говорят, секс для влюбленных - это как объяснение в любви с сурдопереводом. А не для влюбленных?)
(По-моему - я переборщил с постельными сценами. Нет?.. )

Господи, благослови Била Гейтса за его Windows! Которые хозяйка забыла отключить. А они все оперируют и оперируют... Прямо напротив ее постели!
Господи, благослови Сам Себя за то, что ты изобрел женщину!
Господи, благослови Сам Себя за то, что ты изобрел Таню в том числе!
Увидев ее в постели... я начал задумываться о том, что плоть и кровь - это замечательные вещи. Незаменимые.
И еще: я окончательно возненавидел своего главного героя. И наплевать мне на писательские заповеди...

Warning! . Таня снова кончает...
Никогда я так - "по-человечески" - не нервничал.
(Как известно, не нервничают только сумасшедшие.)
Что за прелесть эти сиськи! . Каждая есть поэма. (Цитирую по памяти из какой-то Интернет-библиотеки.)

Таня берет сотовый. (Мне везет! Он с инфракрасным портом .) Звонит кому-то.
Подслушав, сообщаю:
1) Таня наняла частного детектива, чтобы разыскать Витю;
2) Таня ничегошеньки не знает про Лену...
Все, ребятки, прощаюсь до следующей главы; Таня возвращается в постель! .

5.

... ХХХХХХХХХХХХХ ...

6.

Тот, кто умеет ждать, - часто дожидается неожиданного.
Это про меня. Я умею ждать. Терпеливо. Умело. Самоотверженно.
Витя, разумеется, интроверт; но не герой-одиночка.
Таня зря тратила деньги на частного детектива.
Витя явился к ней сам.
Явился в минуту, которую даже я не смогу охарактеризовать схоластично.
Когда Таня с мастеровитым упоением лобзала член своего любовника и деловито раздумывала, что бы ей сделать с его спермой - по специфическим ощущениям во рту она знала, что он вот-вот кончит, - затраханное сердце бедняги не выдержало. Изнемогая от продолжительной "морской болезни", вызванной монотонной оргазмической тряской, оно затравленно отключило мотор, бросило якорь в Стикс - и затихло. Вслед за сердцем затих и его обладатель.
Таня тотчас почуяла неладное. Т.к. практически держала руку на пульсе любовника: указательный палец ее левой руки слюнявился его безынициативным ртом, а "большим" - она механически буравила ему яремную вену.
Таня не была новичком в постельных инфарктах. Этот стал вторым. Предыдущего "сердечника" она вернула из небытия всего с двух ударов. Но сегодня, молотя в область чужого сердца, Таня отбила себе весь кулачок.

Не пугайтесь, когда Витя позвонил в Танину дверь, ее любовник уже вспомнил, как сладко глотать ртом потно-мускусный воздух грешной спальни, и очумело хлопал заново заведенными веками.
Дуя на свой разболевшийся кулачок, Таня бросилась к экрану видеофона. Она - едва завернутая в бирюзовый шелковый пеньюар - подавилась слюной, и, пронзительно закашлявшись, открыла дверь.
- Вить, - сквозь душивший ее кашель воскликнула она, - заходи скорей, поможешь.

Зная, что для этой спальни - такие страсти - не новость, Витя не стал тратиться на пустозвонство. Подойдя к постели с полуживым вертопрахом, он уже все придумал.
"Сердечник" был жив, но очень, очень плох. В левом уголке его рта виднелась капелька чего-то красного.
- По-моему, ты сломала ему ребро. А оно, в свою очередь, проткнуло легкое, - предположил Витя.
- Блядство, - Таня присела на корточки и стыло уставилась на зажатый в кулачке сотовый.
- Блядство, - согласился Витя и взял у нее телефон.
Набрав чей-то номер, он минуты три молча ждал ответа. Дождавшись, сказал: "Жди, придется кое-кого подлечить", - и дал отбой.
- Собери его. Отвезем ко мне. Спасем без шума, - и пошел к бару чего-нибудь выпить.

Уже через полчаса Витя, Таня и ее "сердечник" были в Витиной квартире.
(И я с ними - в сотовом телефоне Тани. )
А еще - там их ждал Сэн. Необколотый. С трезвомыслящим взглядом. Во всеоружии человека, когда-то давшего клятву Гиппократа.
"Сердечника" уложили на кровать в Витиной спальне и оставили с Сэном.
- Он его угробит, - задумчиво проговорила Таня.
- Он его спасет, - парировал Витя и протянул Тане стакан с ее любимым коктейлем "Сuba libre".
Таня кивком поблагодарила и спросила:
- Где ты был? За тобой должок, Витюш. Нет?
- Я верну тебе деньги. Прямо сейчас.
- Мне нужны не деньги. Я хочу родить. Ты видишь, с кем мне приходится... - Таня залпом осушила стакан. - Повтори... Нет. Неси бутылку. Мы сейчас с тобой хотя бы напьемся.
Витя откликнулся не похожей на свою улыбкой и вышел на кухню.
Таня прошла за ним. Села за стол. Сбросила на пол легкий летний плащ, под которым на ней по-прежнему был только пеньюар. (И я на шее. В телефоне. Зажатый в ложбинке!.. )
- Ты изменился, - заключила Таня и, взяв у Вити бутылку "Gavana club", налила себе полный стакан чистого рома.
- Когда Сэн его обработает, надо что-нибудь придумать для настоящих врачей, - попробовал уклониться Витя.
- Он сам все придумает. Ему тоже огласка ни к чему. Он вот-вот договорится с женой о хоть каком-то разводе.
Витя подсел к бывшей жене и выхвалился:
- Сэн уже две недели без иглы.
- "И это тоже пройдет", - возразила Таня между глотками рома.

