Что-то там говорил, по-моему, светлейший князь Александр Невский Ярославович псам рыцарям? Иду на вы? Не более чем легенда, уверяю вас. Лишние реверансы. Для настоящего праздника, достаточно начать и кончить покатушки на замерзшем озере и лишь потом заявить, что приветственные телеграммы затерялись. Россия – ничего не попишешь, климат и характеры суровы и шутки соответствующие. «Без обид если что, в следующий раз обязательно» – вот реалии, остальное миф.

- Оп! – произнес Саня, с треском выпадая из извергающего сахар и патоку куста сирени.

- Приветы! – уточнил выпавший перемазанный цветочной пыльцой. Вера Павловна с интересом рассматривала его очочки и бачки.

- Вы любите чиримойю, юноша?
- Обожаю, медам – бодро отрапортовал Сашка и повернулся ко мне, – очнись, ойхамбе, еле тебя нашел! У тебя деньги есть?

Деньги, деньги, дребеденьги…. Вид моего приятеля, обязанного находится где-то в трехстах километрах западнее, был видом говорящей мыши. Худой, очкастой мыши исполняющей битловскую «Йеллоу сабмарин» на дне граненого стакана. Мы все ин да желтая подводная лодка, сообщал мне зверек, мучимый похмельем.

Вот она ситуация, когда заходишь в туалет, в каком нибудь Номуро с целью отлить. Приступаешь к процессу и, рассматривая забавную клинопись на кафеле, оставленную местными пидарасами, замечаешь сосредоточенного товарища из Калуги, занятого тем же в соседний писсуар. Привет, емана! Как жизнь. Глупо? Глупо, естественно! А что делать в этом случае? Пожать руки, но они вроде заняты? Я тщательно обдумал складывающуюся ситуацию и не нашел ответа. Случись подобное, придется действовать неподготовленным.

- Привет, Саня,- выдавил я, а Вера Павловна, как всякий воспитанный человек, покинула нас, взвизгнув на прощанье толстячку вылезавшему из «Волги»

- Марк Моисеевич! У-у! Добрый день!
-Вера Пална, подождите, мне нужно с вами переговорить – главврач промокнул голову носовым платком и посмотрел под ноги на предмет оброненных кем нибудь денег.- Мы не закончили разговор о квратире!
- Позже, позже… У меня солнечные ванны! – донеслось до нас из-за кустов. Расстроенный доктор, зыркнув на меня с Саней, удалился в сторону входа в здание больницы.

- Короче тут такое дело, – начал Сашка, повернувшись спиной ко всему этому бьющему наотмашь солнцу, безумной сирени, санитару Прохору, пугающему мух открытым ртом, к Марку Моисеевичу, сосредоточено брякающему трехгранником ключа у своего кабинета - Еле тебя нашел. Займи четыре тысячи, на пару недель. А то я за товар должен и его где-то похранить надо.

- Сань, блин, да ты вообще, откуда? – меня потихоньку попускало – Ну ты даешь!

- Да тут дельце подвернулось. Навар знаешь, какой? – он счастливо зажмурился. – На рубль – четыре выходит. Юрка приезжал с Ферганы.

Юрка с Ферганы – это позывные апокалипсиса. Этим именем должны были назвать вождя гуннов Алариха. Тогда бы был исправлен самый большой перекос в истории древнего мира, и мучимые учебниками дети честно прочли бы: « В 410 году нашей эры, Рим был взят и разграблен армией предводителя гуннов Юрки с Ферганы». Он бы органично вписался в историю, я считаю. Ведя дискретное существование, этот вождь краснокожих временами всплывал в наш бренный мир из страны ультрамариновых жирафов, с целью заняться маловразумительными делами с Сашкиной конторой под идиллическим названием «Свежесть».

- Сань, тебе самому не надоело? Ты струю носухи забыл?
- Да мне потом телефон оборвали, - хохотнул довольный Сашка- Не боись, сейчас все серьезно. Тема – бомба. Цветные сны, слыхал?

Вот и все, подумал я, теперь Саню закроют лет на семь, за наркоту. А Юрку вот не закроют, что печально. У них там, в Фергане, вообще все по собственным реальностям разбросаны. У каждого, собственный мир с фиолетовыми антилопами и летающими бегемотами.
Я даже представил оперов стучащих в светящуюся серебристым дверь Юрки, мозолистые кулаки с отбитыми костяшками вырывают из нее алые всполохи.
«Выходи, Юрка с Ферганы! Хо-хо» - восклицают люди в погонах. –«Ты арестован, ема!»
«А Юрки нет!»- поет дверь.
«А где же он?»- тянут носители фуражек и помигивают, перемещаясь из пространства в пространство.
«Он там!»- указывает преграда сразу по всем направлениям.
«Когда вернется, пусть перезвонит,» - просят дверь, и она соглашается. Все усаживаются на красных ишаков с мигающими ультрафиолетом глазами и вылетают сквозь приоткрытые форточки. Хвосты их яростно крутятся, на манер пропеллеров а на упитанных крупах отсвечивает золотая татуировка –«Милицыонэры»

- В Пакистане делают. У меня сорок коробок, прикинь? – Сашка возвратил меня в сиреневые джунгли.
- Сань, тебе проблем мало? Это уже уголовка.
- Какая уголовка? Ты че? Это лифчики, еба. Женские такие штуки. Коробки красивучие. Давай я их у тебя похраню?