Разговор не вытанцовывался.
У Вити.
А Таня ни в каком разговоре и не нуждалась. Она нуждалась в плодоносящей Витиной сперме. И коль зверь бежит на ловца...
Stop!
Хотите, обижайтесь, хотите, нет. Но мне - больно рассыпаться перед вами в подробностях грехопадения женщины, которую я… уже...

(К счастью, ей не дали завершить непоправимое. )
Когда голая Таня повалила на пол этого ватного очкарика (он перестал носить линзы) и, похоронив блеклую рожу Вити под загорелой лавиной своих грудей, добралась до его твердеющего члена, - на кухне появился некто, кто разбил об голову Тани бутылку "Gavana club", и трахнул этого мудака вместо нее.

Я предпочел отступить в Сеть.
Забрался поглубже.
И завис.
.
Я весь звенел от переизбытка "невиртуальных" чувств.
Не помогла даже антивирусная диагностика.
Перезагрузиться, что ли?
Если вы все еще настроены мне верить...

...Перезагрузившись, я отчасти воспрял - и не смог отделаться от соблазна: вернуться обратно в Витин бедлам.
Хотя, когда я сызнова посетил его квартиру, - она уже походила на богадельню.

...В спальне, под капельницей, лежал Танин "сердечник". Выуженный с того света, он, по недомыслию, что-то переоценил: либо врачебные таланты Сэна, либо собственную значимость, а потому - наотрез отказался долечиваться под опекой "нормальной" стационарной медицины.

...Таня мирно посапывала. На диване. В гостиной.
Для того чтобы оказать Тане "первую помощь", - Сэну пришлось вколоть ей лошадиную дозу транквилизатора. Поквитаться моя девочка хотела. С обидчиком. Зато теперь - все шито-крыто: Сэн наложил ей одиннадцать швов (ради этой живодерской операции помощница Сэна - почему-то со счастливой улыбкой - начисто обрила роскошную Танину шевелюру); затем - Танечку всю омыли, повязали на ее великолепный лысый череп тюрбан из бинтов и дали отдохнуть.

...Витя валялся в массажном кресле и скулил, нервически водя по распухшему, синячному лицу пакетиком со льдом.
Чтобы описать вам соль его недужного состояния, мне придется отвлечься и пояснить, - кто помогал Сэну в его борьбе за человеческие жизни в стенах сумасбродной Витиной квартиры.

Во-первых, Сэну помогал высокий симпатичный парень. Ни слова не знавший по-русски. Датчанин. О нем после.
Во-вторых, Сэну помогала, - Warning! - Лена.
Живая Лена.
Когда Таня попыталась изнасиловать Витю, - именно она вошла в кухню (из душа), и среагировала, как настоящая самка человека. Сметя соперницу, Лена отстегнула протез, и сама взгромоздилась на подготовленный Таней член.
Дальше все как у всех.
Получив свое, Лена пристегнула протез. Подняла Витю на ноги. Прислонила к холодильнику и приказала стоять смирно.
Отлучилась.
Вернулась.

Если бы меня могло тошнить...
Погодите...
…
Если вы все еще настроены мне верить.
...
Лена вернулась на кухню - с чучелом своей левой (Сэном отрезанной) ноги наперевес и принялась хладнокровно молотить ею бедного Витю. Целясь преимущественно в голову.
После показательного избиения Вити, Лена, Сэн + датчанин - и ему оказали "первую помощь".
Когда Витя пришел в себя, Лена с виноватой миной бухнулась к нему на колени. Обняв его, ревнивица уткнулась лбом во впалую грудь моего девота и залилась крокодильими слезами.
- Прости меня, Витенька, - причитала Лена, - прости, родной. Я тебя никому не отдам. Ты мой разбойничик. Мой! Слышишь? Ты помнишь, преступничик? Ты же меня... меня похитил. Меня!
Странно, что "приступничик" не разрыдался вместе с этой мужланкой. Я ее всегда недолюбливал. Да, она - как пошутил бы Даниэль Мартин - эффектный бабец. По-своему. Но в ее смазливой головенке и до ампутации царя не хватало. А после? Она же невменяемая. Дура! Круглая дура!
(Warning! Non! Что же получается? Лена не впадала в кататонию? Макар Вильденрейтер научился "сочинять" прозу?! Demense! Пора кончать с нашим романом. Нельзя допустить, чтобы Макар нас обскакал. О мои папа и папа, как же мы его недооценили!)
За державу обидно! В доме гражданин Дании!
А Лена продолжает голосить, как блаженная на паперти:
- Не молчи, Витенька. Я совсем голову потеряла, - не врет стерва! - Я тебя только припугнуть хотела... А у Тани... У Танечки я прощения попрошу. Буду умолять ее... пока не простит. Давай, я тебе кино включу... Хочешь, твоих любимых братьев Маркс? Я их терпеть не могу. Но если ты скажешь, буду смотреть с утра до ночи... Может, тебе "Дневную красавицу"? Или "Елену в ящике"? Хочешь, отведу тебя на кладбище? Я в ужасе от кладбищ. Но я себя переборю! Останусь там с тобой, сколько скажешь...

С меня хватит. Все равно - Таню с головы до ног в бинты да одеяла замотали: ни хрена не видно. Пойду-ка я по порно-сайтам погуляю. Витин пряничный дурдомик мне осточертел…

Tweet