- А где их Юрка взял? - Таинственное «похранить» - вызывало у меня одновременно чесотку и зубную боль. – Украл?
- Ты че, блин? Ему с Афгана возят забугра. Я тебе говорю, классная вещь.

(Малиновые ишаки в моих глазах сменились печальными декханами, торгующимися с серебряной дверью. Над лестничной клеткой плыл Юрка с Ферганы, восседающий на левитирующей черепахе.

- Пять афгани – один шапк, компренде? – втирал он им – две шапк. Десять афгани.

Опутанные таинственными «шапк», афганцы потирали лбы и несогласно болботали.)

- Сань, да мне их хранить негде, я тут сам на птичьих правах, – опечалил его я – Денег у меня две с половиной, сейчас.
- Короче давай две, я сейчас по делам, вечером заскочу, – он принял у меня мятые сто рублевки и растворился в сирени почти навсегда, оставив, ощутимый в теплом воздухе смердящий след своих непременных кедов.




***

Человек с рождения получает бирку, ее заботливая нянечка цепляет еще в родильном отделении на руку. Обычный кусочек клеенчатой ткани с незамысловатой чернильной информацией: фамилией матери и весом в граммах. Это первый документ, подтверждающий твое существование. Глотнул воздух, выдал первую порцию мекония, будь добр, получи аусвайс. А уж далее становись в очередь за второй. Жди ее всю жизнь. И когда нибудь, в свое время, получишь обрывок клеенки, но уже на большой палец левой ноги. И во всем этом видится некая симметрия – все эти руки- ноги, бирки с чернильным текстом. Но это у нормальных.
Другое - то, что существуют люди, у которых большие пальцы ног уже заняты. Они всю жизнь только и делают, что ходят вокруг этих бирок с открытой датой, цинковых столов с желобами для стока жидкостей, докторов поедающих булки с вареной колбасой. Все их устремления, метания, телодвижения и мысли сосредоточены на одном- как можно быстрее получить окончательные каракули ни куске клеенки привязанном к большому пальцу. Трах-бах, поступил тогда- то и дата. «Помойте его» - бросит скучающий врач и вернется к своей «Останкинской».

- Лучникова, есть здесь? – лицо спрашивающего типуса было чуть- чуть не доедено муравьями. Его брат-близнец крутил на пальце ключи с блестящим брелоком - Лучникова нам нужна, слышал?
- А кто это?-
Он вертел в руках потрепанную бумажку.
- Лучникова Вера Павловна, 1922 года рождения.
- Вера Павловна? В седьмой палате. Только к ней сейчас нельзя. Посещения с пяти часов.
В карман мне были втиснуты двести рублей:
- На, не отсвечивай. А то простудишься и заболеешь, поэл? Внук я ее. Сирота. А это, – он указал на собрата держащего бумажную папочку, – тоже внук, втянул? Седьмая значит?
- Седьмая, – кивнул я и глянул на его остроносые бьющие отраженным солнечным светом туфли, бирки на большом пальце было не видать.
- Пошли, Славик, – пригласила сирота брата. Они двинулись по дорожке к зданию больницы. Рассматривая их крепкие затылки над мятой кожей курток, я двинулся следом. Мало ли. А Вера Павловна мне была симпатична. Знаете, так бывают симпатичны абсолютно беззлобные и неприспособленные к реалиям люди? С ними легко и им от вас ничего не нужно, впрочем, как и вам от них.

- Послушайте, послушайте, – будь ты трижды неладен Герман Сергеич одетый в слишком короткую пижаму. Гражданин Горошко – так он подписывался под своими манифестами. – Сегодня, мне опять не доложили сахару в чай! Возмутительный случай! В столовой обкрадывают пациентов!

Меня он считал кем-то тайным, засланным в нашу больничку с целью расследований и вскрытий фактов. И ловил везде, где только видел. Печалей и горестей за время нашего знакомства накопилось почти на десять страниц. Все эти пасквили, снабженные размытым обращением «В компетентные органы», были вручены мне лично, о чем я расписался в замурзанном блокноте. «Держите это на контроле» - доверительно советовал кляузник.- «Здесь сплошные нарушения!». Режим конспирации, введенный им, был настолько силен, что, встречаясь со мной в столовой, он отводил взгляд, делая вид, что мы не знакомы.

- Не сейчас, Герман Сергеевич. Я занят.

Но это же клещ в полосатой пижаме, репей, прицепившийся к шнуркам. Пока мы препирались, внуки Веры Павловны проникли в дверь. Я отчаянно отбивался от гражданина Горошко бухтевшего разоблачения.

- Парамонов вчера вынес три «пиджака» и продал. Да- да! Я все видел. А Марк Моисеич…
- Что Марк Моисеич? – произнес неожиданный главврач. Все главврачи внезапны, они ходят мягко как фламинго, вытягивая шеи, с загадочным видом прислушиваясь к бурлящим толчкам, шелесту страниц в ординаторской, приглушенному мату санитара Арнольда, волокущего матрас очередного энурезника. Правдорубец Горошко мгновенно оставил нас, впитавшись в окружающую сирень. – Почему посторонние на территории? Чья это машина?
- Да вроде внуки приехали к Вере Павловне, – пояснил я.
- Какие внуки? Откуда внуки? Как к Вере Павловне? Где Прохор? – расподозревался милейший психиатр.
- Да у нее сидят, – крикнул я, целя в спину удалявшегося доктора Фридмана. – Двое их.
Он досадливо отмахнулся, топоча к дверям. У Веры Павловны образовалось поистине великое собрание.

Tweet